Васильевич. Книга первая. Братик

Глава 3

Событие седьмое

Нет в мире ничего противней богослужений в храме. Даже звон колоколов менее противное действо. С чем сравнить можно? С пыткой. Духота, вонь чесночная и перегара, вонь от потных тел. А пуще всего чудовищная, вызывающая позывы рвоты, вонь от конского пота, что исходила от сотен людей, набившихся в храм. Нудный малопонятный голос священника прямо над ухом ещё бесил сверх всяких сил. Нет. Этого голоса Артемий Васильевич не слышал. Воспоминания заменяли, был как-то на экскурсии в храме, где шло богослужение. Вот накладывал сейчас воспоминания на картинку. А под конец просто воздуха стало не хватать, весь кислород паства выжгла в храме. В результате княжич Юрий Васильевич сомлел и грохнулся в обморок. Так и тут не сразу подхватили и вынесли его на свежий воздух. Там пытались, не прерывая службы, в чуйства привести, по щекам хлопая и тряся, как куклу матерчатую. Если до этого к службам таким Артемий Васильевич относился почти индифферентно… Есть раз они и там народ присутствует, значит, это им нужно зачем-то. Свобода совести в государстве. Хочешь — верь. Нравится мучаться в духоте и в обморок падать — пожалуйста. Хочешь после десятка человек целовать крест или икону и заражаться холерой, чумой, сифилисом или спидом, да ради бога. Если ты идиот, то этого не исправить. Целый граф Григорий Орлов Екатерине понадобился, чтобы в Москве это целование пресечь при эпидемии чумы. А ведь люди шли заражать других и заражаться именно в храмы, и попы, сами уже заражённые, совали чумные кресты и иконы здоровым и больным. Тысячи жизней на долгогривых. Если есть АД, то эти священники должны там оказаться. При этом ведь доктора знали, как пресечь. Просто нужен карантин и нужно отделить людей друг от друга, чтобы не заражать новых. Но разве священники будут слушать докторов. Раз человек заболел, то это бог на него болезнь наслал. Нужно не лечиться, а молиться. И главное — жертвовать храму или монастырю всё имущество, зачем оно тебе на том свете⁈ В гробу нет карманов. И вообще, понимание того, что больной придёт в храм и последнее отдаст, тысячу лет подвигало церковь бороться с медициной. Только за это все священники до единого сейчас в Аду сковороды лижут. Ну и за то, что обманывали людей.

А с астрономией зачем боролись церковники? Ведь должны быть в аду священники, заставившие Галилея от Гелиоцентрической системы мира отречься. Гордыня их обуяла.

Почему не придумать религию, где благом будет прогресс, раскрытие тайн мироздания? Дудки, темные, забитые, отчаявшиеся быстрее придут в храм за призрачной помощью и принесут лжецам священникам последнее. И богатые тоже придут за деньги купить индульгенцию. Не, не, это у них у папистов. Ну, да чем строительство часовни или даже храма нагрешившим купцом от индульгенции отличается? Конечно — названием!

Так вот, если раньше Артемий Васильевич просто отмахивался от богослужений. Пусть идёт туда кто хочет или кому нужно, то теперь твёрдо решил, что нужно сделать всё, чтобы этой пытки избежать. Мазохизм — это заболевание.

Выволокли, наконец, княжича Юрия на свежий воздух и отнесли на руках потом, как глаза открыл, в Кремль назад. Не стали в собачью будку совать монахи, так отнесли. Взвалил на плечо его, как куль лёгкий, тот молодой здоровенький монах, что помогал ему одеваться, и отнёс в палату в Кремле, где и усадил недалеко от печи на широкую лавку.

Минут пять потребовалось Артемию Васильевичу, чтобы продышаться, проплакаться… А слёзы сами из глаз бежали и бежали. Не навзрыд плакал, а просто сидел, прислонившись к тёплой стене, а слёзы ручьём из глаз бегут. Ясно, что не циник престарелый Боровой слёзы лил, а несчастный глухонемой сирота, которого этими молитвами и богослужениями по десять часов день донимали. Истязали постами и молитвами. И не так уж редко с обмороками. И это вместо того, чтобы тело убогому укреплять.

Возможно, не так и страшно в храме… Ведь говорят, же если одно из чувств у человека не работает или сильно подавлено, то больше достаётся другим. Нет слуха — развилось обоняние. А обоняние со вкусом связано, ещё и мучаться придётся, глотая кашу на прогорклом масле.

Вот и сидели они у стены тёплой жалея себя, попаданец, представляя, что эту муку с молитвами ему теперь до конца жизни терпеть и глухой мальчик в очередной раз потерявший сознание от вони и отсутствия кислорода.

Сидел Боровой с закрытыми глазами и не видел, как подошёл к нему тот самый юноша с каштановыми чуть вьющимися волосами, что он принял за Великого князя Ивана Васильевича. Услышать, как тот подходит и заговаривает с ним, пытаясь утешить, Юрий не мог, а глаза закрыты. И первым как раз запах его из ступора этого вывел. Тот самый противный запах ладана. И не с царством небесным он у Артемия Васильевича ассоциировался, а со смертью. Как запах пихты с покойником. Ну, или как коньяк с клопами.

Юрий открыл глаза и увидел брата. Тот улыбнулся одобряюще, сел перед ним на колени и, обняв, прижался. Нда, Грозный, прозванный за жестокость Васильичем⁈ Боровой непроизвольно вытянул свои ручонки и обнял брата. И тепло в груди стало и даже запах ладана перестал смерть предвещать. Нет, не стал запахом надежды и веры, просто отступил.

— Брат, — попытался произнести мальчик, и как мог вложился в это действо Артемий Васильевич.

Что услышал Иван Боровой не знал, но тот резко отдёрнулся от Юрия и уставился на него округлившимися широко-распахнутыми серыми глазами.

Событие восьмое

Игра Ивану явно понравилась. Он, гримасничая, показывал младшему брату, как нужно произносить звуки.

— А! — брат широррррроко открывал рот и дышал чесноком на Артемия Васильевича.

Боровой игру поддержал. Распространённое выражение, что герою кучу роялей в начале книги выдали, тут ещё утром попаданцу казалось издевательством. Точно целых два рояля. Огромных таких. Первый чёрный Стейнвей (Steinway Sons Limited Edition) — глухота. Второй белый Бехштейн (C. Bechstein) — немота. Но это утром. А вот сейчас, когда на него десятки глаз смотрели разодетых в парчу, меха и шелка людей, заросших волосом и бородами аки медведи, Боровой начинал понимать, что это не судьба, бог, провидение, высший разум или инопланетяне над ним поиздевались, запрятав его душу или сознание в тело немощного глухонемого мальчугана. Нет, дудочки. Это в самом деле рояли. А ну как вон в братца старшего его бы сознание закинули. Язык-то сейчас совсем другой. Изучая чуть более позднюю эпоху, во время написания диссертации про Марию Нагую, последнюю жену вот этого кривляющегося братика, Артемий Васильевич перелопатил в библиотеках тонны материалов на том языке, что сейчас в ходу. Кое-что понятно, но есть целые куски текста, с которыми пришлось и к старшим товарищам обращаться и к филологам даже идти, а один раз и в семинарию наведаться. Куча слов трансформировалась в совсем другие понятия, куча просто исчезла, и появилось огромное количество англицизмов… немецких и французских слов не меньше появилось.

Как бы он сейчас начал на этой мове говорить. Вот бы и кердык. Бес в князя вселился. Лжедмитрия за меньшее грохнули. Не спал после обеда. Правда ещё и постов не соблюдал, ел мясо и в среду, и в пятницу, так ладно бы мясо, этому отмороженному телятину подавай. Телятину на РУСИ! Грех. А ещё этот придурок носил короткий польский кафтан и у него штаны — портки было видно. Нет, так настоящий русский царь вести себя не может. Портки народу показывать — виданное ли это дело.

А с немого какой спрос⁈ Если он научится говорить… Ведь большинство глухих немы, потому что не знают какие звуки произносить. Их не научили просто говорить. Если слышащие люди мыслят словами, то глухие образами. И этот образ как переделать в звуки, если ты их не слышал никогда. В двадцать первом веке методики появились и глухих учат говорить с помощью картинок и букв. Как-то попадалось Артемию Васильевичу несколько таких роликов в интернете. Прошёл по какой-то ссылке и случайно на такой ролик попал. Решил полюбопытствовать. И там глухая девочка вполне сложные слова с рычащими и свистящими согласными произносит.

Так ему легче. Он знает, как надо говорить. Только натренировать горло. Это как в «Двух капитанах» у Каверина. Нужно просто не лениться и нужен вот такой братик, чтобы в случае неверно произнесённого звука хватался за голову и начинал гримасничать, показывая, как нужно правильно рот открывать, куда язык девать и как губы складывать.

Артемий Васильевич старался. Насколько он понял, короткие слова с повторяющимися слога у него даже почти получались. Мама, баба. При этой самой «бабе» Боровой выделил седую почти женщину в дорогих одеждах, что тоже рядом крутилась. Продолжая гримасничать, он пытался вспомнить, а что он знает про бабку Ивана и Юрия Васильевичей. Какая-то сербская княжна из не очень родовитых? Анна. Анна точно. А вот отчество? Сербское. Знал ведь. Она фигурировала в его диссертации вскользь. Стефановна!

Анна Стефановна Глинская, по некоторым источником — воспитательница вот до сего времени Ивана. Потом обвинят бабку в пожаре 1547 года, но она останется в живых, а вот её сын тёзка полный его тушки — Юрий Васильевич, в честь которого его, кажется, и назвали будет восставшим людом убит.

Вдруг все замолчали и стали кланяться, осеняя себя знаменьями. В золочёных парадных ризах в палату, где все учили немого говорить, вошёл высокий старик. Ну, уж этого персонажа Артемий Васильевич знал отлично. Полно ему времени уделил в диссертации — митрополит Московский и всея Руси Макарий.

Митрополит эдаким ледоколом прошёл сквозь толпу бояр и прочих любопытных и остановился перед Иваном. Тот радостно с сияющей такой улыбкой на лице стал рассказывать Макарию видимо про чудо-чудное, что немой братик заговорил. Потом Великий князь подскочил к Юрию и прокричал ему какое-то слово в лицо. И ткнул пальцем в Макария, мол, давая, братан покажи этому!

Боровой решил, что выделываться не стоит. Макарий, если верить историкам, человек полезный, именно вот сейчас начинает положительно влиять на Ивана.

— Баба! — попробовал произнести попаданец и по счастью, что просто разлилось на физиономии брата понял, что произнёс вполне членораздельно.

— Мама! — попробовал снова Артемий Васильевич и Иван просто подпрыгнул от радости.

— Баба! — повторил Боровой и ткнул пальцем в Анну Глинскую.

Ну, это видеть надо. В миг из старой злобной покрытой морщинами тетки проступили черты красивой и не такой и уж старой княгини.

— Брат! — Юрий указал на Ивана.

Тот закрутил головой и показал губами и клыками, как рычать надо.

— Брррррат! — попробовал повторить Артемий Васильевич, видимо звук «р» ему ещё не давался.

Иван опять скорчил гримасу, видимо, несмотря на старание не очень «Р» получилось. А потом махнул рукой и полез обниматься с Иваном.

Событие девятое

Дней пять… Как-то потерял счёт времени Артемий Васильевич. Но не меньше пяти дней весь двор занимался, тем, что учил Юрия говорить. Ну, как же привезли эдакую диковинку — попугая и оказывается он говорящий. Попка — дурак не заставляли правда произносить. Хотя? Чёрт его знает каким словам его учили два брата Шуйские Андрей и Иван. Последний правда всего два дня гримасничал перед пацаном. Как понял из мимики и верчения пальцами на службу Иван Михайлович уехал. (Он был в это время второй воевода Большого полка в Коломне). Он же притащил в царские палаты шахматы. И пытался научить играть в них Ивана, ну а Боровой стоял за спиною у брата и улыбался. Ну, так себе умел играть воевода. Сам Артемий Васильевич тоже не был Корчным или Алехиным. Второй разряд в юности имел. А потом хрен его знает повысил мастерство или наоборот утратил. Только когда в компьютерах появились действительно сильные программы стал с ноутбуком играть. Почти всегда выигривал. В селе больше не с кем было играть.

Стоял Юрий и что-то его напрягало в этой ситуации. Он помнил естественно, что Грозный любил в шахматы играть и даже умер в шахматы с кем-то из бояр или опричников играя, но помнил Артемий Васильевич и то, что митрополит Макарий запретил на Руси играть в шахматы. А не появившийся ещё в окружении Ивана Васильевича автор «Домостроя» протопоп и духовник Ивана — Сильвестр окрестил игру «бесовским» развлечением и насылал проклятия на всех, кто хотя бы раз в жизни сядет за шахматную доску. Ну, видимо за исключением Ивана Грозного и его партнёров.

Стоял Боровой за плечом брата и на второй партии, когда Иван не заметил вилочки толкнул его в руку, мол не трогай коня. Брат в первую секунду, весь увлечённый игрой отмахнулся от младшего, но потом завис на секунду и поставил коня на место. По правилам так нельзя. Взялся — ходи — это не детская придумка, а реальные правила в шахматах. Грозный обернулся к Юрию и ткнул рукой указывая на шахматы. Понимая, что палится, Артемий Васильевич взял коня срубил, как и планировал брат пешку, и показал за чёрных, как слон съедает коня. Потом всё вернул на место и двинул вперёд пешку, страхуя будущий размен.

Иван дураком точно не был. Но действие проделал удивительное. Он смешал фигуры, встал из-за стола и показал на своё место младшему братику. Что-то сказал Шуйскому и указал на красивый перстень с зелёным камнем в виде кабошона у того на указательном персте. Возможно, и изумруд, но и шпинель могла быть. Тут Артемий Васильевич был не великий специалист. В его музее ничего такого драгоценного не было. Прав был Александр Новиков, когда пел, что по музею ходят ротозеи и смотрят на брошки из дерьма.

Сам Иван снял с большого пальца тоже жуковину приличную. Эта, правда, была с бирюзой.

Шуйский покрутил перстень на пальце и, наверное, сказал бы нет, мол это кольцо там царевича какого. Кто же из Шуйских женат на дочери царевича казанского, может этот и есть. Однако Васильевич, который Иван ногой топнул и начал краснеть. То, что ему всего тринадцать лет или четырнадцать уже не важно? Всё одно пацан. Так вот, этого по нему видно не было. Он уже был ростом метр семьдесят примерно и как потом напишет кто-то из иностранцев кажется: «Великий государь 'в мужеский возраст входит, а ростом совершенного человека уже есть, а з Божьего волею помышляет ужо брачный закон Припяти». Ну насчёт брачного закона Артемий Васильевич точно знал, что не скоро. А вот совершенно человек — это точно.

Словом, воевода Большого полка передумал артачиться, глянул на тшедушного глухого и бледного Юрия и снял жуковину, бросив на стол возле доски. Рядом через минуту оказался и перстень Ивана. Тот его еле снял. Большой палец он масластый, даже плевать на палец будущему царю пришлось.

Всё это время Боровой размышлял. Сейчас точно ещё ничего не знают про детский мат. Его опишут больше чем через сто лет. Год точно Боровой не помнил, но середина семнадцатого века, а сейчас даже не середина шестнадцатого.

Разыгрывать цвет никто и не собирался к Юрию старший брат сразу белые подвинул.

Букв и цифр на доске не было. И фигуры чуть странно выглядели, резные, но не больно большой мастер резал. Лодью можно с ферзем спутать.

Сходил Артемий Васильевич пешкой на e4. Шуйский долго думать не стал и сделал зеркальный ход. Ну, теперь главное, чтобы Иван Михайлович не решился атаковать ферзя.

Фh5. Воевода уже вытянул руку, чтобы пешкой шугануть ферзь, но вдруг руку отдёрнул. Какая-то мысля коварная в глазах у него мелькнула и он вывел вперёд своего коня, для защиты пешки. Нда, а ведь мог всю комбинацию легко разрушить.

Боровой решил подыграть воеводе, потянулся к своему коню, потом к пешке, чтобы поставить на d4 слона атаковать якобы чёрного, если он полезет. Но потом одумался как бы и вывел вперёд слона. Сс4.

Шуйский мата не увидел, сходил ожидаемо, выведя вперёд своего слон Сf8-c5.

Всё ловушка сработала Юрий толкнул Ивана под руку акцентируя внимание и указал на ферзя, а потом забрал пешку. Ф:f7×.

— Мат.

Видимо не совсем правильно новое слово братик произнёс, так как Иван обнимать его не бросился.

Целую минуту и Шуйский и брат смотрели на доску, а потом Иван подпрыгнул, выхватил с лавки братика и обняв стал кружить с ним по комнате, перебаламутив сонное боярское царство. Пятеро бояр сидело по лавкам вдоль стен в шубах и вшей выпаривало.

Добрый день, уважаемые читатели. Кому нравится книга, нажимайте на сердечко. Это поддержит автора. А книге позволит выйти в горячие новинки.