Военный инженер Ермака. Книга 4

Глава 24

…Весна была ранней. Снег давно сошёл с полей и холмов вокруг Кашлыка, обнажив потемневшую от влаги землю. Дороги подсохли, превратившись из непроходимой весенней грязи в пыльные тракты. Трава уже поднялась, окрасив степные просторы в свежий зелёный цвет, а на деревьях распустились молодые листья. Именно в это время года, когда природа окончательно пробудилась от зимнего сна, на горизонте показались первые всадники.

Передовые отряды разведчиков появились словно тени на утреннем горизонте. Мы были заранее предупреждены об их подходе, и я стоял на стене Кашлыка и наблюдал в подзорную трубу.

Сначала это были лишь едва различимые точки, двигавшиеся по гребню дальнего холма. Конные татары осторожно спускались по склонам, изучая местность вокруг города. Их кони, привычные к долгим переходам, фыркали и били копытами, поднимая небольшие облачка пыли. Вскоре количество всадников увеличилось до десятков и сотен. Над степью поднялось огромное пылевое облако, которое медленно приближалось к Кашлыку, застилая собой половину неба. Ветер доносил отдалённый гул — смесь топота тысяч копыт, скрипа колёс, людского гомона и ржания лошадей.

Когда основные силы приблизились достаточно, чтобы можно было различить отдельные части войска, картина предстала во всём своём устрашающем величии. Длинная колонна растянулась на несколько вёрст, извиваясь подобно огромному змею по степной дороге. Впереди двигалась лёгкая конница — татарские всадники в кожаных доспехах, вооружённые луками и саблями. За ними следовали отряды тяжёлой кавалерии. Пешее войско шло плотными рядами. Позади тянулись бесконечные обозы — сотни телег и повозок, гружённых провиантом, оружием, вещами.

Численность войска поражала воображение. Около десяти тысяч человек — целое море людей, лошадей и повозок — неумолимо приближалось к стенам города. Воины шли отряд за отрядом, знамёна развевались на ветру, оружие блестело под весенним солнцем.

Когда войско подошло достаточно близко к городу, началась настоящая демонстрация силы. Загремели барабаны — сначала один, потом десятки, сотни. Их ритмичный бой разносился над степью, отражаясь от городских стен. Заревели боевые трубы, их пронзительный звук резал воздух. Подняли высоко вверх ханские штандарты — шёлковые полотнища с вышитыми золотом символами власти развевались на длинных древках. Знаменосцы гордо несли их впереди отрядов. Это был не просто военный марш — это был спектакль, призванный показать всю мощь ханского войска, продемонстрировать, что сам правитель Сибирского ханства прибыл со своей армией.

Кучум, восседавший на черном коне в окружении своей гвардии, мрачно смотрел вперед. Затем хан поднял руку, и войско начало останавливаться. Место для лагеря было выбрано достаточно близко, но вне досягаемости городских пушек. Справа и слева от выбранного места темнели леса. Пространство между лесными массивами представляло собой хорошую площадку для размещения огромного войска.

Разбивка лагеря происходила спокойно, без суеты. Военачальники отводили свои отряды на заранее определённые места. Первым делом выставили сторожевые посты по всему периметру будущего лагеря. Дозорные заняли позиции в лесу и близ Кашлыка, конные разъезды начали патрулирование окрестностей. Никто не должен был приблизиться к стану незамеченным.

В центре лагеря начали устанавливать ханский шатёр — огромное сооружение из плотной ткани, способное вместить несколько десятков человек. Слуги разворачивали тяжёлое полотнище, вбивали в землю массивные колья, натягивали канаты. Над входом водрузили ханские знамёна — символ присутствия самого правителя. Внутри расстелили ковры, установили низкие столики, разложили подушки для сидения. Это был не просто военный шатёр — это был передвижной дворец, откуда Кучум будет руководить осадой.

Вокруг ханского шатра начали вырастать жилища знати. Богатые мурзы и беки привезли с собой собственные шатры, пусть и меньшие по размеру, но также богато украшенные. Их слуги суетились, устанавливая жилища своих господ, раскладывая ковры, развешивая знамена. Отдельным кварталом расположились круглые юрты — традиционные жилища степняков, покрытые войлоком. Они стояли правильными рядами, образуя улицы импровизированного военного города.

Простые воины обустраивались кто как мог. Те, кто побогаче, ставили небольшие палатки из грубой ткани или кожи. Другие натягивали простые навесы между вбитыми в землю кольями, создавая хотя бы минимальную защиту от непогоды. Многие сооружали примитивные шалаши из веток и травы, используя подручные материалы. Целые отряды размещались под открытым небом, расстелив на земле войлочные кошмы.

Повсюду закипела работа. Воины рыли ямы для костров, обкладывая их камнями. Устанавливали большие котлы для приготовления пищи — в каждом таком котле можно было сварить еду на целый десяток человек. Конюхи отводили лошадей на конюшни — огороженные верёвками участки, где животные могли отдохнуть после долгого перехода. Тысячи коней стояли на привязи, жуя овёс и сено, привезённые в обозах.

Обозы с провиантом расположились отдельным табором в тыловой части лагеря. Сотни телег и повозок выстроились правильными рядами.

Лагерь наполнился тысячами звуков. Слышался стук молотков — кузнецы устанавливали походные горны, готовясь к ремонту оружия и подковке лошадей. Раздавались команды офицеров, распределявших людей по местам. Гремела татарская речь вперемешку с языками других народов, входивших в ханское войско — башкир, ногайцев, бухарцев. Ржали кони, блеяли овцы, приведённые на убой. Звенело оружие — воины проверяли остроту сабель, натягивали тетивы луков.

К полудню лагерь уже представлял собой целый город под открытым небом. Дымы от сотен костров поднимались к небу, сливаясь в одно серое облако. По «улицам» между шатрами и палатками сновали татары. Одни несли дрова для костров, другие — воду из ближайшего ручья. Группы людей сидели вокруг огня, готовя нехитрую походную еду — варили кашу, жарили мясо, пекли лепёшки на раскалённых камнях. Офицеры обходили свои подразделения, проверяя готовность людей и оружия.

День клонился к вечеру. Солнце медленно опускалось к западному горизонту, окрашивая небо в багровые тона. Тени от шатров и палаток становились длиннее. В лагере начали разжигать вечерние костры — не только для приготовления ужина, но и для тепла и света. Весенние ночи были ещё прохладными, и огонь согревал уставших воинов.

Муэдзины призвали правоверных к вечерней молитве. Тысячи мусульманских воинов расстелили молитвенные коврики и обратились лицом к Мекке. Их молитва слилась в единый гул, разносившийся над лагерем. Те, кто исповедовал другие веры — язычники из степных племён — совершали свои обряды, обращаясь к духам предков и божествам войны.

С наступлением темноты лагерь преобразился. Если днём он казался хаотичным скоплением людей и повозок, то ночью превратился в завораживающее зрелище. Тысячи костров мерцали в темноте, растянувшись на огромном пространстве перед городом. Их отблески играли на металле оружия и доспехов, освещали лица воинов, сидевших у огня. Дым от костров поднимался к небу.

Из Кашлыка открывался поистине устрашающий вид. Огромное море огней раскинулось перед городскими стенами, насколько хватало глаз. Костры горели не хаотично — они были расположены правильными рядами, обозначая кварталы военного лагеря. Самые яркие горели в центре, где располагался ханский шатёр. Вокруг него концентрическими кругами расходились огни знати и гвардии. Дальше, словно созвездия на земле, мерцали костры простых воинов.

Ночные звуки лагеря доносились до города. Слышались песни — воины пели старые военные песни, рассказывавшие о славных победах прошлого. Звучала музыка — кто-то играл на дудке, кто-то на бубне. Изредка раздавался громкий смех или крик. Ржание лошадей и лай собак смешивались с человеческими голосами. Часовые перекликались, передавая друг другу сигналы. Всё это сливалось в единый гул военного лагеря — гул, который не затихал даже глубокой ночью.

Патрули регулярно обходили периметр лагеря. Конные дозоры кружили в темноте, высматривая возможных лазутчиков. У каждого костра дежурили часовые, готовые поднять тревогу при малейшей опасности. Никто не должен был застать войско врасплох.

Огни в лагере постепенно гасли. Воины заворачивались в одеяла и засыпали прямо у костров, подложив под голову сёдла. В шатрах и юртах укладывались спать командиры и знать. Только часовые продолжали бодрствовать, вглядываясь в темноту. Огромное войско погружалось в сон, готовясь к предстоящим испытаниям.

…Я стоял на деревянной стене Кашлыка, сжимая в руках одну из подзорных труб, что успел смастерить за последние недели. Холодный сибирский ветер пробирался под кафтан, заставляя поежиться. Рядом со мной Ермак молча разглядывал приближающееся войско через такую же трубу. Его лицо оставалось непроницаемым, но я видел, как напряглись мышцы на его скулах.

— Матвей, глянь-ка сюда, — атаман протянул трубу Мещеряку. — Что скажешь?

Матвей долго всматривался в даль, потом медленно опустил трубу и покачал головой:

— Много их, Тимофеич. Как саранчи. Тысячи и тысячи.

Я перевел взгляд на равнину перед городом. Даже без подзорной трубы было видно, как земля словно почернела от множества всадников. Татарское войско растекалось по степи, занимая позиции. Солнце отражалось от оружия, создавая впечатление, будто к нам приближается сверкающее море.

Савва Болдырев стоявший слева от меня, сплюнул через стену:

— Ну что, братцы, справимся? В прошлый раз ведь справились. А их тогда тоже немало было.

— То в прошлый раз, — отозвался Прохор Лиходеев. Он прищурился, разглядывая вражеский стан. — Боюсь, в этот раз они поумнее себя поведут.

Матвей Мещеряк вздохнул.

— Не каркай. Кучум, хоть и хан, а все одно татарин. Горячая у них кровь, долго хитрить не станут.

Вокруг нас на стенах толпились другие казаки. Я замечал страх в глазах молодых. Ветераны держались увереннее, но и они то и дело крестились, глядя на татарское море.

— Гляди-ка, вон и сам Кучум, — Прохор указал на группу всадников в богатых одеждах, остановившихся на пригорке. — В красном халате, на черном коне.

Я навел трубу. Действительно, пожилой человек в ярком халате, окруженный воинами в блестящих доспехах, осматривал наши укрепления. Даже на расстоянии чувствовалось его спокойствие и уверенность.

— Сволочь старая, — процедил сквозь зубы Иван Кольцо. — Небось думает, что на этот раз точно нас передавит.

Рядом с нами на стену поднялась группа местных жителей — тех из татар и остяков, что остались в городе после нашего захвата. Они с ужасом смотрели на приближающееся войско. Одна женщина тихо заплакала, прижимая к себе ребенка.

— Эй, баба, чего ревешь? — окликнул ее один из казаков. — Все будет хорошо.

Но я понимал ее страх. Если Кучум возьмет город обратно, участь тех, кто остался под властью казаков, будет незавидной.

Солнце медленно клонилось к закату, окрашивая степь в багровые тона. Татары продолжали обустраивать лагерь. Некоторые воины подъезжали ближе к стенам, но не настолько, чтобы мы могли выстрелить. Они что-то кричали на своем языке, размахивали саблями.

— Дразнят, — пояснил Прохор. — Хотят, чтобы мы порох зря тратили.

— Не дождутся, — Ермак повернулся к собравшимся. — Слушай мою команду! Без приказа не стрелять! Порох беречь!

Время тянулось медленно. Казаки переминались с ноги на ногу, поправляли оружие, перешептывались. Кто-то достал кусок хлеба и принялся жевать. Другой точил саблю, хотя она и так блестела.

— Может, ночью ударят? — спросил молодой казак, стоявший рядом.

— Вряд ли, — ответил я. — В темноте им труднее будет. Скорее всего, дождутся утра. Но готовыми быть надо.

Старый казак Семен, участвовавший еще в походах на Волге, мрачно усмехнулся:

— Дорого продадим свои жизни, коли что. Не первый раз помирать собираемся. Но вот удастся ли отбиться… — он покачал головой. — Больно уж много их, прости Господи.

— Цыц, Семен! — одернул его Матвей. — Не к ночи будет такие речи. С нами Бог и правда. А у них что? Только числом берут.

Но я видел, что сомнения грызут не только Семена. Даже бывалые воины с тревогой поглядывали на вражеский стан, где все прибывали и прибывали новые отряды.

Темнота наступала быстро. Внизу, в татарском лагере, запылали сотни костров, образуя огненное полукольцо вокруг города. Жуткое и завораживающее зрелище.

— Красиво, зараза, — проворчал Иван Кольцо. — Как в преисподней.

Ермак долго молчал, глядя на вражеские огни. Потом резко повернулся:

— Все! Хватит без толку пялиться! — его голос разнесся по стене. — Нечего тут стоять. Высыпайтесь, завтра будет битва. Ночью, скорее всего, не нападут. Но быть готовыми надо. Колокол ударит, люди прокричат — сразу с оружием на стену!

Он обвел взглядом собравшихся:

— Лука, расставь усиленные караулы на каждую сторону. Остальные — по домам и в казармы. И чтоб выспались! Утром понадобятся силы.

Казаки нехотя начали спускаться со стен. Многие оборачивались, бросая последние взгляды на вражеский лагерь.

Он кивнул и пошел вниз. Матвей и Савва последовали за ним, о чем-то тихо переговариваясь.

Я еще раз посмотрел через подзорную трубу на татарский лагерь. Там кипела жизнь — воины ужинали у костров, чистили оружие, молились. Где-то играла дудка, и ее заунывная мелодия долетала до наших стен.

У нас все было в порядке, мы всю зиму готовились к приходу врагов, но тревога не отпускала. Я прекрасно понимал — завтра решится наша судьба. Либо мы отобьемся и удержим Кашлык, либо…

Об альтернативе думать не хотелось.