Васильевич. Книга первая. Братик

Глава 17

Событие сорок девятое

Братик, мать его за ногу, ускакал. Прибежал какой-то хлыщ с красной рожей и чегось вопить начал, лишь лёгкий поклон отвесив. Иван подорвался было, но, на Юрия взглянув, остановился и написал, что сейчас подьячего пришлёт. Дебил. Тут неизвестные в Европе технологии производства огнеупорного кирпича и стекла цветного, а главное — оконного, а он подьячего. И где гарантия, что он потом в Литву не убежит или того хуже в Ливонию або Польшу⁈

«Если глина очень липкая после дождя, шарик, скатанный ссыхается и трескается, но при этом валик тянется и довольно долго не лопается, то такая глина будет пригодна для изготовления кирпича», — Петро Малой ту глину, что Боровой ему привёз, изъял и замочил. Ждёт, когда набухнет. И поясняет Юрию Васильевичу некоторые тонкости кирпичного производства.

— А сколько нужно песка добавлять? — ох, как не нравился Юрию этот подьячий с лисьей мордой, чем-то немного на Крамарова похожий из фильма про Ивана Васильевича. Но куда денешься.

«Тут нужен мастер, он с помощью обжигания небольших комочков глины с различным количеством песка, часто меняя продолжительность и температуру обжига добьётся того, чтобы кирпич произведённый не разваливался, пролежав на улице», — а медленно как. Словно первоклассник диктант пишет, язык высунув этот Крамаров.

— А размеры? — сам Юрий Васильевич несколько раз уже задумывался, как к знакомым метрам м миллиметрам перейти, но тут был полный затык. Не только меры объёма, но и размеры все на глаз почти. Везде огромные допуски и как тут к точным миллиметрам прийти.

«Кирпич будет длиною шесть вершков, шириною три вершка и высотою полтора вершка».

Боровой вершок для себя определил как расстояние от четырёх до пяти сантиметров. Получается полтора вершка — это почти и есть шесть с половиной сантиметров, столько и была (будет) высота кирпича в будущем.

С вершком забавная история. Перед отъездом спросил он братца, мол, а каков твой рост зараз, брате, а тот ему и написал: «шесть вершков». Хрень полная. Он за метр семьдесят, а шесть вершков — это меньше тридцати сантиметров.

Брат, как всегда, ускакал, а правдоискатель Артемий Васильевич стал в памяти копаться, но та подсказывать отказывалась. Но ведь явно тут что-то не так. Пришлось спросить в лоб брата Михаила.

«Рост шесть вершков — это два аршина и шесть вершков. Два аршина не пишут и не говорят, просто добавляют всегда».

Аршин — это семьдесят — семьдесят один сантиметр. Вот так попаданцы и сыпятся. Хорошо ему, он глухой, всё на неё, на глухоту, спишут «собеседники».

«Требует три дуката золотых в месяц», — написал подъячий Сорока, спросил Юрий Васильевич, как того звать величать. Это был ответ на вопрос за сколько согласится Петька Малой помочь князю Углицкому построить сначала обжиговые печи для кирпича, а потом для стекла уже из полученного огнеупорного кирпича.

Дукат. Ну, а чего, своих больших денег на Руси нет. Считают-то большие покупки в рублях, ну там мушкет десять рублёв стоит, но этих рублей нет. Так он и весил бы семьдесят грамм. Такой монетой можно в лоб кинуть и оглушить оппонента. А ежели ещё больше надо. И покупать там, за границами богоспасаемого отечества. Вот на этот случай и существуют на Руси дукаты или венгерские золотые флорины. Покупательная способность у него огромная, сотню кур отдают за дукат, за эту же цену — 40 уток. Если же на деньги переводить, то один венгерский флорин или один дукат в Москве стоил двадцать алтын. А алтын — это примерно две целых и одна десятая грамма серебра, раз копейка примерно 0,7 грамма. Два пишем три на ум пошло. Так флорин, Боровой точно помнил, весит три с половиной грамма золота. Двадцать алтын это сорок с небольшим грамм серебра. Тьфу. Запутался. В общем, получается не так и дорого ему фрязин обойдётся — половина гривны. Даже думать нечего — берём.

Между тем Петр Фрязин продолжал делиться секретами.

«Глина не должна содержать инородных веществ и ни в коем случае кусочков извести. Примеси, изменяясь в объеме при обжиге разорвут кирпич, а известь будет дождём впоследствии гаситься и тоже увеличиваться в объеме, и кирпич от влажности растрескается. Однако равномерное распределение извести в объёме кирпича сделает его крепче».

Ну и ладно. Раз гончары из этой глины горшки делали, то там нормально всё с примесями и известью. А про обжиг извести нужно подумать. Вещь полезная, раз пока цемента нет.

И тут подъячий огорошил Юрия Васильевича следующей запиской.

«Глину следует выкапывать и складировать в бурты, высотой не менее четырёх — пяти аршин (трёх метров) и оставлять на зиму. Глина за зиму вымораживается и ненужные примеси вымываются. Весной глину нужно складывать в специальные, приготовленные для этого ямы, которые поливают и после накрывают рогожами, давая „прочахнуть“ в течении двух дней. Этот процесс повторяется несколько раз, в зависимости от количества вредных для кирпича примесей в глине».

— Всю зиму? А если глина без примесей? Из неё гончары делают горшки, — схватился за голову князь Углицкий. Эдак проект его сразу на год откладывается. Или это хитрый итальянский ход такой. Глина лежит себе полгода в буртах, а Петруша Малой один чёрт три дуката получает, — Будем резать, не дожидаясь перитонита. Завтра выезжаем. Говори, чего нужно и кого нужно взять с собой.

Пётр Малый достраивает церковь Воскресения Христова

Событие пятидесятое

Хирург Василий Зайцев, понятно, что никаким докторусом, окончившим университет по лекарской специальности, не был. Он был обычным боевым холопом дворянина Зосимы Ивановича Лужина. Тем не менее, с помощью брата Михаила, которого в ссылке немного травничеству обучали монахи, и самого Юрия Васильевича, всех раненых обиходил. Поразился, что рану сперва велел княжёнок промыть хлебным вином, а после того, как он наконечник извлекал, опять вином промывал, да ещё и ему руки этим же вином поливал. После боя он долго не решался, но потом губу закусил и, перекрестившись, отважился обратиться к князю Углицкому, мол, поведай, княже, а зачем мы раны-то хлебным вином заливали? Забыл даже, что глухой отрок. Так волновался, что с целым братом Великого князя говорить надо.

Кривясь, монах, что всегда при князе, написал его вопрос на бумаге свинцовым карандашом.

— Чтобы огневицы не было. Там в ране… — Юрий Васильевич надолго задумался, — Чтобы рана не начала гноиться. Потом подробно расскажу.

Они уже вернулись давно с Перемышля, но по указу Юрия Васильевича Зайцева оставили заботиться о раненых. Кроме него этим же занялись и монахи из находящегося в Калуге монастыря, да ещё двух травниц по приказу князя сотник Тимофей Скрябин в Калуге лучших разыскал и к делу приставил.

Удивительно, но огневица только у двоих началась, и ими пришлось снова заниматься, рану вскрывать, чистить и вновь обрабатывать хлебным вином. Женщины поили раненых отваром горьким из ивовый коры, да молодых побегов малины. И раненые уже начали на поправку идти, а многие из покоев бывших князя Трубецкого в избе воеводы сбежали в свои новые домины. Там простора больше, да и свои там все.

Князь вернулся из Москвы через десять дён. И первым делом раненых осмотрел. Остался он тем, что все живы и выздоравливают, доволен и вечером велел Зайцеву с дворянином Зосимой Ивановичем Лужиным к нему подойти.

— Продай мне послужильца своего Зайцева Василия, — как только принёс чистую бумагу и свинцовый карандаш брат Михаил, начал без обиняков Юрий Васильевич.

Все глаза удивлённо на княжича выпучили. Зачем ему не молодой и не больно боевой послужилец? Монах тоже удивился. Он дважды был ранен при битве у засеки и, на счастье, оба раза в левую руку, сначала в плечо, а потом в предплечье, так что писать мог.

— Зачем тебе, княже? Не молод Василий, — Лужин общий вопрос озвучил.

— Хочу создать школу лекарей. Видишь, как хорошо получилось, никто от Антонова огня у нас не помер, все выздоравливают. Согласен с вами, что раны были лёгкие почти у всех, только от стрел и только в руки да плечи, так как нас деревья прикрывали, а всё одно получилось замечательно. Вот я и хочу набрать юнаков с десяток и приставить их к Василию Зайцеву и ещё травников пару ему в помощь дать, да коновала может, а потом мне литвин Пересветов обещал из Кракова настоящего лекаря, университет закончившего, пригласить, и у него знания переймём.

Дворянин Лужин губы надул. Немного знающий травы и умеющий даже животных домашних лечить Василий ему и самому нужен был. Но как князю откажешь⁈ Тем более, что и для дела благого холоп его потребен.

«Добро, княже, пять рублей долг за Зайцевым записан, и справу я ему купил на пять рублей, и конь пять рублёв. Итого будет пятнадцать рублёв».

Монах застрочил быстро на бумаге.

— Долг? — прочитал Юрий Васильевич.

«Василий из разорившихся детей боярских. Задолжал купцу, у которого деньги взял на обзаведение хозяйством, да при пожаре совсем нищ остался, гол. Я купцу долг отдал и пять лет теперь должен Зайцев у меня быть в холопстве», — пояснил дворянин. Василий же, понурив голову, согласно кивал. Так и было. Посыпались тогда неудачи на него.

Опять застрочил монах, споро у него получается.

— Добро. Будет тебе пятнадцать рублей…

«А можно, княже, я в счёт этого коней татарских возьму? Четверых»? — ну чуть завысил планку дворянин, а сидит как ангел. Глазами голубыми моргает.

Опять Брат Михаил застрочил.

— Хорошо, получишь из моей доли четырёх коней… и хороший лук в придачу, а… и саблю татарскую. За Василия не жалко, — махнул рукой Юрий Васильевич.

А чего, этого добра у него теперь как у дурака махорки, даже не знает, что делать, хотел уже, так сказать, от доброты душевной, всем дворянам по коню презентовать сверх их доли. Ему при дележе добычи досталось две сотни коней. Он из них выбрал двадцать штук. Книги же читал, все попаданцы разводят или битюгов или скакунов арабских, чем он хуже⁈ Уж конюха хорошего найдёт. Двадцать отобранных коней были, как говорил Ляпунов, явно с арабскими кровями. А некоторые так может и чистые арабы. Мелковаты, конечно, зато красавцы. Пусть будут. А вот остальных сто восемьдесят штук куда девать? Продавать? Так тут в Калуге и двух десятков не продать. Народу не много и тот не богат. На Москву гнать, так перегон дороже обойдётся, чем там продать можно. Ну, даже получит небольшую прибыль. Мороки больше. Так, что с радостью за Василия расплатился конями Боровой и сразу мысля зародилась, а не поменять ли ещё коней на боевых холопов у других дворян. Нужно же где-то набирать учеников к Василию. Может есть уже немолодые? А для лекарского ремесла сгодятся.

Событие пятьдесят первое

У дьяка Захарьина в Калуге был подьячий… Не, ну чего был? Он и сейчас есть. Подьячий он не может не есть. Звали прожорливого подьячего Иван Бороздин. Что-то у того видимо с метаболизмом не то. Как ни придёт к Захарьину Юрий Васильевич в его «кабинет», такая небольшая комнатка в избе воеводы, так обязательно застанет Бороздина за поеданием пирога или яичко чистит, а то солёным огурчиком хрустит. И при этом подьячий Иван худ как глист. Как аскарида. И ещё тем на неё похож, что костей в нём нет, увидев князя Углицкого, он вскакивает и кланяется, лбом о пол стукаясь. Это и Алина Кабаева, должно быть, не сможет без разминки повторить.

Был подьячий по той простой причине, что его Боровой у Захарьина изъял. Пришёл к нему перед отъездом в Москву и говорит:

— Родной, мне нужен человечек, что сможет организовать строительство домов в Кондырево, доставку разобранных срубов по реке или рубку новых. Проворного и не дурака, ну и не шибко вороватого.

Сократа дьяк Захарьин со Спинозой изображать не стал. Рукой кудри не перебирал, за подбородок оволоснённый себя тоже не хватал, и даже за нос не дёргал, недолго думая, ткнул пальцем дьяк в подьячего Ивана Бороздина, что поклон отбил и стоять в ожидании команды остался. Метр восемьдесят пять разных достоинств. Мужику лет тридцать, может чуть больше, нос и губы чёрные, любит перо в рот, красивый фразеологический оборот выдумывая, сувать.

Быстрее всех привык Захарьин к немоте Юрия Васильевича, старался жестами с ним общаться.

— Справится? — если честно, то не смотрелся Иван сын Петров антикризисным менеджером.

Дьяк руки вперёд ладонями раскрытыми выставил и степенно кивнул, мол, не сумлевайся, князь-батюшка, этот справится, головой ручаюсь.

Ну, раз уверяет главный менеджер Калуги и её окрестностей, что Бороздин справится, то и не стал Боровой другого распорядителя работ искать. Выдал подьячему двадцать пять рублей во всякой разной серебряно-золотой валюте и велел к приезду специалистов срубить там терем для директора Кирпичного завода имени Героев Первой Пятилетки и десяток другой, сколько получится, больших пятистенков для рабочих. Ну и естественно гараж, она же конюшня, на десяток лошадей.

«Амбар»? — написал ему Бороздин на бумаге, кляксой в конце усугубив.

— И его. Стой. Давай ещё и баню общую, большую… И столовую… М… И кухню, где кухарка будет на всех еду готовить, а есть будут под навесом. Стол длинный, лавки с обеих сторон и навес, чтобы, если дождь, не мочило. Полевой стан как в фильме «Трактористы», — добавил хотелок Артемий Васильевич, правда про «Трактористов» про себя.

Пока он в Москву за специалистами ездил Бороздин развернулся, и полностью кивок своего начальника оправдал. Юрий Васильевич кроме Петра Малого Фрязина привёз и троих русских мастеров. Кирпичный завод в Москве основал ещё земляк Малого Фиорованти он же Аристотель, больше пятидесяти лет прошло, первые мастера уже богу душу отдали, вторые состарились, а вот третье поколение, переняв опыт от двух предыдущих, да ещё и обучаемое приезжающими следующими итальянцами, достигло определённых высот и даже размножилось. Появилось кроме самого завода две артели, что делали кирпич и Малой Фрязин их похвалил, дескать, на уровне кирпич, века простоит. Ну, судя по тому, что церковь Воскресения Христова в Кремле века простояла, и в Коломне тоже, то не врал фрязин. Не сохранилась Китайгородская стена с башнями? Ну, дак её целенаправленно сносили при Сталине.

Двух мастеров из такой артели Юрий Васильевич с собой уговорил перебраться из Москвы в Кондырево, благ прилично наобещав. Третьим был мастер самого кирпичного завода. Завод не в Москве находился, а городе Калитники (Сейчас чуть не центр Москвы) и так и назывался Аристотелев завод и кирпич делал тоже Аристотелев.

Добирались они, как всегда, длиннющим обозом четверо суток из Москвы. Митрополит Макарий выделил отроку по его просьбе двух травниц монашек из Старо-Никольского монастыря в Китай-городе, которые будут учить отроков лечению травами и сбором оных. Он же ещё двух монашек выделил, которые будут готовить еду для строителей и потом работников кирпичного завода и даже пообещал снабжать мастеров продуктами из московских и подмосковных монастырей. Безвозмездно, то есть даром. С учётом того, что первое стекло пойдёт на остекление Кремлёвских соборов и храмов. Сразу кучу продовольствия и выделил. Из-за чего обоз получился впечатляющим. Зерно отсыпал, при этом в основном пшеницы, муки выделил. Горох тоже оказался в закромах Родины. А ещё бочки с квашеной капустой и огурцами солёными. И даже целую телегу соли не пожалел митрополит.

«На благое дело не жалко».

А ещё попика дал Макарий, с женой и тремя детьми для того, чтобы в Кондырево Юрий Васильевич храм воздвиг.

Он там этот храм был раньше, потому Кондырево — село. Вот только в прошлый набег крымцев село погорело, в том числе и церковь клётская сгорела. Дома отстроили, а на церковь только собирают копеечки.

В общем пока Юрий Васильевич ехал в Москву, пока десять дён там собирал помощников, пока четыре дня до Калуги добирались, пока отдыхали с дороги и наконец добирались ещё за день до Кондырево прошло почти три недели. И вот за это время село стало неузнаваемым благодаря усилиям подьячего Ивана Бороздина.

Он такого нагородил…

Первый кирпичный завод в городе Калитникове и «Аристотелев кирпич».