Военный инженер Ермака. Книга 4

Глава 11

… — Будем делать пищаль, — сказал я Макару и другим кузнецам. — Да не простую. Длинную. С нарезами, чтоб пуля летела точнее и дальше. Гораздо точнее и дальше, чем у наших. Работы будет — немеряно.

— Если такую можно сделать, значит, будет, — осторожно ответил Макар. — Работы мы не боимся. Чего ее бояться, если все равно делать придется.

Я начертил углем на бумаге схему будущего ствола.

— Што за хитрость такая, Максим? — спросил один из помощников, почесывая бороду. — Пищаль как пищаль, токмо длиннее и с царапинами внутри?

— Не просто длиннее, — ответил я, стараясь говорить на понятном им языке. — А внутри не царапины, особые борозды сделаем, винтом закрученные. Пуля крутиться будет и дальше лететь, точнее бить.

…Начали мы с подготовки железа. Решили делать В Кашлыке нашлось несколько трофейных сабель. Для первого раза так будет надежней. Я проверил каждую на изгиб и звон. Хороший металл звенит чисто, плохой — глухо отзывается.

Горн разожгли на березовых углях — они дают ровный жар. Пока помощники качали мехи, я еще раз осмотрел дорн — железный стержень, вокруг которого предстояло свернуть будущий ствол. Выточить идеально ровный пруток длиной в полтора аршина оказалось первой серьезной проблемой. Пришлось несколько дней обтачивать заготовку, проверяя ровность натянутой бечевой.

Когда полосы раскалились до вишневого цвета, началось самое сложное. Работали вчетвером. Я держал клещами начало полосы, Семен направлял середину, Митька придерживал конец, а Архип орудовал молотом — мы начали оборачивать раскаленное железо вокруг дорна. Первая попытка провалилась — полоса треснула на изгибе. Вторая легла неровно. Только на третий раз, когда я догадался предварительно прогреть дорн, чтобы металл не остывал слишком быстро при контакте, получилось свернуть ровную спираль.

— Вот теперь самое важное, — сказал я, вытирая пот со лба. — Шов сварить надо так, чтобы ни трещинки не осталось. Иначе при выстреле разорвет.

Следующие два дня мы проковывали заготовку. Нагревали в горне до белого каления, потом дружно били молотами, поворачивая трубку после каждого удара. Искры летели во все стороны, руки немели от ударов, но останавливаться было нельзя — остынет металл, и шов не сварится. Использовали один интересный способ — посыпать шов толченым стеклом перед проковкой. Стекло плавится и вытягивает окалину, делая сварку чище.

К вечеру второго дня проковки мои ладони покрылись мозолями даже через рукавицы, спина ныла невыносимо, но трубка начала приобретать форму. Шов стал почти незаметным, металл звенел при постукивании ровно и чисто.

Извлечение дорна оказалось отдельным приключением. Остывая, металл сжался и намертво зажал стержень внутри. Пробовали выбить — безуспешно. Тогда я вспомнил школьные уроки физики. Велел Митьке принести большой чан, наполнить снегом и поставить на огонь. Когда вода закипела, опустили туда конец ствола с дорном. Железо расширилось от нагрева, и после нескольких ударов деревянной колотушкой дорн удалось вытащить.

Заглянув внутрь ствола, я невольно выругался. Канал был кривым, шероховатым, с наплывами металла в местах сварки. Предстояла самая кропотливая работа — расточка и выравнивание.

Сначала попробовали действовать по старинке — длинным зубилом выбивать неровности. После часа такой работы продвинулись всего на два вершка, да и те получились с задирами. Тогда я решил сделать примитивный расточный инструмент. Взял железный прут потоньше дорна, на конце выковал подобие сверла с тремя режущими гранями. К другому концу приделал поперечную рукоять.

— Теперь слушайте внимательно, — обратился я к помощникам. — Ствол закрепим между двумя столбами. Семен с Митькой будут вращать его медленно и равномерно. Я буду подавать сверло внутрь, а Архип льет масло, чтобы стружка выходила.

Оборудовали рабочее место в углу кузницы. Вкопали два крепких столба с вырезами для ствола, смазали места опоры жиром. Первый проход сверла шел мучительно медленно. Приходилось останавливаться каждые несколько минут, вытаскивать инструмент и очищать от стружки. Руки затекали от однообразного вращения, но останавливаться было нельзя — неравномерная расточка испортила бы всю работу.

К концу первого дня расточки прошли треть ствола. На второй день дело пошло быстрее — приноровились, да и металл в середине ствола оказался мягче. Но тут возникла новая проблема — сверло начало уводить в сторону. Пришлось делать направляющую втулку из твердого дерева, которую вставляли в уже расточенную часть.

Через три дня канал был готов к шлифовке. Я сделал специальный шомпол — длинную березовую палку с намотанной на конце паклей. Готовил абразивную смесь из речного песка, толченого угля и жира. Эту кашицу наносили на паклю и начинали возвратно-поступательные движения внутри ствола.

— Как бабы масло сбивают, — хохотнул Митька, глядя на мои движения.

— Точно, — согласился я, не прерывая работы. — Только масло за день сбивается, а нам неделя нужна.

И действительно, шлифовка растянулась на шесть дней. Каждое утро я менял абразив на более мелкий. Сначала крупный песок, потом мелкий, и наконец — древесная зола с салом. Руки даже заболели.

На четвертый день шлифовки случилась неприятность. Проверяя канал ствола свечой (светил внутрь и смотрел с другого конца), заметил глубокую царапину почти по всей длине. Видимо, в абразив попал слишком крупный камень. Пришлось локально дорабатывать это место тонким железным прутком с навитой проволокой.

Параллельно с механической обработкой я думал о нарезах. В моем времени их делали на специальных станках, но здесь придется импровизировать. Изготовил специальный резец — стальную пластину, заточенную под нужным углом, закрепленную на длинном стержне с винтовой направляющей из твердого дерева. Архип помог выковать режущую часть из обломка дамасской сабли — металл там был значительно тверже нашего железа.

Когда канал ствола стал достаточно гладким, начался самый ответственный этап — нарезка винтовых канавок. Я рассчитал, что для ствола длиной в сто тридцать сантиметров оптимальным будет полтора оборота нарезов. Слишком крутая нарезка даст сильное вращение, но увеличит сопротивление движению пули.

Закрепили ствол вертикально в специальной раме. Резец вставили в канал, а к его рукояти приделали груз для равномерного давления. Теперь предстояло медленно вращать инструмент, одновременно опуская его вниз. Для контроля скорости спуска натянули рядом бечеву с узелками через каждый вершок.

Первый проход резца снял совсем немного металла — боялся испортить. Стружка выходила тончайшая, как волос. После каждого прохода тщательно прочищал канал и проверял глубину нарезов щупом из мягкой меди. Всего потребовалось двенадцать проходов, чтобы нарезы достигли нужной глубины — около двух миллиметров, как я прикидывал на глаз.

Самым сложным оказалось выдержать постоянный шаг винта. Малейшее отклонение в скорости вращения — и нарез начинал «плясать». Приходилось работать в четыре руки: я направлял резец, Архип следил за равномерностью вращения, Семен контролировал вертикальность по отвесу, а Митька лил масло для охлаждения.

К концу второй недели нарезы были готовы. Я провел финальную полировку канала смесью из мела и масла, добиваясь зеркального блеска. Потом изготовил деревянную пробку точно по диаметру канала и прогнал ее несколько раз от казенной части к дулу — проверить равномерность диаметра.

Последним этапом стала наружная отделка. Ствол обточили снаружи, сделав его восьмигранным в казенной части и круглым у дула. Это не только облегчило вес, но и позволило надежнее крепить ствол к ложе. Потом немного занялись воронением — натирание горячего металла смесью из льняного масла и сажи придавало стволу благородный черный цвет и защищало от ржавчины.

Когда работа была закончена, мы вчетвером стояли вокруг готового ствола. Он лежал на козлах, поблескивая в свете лучины черной вороненой сталью. Внутри спиральные нарезы ждали свою первую пулю.

— Не видывал я такого дива, — признался старый Архип, поглаживая бороду.

— Это только начало, — ответил я, чувствуя одновременно гордость и усталость. — Теперь замок нужно делать, ложе подгонять…

Но это уже была работа на завтра.

Морозный воздух обжигал лёгкие, когда Черкас Александров остановился на вершине невысокого увала, опираясь на длинный шест. Позади него тяжело дышали двое спутников — сухощавый жилистый Микита и рослый, медвежьего сложения Кондрат. За плечами у казаков торчали луки и пищали, на спинах болтались тяжёлые кожаные мешки. На ногах были остякские лыжи — широкие и короткие, подбитые камусом, шерстью наружу. Серебристая шкура лося не давала доскам скользить назад и помогала удерживаться на склонах.

— А вы ведь говорили — не брать их, — усмехнулся Черкас, кивнув на лыжи. Борода его побелела инеем, и при каждом слове изо рта вырывался пар. — Мол, сотник, зачем нам эти остякские выдумки? Мы, казаки, и так ногами дойдём.

Микита, отдуваясь, стёр рукавицей иней с усов и виновато буркнул:

— Ты прав, сотник. Без них бы пропали. В таком снегу по пояс бы завязли уже на первой версте.

Кондрат лишь кивнул, экономя дыхание. Его тяжёлая фигура с трудом справлялась с непривычными досками — учились они ходить так недавно, прямо в дороге, методом проб и ошибок. Сначала падали на каждом шагу, путались в ногах, но нужда заставила освоить остякскую науку.

Черкас окинул взглядом снежные просторы. До Кашлыка ещё неведомо сколько пути. Зима в этом году, похоже, выдалась ранняя и злая. Реки встали, плыть стало невозможно. От царя и Строгановых помощи не дождались — отказали и те, и другие. Возвращаться приходилось налегке, без пороха и провианта, с одной лишь горькой вестью для Ермака.

К вечеру поднялась метель. Снег сек лицо острыми иглами, забивался под воротники, лип к бородам. Двигаться становилось всё труднее: путь приходилось прокладывать по целине, обходя буреломы. Шесты то и дело натыкались на скрытые под снегом коряги, лыжи проваливались в невидимые ямы.

— Становиться надо! — перекрыл вой ветра Черкас. — До темноты недалеко!

Они спустились к опушке елового леса. Здесь, под вековыми деревьями, ветер был слабее, хотя снег всё так же вился белой пеленой. Черкас выбрал ложбинку между двумя поваленными стволами — естественное укрытие от ветра.

— Здесь и встанем, — решил он, втыкая шест в снег.

Работали споро, без лишних слов. Сначала утоптали площадку лыжами, затем Кондрат выгребал снег, делая канавку по колено, чтобы ветер проходил поверх. Микита тем временем нарубил лапника и принес охапки ветвей. Черкас соорудил шалаш: вонзил несколько жердей под углом, связал их ремнём, и на этот остов втроём уложили лапник, как дранку на крышу, чтобы снег скатывался.

— Гуще кладите, — командовал сотник. — Иначе продует.

Когда шалаш был готов, устлали пол толстым слоем лапника — без этого холод земли вытянул бы всё тепло даже через овчины.

Теперь настала очередь огня. Без костра в зимней тайге не выжить. Нашли две сухие берёзы — их убила молния ещё летом. Кондрат быстро свалил их топором.

— Нодья нужна, — сказал Черкас. — Обычный костёр к утру погаснет.

Они очистили бревна и уложили их параллельно у входа в шалаш, подложив бересту и хворост. Черкас достал огниво — берёг его у тела, чтобы не отсырело. Несколько ударов — искры упали на трут. Микита прикрыл ладонями от ветра и раздул уголёк. Пламя лизнуло бересту, перебежало на ветки. Когда огонь окреп, подложили поленья потолще. Бревна начали медленно тлеть, давая ровное, ночное тепло.

Совсем стемнело. Лес сгустился в чёрную стену, лишь снег белел под ногами. В вершинах елей гудел ветер, напоминая стоны. Вдали ухнул филин, и Микита суеверно перекрестился.

Поужинали скудно — по куску вяленого мяса и горсти толокна, размешанного в талой воде. Хлеба не было давно: последние сухари съели неделю назад. Завтра придётся охотиться — днём Черкас видел заячьи следы, а рябчик здесь тоже должен водиться.

— Кто первый в караул? — спросил сотник.

— Я постою, — отозвался Кондрат. — Всё равно ноги гудят, не усну.

Черкас с Микитой забрались в шалаш. Внутри тесно, но не дует. Легли на лапник, прижавшись спинами. Шапки и кафтаны не снимали, лишь ослабили ворот, чтобы дышать было легче.

Кондрат устроился у костра, подложив под себя лапник. Время от времени подталкивал бревна нодьи друг к другу. Отблески огня ложились на его лицо, превращая бородатого казака в фигуру из былин.

Ночь жила своей тайной. То хрустнет ветка, то пронзительно свистнет невидимая птица. Кондрат сидел настороже, лук под рукой. В тайге всякое могло подойти к огню — и волк, и росомаха, и медведь-шатун.

Из шалаша доносилось ровное дыхание спящих. Микита ворочался, тихо стонал во сне. Кондрат подкинул щепок в нодью — пламя взметнулось, тени закружились по снегу и елям.

Прошло почти два часа. Дежурный уже клевал носом, когда вдруг что-то заставило его насторожиться. Не звук — скорее чувство, которое не раз спасало жизнь в стычках. Он медленно повернул голову к темноте.

На краю света костра двигалось нечто огромное. Снег скрипел, ломались ветки. В отблесках на миг блеснули два огонька — глаза, глядящие прямо на лагерь.

… Ветер гулял по барабинским степям, поднимая снежную пыль и трепля войлочные стены ханской ставки. Внутри большой юрты, убранной бухарскими коврами и китайскими шелками, было тепло от жаровен с раскалёнными углями. Хан Кучум восседал на возвышении, покрытом соболиными и лисьими мехами. Его тёмные глаза внимательно изучали стоявшего перед ним человека — русского инженера Алексея, появившегося при дворе по воле заморских покровителей.

Чуть позади хана сидел мурза Карачи — человек с острым, как клинок, умом и взглядом хищной птицы. Он молча наблюдал и улыбался.

Кучум откинулся на подушки и сказал, не сводя взгляда с гостя:

— Ты много говорил о том, что умеешь воевать и побеждать врага оружием науки. Настало время показать, как ты собираешься взять Искер. Этот город — моё сердце, и он должен вернуться под мою власть. Но Ермак хитер, как лиса, и люди его умеют сражаться. Так покажи же, что твои знания действительно дорого стоят.

Алексей поклонился. Его светлые волосы были коротко острижены по-европейски, но одет он был в татарский халат, подпоясанный кушаком. За годы службы в Средней Азии он освоил местные обычаи и говорил по-татарски очень чисто.

— Хорошо, великий хан, — ответил он, доставая из-за пояса свёрнутые листы. Он разложил их на низком столике и положил рядом несколько угольных палочек.

Карачи подался вперёд, его глаза блеснули интересом.

Алексей быстрыми движениями начал набрасывать рисунок. Линии складывались в детальное изображение высокого деревянного сооружения.

— Жаль, что у тебя мало огнестрельного оружия, великий хан, — говорил он, — но и без него можно обойтись. У тебя много воинов, и эту силу надо применить разумно. Просто так идти на штурм нельзя: казаки хитры и умеют обороняться, хотя порох у них после долгих боёв и взрыва на складе почти кончился.

На бумаге возникла высокая башня на колёсах, с несколькими ярусами и перекидным мостом.

— Это осадная башня. В Европе с их помощью брали самые крепкие города. Когда башню подкатывают к стенам, опускается мост — и воины врываются прямо на стены, минуя ворота.

Кучум нахмурился:

— Но русские вырыли глубокий ров. Как твоя башня пройдёт через него?

Алексей улыбнулся:

— Мы засыплем его, великий хан. Но не кое-как, а как положено. Сначала — хворост, затем камни вперемешку с землёй, сверху положим бревна. Получится прочная дорога.

Карачи кивнул, признавая толк замысла.

На следующем листе Алексей нарисовал тоннель с подпорками:

— Это подкоп. Когда доходим под стену, складываем дрова и солому, поджигаем. Огонь сжигает подпорки, земля обваливается, и часть стены рушится. В пролом врываются воины.

Кучум слушал, поглаживая бороду.

Потом инженер изобразил катапульту:

— Ею мы будем забрасывать Искер камнями, часть из них — горящими. Смесь жира и смолы загорится и прилипнет к дереву. Такой огонь трудно потушить.

Затем на листе появился таран — окованное бревно в деревянной раме с навесом из брёвен и мокрых шкур.

— Таран для ворот. Им пользовались ещё римляне. Несколько десятков воинов раскачивают бревно и бьют в створы до тех пор, пока они не поддадутся.

Кучум прервал его:

— Но у Ермака есть пушки. Выдержит ли твоя башня удар ядра?

Алексей усмехнулся:

— Может, выдержит, может, нет. Но леса вокруг достаточно, рабочих рук много. Мы построим не одну башню, а несколько. Пусть Ермак израсходует свой порох на них. Когда его запасы иссякнут, казакам останутся только сабли да пустые пищали.

В юрте раздался смех. Первым засмеялся Карачи, потом улыбнулся и хан.

— Хитер ты, русский, — сказал Кучум. — Недаром тебя прислали издалека. Ум и знание — оружие не хуже самого острого клинка.

Он повернулся к Карачи:

— Что скажешь?

— Этот человек воюет разумом, — ответил мурза. — Его замыслы хороши. Если сделать всё, как он говорит, Искер падёт.

Кучум поднялся. Несмотря на годы, в нём чувствовалась властная сила повелителя.

— Начинайте готовить всё необходимое, — приказал он. — Пусть лучшие мастера возьмутся за дело. Карачи, ты будешь наблюдать за работами, а ты, — обратился он к Алексею, — будешь ими руководить. Весной мы двинемся на Искер.

Алексей поклонился. Его глаза блеснули удовлетворением — план был принят.

Кучум снова сел и жестом подозвал инженера ближе:

— Расскажи мне ещё о войнах Европы. Какие хитрости знают их полководцы?

И Алексей начал рассказывать — о падении Константинополя и осадах французских замков. Хан слушал внимательно, Карачи не пропускал ни слова.