Военный инженер Ермака. Книга 4

Глава 16

…Я стоял в стороне, наблюдая, как казаки и вогулы окружили второго пленника. Гаврила указывал на него пальцем и шептал:

— Это он… Евсей…

Бывший псаломщик сидел на снегу, скрестив ноги, взгляд его был устремлен куда-то сквозь нас, словно он видел нечто недоступное простым смертным.

Черкас подошел к нему, схватил за бороду и заставил поднять голову.

— Рассказывай!

Какой смысл, подумал я. И так все знаем. Все сектанты были здесь, и все, кроме двоих, мертвы. Гаврила не обманывал. И к своему логову он отведет, никуда не денется.

Евсей молчал, а потом засмеялся. Смех его был жутким смехом фанатика.

— Вы слепцы, — прохрипел он наконец. — Князь тьмы уже здесь, в этих лесах.

Один из казаков ударил его кулаком. Кровь потекла по его лицу, но глаза продолжали гореть безумным огнем. Евсея начали бить — и казаки, и вогулы, но Евсей только смеялся и что-то бормотал. Наконец, когда стало ясно, что из него ничего не вытянуть, Черкас сплюнул и отошел.

— Где ваше становище? — спросил он у Гаврилы.

Тот указал рукой на северо-восток.

— Там… версты три отсюда… в овраге… землянки…

Мы оставили часть людей сторожить пленных, а сами двинулись по указанному направлению. Лес становился все гуще, деревья смыкались над головами, не пропуская дневной свет. Мы шли по следам сектантов, по их лесной тропе.

Поселение представляло собой жуткое зрелище. В земле было вырыто с десяток землянок, входы в которые прикрывались шкурами и ветками. Но это было не обычное таежное жилье — около каждого входа были воткнуты колья с насаженными на них черепами животных, а на деревьях висели странные конструкции из костей и перьев, покачивающиеся на ветру. Запах стоял тошнотворный — смесь гнили, крови и чего-то еще, от чего волосы вставали дыбом.

Я спустился в первую землянку вместе с Черкасом. Внутри было темно, пришлось зажечь факел. То, что мы увидели, заставило даже видавшего виды сотника выругаться. Стены были измазаны засохшей кровью, на них углем и чем-то белым — возможно, известью — были нарисованы символы, напоминающие перевернутые кресты и пентаграммы. В углу стоял грубо вытесанный идол — человеческая фигура с головой козла, вся облепленная засохшей кровью и воском от свечей.

Следующая землянка оказалась жилой. Здесь были нары, покрытые шкурами, грубая деревянная посуда, котел для варки пищи. Но и здесь царила та же атмосфера безумия — на стенах висели связки сушеных трав, были нарисованы какие-то неряшливые знаки.

Самое страшное мы нашли в последней, самой дальней землянке. Там, по всей видимости, содержались захваченные сектантами люди.

Вогулы обследовали окрестности и нашли место захоронения — яму, прикрытую ветками, полную человеческих останков. Сколько там было тел, сосчитать было невозможно — все перемешалось в кошмарную массу.

— Сжечь, — коротко приказал Черкас. — Все дотла.

Мы вытащили из землянок все, что могло гореть — шкуры, деревянную утварь, вещи и сложили их в кучи у входов.

Огонь взвился высоко, черный дым повалил в небо. Дерево трещало в пламени, издавая звуки, похожие на стоны. Вогулы бросали в огонь какие-то травы, бормоча заклинания на своем языке — наверное, очищали место от скверны своими методами.

Пожар бушевал пару часов. Искры летели на ближайшие деревья, но лес не загорелся. Скоро от поселения сектантов остались только черные провалы в земле да обугленные колья.

Мы вернулись к месту, где оставили пленных. Евсей сидел в той же позе, несмотря на побои, только теперь его лицо было совсем изуродовано — глаза заплыли, рот разбит, но он все равно что-то бормотал.

Вогулы подошли ко мне с Черкасом. Алып перевел слова старшего.

— Мы забираем их, — сказал тот. — У нас к ним свой счет. Торв Нал был нашим братом.

Я понимал, что это означает. Вогулы не просто казнят этих двоих, но и заставят их жестко страдать перед смертью. Но это их право.

…Путь назад в Кашлык занял несколько дней.

Слава Богу, что все закончилось, и зло было побеждено.

…Утренний мороз обжигал лицо, когда мы вышли на лесную поляну в полуверсте от острога. Я нес обе винтовки, завернутые в кожу, а за спиной — мешок с порохом, пулями и принадлежностями для стрельбы. На шее у меня висела сделанная раньше подзорная труба. Ермак шел впереди, его тяжелая поступь оставляла глубокие следы в снегу. Рядом с атаманом шагали Матвей Мещеряк, Иван Кольцо, Савва Болдырев и Черкас Александров, а чуть поодаль — Прохор Лиходеев. Он тащил деревянный щит — мишень.

— Ну что, Максим, — обернулся ко мне Ермак, когда мы вышли на открытое место, — давай, показывай.

Я кивнул и начал разворачивать первую винтовку — ту, что полегче. Березовое ложе отполировал до блеска, металл вороненый, матово поблескивал на солнце. Широкая скоба спускового крючка позволяла стрелять даже в толстых рукавицах.

— Вот первая, — пояснил я, поднимая винтовку. — Попроще. Весит чуть больше обычной пищали, зато бьет точно и далеко. Нарезы в стволе закручивают пулю, она летит ровно, не кувыркается.

Матвей Мещеряк подошел ближе, с интересом разглядывая оружие.

— А замок кремниевый…

— Да, конечно, — ответил я. — Так гораздо надежней.

Прохор Лиходеев указал на дальний край поляны, где виднелся поваленный ствол.

— До той сосны шагов двести будет. Пищаль на такое расстояние еще возьмет, но попасть…

— Для начала попробуем, — согласился я и начал заряжать винтовку.

Отмерил порох — ровно столько, сколько нужно. Высыпал на полку затравочного пороха, закрыл крышку. Затем засыпал основной заряд в ствол, уплотнил пыжом. Свинцовая пуля, отлитая точно по калибру, села в нарезы с легким усилием. Досылая ее шомполом, чувствовал, как она идет по спирали нарезов.

Прохор тем временем отнес туда мишень, приладил к дереву и вернулся.

Я встал в стрелковую стойку — левая нога вперед, приклад плотно в плечо. Прицелился через целик и мушку.

— Стреляю, — предупредил я.

Плавно нажал на спуск. Грохот выстрела разнесся по лесу, из ствола вырвался сноп искр и дыма. Через мгновение на щите появилась дыра — почти в центре.

— Вот это да! — присвистнул Иван Кольцо. — На двести шагов, да в самую середку!

— Это еще не предел, — сказал я, перезаряжая. — Давайте цель подальше.

Черкас и Савва побежали переустанавливать новый щит. Поставили его у большой ели, что стояла шагах в трехстах.

— Триста шагов, Максим, — прищурился Ермак. — Из пищали на такое расстояние не попадешь.

Я снова зарядил винтовку, на этот раз еще тщательнее отмеряя порох. Прицеливаясь, взял поправку чуть выше — на таком расстоянии пуля уже заметно снижалась. Выстрел — и снова попадание, хотя и не в центр, а ближе к краю щита.

— Вот это да, — покачал головой Матвей Мещеряк, рассматривая цель в подзорную трубу. — Я своими глазами вижу, а не верится.

Затем он отдал ее Ермаку, тот тоже посмотрел и передал ее дальше всем остальным.

— Теперь вторая винтовка, — объявил я, разворачивая тяжелую «снайперскую» систему.

— Цель — тот же щит на триста шагов, — объявил я, устраиваясь за винтовкой.

В оптический прицел щит выглядел огромным. Перекрестье прицела легло точно в центр. Поправочные винты позволяли сместить точку прицеливания на четверть вершка.

Грянул выстрел. Отдача ощутимо толкнула в плечо, но массивное ложе погасило большую часть удара.

— Попал! — крикнул Прохор, наблюдавший за мишенью в подзорную трубу. — Точно в центр!

— А теперь настоящее испытание, — сказал я. — Ставьте щит на четыреста шагов.

— Четыреста⁈ — Матвей Мещеряк покачал головой. — А долетит ли пуля?

— Долетит, — уверенно ответил я. — И попадет.

Пока устанавливали дальнюю мишень, я достал из сумки исписанную таблицу: — Вот расчеты. На четыреста шагов пуля снижается на два аршина. Нужно целиться выше. А если ветер боковой — брать поправку вбок.

Ермак взял таблицу, внимательно изучая ровные столбцы цифр.

— Ты все это высчитал?

— Высчитал и проверил. Каждая пуля летит по одним законам, если порох отмерен точно и пуля отлита правильно.

Хотел сказать, что стрелки должны быть обученные грамоте, но пока не стал. Оно и так понятно, если что.

Новая мишень встала на место. В обычный прицел ее еле было видно — маленькая светлая точка на фоне темных елей. Но в оптику она была отчетливо различима.

Я внес поправки — два щелчка вверх поправочным винтом. Проверил ветер — легкий, справа налево. Еще один щелчок влево.

Я выровнял дыхание, поймал момент между ударами сердца. Плавно нажал…

Грохот, дым, долгая пауза — и крик Прохора:

— Есть попадание! В низ щита!

— Низковато взял, — пробормотал я, корректируя прицел. — Еще один выстрел для проверки.

Второй выстрел лег точнее — почти в центр.

— Пятьсот шагов! — скомандовал вдруг Ермак. — Попробуй пятьсот!

Пятьсот шагов — это было за гранью разумного. Но я кивнул.

— Попробую. На таком расстоянии уже сложно, ветер сильно влияет.

В прицел с такого расстояния мишень выглядела маленькой даже с восьмикратным увеличением.

Я долго готовился к выстрелу. Измерил силу ветра, бросив вверх горсть снега. Внес поправки — четыре щелчка вверх, два влево.

— Это предел для этой винтовки, — предупредил я. — Дальше пуля теряет силу и точность, летит абы как.

Выстрел. Долгое ожидание. Наблюдатель молчал, вглядываясь.

— Есть! — наконец крикнул он. — В доску попал! В нижней части, но попал!

Гул голосов пронесся по поляне. Казаки не верили своим глазам.

— Пятьсот шагов… — медленно произнес Иван Кольцо. — Мы можем убивать врагов на пятистах шагах, а они нас даже не увидят.

— При хорошей видимости и если стрелок опытный, — уточнил я. — Это оружие требует умения. Нужно учитывать ветер, расстояние, идет ли дождь. Но научиться можно.

— А еще дальше нельзя? — спросил Прохор Лиходеев. Ему было все мало!

— Ну можно и дальше, — ответил я. — Но попасть будет чудом. Слишком много всего. На шестистах шагах пуля снижается уже на три сажени, ветер сносит на аршин и больше. Хорошая дальность — четыреста-пятьсот шагов.

— И то чудо, — покачал головой Матвей Мещеряк. — Пищальники и на ста шагах промахиваются, а ты на пятистах в цель попадаешь.

Мы собрали снаряжение и двинулись обратно к острогу. Казаки шли притихшие, обдумывая увиденное. Я нес обе винтовки, чувствуя их внушительный вес, но душу грела гордость за проделанную работу. У меня все получилось, черт побери! Кучума весной будет ждать небольшой сюрприз. Хотя утверждать заранее, что он станет главным фактором победы, будет слишком оптимистично.

Ветер гулял по заснеженной барабинской степи, поднимая белую поземку вокруг зимней ставки хана Кучума. Деревянные строения, обнесенные частоколом, казались темными пятнами на бескрайнем белом просторе. В центре открытой площадки возвышалась исполинская конструкция — требушет, творение русского инженера Алексея.

Кучум, закутанный в соболью шубу, медленно обходил вокруг осадной машины. внимательно изучая каждую деталь. Рядом шагал неизменный спутник — мурза Карачи. Позади них, почтительно опустив голову, следовал сам Алексей — высокий русский с умным лицом и цепкими серыми глазами.

— Вот же махина! — произнес Карача, задрав голову, чтобы окинуть взглядом всю высоту требушета. Массивная деревянная рама поднималась на добрых пять саженей в высоту. Мощные дубовые балки, соединенные железными скобами и обмотанные просмоленными веревками, образовывали треугольную опору. На ней покоилась длиннющая метательная балка — ствол вековой лиственницы, обтесанный и укрепленный железными полосами.

— Противовес в двести пудов, великий хан, — пояснил Алексей, указывая на огромный короб, подвешенный к короткому концу балки. — Внутри — камни и песок. Когда он падает вниз, длинное плечо рычага взлетает вверх с чудовищной силой.

Кучум молча кивнул, разглядывая пращу из толстой воловьей кожи, что свисала с дальнего конца метательной балки. Его взгляд переместился на груду камней, аккуратно сложенных неподалеку. Там были и огромные валуны размером с бычью голову, весом в три-четыре пуда, и камни поменьше, и даже совсем мелкие.

— Покажи, как работает это, — приказал хан.

Алексей подозвал десяток татарских плотников, которых он обучал последние недели. Мужчины сноровисто принялись за дело. Двое взялись за ворот, начав медленно опускать метательную балку. Скрипели деревянные оси, натягивались канаты. Когда праща коснулась земли, один из работников аккуратно вложил в нее средних размеров камень — пуда в полтора весом.

— Этот снаряд полетит на триста саженей, если пустить под правильным углом, — пояснял Алексей, наблюдая за работой. — Большие камни, что в четыре пуда, можем метнуть на двести саженей. А вот малые… — он указал на горку мелких камней, — те улетят и на четыреста и дальше.

Карачи присвистнул.

— Четыреста саженей! Это не меньше, чем бьют пушки казаков!

— Именно так, досточтимый мурза, — подтвердил русский инженер. — Мой требушет превзойдет их оружие.

— А сколько раз за день сможет стрелять эта машина? — спросил Кучум, поглаживая свою седеющую бороду.

— При слаженной работе десяти человек — раз в четверть часа, великий хан. За день битвы — более полусотни выстрелов. Устройство простое, ломаться особо нечему. Не то что у пороховых орудий, которые перегреваются, дают трещины, да и порох имеет свойство отсыревать, — многословно ответил Алексей.

Кучум вдруг нахмурился, его лицо приняло недовольное выражение. Он подошел к куче камней, пнул сапогом один из мелких:

— И какой толк от этих голышей? Даже средние камни! Что они сделают против бревенчатых стен острога? Против частокола? Ермаковы казаки за своими укреплениями отсидятся и смеяться будут!

— Великий хан прав, — вмешался Карачи, — чтобы разрушить стену, нужны большие камни и бить в одно место много раз. А если кидать мелочь на большое расстояние — что толку? Ну упадет камушек с неба на голову казаку — если еще попадет! Шапка железная защитит, хахаха.

Алексей внимательно выслушал их, и на его губах появилась хитрая улыбка — такая, какую умеют делать только некоторые люди, когда знают что-то, чего не ведают другие.

— О, великий хан Кучум! Позволь твоему покорному слуге объяснить истинное предназначение малых снарядов. Ты мыслишь как воин старого времени — разрушить стену, ворваться в пролом. Но я учился у франкских и германских мастеров осадного дела. Они открыли мне секреты, которые стоят дороже золота, — сказал он, подходя ближе к хану и понижая голос, хотя вокруг стояли только свои.

— Представь, повелитель — что если камень несет не только свою тяжесть, но и нечто большее? Что если малый снаряд способен причинить больше вреда, чем большой валун?

Кучум прищурился, его интерес явно пробудился.

— Говори яснее, урус. Не люблю загадок.

— Сейчас я тебе, великий хан, все объясню, — произнес Алексей, и его глаза заблестели азартом изобретателя, готового раскрыть свой главный секрет.