Военный инженер Ермака. Книга 4

Глава 4

Однажды утром я проснулся от того, что в избе стало холоднее обычного. Дыхание превращалось в пар, а вода в ведре у порога подернулась тонкой корочкой льда.

Я вышел наружу и увидел, как Иртыш начал меняться. Еще вчера река катила свинцовые воды, а теперь у берегов появились первые забереги — полосы прозрачного льда, которые скоро станут шире. Течение в середине реки еще боролось с холодом, но было видно, что долго ему не продержаться.

Выпал снег, и Кашлык преобразился. Улочки между постройками исчезли под ровным белым покровом. Следы быстро заметало — ветер гулял между домами, поднимая снежную крупу и швыряя ее в лицо.

Лес на противоположном берегу Иртыша изменился. Сосны и ели согнулись под снежными шапками, березы и осины превратились в белые столбы. В воздухе висела особая тишина — та, что бывает только зимой, когда снег глушит все звуки. Изредка где-то в лесу с треском ломалась ветка, не выдержавшая тяжести снега, и этот звук разносился далеко в морозном воздухе.

Воздух стал прозрачным и звонким. В ясные дни, когда выглядывало солнце, снег искрился так, что больно было смотреть. Тени на снегу становились синими, почти фиолетовыми. Деревья покрывались куржаком — толстым слоем инея, который нарастал с наветренной стороны.

Дни становились совсем короткими. Солнце поднималось низко над горизонтом, скользило по небу и быстро пряталось за лесом. В ясные ночи небо было усыпано звездами, яркими и крупными в морозном воздухе. Луна освещала заснеженный Кашлык призрачным светом, отбрасывая четкие тени от построек и частокола.

Лес вокруг городка замер. Птиц почти не было слышно, только изредка каркали вороны да стучал дятел. Следы зверей на снегу рассказывали о ночной жизни леса — заячьи петли, лисьи цепочки, глубокие провалы от лосиных копыт. Волки подходили близко к острогу, по ночам было слышно их вой. Казаки говорили, что волки чуют кровь и ждут своего часа.

Снег менял все вокруг. Знакомые места становились неузнаваемыми. Тропинки заметало, ориентиры исчезали под белым покровом.

Я смотрел на снег и вдруг понял: решено. Буду делать винтовки. Не простые охотничьи пищали, а длинноствольные нарезные ружья с оптическими прицелами.

Снайперские винтовки.

Да, у нас почти нет пороха. Но эти ружья будут не для частой стрельбы. Для них мы порох сэкономим.

Арбалет — оружие потрясающее. Но мы смогли вытащить из его принципа работы, наверное, уже все, что только возможно. Тяжеленные блочные арбалеты с немецким воротом и с оптикой — дальше искать уже нечего. Они помогли провести операцию с вызволением Ивана Кольцо, поразив цели на расстоянии свыше двухсот метров, но это уже предел. Болт полетит и дальше, но попасть в отдельно стоящую цель он уже не сумеет. К тому же на него сильнее влияет ветер. Чего у него не отнять, так это бесшумности — но она не всегда важна.

Пуля из длинного нарезного ствола — другое дело. Стабилизированная спиральными канавками, она летит устойчивее, держит направление лучше, чем стрела или круглая пуля из обычной пищали. Это означало одно: мы сможем поражать важные цели. Там, где другое оружие бессильно.

Длинноствольная нарезная винтовка с качественным стволом, правильным зарядом и оптическим прицелом в хороших условиях поразит ростовую цель на трехстах — трехстах пятидесяти метрах, а может, и больше. Сейчас у нас есть проблема — нет хороших кремней, поэтому первые винтовки будут фитильными, но это только начало. Вдобавок, на точности это почти никак не скажется.

Вообще-то стволы делают из прокатной стали или отливают, затем нарезают на станках. Здесь же, скорее всего, придется ковать из полосы железа, скручивать, клёпать или вытягивать из цельного куска.

Можно попробовать начать с переделки существующих пищалей — выправить каналы, пройтись разверткой, нарезать вручную спиральные канавки. Медленно, но быстрее, чем ковать новые стволы с нуля.

Нарезка — самое сложное. Каждый виток придется прорезать вручную, шаг за шагом, по всей длине ствола. Малейшее отклонение — и баллистика пойдёт к чёрту. Наверное, я сооружу примитивный нарезной станок: деревянная рама, ходовой винт, стальной шток с резцом на конце.

Свинец у нас еще есть. Немного, но есть. Сохраним его для снайперских выстрелов. Каждую пулю будем отливать в точных формах, затем обтачивать до нужного калибра.

Критически важный элемент — так называемый патч, или полоска льняной ткани, которой следует оборачивать пулю перед заряжанием. Он обеспечит герметизацию пороховых газов и зацепление пули за нарезы. Без патча вся затея теряла смысл.

Порох стал отдельной головной болью. Местный порох — грубые комья разного размера и влажности. Для точной стрельбы нужна однородность. Его придется заново сушить, просеивать и гранулировать.

Прицелы у нас уже есть — они отлично показали себя на арбалетах. Будем их совершенствовать.

В общем, как-то так. Это все пока навскидку — со временем, возможно, будут корректировки, изменения, но пока план действий таков.

…В большом войлочном шатре, украшенном коврами и мехами, было тепло, несмотря на первый снег, что укрыл сибирские леса белым покрывалом. Дым от жаровни с углями поднимался к дымовому отверстию, а на низком столике стояли серебряные чаши с горячим кумысом. Хан Кучум, закутанный в соболью шубу, сидел на расшитых подушках напротив гостя из далёкой Бухары.

Посланник эмира был человеком средних лет, с острой бородкой и проницательными глазами. Его халат из тонкого бухарского шёлка, подбитый мехом, говорил о высоком положении при дворе. Рядом с ним расположились двое из его свиты — молчаливые воины в чалмах, державшиеся с достоинством.

— Почтенный хан, — произнёс посланник, отпив из чаши, — мой повелитель, светлейший эмир, шлёт вам свои братские приветствия. Он помнит о давних связях между нашими землями и скорбит о бедах, что постигли ваше ханство.

Кучум кивнул, его узкие глаза внимательно изучали гостя. Старый хан замечал — в дипломатических речах бухарца не было и тени того раболепства, которое он привык видеть от своих подданных. Этот человек говорил как представитель равной силы, может быть, даже большей.

— Брат мой, эмир, мудр и могуществен, — продолжил посланник, поглаживая бородку. — Он видит, как неверные русские всё дальше проникают в земли правоверных. Сегодня они отняли Искер, завтра придут к стенам Бухары. Это понимают все разумные правители.

— Русские… — Кучум сжал челюсти. — Этот проклятый Ермак со своими казаками.

— Именно поэтому, почтенный хан, эмир желает помочь вам вернуть то, что принадлежит вам по праву. Мы должны действовать сообща, как братья по вере.

Кучум наклонился вперёд.

— Что предлагает эмир? Пришлёт ли он своих воинов?

Посланник загадочно улыбнулся и покачал головой.

— Воины — это хорошо, но против русских военных хитростей нужно нечто большее. Мой повелитель послал вам кое-что получше целого войска. Человека, который знает секреты русских и европейцев.

— Человека? — недоверчиво переспросил Кучум.

— Да, почтенный хан. Русского инженера, который много лет обучался военному искусству в землях франков и германцев. Теперь он служит эмиру и готов помочь вам одолеть Ермака.

Кучум выпрямился, его брови поднялись от удивления.

— Русский? Он согласится воевать против своих соплеменников?

Посланник рассмеялся, показав белые зубы.

— О, почтенный хан, этот человек — истинный сын нового времени. Он служит тому, кто ценит его знания и умения. Родина для него — что-то зыбкое, вроде утреннего тумана. Позвольте представить его вам.

Он сделал знак одному из своих спутников, и тот вышел из шатра. Через несколько мгновений полог откинулся, впуская клубы морозного воздуха и человека в европейском платье, поверх которого была накинута волчья шуба.

Вошедший был высок и строен, с русыми волосами и аккуратно подстриженной бородой на манер, принятый в немецких землях. Ему было около тридцати пяти лет, и в его серых глазах читался острый ум. Он поклонился Кучуму — не слишком низко, но с должным уважением.

— Великий хан, — произнёс он по-татарски с заметным акцентом, — меня зовут Алексей Коробов. Я инженер и знаток военного дела, обучавшийся в Праге и Аугсбурге.

Кучум изучал его долгим взглядом. Русский держался уверенно, без тени страха или подобострастия, что было необычно. Большинство русских, которых приводили к хану, либо дрожали от страха, либо демонстрировали показную дерзость. Этот же стоял спокойно, как человек, знающий себе цену.

— Садись, — кивнул Кучум на подушки рядом с посланником. — Расскажи, чему ты научился у франков.

Коробов опустился на указанное место.

— Я изучал фортификацию, артиллерийское дело, осадную войну и многое другое. Видел, как воюют испанцы и германцы, поляки и шведы. Знаю устройство пушек и секреты пороха, понимаю, как правильно вести осаду и как её выдерживать.

— И ты готов применить эти знания против Ермака? — прямо спросил Кучум.

Алексей встретил его взгляд без колебаний.

— Я знаю о вашей проблеме, ваше величество. Ермак захватил Искер и укрепился там. Но у меня есть знания, которые помогут вам вернуть столицу и разбить казаков.

— Почему ты идешь против своих? — в голосе Кучума звучало не осуждение, а искреннее любопытство.

Коробов пожал плечами — жест чисто европейский.

— О великий хан, я служил разным господам. В Европе русский инженер — такая же редкость, как татарин или турок. Меня ценили за знания, а не за происхождение. Светлейший эмир Бухары предложил мне службу на выгодных условиях. А что касается Ермака и его людей… — он сделал паузу, — они такие же искатели удачи, как и я. Просто наши пути разошлись.

Посланник бухарский кивнул с одобрением.

— Видите, почтенный хан? Этот человек понимает, как устроен мир. Знания не имеют родины, они принадлежат тому, кто может их использовать.

Кучум откинулся на подушки, размышляя. В шатре воцарилось молчание, нарушаемое только потрескиванием углей в жаровне.

— Что ты знаешь о Ермаке? — наконец спросил хан.

— Достаточно, ваше величество. Я расспрашивал купцов и пленных. Знаю, сколько у него людей, какое оружие. Знаю сильные и слабые стороны казачьего войска. Они храбры и умелы в бою, но их мало. Они полагаются на пищали и небольшие пушки, но не умеют вести правильную осаду и оборону по европейским правилам. Сейчас у них появился кто-то, кто умеет делать оружие, но его возможности сильно ограничены.

Кучум посмотрел на своих приближённых мурз, сидевших чуть поодаль. Те молчали, ожидая слов хана.

— Хорошо, — медленно произнёс Кучум. — Мы выслушаем то, что предлагает этот русский.

— Мудрые слова, — одобрительно кивнул посланник. — Видите, почтенный хан, времена меняются. Теперь война — это не только сабли и стрелы, но и знания, хитрость, умение использовать слабости врага.

Кучум поднял чашу с остывшим кумысом.

— Мы победим неверных!

Коробов пригубил кумыс, морщась от непривычного вкуса, но допил до конца — знак уважения, который не укрылся от внимательного взгляда старого хана.

Снаружи шатра ветер крепчал, швыряя снежную крупу в войлочные стены. Где-то далеко, в захваченном Кашлыке, Ермак со своими казаками готовился к зимовке, не подозревая, что в лесной ставке Кучума появился человек, знающий военные секреты Европы.

Когда гости удалились в отведённую им юрту, Кучум остался в шатре со своими мурзами. Старый хан долго молчал, глядя на угасающие угли в жаровне. Судьба посылала ему странного союзника — русского, готового воевать против русских. Но разве сам Кучум не использовал в своё время междоусобицы сибирских племён, чтобы укрепить свою власть?

Первый снег этой зимы принёс надежду. Слабую, призрачную, но всё же надежду на то, что Кашлык ещё можно вернуть, а имя Кучума вновь будет внушать страх и уважение во всей Сибири.

Костёр догорал, бросая неровные тени на стены небольшого шатра, стоявшего невдалеке от шатра хана. Мурза Карачи и посланник эмира сидели друг напротив друга на расшитых подушках. Между ними стоял низкий столик с остатками трапезы — ломтями баранины, лепёшками, сушеными фруктами.

— В Бухаре чай ценят, — посланник неторопливо наполнил две пиалы из расписного чайника и подал одну Карачи. — Привезли через Кашгар.

Карачи принял пиалу и, не спеша, сделал глоток. Он был моложе хана лет на десять — пятнадцать.

— Торговля должна идти. Что бы не случилось. — сказал он.

— Времена меняются, — кивнул посланник. — То, что работало при дедах, не всегда годится внукам. Ты ведь помнишь, когда Сибирь держала дороги от Урала до Иртыша?

— Помню, — коротко ответил Карачи. — Я тогда был очень молод.

— А теперь? — посланник пожал плечом. — Скажу прямо: в Бухаре удивляются, как горстка казаков смогла взять столицу.

Карачи дипломатично улыбнулся, ничего не ответив. Посланник продолжил.

— В Бухаре следят за вами. Мой повелитель часто говорит о Сибири. И ему хочется, чтобы в этих землях была твёрдая рука — не та, что дрогнет, когда придут испытания. О тебе знают у нас.

— Я служу хану и ханству, — улыбаясь, коротко ответил Карачи.

— Верно. Служить идее — мудрость, — согласился посланник. — Но правитель может устать, а молодые часто не знают жизни в походе. Храбрости мало. Нужна смекалка и хитрость. Ты это знаешь, Карачи. В Бухаре считают, что такие люди редки. Мой повелитель готов поддержать того, кто встанет и возьмёт на себя трудное дело. Поддержать оружием, деньгами, и многим другим.

Карачи взял ещё одну пиалу, посмотрел в огонь.

— Это прекрасно, — сказал он. — Эмир по-настоящему мудр.

Посланник не торопился. Он глядел в узоры на пиале, будто осторожно выбирая слова.

В шатре повисла пауза. Снаружи слышался слабый шум стражи, где-то ржали лошади.

— Хан Кучум — великий воин, — сказал посланник мягко. — Но годы берут своё. Они заставляют слабеть руки и мутнеть разум. Его дети слишком наивны, чтобы управлять этими территориями.

Карачи почувствовал, как забилось его сердце. Посланник эмира сказал более чем достаточно. Но на его лице это было незаметно. Все тот же внимательный взгляд и хитрая улыбка.

— Близится время перемен, — произнес посланник. — Они — как ветер. Слабых они уносят, а сильные используют их себе на благо.

Затем посланник встал.

— Пожалуй, я пойду отдыхать. Уже ночь.

Они обменялись короткими поклонами без лишней церемонии.

Карачи проводил гостя к юрте, смотрел, как тот уходит в сопровождении своих людей. Снег падал крупными хлопьями, засыпая следы. Вернувшись в шатёр, Карачи не мог успокоиться и беспрестанно мерял его шагами.

В словах эмира почти открыто прозвучал намек на возможность того, о чем Карачи мечтал, но никогда еще не произносил вслух.

Где-то там, за лесом, лежал Кашлык. Мурза прикрыл глаза и увидел себя в тот день, когда войдёт в город. Только Кучума рядом в его видении не было.

Серые облака висели низко над Кашлыком, словно тяжелое покрывало, готовое вот-вот опустить на землю очередную порцию снега. Я вышел из своей избы, плотнее запахнув овчинный тулуп. Морозный воздух обжег легкие при первом же вдохе, но после душной атмосферы помещения, пропитанной дымом от печи и запахом сырых дров, даже этот холод казался благословением.

Я кивнул часовому у ворот и направился к лесу. Снег скрипел под сапогами, оставляя четкие следы на нетронутой белизне. Вокруг стояла та особенная тишина, которая бывает только зимой — когда весь мир словно замирает под снежным покровом, и слышно лишь собственное дыхание да редкое карканье ворон.

Деревья стояли как заколдованные великаны, их ветви гнулись под тяжестью снега. Время от времени какая-нибудь из них не выдерживала и роняла свою ношу вниз, и тогда в воздухе возникало белое облако снежной пыли. Я шел без определенной цели, просто наслаждаясь движением и одиночеством. В остроге постоянно находишься среди людей. Иногда от этого человеческого муравейника хотелось сбежать хотя бы ненадолго.

Тропа петляла между деревьями, то поднимаясь на небольшие пригорки, то спускаясь в овражки. Я старался не уходить слишком далеко. Но, помимо обычного желания прогуляться, что-то тянуло меня дальше. Какое-то смутное беспокойство, словно невидимая нить вела меня в определенном направлении.

…Сначала я увидел только темное пятно на фоне белого снега у дальнего края поляны. Подошел ближе, щурясь от яркого, несмотря на пасмурность, света, отраженного от снежного покрова. Пятно оказалось человеческой фигурой, сидящей, прислонившись спиной к толстому стволу сосны.

Еще несколько шагов — и я замер, увидев, кто это.

Айне. Та самая шаманка.

Ее смуглое лицо побелело, почти сравнявшись цветом со снегом. Глаза были закрыты, длинные черные ресницы выделялись на бледных щеках. Традиционная остяцкая одежда — расшитая бисером и мехом парка — была порвана в нескольких местах. На снегу вокруг нее виднелись темные пятна — то ли кровь, то ли грязь, трудно было разобрать.

Я сделал шаг вперед, но тут же остановился. Из-за деревьев слева рядом с Айне показалась серая тень.

Волк. Огромный, матерый зверь с желтыми глазами. Он двигался медленно, крадучись, явно почуявший легкую добычу. Его мощные лапы беззвучно ступали по снегу, оставляя глубокие следы. Пар от его дыхания клубился в морозном воздухе.

Я выхватил саблю, проклиная себя за то, что не взял с собой свой верный пистолет, и побежал к Айне.

Волк повернулся, оскалил пасть и бросился на меня.