Военный инженер Ермака. Книга 4

Глава 14

Вторую винтовку я начал делать уже с пониманием всех тонкостей. Руки сами знали, какое усилие прикладывать к скобелю, под каким углом держать долото. Березовую заготовку выбрал потяжелее первой — под оптику нужна была более массивная основа, чтобы гасить колебания при выстреле.

Ствол для второй винтовки готовил особенно тщательно. Нарезы проверял на свет по несколько раз, добиваясь идеальной геометрии. Эта винтовка должна была стать по-настоящему снайперской — бить на расстояния, о которых местные стрелки и помыслить не могли.

Ложе выбирал глубже, чем для первой. Предстояло не только уложить ствол, но и предусмотреть крепления для оптического прицела. Работал быстрее — рука уже знала дерево, чувствовала его волокна. Но торопиться не стал. Снайперская работа не прощает небрежности.

Главной задачей стала установка оптики. Прицел я собрал заранее — восьмикратное увеличение, система линз. Тяжелый, чуть ли не под килограмм весом, но мощный. В арбалетные прицелы, что я делал раньше, такую оптику ставить и совсем затруднительно, и незачем.

Крепления для прицела выточил из железа. Два кольца с винтовыми зажимами, которые охватывали трубу прицела, и основание с ласточкиным хвостом для крепления к стволу. Всё подгонял по месту, добиваясь абсолютной соосности прицела и ствола. Малейший перекос — и на большой дистанции пуля уйдет в сторону на несколько аршин.

Особое внимание уделил юстировке. Сделал механизм тонкой регулировки — винты для поправок по вертикали и горизонтали. Каждый щелчок регулировочного винта смещал точку попадания на четверть вершка на сотне шагов. Механизм защитил от влаги восковой смазкой и кожаными прокладками. Сказать, что винты стали страшной головной болью и пожирателями моего времени — не сказать ничего.

Перекрестье в прицеле сделал из тончайшей проволоки. Долго подбирал толщину — слишком толстое будет закрывать цель, слишком тонкое потеряется на фоне. Остановился на компромиссе — тонкие линии, утолщающиеся к краям. В центре оставил небольшую точку для точного прицеливания.

Линзы устанавливал с особой осторожностью. Трубу прицела изнутри зачернил сажей, смешанной с льняным маслом. Это убивало внутренние отражения, делало изображение четче. Снаружи трубу обмотал промасленной кожей — защита от ударов и влаги.

Вес винтовки с оптикой получился внушительным — немногим меньше полпуда. Но это была плата за дальность и точность. Из такой винтовки можно было уверенно поражать цель размером с человека на четыреста, а то и пятьсот шагов. При хорошей видимости и отсутствии ветра — и дальше.

Последним штрихом стало изготовление принадлежностей. Кожевник сшил чехол для оптического прицела из промасленной кожи — на случай сильного дождя или переправы через реку.

Когда вторая винтовка была готова, я положил её рядом с первой. Две сестры, похожие и разные одновременно. Первая — более маневренная. Вторая — тяжелая снайперская система для дальних дистанций.

Взял обе винтовки в руки, прикидывая вес. Первая вскидывалась легко, естественно ложилась в плечо. Вторую лучше нести двумя руками, и стрелять из неё с рук не так удобно.

Проверил механизмы обеих винтовок. Замки работали безупречно, кремни были остры и надежно зажаты в курках. Стволы вычищены до блеска.

Боеприпасы для обеих винтовок готовил одинаковые — свинцовые пули, откалиброванные с точностью до волоса. Для винтовок я отбирал самые ровные, взвешивал каждую. Разница даже в пару гран могла дать отклонение на большой дистанции.

Порох тоже готовил по-разному. Для обычной стрельбы — стандартная смесь. Для снайперской винтовки — особо тонкого помола, просеянный через шелк. Навески отмерял на самодельных весах с максимальной точностью.

Теперь оставалось главное — пристрелка. Нужно было определить поправки для разных дистанций, составить таблицы. Для винтовки с оптикой это особенно важно — на больших расстояниях пуля летит по крутой дуге, нужно брать упреждение по высоте.

Я еще раз осмотрел обе винтовки. Металл холодно блестел в свете лучины, дерево лож отливало теплым цветом. В этих двух стволах была сила, способная переломить ход любого боя. Точность, недоступная обычным пищалям. Дальность, о которой местные стрелки не могли и мечтать.

На днях пойдем на стрельбище, сравним их в деле. Посмотрим, насколько оптика увеличивает эффективную дальность. Проверим кучность боя на разных дистанциях.

А пока нужно подготовить мишени — на сотню, двести, триста шагов. И дальше, если получится. Хочется проверить предельные возможности винтовки с оптикой. Теоретически, с восьмикратным увеличением и хорошими нарезами можно попасть в человека и на шестьсот шагов. Но это уже потребует учета ветра, температуры воздуха, даже влажности пороха.

Я прикрыл готовые винтовки и взялся за заготовку третьей. До весны времени немного, а отряду понадобится больше двух таких стволов… хотя бы десяток. Тогда можно создать небольшое подразделение метких стрелков, способных вести огонь на недосягаемых для противника дистанциях.

…Сотник Черкас Александров шел впереди, прокладывая дорогу через заснеженный лес. Широкие остяцкие лыжи не давали проваливаться в глубокий снег, но каждый шаг давался с трудом после стольких дней пути. За ним следовали его спутники. Все трое молчали уже который час, берегли силы для движения.

Черкас остановился на пригорке, вглядываясь в даль. Где-то там, за лесами и замерзшими реками, должен был показаться Кашлык. В конце пути сердце начало сжиматься от тяжести вестей, которые они несли. Вся надежда сибирского похода была на помощь из Руси, но ни купцы Строгановы, ни сам государь не дали ни людей, ни припасов, ни оружия.

— Сотник, дымок вижу! — крикнул Микита, привстав на лыжах. Его острый глаз первым различил тонкую струйку дыма над верхушками елей.

— Да, — кивнул Черкас. — Скоро будем дома. Отдохнем немного — и вперед.

Кондрат тяжело вздохнул, поправляя завязки на лыжах. Его могучее тело устало от долгого пути не меньше, чем у товарищей, но жаловаться было не в его правилах.

Последний переход дался особенно тяжело. Ноги словно налились свинцом, дыхание вырывалось белыми клубами пара. Но вот между деревьями показались частокол Кашлыка и сторожевые вышки. Часовой на ближайшей вышке первым заметил приближающихся. Узнал!

— Свои идут! — раздался его срывающийся от радости крик. — Открывай ворота!

Хотя ворота днем и так были открыты.

Когда трое путников въехали в ворота острога, вокруг них быстро собралась толпа казаков. Лица были радостные и удивленные одновременно — многие уже не чаяли увидеть их живыми.

— Черкас вернулся! С Микитой и Кондратом! — разнеслось по острогу.

— Живые, слава Богу!

— Мы уж думали, сгинули вы где-то в снегах!

Казаки обступили вернувшихся, хлопали по плечам, помогали снять примерзшие к ногам лыжи. Черкас устало улыбался, отвечая на расспросы односложно — устал, мол, потом расскажу. Микита уже что-то бойко рассказывал молодым казакам, размахивая руками, а Кондрат молча пробирался к теплу, к очагу в большой избе.

Вдруг толпа расступилась, и Черкас увидел того, кого никак не ожидал встретить. Перед ним стоял Иван Кольцо — живой, хоть и осунувшийся.

— Иван? — Черкас не верил своим глазам. — Ты же… Мы думали…

— Думали, помер я? — усмехнулся Кольцо. — Не дождетесь. Хоть и побывал в гостях у хана Кучума, да вот выбрался.

Черкас обнял старого товарища, чувствуя, как радость встречи смешивается с горечью от вестей, которые предстояло передать. Микита и Кондрат тоже подошли поздороваться с Кольцо, удивленно переглядываясь.

— Как же ты из плена-то выбрался? — спросил Микита.

— Долгая история, — отмахнулся Кольцо. — Потом расскажу. А вы-то как? Что государь сказал? Что Строгановы?

Лицо Черкаса помрачнело. Он покачал головой, и Кольцо все понял без слов.

В толпе появился Ермак.

— Черкас! Микита! Кондрат! Живы, слава Создателю! Уж мы думали, не дождемся вас.

Он обнял каждого по очереди, потом всмотрелся в их печальные лица. Причиной печали могло быть только одно.

— Что ж, пойдемте в избу, — сказал он тихо. — Там все и расскажете.

…— Были мы у Строгановых, атаман, — сказал Черкас, присаживаясь на лавку. — Отказали. Говорят, своих забот полно, людей и припасов нет лишних. Царю били челом — тоже отказ. Велено нам своими силами управляться, коли уж сами затеяли поход сей.

В избе повисла тяжелая тишина. Слышно было только, как потрескивают дрова в печи.

— Государь сказал, — продолжил Черкас, — что коли возьмем Сибирь — милость будет. А помощи не ждите. Строгановы то же самое — справитесь, мол, сами, как начинали.

Затем добавил с горечью в голосе:

— Я им про татар рассказывали, про хана Кучума, про то, как трудно нам здесь. А они только головами качали да отговорки находили.

Кондрат и Микита молчали, сидел на лавке и опустив головы. Им нечего было добавить к сказанному сотником.

Ермак прошелся по избе, остановился у окна.

— Знать, судьба такая, — наконец проговорил атаман. — Начинали мы этот поход своей волей, своими силами и закончить придется так же.

Он повернулся к своим сотникам, и в глазах его не было отчаяния — только спокойная решимость.

— Что ж, братцы, будем рассчитывать на свои силы. Не впервой нам. Сколько нас здесь? Четыре сотни? А против нас вся Сибирь Кучумова. Но мы же не для того сюда пришли, чтобы повернуть назад.

Матвей Мещеряк кивнул:

— Правду говоришь, атаман. Мы и без царской помощи обходились. Казацкая доля такая — самим свою судьбу ковать.

— Вот и будем ковать, — Ермак попытался улыбнуться, но улыбка вышла невеселой. — Отдыхайте, братцы. Вы долгий путь прошли, намерзлись, наголодались небось. Идите в баню, потом за стол садитесь. А завтра на совете решим, как дальше быть.

Черкас, Микита и Кондрат поднялись с лавок. На пороге Черкас обернулся:

— Атаман, мы с тобой до конца. Что бы ни было.

— Знаю, Черкас, знаю, — тихо ответил Ермак. — Идите.

Через несколько минут после того, как за ними закрылась дверь, вошел сотник Савва Болдырев.

— Атаман, казаки спрашивают — какие вести привезли послы?

— Скажи им, Богдан, что завтра на общем сходе все скажу. А сейчас пусть встречают товарищей как положено — с дороги люди.

Савва кивнул и вышел. Ермак остался один в избе. За окном начинался снегопад — крупные хлопья медленно падали на землю, укрывая Кашлык белым покровом. Где-то далеко выли волки, и этот вой напоминал о том, как велика и неприветлива сибирская земля.

А казаки уже готовились к встрече вернувшихся. Несмотря на невеселые вести, радость от того, что товарищи живы и вернулись, была искренней. В большой избе, где собрались казаки, затопили печь пожарче, на стол выставили что было — хлеб, соль, вяленую рыбу, ягодный отвар.

Микита, отогревшись, уже рассказывал молодым казакам о долгом пути, о том, как встретили их в Москве, какие там палаты боярские видели. Преувеличивал, конечно, но слушали его с интересом. Кондрат молча ел, изредка кивая в подтверждение слов товарища.

Черкас сидел в стороне, о чем-то тихо беседуя с Иваном Кольцо. Тот рассказывал о своем плене, о том, как удалось бежать.

— Думал, так и помру в той избе, под замком, — говорил Кольцо. — Но вот, выжил. Видать, не пришел еще мой час.

— Не пришел, — согласился Черкас. — Нам еще много дел предстоит. Без помощи царской придется туго, но что поделать.

— А мы когда на царскую помощь надеялись? — мрачно усмехнулся Кольцо. — Всегда сами, своей казачьей силой да смекалкой.

За окнами темнело. Снег продолжал идти, засыпая следы на дорогах, покрывая белым саваном крыши и стены Кашлыка. В избах горел огонь, казаки готовились к ночи, проверяли оружие, чинили одежду. Жизнь в городке продолжалась, несмотря ни на что.

Ермак все еще сидел в своей избе, думая, как действовать дальше. Без подкрепления, без новых припасов, без пороха. Ждать, когда по весне снова на город нападет Кучум? Уже один раз отбивались, и что толку? Но отступать некуда — позади только степи да леса, впереди — неизвестность и надежда.

Утром предстояло объявить казакам о том, что помощи не будет, хотя они уже наверняка все поняли, да и Микита с Кондратом молчать не будут. Ермак знал своих людей — они не падут духом, но тяжело им будет это услышать. Многие надеялись, что царь оценит их подвиг, пошлет подмогу. А теперь придется рассчитывать только на себя, на казачью удаль да на милость Божью.

Снег за окном усилился, превращаясь в настоящую метель. Ветер завывал в трубе, и казалось, что вся Сибирь воет вместе с ним, не желая покоряться пришельцам. Но Ермак знал — его казаки не отступят. Слишком далеко зашли, слишком много положили товарищей, чтобы теперь повернуть назад.

«Будем рассчитывать на свои силы», — повторил он про себя свои же слова и усмехнулся. А когда казачество рассчитывало на что-то другое?

…Я сидел в углу совещательной избы, наблюдая, как в помещение входят вогулы. Их было пятеро — все в тяжелых меховых одеждах. Впереди шел Торум-Пек — вождь одного из ближайших вогульских племен. Мы знали его очень хорошо. Сейчас же его взгляд был мрачен, как зимнее небо над Кашлыком.

Ермак восседал в центре избы на грубо сколоченной лавке, покрытой медвежьей шкурой. Еще в избе сидели Матвей, Иван Кольцо, Лиходеев, и все остальные сотники. Черкас Александров, только вчера вернувшийся из долгого похода на Русь, выглядел измученным — под глазами залегли темные круги, в бороде поблескивала седина, которой я раньше не замечал. Здесь же находился и Ефим-переводчик.

Меня Ермак позвал неожиданно. «Максим, — сказал он утром, — будь на совете. Твои соображения нам могут пригодиться». Затем сказал, что едут вогулы. Что-то случилось.

Торум-Пек медленно снял меховую шапку, отряхнул с нее снег. Его спутники остались стоять у входа, молчаливые, как каменные изваяния. В избе повисла тяжелая тишина, нарушаемая только потрескиванием поленьев в печи.

— Ермак, — начал переводить Ефим, — плохая весть привела меня. Три дня назад ушел в лес охотник наш, Торв Нал его звали. Молодой, но умелый. За куницей ушел, след свежий увидел. Но не вернулся.

Атаман нахмурился, но молчал, давая вогулу все сказать.

— Вчера нашли мы его, — продолжал Торум-Пек, и его голос стал еще мрачнее. — В двух переходах отсюда. Без головы лежал. Зверь не тронул — человек убил. Больше ничего не взяли. Только голову.

По избе прошел ропот. Казаки переглянулись.

— Кто убил? — прямо спросил Ермак. — Татары Кучума?

Торум-Пек покачал головой и полез за пазуху. Достал что-то завернутое в кусок кожи, развернул. На его ладони лежал обломок арбалетного болта.

— Самострел, — сказал вогул, и в его голосе прозвучало обвинение. — Русский самострел. В теле нашли. Местные такое оружие не держат — только ваши люди.

Напряжение в избе можно было резать ножом.

— Мои люди по лесам без дела не шастают, — твердо сказал Ермак. — И сделать это не могли. Думаю, снова Кучум хочет чтоб мы были врагами.

— След искали? — спросил Матвей Мещеряк у вогулов.

— Метель была, — ответил один из спутников Торум-Пека. — Все замело. Только кровь на снегу, да тело без головы.

Я попытался осмыслить ситуацию логически. Кто-то с арбалетом убил вогульского охотника и обезглавил его. Зачем? Ограбление? Но вроде ничего не пропало. Действительно еще одна татарская провокация? Как-то очень странно.

— А голову искали? — спросил я.

Все повернулись ко мне. Торум-Пек смерил меня взглядом.

— Везде искали. Нет головы. Унес убийца.

— Может, татары Кучума арбалет у кого из наших отобрали? — предположил Мещеряк. — В стычках по прошлой осени много оружия потеряли.

Вдруг Черкас Александров, до этого молчавший, поднял руку.

— Атаман, дозволь слово молвить.

Ермак кивнул.

— Когда мы в Кашлык возвращались, я, — начал сотник, — наткнулись мы в лесу на странное место. В двух днях ходьбы отсюда.

Все притихли. Черкас продолжал:

— Поляна там небольшая, вокруг ели стоят стеной. Посреди поляны… — он перекрестился, — мерзость несусветная. Настил большой, кровью перемазанный, гвозди в ствол вбитые, будто означают что-то, идол-чурбан и икона…

— Какая икона? — удивленно спросил Ермак.

— Спаса Нерукотворного. Только… оскверненная она. С выколотыми глазами… И кровью вокруг все забрызгано. Свежая кровь, еще не вся замерзла. Кого-то привязывали там к дереву, похоже… Надо было сразу рассказать об этом, да забыли от усталости…

По избе пронесся шепот. Несколько казаков перекрестились. Даже вогулы, не все понимавшие русскую речь, почувствовали, что речь идет о чем-то зловещем.

— Кровь чья? Человеческая? — будто не веря услышанному, спросил Савва.

— Не разобрать было, — ответил Черкас. — Но много ее. И следы вокруг… Человечьи следы, много. Может, с десяток человек там топталось. Жутко там, атаман. Будто сам дьявол там пировал со своими слугами.

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок.

— Поклонники темных сил, — глухо произнес Лиходеев. — Слыхал я от старых людей, что водятся такие. Душу дьяволу продают за силу нечистую.

— Не мели чепухи, — одернул его Иван Гроза, но в голосе его не было уверенности.

Торум-Пек внимательно слушал, его глаза сузились.

— Вот кто вашего охотника убил, — сказал Матвей Мещеряк. — Эти… кто там в лесу обряды справляет.

— Арбалет русский, — упрямо повторил Торум-Пек. — Местные такого оружия не знают.

— А если это наши? — вдруг сказал Иван Гроза, и все уставились на него. — Ну, русские, но не из нашего отряда? Может, кто из беглых?

Эта мысль была неприятной, но логичной. За время похода, как мне говорили, несколько человек действительно дезертировали, не выдержав тягот сибирской жизни. И кто знает, куда подались после этого.

— Или те, кто еще до нас в Сибирь пришли, — добавил я. — Беглые. В лесах скрываются.

Ермак молчал, обдумывая услышанное. Его взгляд был тяжелым, сосредоточенным. Наконец он заговорил:

— Торум-Пек, это наверняка те люди. Слишком похоже.

Вождь вогулов помолчал, опустив глаза вниз, затем поднял голову и сурово оглядел всех.

— Давайте думать, как нам вместе поймать их.