Васильевич. Книга первая. Братик

Глава 16

Событие сорок шестое

Мысли, они ведь появляются в голове не тогда, когда этой голове нужно. Просто появляются и кердык, ни куда от них не убежишь из собственной-то головы. Эта мысль тоже была несвоевременная, вредная сейчас, но пришлось на неё Боровому внимание обратить. К ним по дороге и по лугу с обеих сторон дороги спешило на помощь ополчение. Оно эту мысль и породило. Мысль называлась — «Почему»?

Почему у татар ополчение, а именно оно и приходит с этими набегами, это воин на коне с саблей, копьём, а часто с хорошим композитным луком? И у многих есть даже кольчуга, шелом, щит с железяками? А у ополчения русского, что бежало вдоль Оки к нему, есть копьё короткое… редко у кого, есть вилы деревянные, переделанные в копьё, есть дубины, но почти ничего железного нет. Это в глаза бросается. Лошадей нет. Сабель нет, про кольчугу даже говорить не стоит, её-то и у поместной кавалерии у многих нет. Как и когда такое разделение произошло. Там пастухи, тут пахари. И при этом он ведь историк, и сто раз слышал, что кочевой образ жизни — это отсталый и непродуктивный труд. А вот выращивание пшеницы или ржи — это шаг вперёд. И чего? Шагнули вот. Даже ещё раз шагнули, есть уже и города с производствами. Кузни всякие есть. Даже каменный Кремль построили. А теперь, если сравнить кочевников с оседлыми. У них ополчение, а как можно иначе назвать собранных по степи прикрымской пастухов, вооружено если не лучше поместной конницы русской, то в разы лучше ополчения, что пришло сейчас. А среди нашего ополчения большинство даже не простые крестьяне, а жители городов и посадов. Трудовая, мать её, интеллигенция.

Почему такая разница в благосостоянии? Отняли кровопийцы дворяне у бедных крестьян всё? Тогда, где хорошее вооружение поместной конницы с этих отнятых денег? Где мушкеты? Где дестриэ? Бояре душегубцы все себе запихали в закрома? А где боярские дружины, экипированные с иголочки? Да и сколько тех бояр? Монастыри себе всё в закрома попрятали? Так, где каменные красивые храмы, где производство в тех монастырях, ну витражей, например? Или колокола они себе льют? Нет ничего. Просто нищета вокруг страшная. Нищие бояре, нищие монастыри, нищие дворяне, нищие горожане и совсем нищие крестьяне. Почему?

Мысль мелькнула и погасла. Не до неё.

В руку ему Иван Козёл тыкал мушкетом хранцузским. Юрий Васильевич одумался. Не время о богатствах думать, нужно в живых остаться. Он принял мушкет, положил его на ствол сосны и одновременно старался цель себе усмотреть. Пока он глазел на бесполезное сейчас ополчение и мыслям предавался, ситуация кардинально не поменялась. То тут, то там над засекой вспухали облачка порохового вонючего дыма, и воздух, казалось, серой пропитался настолько, что и за века не выветрится. Справа щёлкнула тетива арбалета, звука нет, но видно, как дернулся арбалет в руках послужильца отправляя болт в крымцев. Слева воин разинул рот и схватился руками за торчащую из плеча стрелу, выронив свою пищаль, татары тоже стрелы в их сторону пущали. Нужна цель. Вон батыр на игреневом коне и с кривым луком полез в колчан за стрелой. Боровой прицелился и потянул за спусковой крючок. Его снова сбросило с колоды, почти сбросило, сотник новый поймал и аккуратно на землю спустил.

— Заряжай! — вырвался из объятий Ивана Силуяновича князь Углицкий и сунул тому мушкет.

— Юрий Васильевич, там ополчение прибыло, — пока они с Козлом обнимались, к колоде подбежал весь взмыленный Тимофей Скрябин. Возможно, и чего другое кричал. Читал по губам Боровой по-прежнему плохо. Но сотник ещё и рукой в сторону приближающихся крестьян с вилами махал. Ну, ладно не с вилами, а с копьями, только зачем они сейчас. Тут мушкеты нужны или лучники.

— Если есть с луками, то пусть стреляют в поганых или с пищалями, и сам почему не стреляешь? Где пистоль? Стреляй или отдай тому, кто умеет!

Лицо у сотника вытянулось. Он обрадовать княжича спешил, а тот его носом в кислые щи.

Пока опять появилась минута Юрий Васильевич вновь к татаровьям поворотился и на колоду залез. И опять картина Репина «Не туда заплыли». На поле перед засекой мало что поменялось. Хотя это ведь с чем сравнивать. Если пять — семь минут назад там море из голов татарских было, то теперь море из конских голов. А вот людей на лохматых лошадках не густо, то тут, то там сверкают на солнце сабли начищенные, которыми над головами зачем-то машут крымчаки. Им не пробиться сквозь запруду из лишённых хозяев коней первой линии у засеки. Но стрелы вот всё ещё летят с той стороны. Боровой углядел ещё одного лучника, но пока ждал мушкет, тот получил пулю от кого-то другого. Ага, вон тот воин тоже с луком. Как раз и Иван ему мушкет сунул. Боровой плюхнул мушкет на ствол, привычно сунул приклад под мышку и, как уж получилось, прицелился. Бабах. На этот раз удержался на колоде. А вот татарин на коне нет. Дым быстро отнесло и видно стало, что не мелькает больше приметная шапка с оторочкой из красного почти меха корсака.

Больше стрелять не пришлось. Пришлось руководить… м… наблюдать, как поместные и ополченцы нанизывают на копья прорвавшихся через лес супостатов. Не от большого ума полезли, видели же, что к русским подкрепление подошло. И сечи-то не получилось две сотни спешенной поместной конницы и сотни четыре ополченцев набросились на четыре от силы пять десятков татар, что по большой дуге обогнуло засеку и ворвалось в лагерь калужцев. А там Иван Силуянович организовал тех дворян и боевых холопов, у кого дальнобойного оружия не было. Да ещё ополчение подоспело, татар сразу смяли и в лес загнали назад, а там уже по одному вылавливали и на копья насаживали.

Ну, а пока это длилось, и конные крымчаки кончились. Те, кому места для драки не хватило, умчались к Перемышлю, а у засеки всех перебили. Опять пришло время трофеи собирать. На этот раз коней в разы больше. В первый-то раз многие успели сбежать из задних рядов и часть коней без седоков с собой увели, а в этот раз не получилось у них.

— Пленных не брать, — прохрипел посаженным голосом Юрий Васильевич Ивану Козлу и чуть не слетел с колоды, насилу тот опять успел отрока поймать. Усадил, чтобы тот спиной о тёплую деревяшку опёрся, сунул фляжку и усвистал. Делёж добычи дело ответственное, тут руководство просто необходимо. Опять же тот, кто руководит, себя не обидит.

Событие сорок седьмое

Татаровья, крымчаки, басурмане, тати, степняки, людоловы и все прочие ушли от Перемышля. Куда-то на юг ушли. Скорее всего, поняв, что нахрапом взять город не удалось, и понимая, что подошли вои, с которыми если ратиться, то потери неизбежны, а добыча будет не велика, просто ушли назад к себе в Крымские степи.

Два недобитка: Скрябин безухий и Ляпунов, перевязанный крест-накрест, ополоумели вконец. Предлагали… Ну хорошо хоть предлагали, а не указывали, идти по следу крымчаков их сводным отрядом и на привале напасть. Ако тати в ноши.

— Покажи мне на пальцах, Тимофей Михайлович, сколько у нас раненых и убитых? — Боровой не воевал никогда, даже в детстве пацаном не дрался почти, мирный был двор, и первый, и второй, когда переехали. И класс дружный. Ну, да во второй раз не очень дружный, но как-то до драк дело не доходило, просто на группы по интересам все поделились. А тут столько крови, столько смертей и этим мало ещё, айда, мол, постреляем.

Скуксился сотник.

Тут в себя пришёл второй сотник. Взял и левой пяткой в правую грудь вдарил себе Скрябин. Написал на записочке, что много не надо людей. Охотников, с сотню, с огнестрелом и луками. Не нужно ратиться с погаными, догнать и обстрелять. Если убьют сотню, то на сто поганых меньше станет.

— Сколько раненых?

Показали пальцами пятьдесят семь. Нет чтобы пять потом семь, дудки, сначала пять раз по десять, окровавленные ладошки демонстрируя, а потом семь. До разрядов математика на Руси ещё не добралась. Убитых оказалось восемь человек, все из поместной конницы.

— Наберёте сотню? — Юрий Васильевич решил, что пинок отступающим крымцам не повредит, — Только людей не угробьте мне, поганые каждый год набеги совершают, успеем ещё побиться с ними. Но с вами согласен. Убитый сегодня, завтра не придёт.

Набрали сто двадцать желающих. И все вооружены луками, пищалями и арбалетами. Юрий Васильевич удивился, только что сотню не могли наскрести. Почкованием размножились? Оказалось, проще все, взяли трофейные татарские луки и стрелы. Счастливые обладатели заверили, что стрелять умеют, а только денег на хороший составной лук не хватает. Опять аргумент в его умствовании, почему кочевники лучше вооружены. У поместной конницы нет луков даже.

Уехали, а оставшийся за старшего командир ополчения дьяк Захарьин стал народ срочно назад собирать. Это москвичам всё равно, они до поздней осени за князем Углицким записаны и деньгу им за это выдали, а остальным есть, чем заняться. У всех хозяйство, а на дворе весна. Пахота.

Захарьин за день организовал опись и учёт трофеев. И был поражен прямо. Боровой тоже удачному походу удивлялся. У них осталось целыми и здоровыми четыреста восемьдесят одна лошадка крымско-татарская. Кроме лошадей было ещё в разной степени дырявости и вообще целости сто тридцать кольчуг. Четыре телеги пришлось организовать только под копья, пять телег под сабли. В сумме же обоз с трофеями растянулся на версту. Так ещё кучу всего ценного везли в перемётных сумах на трофейных татарских лошадках. Лошадей с телегами наняли у погорельцев с Перемышля. Им денюжка не помешает, нужно восстанавливать сожжённое погаными хозяйство.

Юрий Васильевич смотрел на погорельцев и поражался живучести, что ли, русских людей. Вот ни кола ни двора у них не осталось, а к осени, к зиме, будут в новом доме жить. Может в этом ответ, почему русское ополчение с вилами, а татары с саблями и кольчугами да на конях. Поди тут скопи на хорошего коня и кольчугу, когда раз в несколько лет пожар тебя дотла разоряет. Надобно ускорить реформы брата старшего. И за засечную черту срочно браться. Не за эту, в сотне вёрст от Москвы, а там, гораздо южнее, чтобы земли народу хватало.

За те же два дня, бросив обоз на Захарьина Юрий Васильевич вернулся в Калугу. И там ждало его очередное хорошее известие. Пришёл от брата старшего письменный Указ о передаче ему села Кондырево. Кочеву (Коч) Владимировичу Поливанову и Михаилу Борисовичу Шерстову выделялись две деревеньки, отобранные в казну у князя Трубецкого.

Теперь можно было начинать заниматься производством огнеупорного кирпича. Можно было бы, если бы Артемий Васильевич заканчивал институт, где учат изготавливать шамотные кирпичи. Но нет, он истфак закончил, там этому не учили. Теоретически понятно, как делать. Нужно налепить кирпичей, высушить их, а потом в печи обжечь, до приличной температуры. Вроде за тысячу градусов. На этом познания Борового заканчивались. А сколько в глину добавлять песка и нужно ли вообще? А как измерить температуру? А какова она должна быть? И такой вопрос на засыпку, а какова продолжительность обжига кирпича и график остывания? С печью его нужно охлаждать или вынимать и пусть остывает на воздухе? Хватало вопросов. И это пока не начал. А начни и их в сто раз больше окажется.

Кирпич на Руси делали. Ну, Грановитая палата. Пятьдесят лет почти назад построена итальянскими архитекторами Марком Фрязиным и Пьетро Антонио Солари. Это на каком-то экзамене в универе Артемию Васильевичу в билете попалось. Ещё Успенский собор построил Ридольфо Аристотель Фьораванти.

А вот сейчас? Есть те, кто разбирается в производстве кирпича? А ведь есть, что-то писал ему митрополит про фрязина Петрока Малого. А, он строил Воскресенскую церковь в Кремле. В том билете на экзамене и про этого товарища было. Чуть не так. Там вопрос стоял вообще об итальянцах, принимавших участие в строительстве Кремля. Так вот, этот Петрок построил, кроме того, и Китайгородскую стену. Петрок Малый Фрязин. Вот не зря зубрил. Пётр Франческо Анибале (итал. Pietro Francesco Annibale).

Нужно срочно гнать в Москву и переговорить с фрязином. А то и к себе хоть до осени залучить. Ну и раз он церковь строит, то где-то кирпич берёт, значит, есть мастера. Ну, мастера не даст митрополит, скорее всего, а вот подмастерьем поделится. Ему можно пообещать витражи для новой Воскресенской церкви.

Событие сорок восьмое

Итальянец был в Кремле. Петрок Малый Фрязин. Не подвела память. На самом деле почти так прозывался там у себя Пётр Франческо только не Анибал, а Аннибале. Он уже десяток лет жил в Москве и много чего успел понастроить. В том числе и Китайгородскую стену длиной в две с половиной версты с двенадцатью башнями вдоль Неглинки. С его кстати лёгкой руки и название приняла стена, а потом и часть города. На итальянском город это città. Ну, наши, как всегда, чуть исковеркали и Китай-город получился. А ещё совершенно удивительную по красоте церковь в Коломне.

Пётр Малым назывался не зря, карликом не был, но рост где-то метр пятьдесят пять. Юрия Васильевича с ним брат знакомил, отвёл к Воскресенской церкви и пальцем тыкнул, а потом подозвал. Сам Иван Васильевич за зиму ещё вытянулся и был ростом где-нибудь метр семьдесят пять. Малой четырнадцатилетнему Великому князю и до подбородка не доходил. Отличить итальянца от остальных мастеров, что копошились вокруг церкви, было легко, он единственный не носил бороды и единственный был одет в полосатые штаны. Смотрелись они на фоне темной одежды мастеров дико. Эдакие колорадские жуки. Оранжевая полоска с чёрной.

«Завод»???!!! — написал Иван пока не очень Грозный, а глаза выкатил и рост раскрыл Фрязин. Как же ему — ВЕЛИКОМУ АРХИТЕКТОРУ предложили завод построить. Не храм Христа Спасителя, не Собор Покрова, а завод, и не в Москве, а черт знает где, в селе мелком, название которого не вдруг произнесёшь. Коондыырьево.

— Завод. Небольшой…

Вокруг куча бояр, монахов всяких, братана свита из молодых бояричей и дворян, с которыми он скачки по улицам Москвы устраивает, пугая народ и переворачивая лотки с товаром на торгу. Как сказать итальянцу, чтобы не поняли. Чем позже в Кремле узнают, что он собирается стекольный завод строить, тем лучше. Пока знают двое: митрополит Макарий и брат, но оба пообещали языками не трепать, чтобы, как сказал им Юрий, «не сглазить».

— Как в Мурано. Чтобы vetro (стекло по-итальянски) делать. Небольшой. Кирпич нужен огнеупорный, — кто же слово витрина не знает.

Глаза у Малого не изменились. Юрий на него чуть ли один во всей Москве снизу вверх смотрел. Подрос немного за полгода, но пока так себе прогресс. Итальянец что-то промычал, но Иван руками развёл, дескать не разумею.

А чего понять фрязина можно. Стекло только-только по Европе стало распространяться, да и далеко остальным до муранского стекла. Как до неба.

«Нужна другая глина», — написал Иван, выслушав переставшего выпучивать очи италийца, написал брат.

Брата Михаила Юрий Васильевич «забыл» в Калуге. Тот рвался сопровождать, но Боровой решительно против был. Куда с раненой рукой по дороге с грязью и прочей антисанитарией? Огневица или Антонов огонь начнётся. Такой ценный кадр живой нужен. И с руками. Но сразу нехватку монаха в Москве Юрий ощутил. Брата Ивана Васильевича то нет, то занят, и пишет он в разы медленнее брата Михаила. Они с монахом договорились о сокращении некоторых слов и удалении еров всяких и прочих закорючек. Практически к языку двадцать первого века пришли.

— Есть глина, — Юрий Васильевич из пришитого по его просьбе внутреннего кармана на кафтане достал тряпицу с глиной из той ямы в Кондырево. Белая не белая, но светло-серая и уж точно не рыжая.

Пётр Аннибале принял тряпицу, развернул и потрогал глину. Та высохла за время пути немного и крошилась. Понюхал даже и лизнул её товарищ Малой.

— Molto bene. Questa è l’argilla giusta. Buona argilla. Очень хорошо. Это нужная глина. Хорошая глина, — последние слова на русском, покричав на архитектора, Иван накарябан на планшете.