Африканский рубеж 9

Глава 5

От слов Хорькова на следующий же день все перешли к делу. И вот уже неделю, как испытательная и исследовательская работа была поставлена на паузу. Начались ранние подъёмы, вылеты на рассвете, пока температура ещё только пересекала рубеж в 30° и возвращение на аэродром к ночи. А утром всё заново.

С Кешей мы летали на Ми-8, доставляя грузы на заставы и посты. Пару раз слетали и в сторону Ассадабада. Ничего необычного и никаких проблем в полётах не было.

Товарищ подполковник Никитин так и не вернулся из Кабула. Что там с ним делали, мне неизвестно. Пока за него обязанности исполняет его зам.

Очередное утро началось с короткой постановки задач и доведения особенностей на сегодняшние вылеты. Как и вчера, и каждый день набор этих самых особенностей был стандартный — высокие температуры, сложный рельеф местности, возможное противодействие с земли.

Свиридов заканчивал как раз зачитывать постановку задачи, когда Кешу в очередной раз чуть не «вырубило» над планшетом.

— Братишка, не спать, — толкнул я его в плечо.

— Я просто медленно моргаю, Сан Саныч. Неделю уже работаем без вынимачки. Раньше как-то было попроще, — широко зевнул Иннокентий на моменте, когда Свиридов доводил меры безопасности.

— Ну и трава была зеленее, и солнце ярче, — добавил я.

Пока комэска зачитывал текст постановки, я проверил записи в наколенном планшете. Записал частоты, на которых работали связисты на постах и заставах, а также их позывные.

— Саныч, а мы летали с тобой в район отметки 2700. Кишлаки Баргор и Серай, — сказал Кеша, указывая на карту.

Как раз именно туда мы сегодня и полетим парой Ми-8 для выгрузки продуктов и воды.

— Да. Река там горная. Домов несколько, а кишлаков аж целых два, — ответил я.

Свиридов уже заканчивал постановку и поднял голову, оторвавшись от текста.

— Есть те, кто по каким-либо причинам не готов выполнять боевую задачу? — задал комэска риторический вопрос.

За две своих жизни я не слышал, чтобы кто-то после этого вопроса встал и ответил на него утвердительно.

— По вертолётам! — скомандовал Свиридов, и все поднялись со своих мест.

Мы шли к вертолётам, пока ещё стоявшим на залитой солнцем полосе. Воздух был густым от жары. Рядом с нашим Ми-8 стояла «шишига», которую разгружали несколько солдат. Грузовая кабина вертолёта была уже достаточно заполнена коробками, мешками и несколькими РДВ-100 — специальных резервуаров для воды.

— Сан Саныч, ну много. Не заберёмся на 2700, — сказал подошедший ко мне бортовой техник, указывая на несколько коробок, которые ещё не загрузили.

— Нормально, Коль. Возьмём, — ответил я бортачу и начал осматривать вертолёт.

Фюзеляж Ми-8 был на редкость целым. Будто бы и не был никогда в трудных ситуациях в Афганистане. Ни одной заплатки или дырки я не обнаружил. Блистеры и вовсе были настолько чистыми, что блестели в утренних лучах.

— Там не так просто зайти, Саныч, — подошёл ко мне командир моего ведомого экипажа Витя Полевой, протягивая карту.

— Что тебя смущает? — спросил я.

— Этот участок от Джелалабада до Асадабада, был особенно сложным. Все площадки высоко в горах и слишком маленькие. Садиться будем…

— По одному. Всё верно. Сначала захожу я, замеряю ветер и быстро выгружаюсь. Ты пока внизу виражи выполняешь. Вроде бы всегда так делали, — ответил я.

— Да, но именно на этом посту не садился ещё, — ответил Витя.

— Всё хорошо будет. Я зайду и особенности тебе подскажу потом.

Витя отошёл на пару шагов, а потом повернулся ко мне.

— Саныч, давно хотел спросить. Комбез что на тебе, ты в Сирии купил? — потрогал он мой комбинезон.

— Не то чтобы купил. Лежали с Кешей в госпитале и нам их дали. Не голыми же нам ходить, — улыбнулся я.

— Материал интересный, — сказал Витя.

— Номэкс. Вроде как, негорючий. Ну и вообще качество неплохое.

Полевой кивнул и ушёл на свой вертолёт.

Я зашёл на борт и сразу свернул в кабину экипажа. Кеша плюхнулся рядом и начал поправлять свой «лифчик». Причём делал он это как-то уж слишком долго. То лямки затянет, то карманы поправит.

— Ты чего? — спросил я у Иннокентия.

— Неудобный «лифчик» стал. Я ж похудел…

— Да ну! Серьёзно⁈ — удивился я.

— А что не видно⁈ — повернулся ко мне Кеша.

Я попытался присмотреться к широкой моське Кеши. Как ни старался, а заметных изменений не увидел. Вроде и расстраивать не хочется, но и врать нельзя. Друг же!

— Видно, что ты худеешь, — расплывчато ответил я.

— Да. И кстати, я теперь после шести не ем.

Эту фразу услышал наш бортовой техник Николай.

— Ты же вчера в восемь вечера макароны варил⁈

— Ну так это в восемь. В шесть ведь не ел.

Мда, такими темпами похудеет Кеша не скоро.

Машина АПА рядом задымила выхлопными газами. Бортач начал щёлкать тумблера и приготовился к запуску вспомогательной силовой установки.

— Омар, доброе утро от экипажа. Паре 902-го запуск, — запросил я.

— Добрейшего утра! Запускайтесь, — дал разрешение руководитель полётами.

Через некоторое время запустили двигатели, а винты раскрутились до нужных оборотов.

Коля вышел из вертолёта, чтобы осмотреть его после запуска. Иннокентий же водил пальцем по карте и что-то отмечал себе в наколенном планшете. Он посмотрел на меня, вытирая капли пота с носа. Я молча кивнул, чтобы он не отвлекался.

Бортовой техник вернулся в кабину, и мы начали выруливать на полосу. Через минуту заняли исполнительный.

— Омар, паре 902-го, взлёт, — доложил я.

Разрешение было получено сразу. Выполнив разбег, мы мягко оторвались от бетонной поверхности. Солнце уже припекало, но в воздухе чувствовалась прохлада гор. Начинался новый день, полный новых вылетов, новых рисков и новой, тихой, но такой важной работы.

Высоту набирали постепенно, следуя курсом вдоль реки Кунар среди склонов горного хребта.

— 910-й. Ориентир — населённый пункт Чаукаи. В его районе и будешь в вираже стоять, — сообщил я ведомому.

— Понял вас, — ответил Витя Полевой, пока мы начинали карабкаться вверх.

Проходим южнее Пои-Калай. Впереди горная стена предгорья Гиндукуша и начало долины реки Кунар. Раньше здесь было много духов. За каждым камнем мог сидеть местный дехканин с винтовкой Ли Энфилд или за ДШК. А со стороны Пакистана постоянно шли караваны с оружием. Сейчас не так.

— Такое ощущение, что тут так было всегда, — произнёс Кеша, прислонив голову в шлеме к блистеру.

Под нами мелькал знакомый пейзаж Афганистана. Хорошо просматривались как невысокие сопки и горные вершины. Изредка попадались кишлаки, где дома разделялись высокими дувалами. Можно разглядеть редкие фигуры людей, занимающихся своими делами.

Многие по привычке ещё продолжают прятаться, услышав гул от двигателей вертолёта.

Продолжаем набор высоты. Скорость падает, а двигатели работают на пределе.

— Высота 2000, — доложил Кеша, пока я высматривал наше место назначения.

— Тяжело идём. Тут и площадки не найти, — сказал бортач Коля, проверяя топливомер.

Я смахнул с подбородка капли пота и продолжил лететь с расчётным курсом. По расчётам Кеши скоро появится впереди та самая отметка 2700 и кишлаки Баргор и Серай. На склонах попадаются трава и отдельные деревья, которые непонятно как смогли выжить среди этой суровой природы.

— Наша застава должна быть там, на гребне, — произнёс Кеша и тут же показал влево.

Я отклонил ручку управления в сторону ложбины, за которой и должна быть нужная нам застава.

— Фиалка, Фиалка, ответь 902-му! — запросил я связиста, который был на нужном нам посту.

Я ещё пару раз запросил, но в ответ тишина.

А склоны гор продолжают сужаться, образуя ложбину. Вертолёт начинает вести себя уже не совсем уверенно. Хоть и бросает из стороны в сторону, но продолжает лететь вперёд.

— Ответил, 902. Мы вас ждём. Выдвигаемся к площадке, — прозвучал в наушниках запыхавшийся голос.

— Вас понял. Готовьтесь к разгрузке. Мы двумя единицами, — ответил я.

Я повернул голову и слегка поднял её вверх. Там и увидел наш пункт назначения. На вершину скалы был вынесен наблюдательный пост. Чуть ниже оборудованы укрытия, казарма и небольшой склад, накрытый маскировочной сетью. Также я заметил несколько блиндажей и советский флаг, который развевался на ветру.

— Площадку наблюдаю. 910-й, вставай в вираж. Я на посадку, — дал я команду Полевому.

Мы начали манёвр. Заход на площадку ограниченных размеров в горах — это всегда отдельная песня. Ветер, потоки воздуха, меняющийся рельеф — всё это нужно учитывать.

— Вижу, Сан Саныч! Нас ждут, — громко сказал Кеша по внутренней связи Кеша.

На площадке уже стояли несколько солдат, готовых принять груз. Они махали нам руками. Для них мы были вестниками жизни, приносящими самое необходимое.

— Если всё так и пойдёт, то минут через сорок вернёмся на «точку». А там обед «сонтренаж», — радовался Иннокентий.

— Будем стараться. А вот и площадка, — сказал я, указывая на ровное каменистое место прямо рядом с небольшим складом под масксетью.

Только вот промахиваться и катиться назад нельзя. Площадка на самом краю перед обрывом.

Ветер достаточно сильный, вертолёт бросает из стороны в сторону. Направление воздушного потока может постоянно меняться.

— Высота 20 относительно площадки, — пересчитал Кеша показания высотомера.

Я начал выдерживать высоту, продолжая медленно подходить к площадке. Плавно, метр за метром, мы приближались к небольшой, еле заметному плато. Рядом с площадкой была воткнута в землю большая палка с цветной тряпкой. По ней якобы можно было и направление ветра определить.

— Скорость 50, — доложил Кеша.

До площадки остаётся несколько сотен метров. Продолжаем снижаться. Я чуть сильнее отклонил правую педаль, но вовремя поправился.

Вентилятор обдувал лицо, но я всё равно вспотел. Чувствую, как капля пота сбегает по спине. Но пока всё внимание на площадку и работу органов управления.

— Подходим к обрыву, — подсказал Кеша.

Бортач Коля встал и нагнулся через центральный пульт, чтобы смотреть на поверхность.

Вертолёт всё ниже, в сторону летят камни, пыль и редкие травинки, которые растут на такой высоте. Ещё немного, и носовая часть вертолёта пройдёт срез площадки. Уже никуда не денемся.

Всё внимание на площадку…

«Слева!» — прозвучало у меня в голове. Что это было мне непонятно, но я повиновался этому голосу.

Бросил взгляд влево, откуда к нам уже устремилась серая точка, отбрасывая серый дым.

Всё, что я успел сделать, это отвернуть вертолёт в сторону. Рука машинально дёрнула вертолёт влево, чтобы уйти вниз, в ущелье.

И тут мощный удар справа в районе редуктора. Началась стрельба. Вертолёт затрясло, будто по нему ударили гигантской кувалдой.

— Саныч, обстрел! — расслышал я сквозь шум и сирену голос командира второго экипажа.

Вертолёт валится набок. Ощущение, что планета сама начала крутиться. Где-то за спиной такой звук, будто тросы рулевого управления рвутся, подобно гитарным струнам.

— 902-й, подбит! Подбит! — крикнул я в эфир, но это было последним сообщением.

В кабине появляется запах гари, и её застилает дым.

— Обороты… обороты упали, — проговаривал я вслух.

Бросил взгляд на приборы. Стрелки оборотов двигателей стремились к нулю. Падают и обороты несущего винта.

— Прыжок! — скомандовал я.

Левой рукой успеваю сбросить блистер, но не так-то просто было «выйти» через него.

Вижу, как Кеша сбросил блистер и почти полностью высунулся наружу. Борта Коля прыгнул в сторону Кеши, а следом за ним в кабину ворвалось пламя.

Тут я почувствовал жжение. Жар в кабине нарастал всё быстрее. И вот уже в кабине огонь. Всё в огне!

Спину обжигают языки пламени из грузовой кабины. А высоты практически нет. Сквозь дым и огонь вижу, на радиовысотомере цифру 30 метров, а что за остеклением кабины разглядеть невозможно.

Только садиться, чтобы можно было экипажу прыгнуть. Но как, если почти ничего не видно.

Пытаюсь сбалансировать вертолёт, но он вибрирует. Температура растёт, и ладони обжигает языками пламени.

РИта сходит с ума, а в нос продолжает бить запах гари.

Рычаг «шаг-газ» бросаю вниз до упора. Он перемещается с усилием и, как показалось, с каким-то странным скрежетом, но стрелка оборотов НВ, как бы помедлив, пошла в обратную сторону.

— 910-й, подбит! Два двигателя вста… — прозвучал в эфире доклад ведомого, но концовку он не проговорил.

Дышать уже невозможно. Руки и ноги из последних сил пытаются посадить этот горящий вертолёт. В наушниках прозвучал сигнал опасной высоты.

Невыносимый жар по всему телу. Так хочется уже просто плюхнуться на землю, чтобы закончить с этим пожаром!

Жуткий удар откуда-то снизу. Звон в ушах, и отовсюду посыпалось остекление фонаря кабины. Ещё удар, и меня начинает болтать в кабине. Всё вокруг вибрирует, мигает и горит.

А потом тишина. Будто кто-то поставил весь мир на паузу.

И вновь всё завертелось. Меня выбросило из кабины, и я летел кувыркаясь и чувствуя, как что-то внутри меня ломается, но мозг отказывался воспринимать боль.

И это всё, что я могу сейчас вспомнить, преодолевая каждый сантиметр земли.

Дышать тяжело. Губы щиплет, а кожа горит. Воздух, который сейчас обдувает лицо обжигающий. Я полз от этого смертоносного, пылающего монстра, который ещё секунду назад был моим верным товарищем.

Каждое движение — это новая волна боли, которая прокатывается по всему телу. Я не чувствовал рук, ног. Я чувствовал лишь раздирающую боль, словно каждый нерв был обнажён и тёрся о горячий песок.

Каждый вдох, как глоток раскалённого масла, которое обволакивает лёгкие изнутри. Мир сузился до этого ощущения. До пульсирующей, всепоглощающей боли. До жгучего воздуха, который я с трудом втягивал. Туман перед глазами становился всё гуще. Я не видел склона, не видел горящего вертолёта.

А потом… вспышка. Ослепительная, пронзительная. И внезапно — тишина. Такая полная, такая абсолютная, что казалось, я растворился в ней. Не было звуков, не было боли. Только пустота.

Перевернувшись на спину, я скинул с себя защитный шлем и смотрел в безмятежное небо. В это момент так жить захотелось, как никогда раньше.

— Сюда! Вот он, — услышал поблизости громкий голос.

Секунда и надо мной нависла чья-то тень. Чувствую, как незнакомец склоняется надо мной. Слышу его прерывистое дыхание и клацанье автомата.

— Подожди. Жетон сорви, — говорит кто-то другой.

Пытаюсь поднять руку, но сил нет совсем. Почувствовал, как к шее кто-то прикоснулся пальцами и вытащил у меня жетон. Слабый рывок, и верёвка порвалась. Где-то за спиной раздался звон металла, ударившегося об камень.

Тут же почувствовал, как меня подхватили подмышки и куда-то поволокли. Пытаюсь встать ногами, но они совсем ватные.