Васильевич. Книга первая. Братик

Глава 12

Событие тридцать четвёртое

Утро было ясным, солнечным, весенним-привесенним. Юрий Васильевич теперь бегал по утрам в сопровождении десятка воев. Отобрал помоложе и пожилистей. С ног в конце пробежки никто не упал, все спокойно пробежали километра два. А вот на турнике, а железную палку для него Боровой привёз с собой, болтались некоторые как сосиски. Там столько труда было в эту железную перекладину вложено. Первую принесли всю шершавую и тонкую сильно. Пришлось ножкой топнуть. Вторую приволокли через седмицу, и она была уже и нормальной толщины, и зашлифована. Её Юрий и привёз с собой в Калугу. Так вот, он надел на пояс семикилограммовый диск на ремне и пятнадцать раз подтянулся, а из десятка только один это смог повторить, ну и без диска, естественно. Ляпунов, наблюдавший за этим, сплюнул и приказал со следующего дня всем подтягиваться по четыре раза в день.

Только не суждено было воям к физкультуре приобщиться. Беда пришла.

О том, что после обеда на Руси положено спать, Юрий Васильевич читал, а пожив в Кремле несколько месяцев и воочию убедился, что это не выдумка. Точно, все почивать ложатся, пообедав. По изучаемым документам выходило, что даже батянька Петра первого царь Алексей Михайлович непременно отправлялся после обеда вздремнуть, чтобы к церковной вечерне быть свежим, бодрым и в хорошем расположении духа. Кстати, насчёт вечерни. Вот этого, несмотря на историческое образование, Артемий Васильевич не знал, но брат Михаил его просветил, что монахи должны после обеда спать сидя. Им запрещалась такая роскошь, как сон «на рёбрах». Потому что в лежачем положении легко поддаться дьявольскому искушению: погрузиться в глубокий сон и уподобиться мертвецу. Так они и спали в этот день после обеда десятого мая: Юрий Васильевич поверх одеяла в кровати, а брат Михаил рядом, сидя на лавке.

Про крестьян тоже выспросил Боровой у монаха, прикинувшись неучем, мол, кто же этому глухого и как мог обучить. Так вот, с крестьянами оказалось сложнее. Крестьяне, были в этом немного ущемлены, им позволяли дневной сон лишь с 15 июля (Трофим-бессонник) и до 10 марта (Тарасий-кумошник). Считалось, что спящим днем после Тарасия не избежать лихорадки. Чего только не придумают, чтобы людей с рассвета до заката заставить в поле работать.

Спят они значит… И тут Юрия Васильевича начинают за плечи трясти. За оба сразу. С одной Ляпунов со зверским лицом, а с другой брат Михаил, который одной рукой его трясёт, а второй крестится. Оба при этом правду матку князю Углицкому режут, рты раскрывают, слюнями брызжут.

— Вы чего орёте! Я глухой! — рыкнул на них Боровой.

Трясти его бросили. Тимофей Михайлович указательным пальцем взял и указал на листки, что на небольшом столике в опочивальне лежали и на свинцовый карандаш рядом. Брат Михаил бросился к листам и размашисто вывел: «Тараты».

— И что? — со сна Юрий Васильевич вообще не врубился. Где-то там за Уралом в будущем крепость Тару построят. И что?

А эти кричат, беснуются.

— Стоять, малохольные! Объясните, что за Тара⁈

Вырвали у него писульку. Хлопнули оба синхронно по лбу рукой. Правда, брат Михаил по своему лбу, а сотник по монашескому. Тот снова написал. На этот раз целое предложение: «Дозор прибыл, татары идут к Перемышлю. Набег». Боровой прочитал. И вспомнил, что Ляпунов не хотел вторую партию гонцов в Москву посылать, типа, вдруг что случится, а у нас все вои разогнаны. Накаркал.

— Так собирай отряд! Выдвигаемся! — возбудился и Юрий Васильевич.

Опять кричать начали. На этот раз хоть не очень долго. И минуты не прошло, как осознали, что зря децибелами пуляются.

В общем, оказалось, что уже собираются. Есть минус. До Перемышля сорок вёрст и до темноты могут вои не успеть. Но это ладно. Нужно же Юрию Васильевичу как князю удельному срочно собирать служивых дворян с их боевыми холопами, а ещё в самой Калуге объявит сбор ополчения.

Хорошо, что всё это на себя взял Ляпунов и дьяк Захарьев, который этим ведал в Калуге ещё при князе Трубецком. С Фёдором Захарьевым Боровой уже пару раз встречался. Тот какие-то списки ему совал на подпись, счета какие-то. И рожа при этом была настолько хитрая, что даже борода эту хитрость не могла замаскировать. Юрий подписал бумаги и велел семнадцать, требуемых дьяком, рублёв и пятнадцать алтын выделить из денег, что брат ему дал, но вывод для себя сделал и вместе с письмом брату отправил и письмо митрополиту Макарию, дескать, владыко, не сведущ я в хозяйственных делах, пока не сведущ, разберусь, а чтобы сие быстрее произошло не можешь ли ты, владыко прислать мне ключника какого в сей науке разумеющего и честного.

В отличие от брата дело это его высокопреосвященство затягивать не стал и вчерась прибыл иконом Данилова монастыря «отец эконом» Гавриил. Орясина такая под метр восемьдесят с пузом тоже с метр. Сразу видно, что заведующий хозяйством. Всё понадкусает. Ну, теперь не до него. Пусть пока дьяк Захарьев ополчение собирает или кому там это положено. Не глухому же княжёнку бегать по городу и волости и народ на войну с погаными собирать.

И никто даже не подумал отговаривать Юрия Васильевича от участия в походе на Перемышль. Он князь… Двенадцати нет? А Гайдар полком в шестнадцать командовал. А Блюхер маршалом стал в… Ладно, не те примеры. Князь и всё. Надевай кольчугу и поехали. И пищаль ведь у него есть. Хранцузская. Боярин Воронцов подарил. Мушкет, наверное. Здоровенная такая дура. Весов нет, но весит килограмм восемь, если не больше. Подарил Фёдор Семёнович мушкет Юрию со всеми причиндалами и сошкой, и берендейками — перевязями (от «банделер», точнее от английского термина «collar of bandolier»), и шомполом… целый кожаный чемоданчик такой запчастей. Хвастался при этом, что в берендейках испанский зернёный порох — лучший в Европе. Совсем не то, что пороховая мякоть, используемая в России.

Про татар в момент выхода стало известно чуть больше. Ещё один вестник прибыл. Их около пяти тысяч и ведёт этих грабителей царевич Имин-Гирей. Он уже выжег окрестность Белёва и несколько сёл по дороге, пленив многих жителей. Войско его разделилось, часть ведёт пленников в Крым, а половина примерно идёт к Перемышлю вверх по Оке.

Событие тридцать пятое

Земская реформа будет проведена Иваном Грозным через восемь лет. Да, и там, пока она ход наберёт. Сейчас же всё практически в стране управляется, как при Василии Иоанновиче — отце Ивана и Юрия. Страна поделена на Уезды и ими рулят наместники, а уезды делятся на волости и руководят ими волостели. Есть ещё станы. Это территории вблизи городов уездных. И ими тоже заведуют напрямую наместники.

Каждый из этих господ делает, что захочет почти. Но не в такое вот время. Сейчас все они бросились собирать поместное войско и ополчение. Дожидаться их Ляпунов не стал. Он взял свои без малого две сотни и сотню примерно успевших быстро собраться дворян Калуги со своими послужильцами. И даже тут войска или подразделения не перемешивались. Ляпунов вёл своих, а сотник Тимофей Скрябин своих отдельно, чуть позади. Москвичи, как заметил Юрий Васильевич, были и экипированы лучше, и кони у них были повыше и помощней и главное — пищалей было почти четыре десятка, тогда как у калужцев всего шесть. То же самое можно и о боевых холопах сказать. Большинство местных почти без доспехов. Кожаный нагрудник с несколькими пришитыми металлическими пластинами и то не у каждого. Сабля и копье — вот и всё оружие. А нет, вон трое с луками, а пара человек с арбалетами.

А вот среди москвичей более тридцати лучников и десяток с большими самострелами.

Плохо, что ни у тех, ни у других нет ни одной пушки. Ляпунов говорит, что в Перемышле, в крепости есть три большие пищали.

— А порох, а ядра, а картечь, а пушкари? — засыпал его вопросами князь Углицкий.

В ответ Тимофей Михайлович пожал плечами. Ну, а что от него Юрий Васильевич хотел, сотник отправлен его персону беречь, а не обороной Перемышля руководить. Он и так сделал лишку, у него дворяне в объездах и разведке были, а не по лавкам дрыхли или по кабакам пропивали последние деньги. И послужильцы не девок портили в Калуге и к вдовам в дома лезли, а военный городок обустраивали. И прилично, можно сказать, в этом преуспели. Вон, чего за две с небольшим недели нагородили.

Ока она интересная река. В районе Калуги и дальше на восток она бежит с запада на восток и служит замечательной преградой против крымцев. Однако… Они проехали девять — десять вёрст вдоль Оки на запад и втянулись в довольно большое село Плетенёвка. Домов сорок вытянулось вдоль реки и её левого притока Угры. И вот тут становится понятно, почему Ока интересная река. Она у Плетенёвки разворачивалась на девяносто градусов. Бежала она к этому повороту строго с юга. Ну, бывает. Ага, не так всё просто. Угра же, ну, которая здесь в Оку впадает, текла точно с севера. Получается, что в этом месте провал серьёзный в земле. Как понял из записочек Ляпунова, который кряхтел, но на вопросы князя Углицкого отвечал, крымцы часто поднимаются вдоль Оки.

— А почему тогда в Плетенёвке не построили крепость? — задал очередной вопрос Боровой.

Ляпунов пару минут ехал спокойно, словно не слышал вопроса, а когда Юрий Васильевич уже решил тоном выше его повторить, то сотник махнул рукой вперёд.

И вот тут Боровой впервые увидел засеку или засечную черту. И увиденное впечатляло.

С той стороны реки Угры начиналась прямо от берега засека. Шириной она была метров под сто, наверное. С холма, по которому они сейчас ехали, было отлично видно всю ширину засеки. А когда чуть ближе подобрались, то и технология изготовления их стала видна. Деревья были не срублены полностью, а подрублены на высоте человеческого роста и потом завалены вершинами к югу. Мелкие ветви срублены полностью, а толстые срублены так, чтобы как бы кол торча по направлению к врагу. Дерево при этом оставалось живым. А значит, спалить такую засеку было не просто. И растащить, не дорубив дерево до конца, не получится. Так ладно один ряд таких полусрубленных деревьев, можно, наверное, пройти. Но десятки рядов… Не так немного, деревья не росли рядами, и никто специально их рядами не укладывал, но тем не менее, порядок просматривался, словно специалист, руководящий созданием этой засеки всё же старался, как мог, получить именно ряды. Получалось не везде. Там гуще, тут чуть реже. Там великана срубили, тут молодую сосёнку. Зато одно становилось ясно сразу. Пройти тут конница не могла. За засекой укрепления не заканчивалось. Там под углом примерно в сорок пять градусов были вкопаны в землю заострённые стволы деревьев в ногу примерно толщиной. А ещё ближе к югу был выкопан приличный ров. Землю выкидывали в одну сторону и за рвом был холм. Всё это уже заросло травкой, которая ярко зеленела на весеннем солнце.

Титаническая работа. Куда там китайцам со своей стеной… которую и построили-то по слухам во времена Мао Цзэдуна.

Событие тридцать шестое

Приток Оки Угру перешли вброд. Ту саму Угру, где шестьдесят лет назад «стояние» происходило. «И приидоша татарове и начаша стреляти москвичь, а москвичи начаша на них стреляти и пищали пущати и многих побиша татар стрелами и пильщалми и отбиша их от брега…».

Не сказать, чтобы совсем мелко было. Лошадям по грудь. Юрий Васильевич попытался ноги задрать, чтобы не замочить и в сапоги не набрать воды, и это у него это почти получилось. Только в самом конце рыжий жеребец под ним оступился и дёрнулся, дёрнулся вслед за ним и княжич, чтобы равновесие удержать, и одной ногой в воду залез и в сапог её преизрядно набрал. И прямо вот тут же стало совсем мелко.

Слава богу есть нянька. Монах помог спуститься ему с коня и стянуть сапог. Пока Юрий наматывал сухую портянку и выжимал штанину, брат Михаил вылил воду из сапога и второй запасной портянкой даже попытался там внутри сапога промокнуть — просушить.

Дальше до реки Птара ехали по лесной дороге. И ни одного селения. Конечно, если чуть не каждый год набеги, то кто тут селиться будет? Два раза проезжали места, где раньше деревеньки видимо были, лес вырублен, поля, начинающие зарастать молодым березняком, и камни на холме. Возможно, остатки фундамента. Солнце весной долго с небосвода не слазит, соскучилось по зелени лесов, по травке, уже прилично поднявшейся вдоль речного берега. Но и такого длинного дня не хватило, чтобы засветло добраться до Перемышля.

— Восемь вёрст осталось. По темноте не пойдём. Там ловчие ямы у города накопаны, ещё попадём в свои же ловушки, — со слов Ляпунова написал на листке брат Михаил.

Боровой даже обрадовался. Он в последнее время учится ездит на Рыжике своём, но ноги натёр, а пятую точку отстучал, так что привалу обрадовался, да и желудок ненасытный начал поскуливать, как пёс дворовый: «Накорми, хозяин! Хоть корочку хлеба»!

Кому положено бросились костры разводить, кому предписано бросились с большими и малыми медными котлами к реке, следующие озадаченные потянулись за дровами в лесок. Раз, и лагерь почти опустел. А ещё и четвёртые нашлись, им нужно отвести коней к реке и обиходить. Помыть, напоить.

— Три корочки хлеба! — вспомнил Боровой вслух фильм про Буратино.

Монах, вернувшийся с охапкой еловых веток, удивлённо глянул на подопечного, залез в котомку к себе и из рушника достал завёрнутую в него корочку ржаного хлеба. Нет, Боровой помнил, что в эти времена есть ржаной хлеб смертельно опасно, там спорынья. Потому и юродивых полно на Руси и живут мало, и дети в том числе и от того умирают в младенчестве. С бутылочками проблема. Вместо соски дают младенцу тряпочку пососать с мякишем хлебным. А там спорынья. Тот ещё яд, сильно после этого на свете не заживёшься. И мать молоком поит, наевшись ржаного хлеба.

Эта гадость и пшеничный колос заражает, но реже гораздо.

Но это всё умствования. А желудок вопил, и плюнув на осторожность, Юрий схватил корку и стал рвать её зубами.

Все попаданцы сразу начинают полевую кухню придумывать. Даже спорить не приходилось, что изобретение полезное и можно будет и Боровому этот дивайс внедрить. Но сейчас нет у них полевой кухни, и ничего страшного не произошло. Роли у воев распределены. Одни за дровами, другие за водой, третьи уже достают пшеницу или рожь из мешочков, четвёртые фляжку с конопляным маслом и копчёное или солёное мясо, и десяти минут не прошло, как под котлами, весело, наперегонки облизывая закопчённые бока, заплясали язычки пламени. Нашлись даже совсем продвинутые товарищи. Один из боевых холопов принёс из леса две палки высокие, а второй сразу начал привязывать к ним сеть. Пять минут и голожопые послужильцы уже круговыми движениями выгоняют рыбешку на мелководье бреднем. И улов ведь не плох. Как уж там эта рыба называется краснопёрка или подлещик, ещё густера какая-то есть, но наловили они прилично и мелочь назад выкинули, оставив только крупных рыбок. Брат Михаил подсуетился, сбегал к рыбакам, и они сделали для князя ещё один заход с бреднем. И опять хороший улов. Радостный монах тут же принялся чистить и потрошить рыбу, чего-то при этом говорил. Видимо хвастал какую вкуууусную уху он сейчас приготовит.

Нда, что это за уха без картошки. Боровой смотрел на эту суету и размышлял, получится ли у Пересветова добыть картошку в Кракове. Сомнительно. Всего полвека прошло с открытия Америки и картофель едой в Европе ещё никто не считает. Так экзотический цветок с интересной формой размножением.

Солитёр⁈ Интересно, а как сейчас к этому относятся? В будущем как-то наткнулся на ролик в интернете Артемий Васильевич, что речную рыбу вообще есть нельзя, она, мол, поголовно солитёром заражена. Сейчас, наверное, плевать всем, вытащил кишки и ладно. Ну, хотя должны яйца, если и попадут, свариться, всё же варят рыбу довольно долго.

Ох, вот его во времена забросило, покрутил головой Боровой, спорынья, оспа, вскоре будет эпидемия чумы. И от всего этого нет лекарств. От обычного апендицита стопроцентная смерть. Антонов огонь не лечится. Нет никаких антибиотиков и даже стрептоцида обычного. Да, чего там, нет ни зелёнки, ни йода. Ну, допустим он представляет, как сделать спиртовую настойку йода. Но где те водоросли⁈ Ещё Архангельска даже нет. Холмогоры? И туда обратно дорога в пару лет. А зелёнку он сделать не сможет. Что такое раствор бриллиантового зелёного — это какая-то химия? Что-то с фенилами. Анилиновый краситель. Нет. Он точно не химик и ничего такого сделать не сможет.