Африканский рубеж 9

Глава 2

Вертолёт не сразу начал меня слушаться. Колебания и броски ещё пару секунд продолжились. Всё трясётся, но по приборам «проблемный» двигатель просматривается сразу.

— Левый… левый, — произнёс я.

Гора уже прямо перед нами. Можно разглядеть камни, тёмный излом расщелины и тень вертолёта, нависающего над скалой. Вижу всё так близко, что кажется, если протянуть руку, то коснусь шероховатости. Виски пульсируют в такт с сигналом опасной высоты.

— Вы… во… дим! — громко произнёс я, выравнивая вертолёт.

Стрелка указателя оборотов левого двигателя ходит из стороны в сторону.

Ми-24, «задыхаясь и хрипя», начал вылезать из сложившейся сложной ситуации. Скалы остались под брюхом вертолёта. Буквально в нескольких метрах под фюзеляжем.

Несанкционированный пуск второй ракеты принёс нам большую проблему.

— 902-й, левый на малом газу, — произнёс я в эфир, опустив рычаг управления двигателем.

— Понял вас, 902-й. Выход из атаки. Возврат на аэродром, — ответил авианаводчик.

На одном двигателе атаковать оставшиеся позиции духов не было смысла.

В зеркалах заднего вида заметен большой взрыв. Каменные «козырьки» сложились, как карточный дом. Я успел увидеть, как внизу всё заполонило пылью, чёрным дымом и языками пламени.

— Хорошо попали! — громко отозвался Торос, продолжая выводить на боевой курс остальные вертолёты.

В горле по-прежнему сухо. Я сглатываю и чувствую только вкус пыли и железа. Вспотел так, что форма прилипла к спине. Поймать помпаж двигателя в момент пуска не самая приятная ситуация.

Вертолёт уже летел ровно и без снижения. Скорость на приборе 150 км/ч, а с правого борта уже подлетал к нам ведомый.

— Саныч, это трындец! Ты это видел? Две ракеты разом ушли. Хренова математика этих конструкторов! Проверили они всё, — возмущался по внутренней связи Кеша.

Но оказалось, что Петров всё выдал в эфир. Весь Афганистан слышал, как мы отстрелялись.

— Кто там весь эфир забил⁈ Прекратить! — ворвался в радиообмен кто-то из начальства, кружащийся над районом боевых действий на борту Ан-26.

Лучше бы послушал, что у нас с двигателем.

— Так, 902-й, что у вас? Отказ правильно определили? — спросил появившийся в эфире собеседник.

Это был командир полка в Джелалабаде. Сегодня он руководил операцией на нашем направлении. До недавнего времени его и слышно не было.

Вопрос о правильности определения отказа не самый корректный. По всем признакам был помпаж, но достоверно можно определить только на земле.

— Помпаж левого. Перевёл двигатель на малый газ.

Тут в эфире возникла тишина. Все ждали какой-то ответ от руководителя операции. Но он переключился на контроль результатов ударов. Всё время торопил с докладами.

— 2-й, борт норма? — запросил меня ведомый, который вышел следом из атаки.

— Да. Левый двигатель на малом газу.

— Тоже видел, что две сошли. 902-й, вам парой на точку. Попали на «отлично», — дал мне команду авианаводчик.

— Понял. Спасибо за работу, — поблагодарил я в эфир и занял курс на Джелалабад.

Ещё раз проконтролировал, что шасси у меня вышли. Если «встанет» правый двигатель, придётся сразу садиться.

Ведомый пристроился ко мне справа настолько, насколько это было возможно.

— 3-й, не стоит прижиматься. Осталось немного, дотянем, — сказал я в эфир, понимая, что ведомый прикрывает мой единственный исправный двигатель.

— Как говорится, своих не бросаем, 2-й, — произнёс он в эфир.

— Спасибо, друг! — поблагодарил я, продолжая удерживать вертолёт на расчётном курсе в направлении Джелалабада.

На подлёте к аэродрому руководитель полётами уточнил характер отказа и вызвал аварийные средства. В эфир даже вышел комэска.

— 902-й, ответь 901-му, — запросил подполковник Свиридов, командир нашей отдельной эскадрильи.

— Ответил. Спокойно летим. Левый на малом газу, — доложил я.

Только произвёл этот доклад, как нос вертолёта вновь начало водить. Температура в левом двигателе начала «гулять», так что пришлось его окончательно выключить.

— Левый выключил, — произнёс я в эфир, закрывая стоп-кран двигателя.

— Понял. Шасси выпустил? — спросил Свиридов.

— Точно так, — спокойно ответил я.

Приземлившись на полосу, мы аккуратно срулили на рулёжку, где нас уже ожидал техсостав чуть ли не всей эскадрильи. А ещё целых две пожарные машины и одна КПМка — комбинированная поливомоечная машина на базе автомобиля ЗиЛ-130.

— Омар, 902-му, выключаюсь. Спасибо за руководство, — поблагодарил я руководителя полётами.

— Отдыхайте.

Я выключил правый двигатель, дождался, когда несущий винт начнёт замедляться, и только тогда позволил себе снять перчатки. Ладони взмокли настолько, что кожа скукожилась, как после горячей ванны. Ощущение, что я держал в руках не ручку управления, а раскалённое железо.

Я вылез из кабины и снял шлем. К вертолёту уже подъехала спецтехника. Пожарные стояли рядом, тревожно посматривая на Ми-24. Будто он может в любую секунду вспыхнуть. КПМка тоже здесь, у которой с крана продолжала капать вода. И вокруг пахнет гарью и керосином.

Я вытер лицо рукавом. В горле сильно пересохло. Как будто внутри пыль от ветров «афганцев».

К вертолёту подбежали техники. Уже нет никого с голым торсом. Все взмокшие и в замасленных комбинезонах. Только я открыл дверь кабины, как рядом уже оказался бортовой техник Серёга.

— Саныч! Дорогой вы наш…

— Ну не переоценивай меня, Серый. Всё нормально. Экипаж жив — полёт удался. Кстати, где наш инженер по вооружению? — спросил я, слезая на бетонку аэродрома.

Сняв шлем, я моментально почувствовал, как солнце стало припекать мне волосы и затылок.

— Товарищ майор… — подошёл ко мне «вооруженец», вытягиваясь в струнку.

— Без гимнастики. Можешь отметить, что парный пуск… выполнили, — выдохнул я, осматривая пусковой контейнер. — Но есть нюанс. Пока больше эту «шайтан-ракету» пускать не будем.

Инженер кивнул и собрался уже идти работать, но я его остановил.

— А вот тумблер переключения борта сейчас кому-то затолкаю! — сказал я, и тут на горизонте появился инженер с Владимирска.

К его чести, отмазываться он не стал. Сразу сказал, что… бывает!

— Чьи были слова, что всё проверили⁈ Век воли не видать! — ворвался в нашу дискуссию Кеша, но я сразу его успокоил.

— Иннокентий, спокойно. Тут ничего не поделаешь. Но проверьте всё заново, товарищи, — дал я команду инженерам.

Мы же с Кешей начали собираться в здание командно-диспетчерского пункта. Именно там у нашей эскадрильи, в нескольких небольших помещениях был так называемый штаб вместе с местным 727-м вертолётным полком.

Только мы отошли от вертолёта, как Кеша обратил моё внимание на взлётно-посадочную полосу. А именно боковые полосы безопасности,

— Саныч, погляди на эту «стоянку». Как они технику понаставили! — сказал Кеша, кивнув в сторону бетонки.

Я посмотрел — и едва не выругался. Вдоль самой ВПП стояли Ми-8 и Ми-24 местного полка. Я знал, что в Джелалабаде была проблема со стоянками. Но не думал, что всё так плохо. Машины занимали каждый свободный метр, словно аэродром был сельской ярмаркой, а не действующей авиационной базой.

Так близко к полосе ставить технику нельзя.

— И ничего ведь не смущает, — сказал я вслух.

— Кто-то сядет, съедет с полосы и тогда всё. Пороховая бочка замедленного действия, — добавил Кеша.

В это время как раз выполнил посадку и Ан-26РТ. Тот самый, на борту которого летал сейчас командир 727-го полка. Человек он своеобразный, но поговорить с ним нужно.

По пути мы поговорили с экипажем нашего ведомого, а затем дождались других лётчиков, выполнявших с нами удар по душманам в районе кишлака Дуав.

Через пятнадцать минут я уже сидел на диване у комэска Свиридова. В кабинете командира эскадрильи было не менее душно, чем на улице. Ревущий кондиционер БК-1500 совсем не справлялся с жарой. Холодильник «Минск» рычал и периодически вздрагивал.

— Значит, помпаааж! — громко сказал Свиридов, хлопнув по холодильнику, чтобы тот перестал рычать.

Комэска расхаживал по кабинету, раздумывая о сегодняшнем боевом вылете.

— Да. Тумблер переключения борта не сработал. В итоге ушло две ракеты одновременно, но попали куда надо, — ответил я, снимая с себя разгрузку с магазинами к АКС-74У и другим снаряжением.

Кеша буквально погибал от жары и держал у головы бутылку с холодной водой.

— Голову застудишь, Петров, — сделал ему замечание Свиридов.

Иннокентию бы убрать бутылку с ледяной водой, но он решил сумничать.

— Только наличие не дюжего ума позволяет безболезненно создавать себе любимому головную боль, — ответил Кеша.

Свиридов раскрыл глаза от удивления и вопросительно посмотрел на меня.

— Командир, не обращайте внимание. Он перегрелся, — ответил я.

— Оно и видно. Что дальше, Саш? На сегодня всё закончили?

— Да. Вообще, мы весь план выполнили, который нам давали на две недели. Потом ещё на две недели. А потом…

— Ну ладно тебе, Саныч, — сказал Свиридов и подошёл ко мне ближе. — Думаю, что через пару недель наша группа отправится домой.

Как-то уж странно и таинственно смотрит на меня комэска. Будто что-то скрывает и не хочет при Кеше говорить. Сам Петров тоже напрягся, пытаясь не упустить ни единого слова.

— Командир, что случилось? Как-то вы загадочно улыбнулись.

— Естественно. Я тебе только одно скажу…

Однако Свиридов договорить не успел. В кабинет ворвался человек в песочном комбинезоне. Бросилось в глаза, что одежда у него отглажена как на парад, а сам он старался держаться статно.

Это был командир 727-го вертолётного полка подполковник Никитин Виктор Юрьевич. Он был высокого роста, волосы седые, несмотря на его молодой по военным меркам возраст. Лицо багровое то ли от злости, то ли от усталости. Самое запоминающееся в нём было это его голос.

— Вы как это объясните, товарищи исследователи⁈ — возмутился он.

Голос Виктора Юрьевича звучал словно свисток.

Свиридов переглянулся со мной, но ничего Никитину не ответил. Кеша и вовсе охнул от наслаждения после глотков воды.

— Вы про что?

— Опять отказ и помпаж. Без неисправностей можете работать? — продолжил возмущаться Никитин.

Комэска предложил мне ответить на этот вопрос.

— Нет, не можем, — спокойно сказал я.

— Вышли из атаки. За вас всю работу сделали две замыкающие пары. Что это за исследование такое⁈ — нагнетал обстановку Никитин.

В разговоре с людьми, подобным Виктору Юрьевичу, я предпочитаю разговаривать «молча».

Это когда смотришь на него и он сразу понимает, куда ему идти.

— У вас, что ни вылет, то ЧП!

Ну надоел! Вроде не совсем молодой, но возраст для командира полка у Никитина маловат. Чего он лезет к нам⁈

— Виктор Юрьевич, в чём проблема? У майора Клюковкина случилась, так сказать, нештатная ситуация. И такое случается часто. Для этого мы здесь и работаем.

— Вот и работайте! Только не надо сюда привлекать разного рода комиссии. К нам завтра прилетит заместитель командующего. Сказали, что вы его интересуете больше нас. Но ведь он точно пойдёт по объектам…

Ну тут и началось стандартное нытьё про то, что все вокруг козлы, а Никитин — Д'Артаньян. Думаю, что стоит ему и про вертолёты у полосы сказать.

— Товарищ подполковник, вы же видели, как у вас выставлены вертолёты? Я бы советовал их убрать от полосы дальше.

— Майор! Хватит шуму! Мы знаем, как вертолёты ставить. Занимайся своим делом.

Я шагнул ближе.

— Товарищ подполковник, вы вдумайтесь. Полоса загружена. Один самолёт сядет с перелётом. И есть вероятность, что несколько вертолётов зацепит. А там повреждения будут серьёзные.

Комэска Свиридов кивал вслед за мной, давая понять, что в моих словах больше истины.

— Это моё решение. Не ваше. И не лезьте к нам, — фыркнул Никитин.

Командир полка ещё постоял в кабинете, пытаясь как-то переубедить нас с помощью «наездов». Но не получилось.

Так он и покинул кабинет с недовольным лицом. Только Никитин вышел, как умную мысль произнёс Кеша.

— Это, а кто это был, напомните? — спросил Кеша, чем вызывал у меня смех.

Да и у Свиридова тоже. Что-то мне комэска не договорил перед приходом Никитина.

— Так что вы мне сказать хотели, командир? — напомнил я.

Свиридов в это время раскрывал пачку печенья «Альберт».

— Хотел-хотел… точно!

Свиридов подошёл ко мне и пожал руку.

— Александр, пора тебе «дырочку» готовить под звезду. В 40-й армии дали добро на представление тебя к званию Героя Советского Союза.