Военный инженер Ермака. Книга 4

Глава 9

Морозный ветер хлестал по лицу, когда я вывел нашу колонну на последний участок пути. Позади остались дни тяжелейшего перехода по заледеневшей реке. Собачьи упряжки были перегружены и едва тащились. Семьдесят с лишним душ — мужчины, старики, женщины, дети.

У Саввы Болдырева к концу пути задергался левый глаз. И от постоянной суеты, и от непонимания, как нас встретят в Кашлыке. Я ему много раз говорил, что беру всю ответственность на себя, но он все равно переживал. И за успех этого предприятия (Савва был согласен, что остяков надо перевозить), ну и все-таки не хотел конфликта с Ермаком и другими по приезду.

— Эх, Максим, вот это мы придумали, — вздыхал он, оглядываясь на растянувшуюся позади вереницу упряжек. — Нарушили наши законы. Не посоветовались. Даже Ермак сам бы не стал один принимать решение, собрал бы круг.

— А что делать, Савва? — устало ответил я. — Уже разговаривали об этом много раз, и ты опять начинаешь. Оставить их там — значит обречь на верную смерть. Ты же все видел своими глазами.

Сотник почесал щеку и поправил саблю на поясе.

— Видел, не слепой. Но атаман приказал разведать да помочь, чем можем. А не весь род в Кашлык тащить! Про это разговора не было! Ох, начнется по приезду! Скажут, что у нас самих еды до весны едва хватит, а тут семьдесят лишних ртов!

— Успокойся, — ответил я. — Все будет хорошо. Рабочие руки лишними не будут. Мужчины будут охотиться, рыбачить. Женщины шить умеют, готовить. А главное — покажем местным, что русские не бросают в беде даже язычников. Это важнее, чем ты думаешь!

Болдырев покачал головой и отошел. С такими разговорами подходил ко мне только он, но я видел, что и остальные приняли мое решение, мягко говоря, с недоверием. И казаки, остяки-каюры. Казаки — из-за того, что в переполненном Кашлыке появятся новые люди, а остяки — что придется как-то делить теперь охотничьи земли с новоприбывшими, и как это все будет выглядеть, непонятно.

В общем, куда ни кинь — всюду клин, как говорит пословица.

…Когда впереди показались деревянные стены Кашлыка, я поднял руку и прокричал, останавливая колонну. Иртыш ко дню нашего возвращения здесь замерз настолько, что на реке можно было поставить целый танковый батальон (шучу). Ветер стих, дым из труб поднимался прямыми столбами в морозном воздухе.

— Располагайтесь здесь, на льду, — приказал я старшему из остяков-каюров. — Делайте временный лагерь, пока мы будем разговаривать и думать, что дальше. Савва, пошли к атаману!

Болдырев криво усмехнулся:

— Да уж, пойдем. Надеюсь, хоть кнутами за привоз в город целого племени не заработаем!

— Скажешь, что это я решил.

— Эээ, нет, я так не могу, — возразил Савва. — Что в бою, что перед атаманом товарища не брошу!

Мы оставили казаков присматривать за племенем и двинулись к воротам.

На берегу уже стоял народ — весть о том, что к городу прибыла куча людей, разнеслась мгновенно. Опасений не было — ясно, что не враги. Все узнали и своих казаков, увидали и меня, и Савву, но что в целом происходит, людям было понятно не очень.

Точнее, совсем непонятно.

Ермак, Мещеряк, Иван Кольцо, Лиходеев и прочие стояли здесь же.

Причем, довольно мрачные. Как говорил сатирик, «смотрели искоса, низко голову наклоня».

Судя по всему, тоже мало что понимали.

— Кто это? — воскликнул Ермак, не поздоровавшись.

— Племя остяков, — вздохнул я. — Привез их сюда. Там им было не выжить.

Ермак внимательно посмотрел на меня. Взгляд был, как говорится, очень выразительный.

— Да уж, — сухо сказал он. — Пойдем в избу разговаривать.

Мы вошли во двор. Кашлык зимой выглядел сурово — почерневшие от времени бревна стен, дым из труб, снег, утоптанный сотнями ног. Люди выглядывали из изб, занимались обычными делами, из конюшен доносилось ржание лошадей. Город жил своей жизнью, и мне предстояло эту жизнь существенно усложнить.

Мы все зашли в «избу для совещаний».

Ермак сел на лавку, снова посмотрел на меня, и его брови сошлись на переносице. Нехороший, наверное, знак.

Причем не наверное, а точно.

— Говори.

— Я привез весь род шаманки Айне в Кашлык. Семьдесят с лишним человек. Они сейчас на льду Иртыша ждут твоего решения.

Савва за моей спиной переминался с ноги на ногу.

Ермак медленно встал из-за стола. Он был немного ниже меня ростом, но сейчас казалось, что он возвышается надо мной, как скала.

— Семьдесят душ привел без спросу? — голос его был опасно тих. — Ты в уме ли, Максим?

Мещеряк хмыкнул:

— Максим, ты хоть понимаешь, чем нас всех подставил? У нас еды не так много! На семьдесят ртов лишних не рассчитывали.

— Они не нахлебники, — возразил я. — Среди них опытные охотники и воины. Женщины станут тоже работать. Дети подрастут — будут помогать. А главное — своим поступком мы покажем местным народам, что русские пришли не только воевать, но и помогать в беде. И что было делать, атаман? До их стойбища, считай, десять дней пути. Вернуться за разрешением а потом поехать снова назад — ползимы только и будем раскатывать. Отправить гонца — опасно, по дороге нас ждала татарская засада, чудом отбились, никого не потеряли. Так это нас много, а одинокого казака или бы татары убили, или волки съели. Здоровенные по лесу ходят!

— И ты решил, что Кашлык всех прокормит, — кивнул Ермак. — Хотя сам с Тихоном подсчитывал, сколько у нас еды.

— Прокормит, если правильно распорядиться, — твердо ответил я. — Мужчины, как обустроятся, пойдут на охоту и на рыбалку — вот и еда. Рыба с Иртыша никуда не ушла — только проруби делать и ловить ее.

Атаман отвернулся и подошел к узкому оконцу. Долго смотрел на заснеженный двор, скрестив на груди руки.

— Малый круг собирать будем, — наконец произнес он. — Пусть казаки решают. А ты, Максим, будешь объяснять, что к чему.

…Через полчаса в избе собралось человек десять. Сидели, разговаривали, что-то обсуждали, резко замолчав, когда Ермак поднял руку.

— Братья казаки! Максим привел к стенам Кашлыка целое остяцкое племя. Семьдесят с лишним душ. Без моего ведома и дозволения. Говорит — от смерти спасал. Слушаем его, а после решать будем.

Я вышел в центр круга. Лица казаков были хмурые, настороженные. Начал говорить, стараясь не упустить ничего важного. Рассказал про мерячение, про голод, про то, что видел в стойбище.

Первым выступил сотник Гаврила Ильин.

— Нечего нам тут лишних кормильцев заводить! В Кашлыке места и так мало, в тесноте живем. А тут еще семьдесят язычников! Да они нас самих объедят к весне!

Его поддержал другой сотник, Иван Гроза.

— И потом, кто знает эту хворь ихнюю? Вдруг на наших перекинется? Начнем тут все дергаться да чужие слова повторять, как бесноватые!

Я поднял руку, прося слова:

— Мерячение — не зараза, братья. Это от одиночества долгого происходит, от голода, от страха. Когда люди месяцами в тайге сидят, друг с другом почти не говорят, вот и начинается. В Кашлыке, среди людей, при нормальной пище — не будет ничего такого.

— А откуда ты знаешь? — спросил Гаврила. — Может, духи злые их попутали?

— Духи тут ни при чем, — твердо ответил я. — Я слышал о таком и раньше. В большом поселении, в Кашлыке, этого не случится. В одиночестве разум мутится. Но стоит изменить условия жизни — и болезнь отступает.

— Все равно неправильно это, — проворчал еще один сотник, Иван Алексеев. — Нас царь-батюшка послал Сибирь покорять, а не спасением язычников заниматься.

— А разве не написано в Писании — накорми алчущего, напои жаждущего? — возразил отец Игнатий, который тоже присутствовал на кругу. — Мы же христиане, не можем людей на смерть бросить.

— Они же нехристи, идолопоклонники! — крикнул Гаврила.

— И что с того? — ответил Игнатий. — Может, увидев нашу доброту, и ко Христу обратятся со временем. А так — какой с нас спрос перед Богом будет, если дадим погибнуть целому роду? Не по-христиански это — людей в беде бросать. Да, язычники они, но души-то живые. Господь нам в грех вменит, если помереть им дадим. А что до еды — так весна придет, отработают. А то и раньше. Остяки — народ работящий, не хуже нас трудятся. А в умении в этих краях охотиться даже лучше, опытнее.

Спор разгорался все жарче. Одни говорили о нехватке припасов, другие — о том, что лишние рабочие руки не помешают при подготовке к весенним схваткам с татарами. Кто-то опасался недовольства местных остяков и вогулов, на чьи охотничьи угодья пойдут за зверем поселенцы.

— С соседними родами можно договориться, — сказал я. — Выделить новым людям участки для охоты, установить правила.

— А что если другие роды тоже захотят под наши стены? — спросил Гаврила. — Всех принимать будем?

— Каждый случай отдельно рассматривать надо, — ответил Ермак, который до сих пор молчал. — Но Максим прав в одном — если мы покажем себя не только воинами, но и защитниками, местные народы скорее примут нашу власть. Страхом людей долго не удержишь, нужно и уважение заслужить.

Затем продолжил.

— Хватит спорить. К голосованию приступаем. Кто за то, чтобы пустить остяков в Кашлык — скажите.

Раздались голоса.

— Пустить! Пусть живут! Примем их!

— Кто против? — спросил Ермак.

Против было несколько человек, но гораздо меньше.

Отлично! У меня все получилось! Я смог убедить людей. Остяки спасены.

Атаман обвел всех тяжелым взглядом:

— Решение принято. Остяков пускаем. Но! — он повернулся ко мне. — Ты, Максим, за них головой отвечаешь. Случись что — с тебя первого спрос.

Я поклонился:

— Принимаю, атаман.

— Тихон! — сказал Ермак старосте. — Найди место для юрт. Пусть в восточной части ставятся, наверное. И смотрите, чтоб не ходили, где попало. В острог никого не пускать.

Староста кивнул:

— Сделаю, Тимофеич. Место найдется.

— А ты, Савва, — Ермак повернулся к Болдыреву, — проследи, чтобы порядок был при вселении.

Савва выпрямился:

— Будет исполнено, атаман!

Когда круг стал расходиться, ко мне подошел Ермак.

— Ты, Максим, больше так не делай. Сам эти вопросы не решай. Последний раз такое чтоб было. Понял?

— Понял, Ермак Тимофеич.

Он хмыкнул:

— Будем надеяться, чтоб остяки твои и впрямь пользу принесли. А то люди тебе этого не простят, если лишние рты просто так кормить придется.

Атаман развернулся и ушел, оставив меня стоять посреди опустевшей избы. Савва подошел и хлопнул по плечу.

— Все хорошо! Я ж говорил тебе, что так будет!

Я засмеялся.

— Ты как раз говорил, что все будет наоборот!

— Это я шутил, — тоже засмеялся Савва. — Пошли к остякам, говорить о решении атамана.

…Мы вернулись к реке, где терпеливо ждал наш обоз. Остяки сидели на нартах, кутаясь в меховые одежды. Дети прижимались к матерям, мужчины угрюмо смотрели на стены Кашлыка. Айне стояла отдельно, ее расшитая бисером парка развевалась на ветру.

— Что решили? — спросила она.

— Добро пожаловать в Кашлык, — ответил я. — Ваш род будет жить под защитой казачьих стен.

По толпе остяков прокатился вздох облегчения. Женщины заплакали, мужчины расправили плечи. Вождь что-то долго говорил на своем языке, и хотя я не понимал слов, по интонации было ясно — он благодарит духов за спасение.

— Вперед! — скомандовал я. — Заводи упряжки в ворота!

Собачьи упряжки тронулись с места, полозья заскрипели по утоптанному снегу. Казаки выстроились по обе стороны, провожая необычный караван. Из ворот Кашлыка высыпали зеваки.

Тихон уже ждал нас у южной стены, показывая рукой на расчищенную площадку.

— Вот здесь пусть становятся. Дров принести велю, а там уж сами обустраивайтесь.

Остяки принялись разгружать нарты, доставать свернутые чумы и юрты. Работа закипела — мужчины устанавливали жерди, женщины натягивали стены из оленьих шкур. Дети носились вокруг, радуясь концу долгого пути.

Я стоял в стороне, наблюдая за этой картиной.

Солнце уже клонилось к закату, окрашивая снег в розовые тона. Над новым стойбищем поднимался дым первых костров. Айне подошла ко мне, сняла с шеи амулет из клыка медведя.

— Это тебе. За спасение моего народа.

— Не нужно, Айне. Я сделал то, что должен был.

— Возьми, — настояла она. — Духи будут хранить тебя.

Я принял амулет, спрятал под рубаху. Носить его, наверное, рядом с крестом будет неправильно, но отказать Айне я не мог.

…На следующий день после размещения остяков я занялся следующим вопросом, более связанным с моей инженерной деятельностью. Еще перед походом, обнаружив среди вещей Айне кремень потрясающих свойств, я спросил, где она такой взяла.

Оказалось, что залежи совсем недалеко от стойбища остяков, и через некоторое время сходили к нему. Когда я увидел эти кремни, сердце екнуло — такого качества камня я не встречал ни в Кашлыке, ни в окрестностях.

— Савва, — позвал я сотника, — глянь-ка сюда!

Болдырев подошел, взял протянутый мной серо-черный камень с острыми краями.

— А чего ты так развеселился?

— Попробуй искру высечь.

Савва достал огниво, чиркнул — сноп ярких искр брызнул с первого раза. Сотник удивленно присвистнул:

— Ого! Да это ж… Наши кремни рядом не лежали!

…Мы работали весь день. Остяки показали нам выходы породы — кремень залегал пластами между известняком, и добыть его было не так сложно. К вечеру на нартах лежало около шестидесяти пудов отборного кремня.

— Максим, ты чего удумал? — спросил Савва, глядя на груженые сани. — Это ж столько камней! На кой они нам в таком количестве?

— Увидишь, — уклончиво ответил я. — Потом скажу

Теперь, в Кашлыке, мы перетаскивали тюки с кремнем в острог. Ермак вышел посмотреть, что за суета.

— Что за камни такие, что ты их как золото стережешь? — спросил атаман.

Я взял несколько кусков и продемонстрировал:

— Смотри, Ермак Тимофеич.

Первый удар огнивом — целый фонтан искр. Второй — то же самое. Я высекал искры раз за разом, и каждый раз получался мощный сноп.

— Сравни с нашими кремнями, — предложил я.

Ермак взял обычный кремень из кармана, чиркнул — искры были, но слабые, и не с первого раза, кремень крошился. Атаман задумчиво покрутил в руках остяцкий камень.

— Хорош кремень. Для огнива самое то. Но зачем столько?

Я глубоко вздохнул. Момент был важный.

— Атаман, эти кремни — наш шанс перевооружиться. Смотри, какие искры дают! Если сделать замок, как в Европе, можно фитильные ружья на кремневые поменять. А это совсем другое дело — не надо фитиль жечь, в дождь стрелять можно, скорость стрельбы выше. От удара искра будет вылетать и порох поджигать.

Стоявший рядом Иван Кольцо присвистнул:

— Кремневые ружья? Это ж… Слыхал я о таких, у немцев видел. Но там мастера особые нужны, замки эти делать.

— Мы не глупее немцев, сами сделаем. Раньше не делали, потому что кремней хороших не было. А теперь они есть. Лучшего качества не сыщешь.

Ермак молчал, разглядывая камень. Наконец произнес:

— Пороха у нас почти не осталось. Пока серу не найдем, все твои кремневые ружья — просто железки.

— Найдем серу, атаман. Обязательно найдем. Не может ее здесь не быть. Весной разведаем. А пока можно начать готовиться — кремни обрабатывать, замки проектировать, мастеров обучать.

— Ладно, — кивнул Ермак. — Складывай свои камни. Только смотри, чтобы сохранность была. Если правда такие ценные — пусть под охраной лежат.

Мы перенесли весь кремень на склад, сложили аккуратно, накрыли рогожей. Я еще раз проверил несколько образцов — искра была отличная, яркая, горячая. Руки чесались немедленно начать делать первый кремневый замок, но я понимал — спешить нельзя.

…За окном выла метель. Зима набирала силу, и до весны было очень далеко. Но я смотрел на кремни и видел будущее — ряды казаков с кремневыми ружьями, залпы без фитильного дыма, возможность вести огонь в любую погоду. Да, предстояло решить множество проблем — найти серу, наладить производство пороха, научиться быстро делать замки, переделать имеющиеся ружья или сделать новые. В условиях Сибири, без нормальных инструментов и материалов, это казалось почти невозможным.

Но тонна отличного кремня лежала теперь в остроге. Первый и, возможно, самый важный шаг был сделан. Завтра начну делать эскизы замка, прикидывать конструкцию. Может, получится упростить европейский механизм, сделать его более надежным и простым в изготовлении. Будем пробовать!