Военный инженер Ермака. Книга 4

Глава 19

…Я устроился на лавке у стены. Ермак восседал за массивным столом в центре избы, справа от него расположился Иван Кольцо, слева — Матвей Мещеряк, Прохор Лиходеев с мрачным лицом стоял у двери, прислонившись к косяку.

Печь в углу гудела, разгоняя зимнюю стужу. Все взгляды были устремлены на татарина, которого привели казаки.

Тимур-Ян сидел посреди избы, покачиваясь от усталости. Вблизи он выглядел еще более жалким, чем на площади. Чапан висел клочьями, под ним виднелась грязная рубаха, прорванная в нескольких местах. От него исходил тяжелый запах немытого тела, смешанный с какой-то гнилью. Но глаза горели таким лихорадочным огнем, что становилось не по себе.

В избе стояла тишина, нарушаемая только потрескиванием поленьев в печи.

— Теперь давай нам выкладывай все, и с самого сначала, — приказал атаман, сверля гостя тяжелым взглядом. — И не вздумай врать. Здесь не площадь с бабами да мальчишками. Если решил рассказать на базаре сказки, чтоб тебя пожалели и накормили, то так и скажи.

Тимур-Ян облизнул пересохшие губы и заговорил. Голос его звучал хрипло, но уверенно:

— Я был воином хана Кучума, служил под началом мурзы Сайын-Шади. Обвинил он меня в краже коня гнедой масти, что принадлежал его младшему брату. Не брал я того коня, клянусь Аллахом и могилой отца! Но мурза не поверил, велел казнить на рассвете. Ночью я сбежал…

— А где ты по-русски так хорошо научился говорить?

— Торговал отец мой, и дед мой, и дядя мой с русскими! Ходили на лодках далеко на Запад, когда времена были спокойные! И меня с собой брали, чтоб ремеслу торговли я научился! Но нет уже в живых никого… и пришлось мне идти к Кучуму, чтоб прокормиться! Но не хотел я, нужда заставила!

— К делу давай, — прервал его Иван Кольцо, барабаня пальцами по столу. — Про Кучума говори. Что там за страшилища у него в войске. С чего они тебе померещились?

Татарин выпрямился, и в глазах его появился совсем безумный блеск:

— Бежал я через степи, не оглядываясь. Три дня прятался в камышах у озера, боялся погони. Видел я там то, что устрашит любого человека! Собирает Кучум войско великое, какого еще не бывало в земле сибирской!

— Сколько воинов? — спросил Мещеряк, наклонившись вперед.

— Тьма тьмущая! Как листьев в осеннем лесу! Но не в числе страшная сила его войска…

Тимур-Ян замолчал, обвел всех присутствующих воспаленным взглядом. Я заметил, как его руки мелко дрожали — то ли от холода, то ли от страха.

— Пришли к нему на помощь дикие люди с северных морей, что на краю света живут. Видел я их своими глазами! Ростом они в две сажени, может, чуть меньше, но точно выше самого высокого казака. Тела их покрыты густой шерстью, как у медведя, только черной. Лица… лица у них почти человеческие, но челюсти выдаются вперед, а во рту — клыки острые, длиной с мой палец!

Лиходеев усмехнулся:

— Сказки рассказываешь, татарин. Небось, перепил кумыса перебродившего, вот и привиделось.

Тимур-Ян повернулся к нему, наклонил голову и стал смотреть прямо в глаза, не мигая и не шевелясь:

— Не сказки это! Видел я, как они едят! Привели им пленного остяка — разорвали на части голыми руками и сожрали сырым! Кости перемололи зубами, как собаки!

— Бред какой-то, — пробормотал Иван Кольцо, но я заметил, как он непроизвольно сжал рукоять сабли.

— Хочешь сказать, людоеды какие-то? — Ермак откинулся на спинку стула, прищурившись. — И много их там?

— Две сотни, а может, три. Точно не скажу — боялся близко подходить. Живут они отдельно от других воинов, в больших чумах из моржовых шкур. А с ними шаманы их пришли — старики сгорбленные, в одеждах странных, с бубнами, обтянутыми человеческой кожей!

Мещеряк мрачно хмыкнул:

— Откуда знаешь, что человеческой?

— Видел я, как они нового пленника убили для этого! — голос Тимура-Яна сорвался на визг. — Содрали кожу с живого и натянули на бубен, пока она еще теплая была! А он кричал… так кричал, что птицы с деревьев срывались!

В избе повисла тяжелая тишина. Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. Врал татарин или это ему приснилось, но рассказывал он убедительно настолько, что дальше некуда.

— Что еще за чудеса там творятся? — спросил Ермак. С иронией, но я видел, что она далась ему нелегко.

— Звери там невиданные! — Тимур-Ян вскочил без разрешения с пола и начал ходить по избе, размахивая руками. — Медведи ростом с эту избу! Правда! Я сам видел — стоит такой медведь на задних лапах, а передними бьет по дереву толщиной в три обхвата — и дерево падает! Шаманы их держат на цепях толщиной с мою руку, железных, кованых. Кормят их человечиной, чтобы злее были!

— Сказочник, — фыркнул Лиходеев. — Где ж такие медведи водятся?

— В северной тайге, за горами! Там вечные льды, там солнце по полгода не всходит! Там духи злые живут, и эти шаманы им служат!

Тимур-Ян упал на колени, воздел руки к закопченному потолку:

— Все правда! Видел я, как шаманы тех диких людей вызывали джиннов из-под земли! Развели костер из костей и черепов, бросили туда какое-то зелье вонючее — и пошел дым черный, густой, как смола! И из дыма того появились существа… существа…

Он задохнулся, схватился за горло, словно ему не хватало воздуха. Иван Кольцо налил ему ковш воды, татарин выпил залпом, закашлялся.

— Какие существа? — холодно спросил Ермак.

— Нет им названия на языке человеческом! Мне оно неизвестно! Тела их — из дыма и пламени, глаза — как угли горящие! Они проходят сквозь любые преграды! Они пьют кровь людей! Хватают зубами за горло и выпивают!

— Расскажи точнее, как выглядят эти твои джинны, — потребовал Мещеряк.

Тимур-Ян закрыл глаза, будто с ужасом вспоминая:

— Ростом они с человека, но тело их меняется — то вытягивается, то сжимается. Цвет — как у тлеющих углей, черный с красными прожилками. Руки у них длинные, с когтями, но когти эти не твердые, а словно из огня сделаны. Лиц нет, только провалы, где должны быть глаза, и в провалах тех — пламя. Когда они движутся, воздух вокруг них дрожит от жара, а земля под ними чернеет и дымится.

— И много их там? — спросил Лиходеев. Ему явно очень не нравилось, что татарин говорит эти безумные вещи очень складно и не теряется.

— Десяток — точно, но шаманы могут призвать больше. Держат они их в особых сосудах медных, запечатанных воском с волшебными знаками. Когда нужно выпустить джинна, разбивают печать — и он появляется из дыма.

— А птицы? — напомнил Ермак. — На площади ты говорил про птиц, как нам сообщили.

Тимур-Ян закивал так яростно, что грязные волосы захлестали его по лицу:

— Птицы! Да, птицы! Черные, как безлунная ночь! Размером с большую лодку, если крылья расправят — вдвое длинней весел расставленных будут! Головы у них лысые, как у грифов, но клювы загнутые, острые, как сабли! А когти… если такая схватит, то унесет ввысь, и ничего не сделаешь! Даже лошадь унесет! И быка! И повозку!

— Откуда такие птицы? — спросил я.

— С северных гор, где вечный снег лежит! Шаманы приманили их запахом крови и мяса, приручили свистом особым. Я слышал этот свист — от него кровь в жилах стынет! Птицы слетаются на него, садятся рядом с шаманами и едят у них из рук мясо!

— Врешь ты все, собака! — рявкнул вдруг Мещеряк, вскочив с места. — Засланный ты лазутчик, чтобы панику в городе сеять!

Он выхватил саблю, приставил острие к горлу татарина:

— Признавайся сейчас же, кто тебя послал! Признаешься — может, живым оставим. Не признаешься — зарублю на месте!

Тимур-Ян даже не дрогнул. Он смотрел на Мещеряка безумными глазами и говорил ровным голосом:

— Убей меня, казак. Мне все равно. Я все это видел.

Мещеряк нехотя отошел и вложил саблю в ножны.

Атаман встал, прошелся по избе, остановился у окна, выглянул в морозную темноту. Потом повернулся к татарину:

— А расскажи-ка нам еще про этих северных людей. Как они выглядят точно? Как одеты? Чем вооружены?

Тимур-Ян сел на пол, подтянул колени к груди:

— Лица у них… почти человеческие, но не совсем. Лбы низкие, покатые. Брови сросшиеся, густые. Носы приплюснутые, с большими ноздрями. Но страшнее всего — глаза. Желтые, как у волка, и светятся в темноте! Я видел ночью — идут они по лагерю, и глаза их светятся, как у зверей!

— А одежда? — настаивал Ермак. — Говори быстро, не думая!

— Шкуры носят необработанные, просто накинутые на плечи, — ответил татарин почти скороговоркой. — Мороз им нипочем! Тела их покрыты густой черной шерстью, как я говорил. На ногах — ничего, ступни у них огромные, пальцы длинные, почти как руки. Видел я — один такой залез на дерево, цепляясь ногами за ветки, как обезьяна!

— Чем вооружены? — спросил Лиходеев.

— Дубины у них деревянные! Огромные! Одним ударом человека пополам перешибет! А еще копья из дерева заостренного! Но главное оружие у них — зубы и когти.

Иван Кольцо покачал головой:

— Может, горячка у него? Глянь, как глаза блестят.

— Нет у меня горячки! — закричал Тимур-Ян. — Я здоров! Я все помню! Вот, смотрите!

Он вытащил из-за пазухи какой-то предмет, бросил на стол. Это был клык — огромный, желтоватый.

— Что это? — спросил Ермак, взяв клык в руки.

— Клык того северного человека! Выпал у него, когда он рвал зубами мясо! Я подобрал, когда они ушли!

Мы все столпились вокруг стола, разглядывая находку. Клык был настоящий, в этом сомнений не было. Однако чей? Я не большой специалист в клыках, но уже повидал их тут много всяких. И медвежьих, и волчьих, и других. Но те были меньше, и не такой формы. Какое-то безумие, честное слово.

— Что еще можешь рассказать? — спросил Ермак, вертя клык в руках.

— Еще там колдуны из Бухары! — Тимур-Ян снова оживился. — Привезли они порох особый, что горит под водой! И пушки медные, стреляющие ядрами! Попадет такое ядро в стену — и нет стены, сгорает дотла!

— Сколько пушек? — деловито спросил Лиходеев.

— Двенадцать больших и двадцать малых. И пороху — много бочек!

— Прям посчитал? — переспросил я.

— Да! Но может и еще больше, я не все видел!

— А воинов обычных сколько? — спросил Мещеряк. — Татар, башкир, ногайцев?

Тимур-Ян задумался, загибая пальцы:

— Татар — тысяч десять, не меньше. Башкир — три тысячи. Ногайцев — две. И еще наемники из Хивы и Коканда — человек пятьсот, все в железных доспехах, с кривыми саблями.

— Когда планируют выступать? — Ермак сел обратно за стол, не выпуская клык из рук.

— Как снега сойдут, по весне. Так и говорят! Сначала хотят взять Кашлык, потом пойти дальше — выгнать всех русских за Урал. Кучум говорил мурзам: «Не оставлю ни одного неверного на земле предков!»

— Почему ты решил убежать именно сюда? — прищурился Лиходеев.

— А куда еще? Назад — смерть. В степь — поймают. Только к вам можно было. А там — делайте что хотите. Убьете — так убьете. Мне все равно. Мне некуда идти…

Он замолчал, обхватил голову руками и начал раскачиваться, что-то бормоча на татарском.

Ермак встал, кивнул стражникам у двери:

— Уведите его в арестантскую избу. Под крепкий караул. Кормить, поить, но чтоб ни с кем не говорил.

Казаки подхватили татарина под руки. Он не сопротивлялся, шел покорно, продолжая бормотать молитвы.

Когда за ним закрылась дверь, в избе повисла тяжелая тишина. Ермак вернулся к столу, взял кувшин с водой, налил себе и залпом выпил. Потом повертел в руках странный клык, бросил его на стол.

— Ну что скажете? — обвел он нас тяжелым взглядом. — Лазутчик он или сумасшедший? Или впрямь Кучум с дьяволом связался?

— Сумасшедший, — уверенно заявил Мещеряк. — Видали мы таких. От страха рехнулся. Или от чего-то еще. Жил в нашем селе один такой. Рассказывал байки о чертях и леших. Сам выдумывает — и тут же верит себе, будто забывает, откуда это у него появилось.

— Может, и сумасшедший, — задумчиво произнес Иван Кольцо. — Но врет он или нет — не пойму. Уж больно складно рассказывает. И в деталях не путается.

— Я его на площади видел, — добавил Лиходеев. — Народ всполошился изрядно. Если это подстава Кучума, чтобы панику посеять, то удалась она.

— А клык? — Ермак ткнул пальцем в желтоватый предмет на столе. — Откуда он его взял?

— Мало ли… Может, от древнего медведя, — предположил Мещеряк. — Или еще какой твари, нами не виданной. Сибирь велика! Мы только кусочек ее видели. У остяков в пещере живет медведь втрое больше обычных, и никто не удивляется! Но то что ее Кучум приручил, не поверю, пока сам ее под стенами Кашлыка не увижу. А как увижу — застрелю, какой бы огромной она не была.

— Пороха мало, — заметил Лиходеев.

— Тогда саблей зарублю, — отрезал Мещеряк. — Не сомневайтесь!

Ермак тяжело вздохнул, потер переносицу:

— Хорошо, он сумасшедший. Но как складно плетет! Джинны, птицы-великаны… Рассказывает так, что поверить можно запросто. Глазами своими зыркает, как змеюка. У меня мурашки по коже, а уж что говорить про баб на рынке… Те точно будут не спать, а высматривать чудовищ, чтоб кровь у них в темноте не выпили.

— А может, и видел что-то, — неожиданно сказал Лиходеев. — Ну не джиннов, конечно, но… Слыхал я от купцов, что на севере действительно дикие племена живут. Людоедами их кличут. Может, Кучум и правда каких-то дикарей нанял? К нам же такой залезал, хотел Максима убить… правда, тот был мелкий совсем. Ну а эти другие!

— И медведей дрессированных? — хмыкнул Мещеряк. — И птиц с большую лодку?

— Страх глаза велики делает, — заметил Иван Кольцо. — Может, видел он каких-то северных дикарей, медведя обычного, птиц крупных — орлов там или грифов. А от страха все преувеличилось в голове. Шаманы могут приручать животных, но сильно они в бою не помогут.

Я молчал, размышляя. С одной стороны, рассказ татарина звучал как полный бред. Джинны из дыма, птицы-гиганты, люди-звери… С другой стороны, рассказывал он действительно убедительно, не сбиваясь, не противореча себе. И этот клык… Неужели есть в рассказе какое-то зерно правды?

— Что будем делать? — наконец спросил Ермак, обводя нас усталым взглядом.

Повисла тишина. Мещеряк почесал бороду, Иван Кольцо уставился в потолок, Лиходеев хмурился, барабаня пальцами по рукояти сабли. Я тоже не знал, что сказать. Если Кучум действительно позвал к себе еще каких-то дикарей, да еще и с дрессированными медведями, то невесело. И если все это бред сумасшедшего или хитрая подстава — тоже ничего хорошего.

Все молчали.

Ермак оглядел нас, выслушал, так сказать, наше молчание, затем понимающе кивнул и спросил:

— И с татарином что делать? Держать под стражей?

— Держать, считаю, — кивнул Лиходеев. — И допрашивать еще. Может, что новое вспомнит. Или проговорится, если врет. Пока держать, а дальше видно будет. Может, он начнет выдумывать совсем что-то дикое.

— Народ успокоить надо, — заметил Мещеряк. — А то паника по городу пойдет. Бабы уже, поди, детей пугают джиннами да людоедами. Только как их успокоить, непонятно.

Ермак встал, прошелся по избе.

— Ладно. Посмотрим, что будет. Да, правильно, теперь главное — успокоить людей. Хотя бы попробовать. Объявить этого татарина шпионом просто так и повесить — не выйдет. Люди скажут, что мы затем это сделали, чтоб правду скрыть. Еще хуже будет тогда.

Выйдя из избы, я вдохнул морозный воздух. Над Кашлыком висела тревожная тишина. На площади все еще толпился народ, обсуждая рассказ странного пришельца. Я видел, как женщины крестились, а мужчины хмурились, поглядывая в сторону темнеющей за городом тайги.

В небе продолжали кружить вороны — обычные вороны. Но после рассказа Тимур-Яна они казались зловещими предвестниками беды. Я поежился и направился к своему мастерской, размышляя о том, что же на самом деле видел этот безумный татарин в татарских степях. И что нас ждет, когда сойдут снега.