Военный инженер Ермака. Книга 4

Глава 1

Оставляй стрелометы, начали жечь лодки! — сказал я своим. — Иван, похоже, убежал!

Казаки схватили стрелы, наконечники которых были обмотаны промасленными тряпками. Огонь от прикрытого костра в яме быстро подхватил ткань: запах горелого жира и смолы едко защипал глаза.

— Бейте по лодкам, как и решили! Не жалейте стрелы!

Первая горящая стрела прочертила дугу над Иртышом и вонзилась в борт большой татарской лодки. Свисающая просмоленная тряпка заполыхала, а потом пламя перекинулось на всю лодку. Вслед за первой стрелой полетела вторая и третья. Десяток огненных комет обрушился на флотилию, а за ним еще один, и еще. Казаки умели бегло стрелять.

Лодки вспыхивали, как сухой хворост. Смесь жира, смолы и масла делала своё дело: огонь жадно лизал борта, перебегал с судна на судно. Дерево трещало, искры взлетали фонтаном в небо.

В улусе поднялась паника. Татары выбегали из юрт, крича и размахивая руками. Несколько отчаянных бросились к лодкам с вёдрами и котлами. Они черпали воду из Иртыша, пытались залить пламя. Вода шипела и мгновенно превращалась в пар — огонь уже набрал силу.

— Ещё! — приказал я. — Все лодки должны сгореть!

Новая порция горящих стрел полетела через реку. Одна из лодок, объятая пламенем от носа до корма, накренилась и начала тонуть. Другая полыхала так ярко, что весь берег озарился багровым светом. Наверное, в ней лежали какие-то горючие вещи. Первые стрелы татар зашуршали в листве над нашими головами: они стреляли наугад, не видя нас в тёмном лесу на противоположном берегу. Одна стрела шлёпнулась по коре в двух шагах от меня, другая прошла где-то справа.

— За деревья! — крикнул я казакам, хотя они уже прятались за толстые стволы.

Татарские выстрелы сыпались градом, но ни один не попал в цель. Мы продолжали посылать горящие стрелы, пока последняя ладья не охватилась огнём. Вся флотилия — несколько десятков больших и малых судов превратилась в огромный костёр на воде. Пламя отражалось в чёрной глади Иртыша, удваиваясь и создавая жуткую картину огненного ада.

Я в последний раз заглянул в трубу на противоположный берег. Татары всё ещё суетились у воды, но попытки потушить огонь были бесплодны. Несколько человек кинулись в ту сторону, где скрылся Иван, но было ясно, что они опоздали. Лиходеев со своими разведчиками и бывшим пленным уже далеко ушёл в глухой лес, где ночью никого не найти.

Дым от горящих лодок стлался над водой и достиг нашего берега. В носу щипало от гари. Где-то вдали заплакала гагара, уже настоящая, словно отклик на наш условный сигнал. Огонь и не думал стихать. От лодок оставались обугленные куски, шипящие при соприкосновении с водой.

Отблески огня плясали на воде, создавая причудливые тени; низкий дым стелился над водой. В улусе слышались крики, ржание коней.

— Сворачиваемся, — сказал я тихо. — Тихо и быстро.

Казаки сняли арбалеты с треног. Я убрал подзорную трубу за пояс. На том берегу всё ещё раздавались крики, но преследовать нас было не на чем, разве что только броситься в воду и грести руками. Но желающих пойти на такое явно не наблюдалось.

Последний раз оглянувшись на полыхающую флотилию, я подумал: дело сделано как нельзя лучше. Иван Кольцо свободен, татарские силы потерпели удар, наши арбалеты вновь доказали свою эффективность. Ермак будет доволен. Цель достигнута.

…- Живее, — торопил я казаков. — Татары хоть и без лодок остались, но все равно, лучше побыстрее уходить отсюда.

Мы двигались через лес быстро, но осторожно. Ноги проваливались во влажный мох, ветки хлестали по лицам, но никто не жаловался — главное было отойти от берега и скрыться под прикрытием зелени.

Через несколько минут мы подошли к укромному завалу, спрятанному от русла густым ивняком. Здесь под нависшими ветвями покоились наши лодки — перевёрнутые темным днищем вверх и прикрытые для маскировки сухой травой и мхом. В нескольких шагах можно было пройти и принять их за камни.

— Переворачивай! — отдал я приказ.

Казаки дружно взялись за борт. Лодки были лёгкие, но в каждой спокойно помещалось шесть человек со снаряжением.

Мы опустили лодки на воду. Тёмная гладь Иртыша едва колыхалась — ночь поодаль от улуса была тихая, только изредка налетал слабый ветерок, донося запах гари да приглушенные крики. Мы залезли в лодки и аккуратно оттолкнулись от берега.

Течение подхватило нас и понесло вниз по Иртышу. Берега проплывали тёмными стенами леса; в чаще иногда мерцали огоньки — глаза ночных зверей, потревоженных нашим появлением. Где-то ухнул филин; ему ответил другой. Обычные звуки сибирской ночи успокаивали: значит, погони нет.

Через полверсты впереди замаячили тёмные силуэты двух лодок. Я напрягся и положил руку на рукоять сабли. Раздался негромкий оклик:

— Свои идут?

— Свои! — откликнулся я. — Дело сделано.

Лодки сблизились. В полумраке я разглядел бородатое лицо Прохора. Он улыбался.

— Вот и наш сокол! — крикнул Прохор, оглянувшись на соседнюю лодку.

Там сидел Иван Кольцо. Вблизи он выглядел ещё более измождённым: скулы выпирали, глаза западали, рубаха висела мешком. Всё же он держался прямо. Рядом, примостившись, молчал татарин Хасан — наш лазутчик, тот самый, что тайно передал Ивану нож. Немного поодаль, закутавшись в медвежью шкуру, дремал старый шаман Юрпас.

— Здорово! — крикнул один из моих казаков Ивану. — Рад тебя видеть живым!

Иван поднял руку в приветствии. Голос у него был хриплым, но твёрдым:

— Спасибо вам, братцы. Думал, сгину там…

— Потом поговорим, — прервал Прохор. — Грести надо. До рассвета добраться подальше.

Наша флотилия — теперь уже четыре лодки — двинулась вниз по течению. Гребли размеренно, экономя силы так, чтоб хватило надолго.

Ночь медленно отступала. На востоке неба начало светлеть; туман поднялся над водой, окутав берега белесой пеленой. В этой молочной мгле мы были почти незаметны — ещё один хороший знак.

— К берегу, — скомандовал Прохор, когда первые лучи солнца позолотили верхушки сосен.

— Передохнуть надо и поесть.

Мы причалили к песчаной отмели, скрытой от основного русла маленьким островком. Казаки вытянули лодки на берег и быстро развели небольшой костёр в яме; дым шёл едва-едва и растворялся в воздухе.

Едва лодки оказались на суше, казаки окружили Ивана. Прохор подошёл к нему и обнял:

— Живой! Мы уж думали, татары тебя в Бухару продали.

Остальные подтянулись; каждый старался пожать руку, похлопать по плечу. Иван едва стоял, но улыбался; на глазах его блестели слёзы.

— Братцы… — начал он и запнулся; голос сорвался. Откашлялся, попробовал снова: — Я думал, всё… думал, не увижу ни вас, ни Руси…

Митька Рыжий сунул ему флягу.

— На, глотни для согрева, — сказал он.

Иван отпил и закашлялся.

— В плену только кумыс давали, да и то не каждый день, — пробормотал он.

Семён Палица протянул край ржаного хлеба и кусок вяленого мяса:

— Ешь. Татары тебя не баловали харчами.

Иван взял хлеб дрожащими руками и, вдохнув его запах, улыбнулся:

— Ржаной… Христов хлеб… Забыл, как пахнет.

Он ел медленно, маленькими кусочками — желудок отвык от нормальной пищи. Мы уселись вокруг, и Иван начал рассказ. Говорил он тихо: о двух неудачных побегах, о побоях и издевательствах стражи. Голос его рвался, время от времени он молчал и глядел в огонь.

— Были какие-то татарские вельможи, — сказал он. — Три раза показывали меня, как зверя. Один визирь из Бухары приезжал — весь в золоте. Говорил что-то с Кучумом; слух был, хотел меня вывезти. Но Кучум вроде сказал: «Пока Ермак в Кашлыке, Кольцо нужен здесь».

— До них мы ещё доберёмся, — процедил Прохор.

Солнце поднималось выше; туман рассеивался, открывая блеск Иртыша. Вдалеке берег был еще в тумане, но уже видно было, что тот слабеет.

— Пора дальше, — сказал Прохор, вставая. — До Кашлыка ещё грести и грести.

Мы потушили костёр и засыпали яму песком. Иван с трудом поднялся — ноги ещё плохо слушались.

— Отлежишься в Кашлыке, — подбодрил его Прохор. — Там тебя откормят.

— Дай Бог, — ответил Иван.

Я помог ему забраться в лодку, схватив за плечо, когда та пошатнулась.

— Спасибо тебе, — тихо сказал он. — Забыл, как зовут тебя?

— Максим, — ответил я.

— Спасибо, Максим, — прошептал он. — И всем вам спасибо. Долг такой не забывается.

Флотилия снова поплыла вниз по течению. Солнце грело сильнее, на берегах просыпалась жизнь: где-то кричали утки, в камышах шуршала дичь, над водой кружили чайки. Иван задремал, прислонившись к борту; лицо его во сне разгладилось и стало моложе.

Старый шаман Юрпас что-то бормотал на своём языке — то ли молился духам, то ли благодарил их. Хасан молчал.

Прохор поднял руку — сигнал грести тише. Впереди замаячила излучина, за которой мог стоять дозор. Мы прижались к берегу и скрылись под нависшими ивами; двое разведчиков были высажены, и недолго спустя вернулись, давая знать: путь свободен.

День разгорался ясный, безоблачный. Иртыш нёс нас к Кашлыку, к Ермаку, к своим. Позади остались горящие лодки, переполошённый улус и разъярённые татары; впереди — родной острог, где Ивана должны были встретить как героя, залечить раны и вернуть его в строй.

Я сидел на лодке, чувствуя усталость от бессонной ночи, но на душе было легко: дело сделано, товарищ спасён. Арбалеты ещё раз проявили себя с лучшей стороны — ни один выстрел не пропал даром. Солнце поднималось всё выше, заливая золотом сибирские просторы; впереди лежали новые земли, которые нам ещё предстояло покорять. Но это будет потом. А пока мы плыли домой — и этого было достаточно.

…Кашлык показался за поворотом реки. Сначала я увидел дым от печных труб, потянувшийся над лесом, затем деревянные стены на высоком берегу и угловую башню с развевающимся стягом. Дозорный заметил нас издалека и через несколько мгновений зазвенел колокол — не тревожно, радостно.

— Ивана везём! — крикнул Прохор, когда мы подплыли ближе. — Живого везём!

Берег сразу ожил. Казаки бросили дела и помчались к пристани: кто-то кричал, кто-то махал шапкой, кто-то стоял, не веря глазам. Из ворот острога выбежал Ермак. Атаман остановился на краю обрыва и пристально смотрел на наши лодки.

Когда мы причалили, уже собралось много людей из гарнизона. Первым к лодке подскочил Матвей Мещеряк — закадычный друг Ивана.

— Иван! Братец! Живой! — Он буквально вытащил Кольца из лодки и крепко обнял. — Мы уж думали, не увидимся!

Казаки окружили Ивана плотным кольцом: каждый тянулся прикоснуться, пожал руку, похлопать по плечу. Иван стоял, покачиваясь от слабости, но улыбался — впервые за месяцы он был среди своих.

Толпа расступилась — пропустила Ермака. Атаман шёл медленно — суровый воин не мог скрыть волнения. Он подошёл к Ивану, долго смотрел на него, затем шагнул вперёд и обнял.

— Иван… — голос Ермака дрогнул.

Они стояли так несколько мгновений. Вокруг повисла тишина; многие казаки украдкой вытирали глаза.

— Прости, батька, — хрипло сказал Иван. — В плен попал… не уберёгся…

— Казаки! — поднял голос Ермак. — Сегодня праздник! Иван Кольцо вернулся к нам! Пеките пироги, выкатывайте бочки, готовьте мясо! Максим, Прохор — зайдёте ко мне потом, расскажете, как дело было.

Толпа взорвалась радостными криками. Ивана подхватили под руки и повели в острог.

…Остаток дня ушёл на подготовку. Казаки таскали еду из погребов, перед острогом соорудили столы из досок. В воздухе висел запах жарящегося мяса; женщины варили каши в больших котлах.

Я успел сбегать искупаться на Иртыш и переодеться в чистую рубаху. Арбалеты уже уложили в оружейную; завтра займусь их осмотром. Усталость давила свинцовой тяжестью, но я знал: спать сегодня не придётся — такие праздники бывают редко.

К вечеру площадь светилась огнём. Столы ломились от еды. По рукам шли кружки с брагой. Ермак вывел Ивана на почётное место, переодел его в новую одежду; худоба и бледность ещё были заметны, но он выглядел лучше. Атаман усадил его справа от себя.

— Казаки! — загремел Ермак. — Мы празднуем не только возвращение товарища, но и то, что басурмане не сломали наш дух. Иван выдержал плен — за это первый тост!

Все встали и подняли чарки. Иван хотел что-то сказать, но Ермак удержал его за плечо:

— Сиди, отдыхай!

— За Ивана! — прозвучал тост. — За казацкое братство! За Русь!

Начался пир. Все ели с жадностью: в таежной жизни пиры случаются нечасто.

— Расскажи, Иван, как там было в плену? — спросил кто-то.

Иван отпил из кружки и, вытирая усы, тихо ответил.

— Худо было. Но татары боятся нас. Особенно начали боятся после того, как Кашлык не смогли отбить. Я кое-что слышал об этом.

Он снова немного рассказал об издевательствах стражи, о показах перед вельможами и о желании кого-то вывезти его в Бухару.

Матвей Мещеряк рявкнул: «Мы ему ещё покажем!»

Прохор вскочил и сказал:

— Без Максима и его арбалетов ничего бы не вышло! Он снял стражу тихо и точно. И ладьи их спалил!

Все повернулись ко мне, и я смутился. Не люблю быть в центре внимания.

Я отступил к костру и сел рядом с Саввой Болдыревым, сотником.

— Хорошо гуляем, — сказал он. — Давно так не веселились.

— Повод есть, — ответил я.

— А ведь скоро зима, — добавил он. — Татары затихнут, но весной опять начнётся. Кучум не успокоится.

— Справимся, — самоуверенно махнул рукой я.

Ночь опустилась, но праздник не утихал. Факелы и костры сделали площадь островком света в тёмной тайге. Начальник охраны Лука Щетинистый встал, прошёл по периметру, проверил посты — надо не забывать о безопасности.

Гулянье длилось до глубокой ночи. Кто-то уже падал с ног, но большинство казаков держались. Наконец я решил лечь и вернулся в свою избу. Даша уже спала.

Последнее, о чём я подумал перед сном: мы вырвали Ивана из лап татар, продемонстрировали, что своих не бросаем. Возможно, это даже важнее любой победы — показать, что наша сила в братстве и готовности идти друг за друга в огне и воде.