Другая жизнь. Назад в СССР-2

Глава 27

— Тебе пришёл вызов, в Японию на международную художественную выставку, — сказал куратор.

— Э-э-э… Мне? — искренне удивился я. — На какую художественную выставку?

— На международную! Я не понятно выразился, что ли⁈

Куратор был хмур и недоволен.

— Соберёшь свои работы и привезёшь в картинную галерею.

— Какие работы? — всё ещё находясь в трансе от услышанного, спросил я.

— Все, — коротко бросил «инструктор крайкома КПСС».

— Все, — это много. На автобусе я не довезу. Машина нужна.

— В основном их интересуют картинки японских детей, которые ты рисовал этим летом. В Токио с этого года открылся международный музей, где создана постоянная экспозиция русской живописи. Вот там и появились твои картинки, которые ты подарил японским детям. Хозяйка музея Йоко Накамура возжелала приобрести все твои картины из этой серии.

— Ну, этих немного, — сказал я, задумчиво почёсывая затылок. — Но я не хотел бы их продавать…

— Правильно! Надо подарить!

— С хера ли⁈ — вырвалось у меня. — Ой! Извините, товарищ капитан!

— Да ничего-ничего. Нормальная реакция советского мальчишки.

— Мне они тоже нравятся. Эти картинки. И кому они нужны в музее? Вы смеётесь, что ли?

— Это не мы смеёмся. Нам нисколечко не до смеха. Эта Йоко Накамура поставила на уши Союз Художников СССР, ищя тебя, где, естественно, и слыхом не слыхивали ни про какого Шелеста Михаила. Хорошо, что у этой Накамуры были твои точные паспортные данные. Ты это зачем японцам даже серию и номер своего паспорта дал?

— Тиэко попросила. Сказала, что для почтового перевода или посылки нужно.

— Какого почтового перевода? — нахмурился куратор. — Валютного, что ли?

— Я думал, перевод — это бандероль какая-нибудь, типа пластинки.

Куратор отмахнулся.

— Короче! Паспорт тебе готов. Вези картинки на экспертизу в галерею, и собирайся. До открытия, млять, твоей персональной выставки осталось три дня.

— Да вы охренели⁈ — выскочило у меня. — В чём я поеду? Вот так?

Я растопырил руки, как артист «Крамаров» в «Джентльменах удачи», когда ему сказали бежать в трусах и в майке по дорогам «общего пользования». На мне были надеты прошлогодние школьные брюки синего цвета, уже чуть-чуть коротковатые мне, рубашка в мелкий цветочек и длинным воротником лежащем на сером полувере. На ногах были надеты мои вечные неубиваемые «Саламандры».

Я был вызван в «Серый Дом» — управление КГБ, расположенное на Улице Двадцать Пятого Октября. «Инструктор крайкома КПСС» обитал в просторном кабинете с двумя столами на втором этаже. Поэтому я и назвал его «товарищем капитаном» и он не поправил меня, а значит, я угадал. Молод он ещё был для майора. Со званиями же всё просто: лейтенант — старший лейтенант — три года, старший лейтенант — капитан — ещё три, капитан — майор — четыре года. Тридцати лет «инструктору» ещё не было. Двадцать пять, или, от силы, двадцать семь. Значит, если старлей, значит я прибавил ему звезду, а он и не дрогнул лицом. Да — всё равно.

— Костюм прямо сегодня подберёшь, не проблема. У тебя же джинсовый костюм есть? И куртка приличная? Сапоги? Ботинки. В них и полетишь. А туфли, рубашку галстук и костюм, что сегодня выдадут, там оденешь. Его отдельно повезут.

— Где выдадут? — удивился я.

— Салон для новобрачных знаешь на «Цирке»?

Я покрутил отрицательно головой.

— Хотя, откуда тебе знать-то? — не дорос ещё до свадьбы-женитьбы… Короче, рисую.

Он нарисовал план, как найти «салон».

— Найдёшь там Марию Фёдоровну. Спросишь, тебя к ней отведут. Слушайся во всём и не спорь.

Я пожал плечами.

— Чтобы я спорил? — подумал я и спросил. — А деньги?

— Потом внесёшь.

— На долго поездка? — спросил я.

— Пока неделя. Там видно будет. Поедешь с двумя сопровождающими. Вернее, из союза художников представитель уже там. Полетишь с нашим человеком. Завтра утром к тебе заедет машина, отдашь ящики с картинами. Картины сфотографируют и сделают опись. Тебе ехать не надо.

— Вы же сказали…

— Я пошутил. Сейчас после салона едь домой и готовься к поездке. Маму и отца твоих мы предупредили.

— Они не против? — спросил я.

— Они не против, — кивнул головой «куратор».

А меня вызвали сегодня на первом уроке к директору, которая и сообщила, что меня срочно ждут в «Сером Доме». И я поехал, не заходя домой, правда портфель оставил у Светланы Яковлевны.

— Вылет в Хабаровск завтра в шестнадцать военным бортом. Вылет в Японию завтра же вечером в двадцать ноль-ноль на «Боинге семьсот двадцать семь» Японских аэролиний. Первым классом полетите. Фонд Накамуры платит. Твои ставки растут, малыш!

— Сам ты малыш, — подумал я, сравнивая нас по росту, но на его дерзость не огрызнулся. Зачем? Понятно, что он хотел отправиться в Японию со мной, а его «обломили». Не капитаны летают в загранкомандировки, а минимум полковники. Да ещё и резиденты, наверное… Поедет туда, нашпионит, его поймают и нас вместе посадят в японскую тюрьму. Там буду свои картинки рисовать. Хе-хе!

В салоне меня едва ли не облизали. Женщины, обслуживающие будущих «брачующихся» были предупредительны и очень вежливы, так как «сама Мария Фёдоровна» была со мной предупредительно вежлива. Почему «сама»? Да потому, что меня спросили: «Вам, молодой человек, неужели нужна „сама“ Мария Фёдоровна?» Я кивнул и девушка с удивлённым видом ушла в подсобные помещения. Марией Фёдоровной оказалась очень миловидная женщина лет пятидесяти, с каштановыми на голове волосами, подстриженными под «каре», хорошей, для своих лет, фигурой, не броским макияжем, в брючном синем костюме и такого же цвета туфлях, на невысоком каблуке.

Брючный костюм на пятидесятилетней женщине меня удивил. Сие в это время была великая редкость. Так сказал мне «мой внутренний голос». Да и сам я возрастных женщин в брюках не видел. Даже моя мама не ходила в брючных костюмах хотя сама себе шила прекрасные наряды. Но не брюки, да.

В салоне меня, охая и ахая, одели и обули. Причём, я не стеснялся своего тела в плавках, хоть и не выходил из примерочной. Однако примерочная была размером больше нашей кухни в два раза и в эту примерочную заходили поглазеть на такого молодого «чьего-то будущего мужа», все сотрудницы салона. Были среди них и молодые, и весьма привлекательные девушки.

— Ах, Аполлон, ах аполлон, — приговаривала Мария Фёдоровна, подбирая мне рубашки и костюмы. — Торопитесь девушки, пока не окольцевали.

— Так поздно уже, поди, — с явным сожалением произнесла дама лет за сорок.

— Ничего не поздно. Мальчик заграницу летит с персональной выставкой картин. Там, — Мария Фёдоровна показала пальцем вверх, — просили приодеть, чтоб соответствовал облику строителя коммунизма.

Девушки прыснули.

— Так, что, Розочка, мальчик перспективный… Твоя Софочка школу заканчивает? Вот и мальчик, тоже. По-моему прекрасная партия. Шестнадцать лет, а уже член союза художников.

— Да ну на… — подумал я. — Так не бывает! Ведь специальное образование нужно. Кажется даже высшее…

— У нас всё бывает. Капитан же сказал, что твои картинки попали на выставку и в художественный журнал, который выпускает Фонд Накамуры ежеквартально. Значит Тиэко сразу передала твои картины ей. Так, что, участие в международной выставке уже имеется, а образование… Можно ведь среднее художественное образование получить и экстерном. На базе твоих девяти классов — легко. Нарисовали, наверное. Хе-хе… Чего только не сделаешь ради престижа страны. Я, кстати нашёл про эту Накамуру у себя в запасниках.

— Хм! Да, читал я уже то, что ты нашёл. Интересная тётка. Больше всего меня удивило то, что она имеет отношение к университету Кэйо, где начинал своё карате Фунакоси Гитин[1]. Это меня настораживает. Не бывает таких совпадений.

— Более того, университет имеет отношение к её галерее, как учредитель. Меня такие совпадения тоже удивили.

— Да-а-а… тётка известная… Возит японских туристов по Волге! Охренеть!

— Её даже нашей шпионкой считали в Японии, но бизнесу не препятствовали. Имеет связи в Японии с социалистами, коммунистами и, наверное, с якудза.

— Ну, куда в Японии без якудза. Не без этого, наверное, — хмыкнул я.

Мария Фёдоровна обещала подшить, ушить и потренировала меня завязывать галстук-бабочку. Простые галстуки завязывать я умел, а этот нет, но освоился с ним быстро. Освоился, меня отпустили и я поспешил домой. Не планировал я «с бухты барахты» куда-то лететь. До соревнований осталось пять дней, а ни письма от Тиэко, ни вызова не было, я и перестал думать о поездке, а оно вот оно как, оказывается. Приглашение уже два месяца, как блуждает по Союзу. По Союзу Художников, потом по СССР…

— Проверяли тебя, — сказал «мой внутренний голос». — Инициативы твою проявляли. А ты не проявился. Не обратился с вопросом куратору: «Где мой вызов в Японию⁈». ДА и сегодня хорошо держался. Думаю, твоё удивление принято. Только за паспортные данные зацепились, но это ерунда.

— А Тиэко молодец! Нашла железобетонный способ вызова.

— Этот вариант вряд ли Тиэко придумала. Тут папина рука просматривается. А может быть и дедушкина. Что более вероятно. Старая гвардия… Они с этой Йоко Накамурой точно знакомы. По возрасту получается. Не удивлюсь, если у дедушки с Накамурой совместный бизнес.

Дома была мама. Она встретила меня в дверях с зарёванными глазами.

— И что опять? — спросил я.

— Ты уезжаешь?

— Ну? — удивился я. — И что?

— Как, что? Это же Япония!

— И что?

— Капстрана… Там самураи.

— Хм! Самураи перешли границу у реки и сгинули в степях Хингана.

— Хинган — это горный хребет, — всполошилась мама. — Сотри не ляпни там.

— Хе-хе! Ну, в горах Хингана сгинули, — рассмеялся я. — Они все сделали себе харакири. Читала же книжку, э-э-э, как ей… Про лётчиков самураев…

Я то хорошо помнил эту книжку, но давал матери переключить мозг от переживаний к поиску информации.

— Да, не важно, — махнул я рукой. — Не там самураев, мама. Японцы смирные и тихие. Я на них насмотрелся этим летом. Это в фильмах и комиксах они суровые и жестокие, а на самом деле, никого скромнее японцев я не видел. У них не принято даже подходить друг к другу и о чём-то спрашивать. Не то, что к приезжему иностранцу.

— В своём японском попрактикуешься, — вдруг вспомнила и просветлела мама. — Всё-таки, как ой ты у меня молодец. И английский освоил, и, теперь, японский учишь. И всё сам, всё сам…

— Аки пчела, — продолжил я, улыбаясь. — Сказали собираться в дорогу. Много не клади в сумку: пару рубашек, пару трусов, пару носков. Если, что — постираю. В джинсовых делах поеду. Самая удобная для самолёта одежда.

— Так куратор посоветовал, — предварил я мамин протест.

— А костюмы выбрали? Он сказал, что нарядят, как жениха.

— Нарядили. В Салоне для новобрачных полностью одели. Даже куртку зимнюю на гагачьем пуху. Лёгкую, но тёплую.

— А где она? Как же ты поедешь?

— Машина завтра приедет, за моими картинами, куртку привезут. Остальные вещи погрузят, когда в аэропорт поедем. Чтобы не таскать туда-сюда.

— Ну, правильно… Но хотелось бы на тебя посмотреть в обновках. Может, брюки подшить надо?

— Всё подошьют в салоне. Измерили, примерили, подобрали, обогрели, обобрали… Есть, что поесть?

— Борщ перекипятила. Будешь?

— Конечно буду! С фасолью! Мой любимый!

— Я сметаны у нас в столовой купила. Густая-прегустая…

— Отлично. Поем и мне дорисовать картинки надо.

— Свои комиксы?

— Ага…

Сказать, что меня удивил самолёт, на котором мы летели до Хабаровска, это значит не сказать ничего. Оказалось, что мы летели на фоторазведчике, то есть на самолёте воздушного наблюдения и аэрофотосъёмки. В нём имелся не только кондиционер, но и кухня, туалет, душевая кабина и места для отдыха экипажа, где мы с сопровождавшим меня Владимиром Павловичем, собственно, и расположились.

Никуда дальше комнаты отдыха и туалета я не ходил, и ничего из шпионского оборудования не видел и был этому рад. Однако Владимир Павлович словоохотливо поведал мне, чем занимаются такие самолёты. Оказалось, что Ан-30 активно используются для аэрофотосъёмки местности при составлении и обновлении географических карт, а также работают по заявкам, в интересах различных ведомств.

Тут Владимир Павлович значительно поднял указательный палец вверх и выпятил нижнюю губу, словно он сам был к этому причастен.

Мой сопровождающий был сух и подобран, как физически, так и ментально. Оказывается, он работал в картинной галерее, и если когда-то и служил в КГБ, то очень давно. Выглядел Владимир Павлович лет на семьдесят, столько ему и оказалось. Он долго уважительно «расшаркивался» передо мной, тряся мою руку и утверждая, что «очень-очень рад знакомству с таким одарённым молодым человеком».

Но больше Владимир Павлович ко мне не приставал, ни с вопросами, ни просто с разговорами. И это больше всего выдавало его, как «бывшего». Все знакомые мне старики, не удержались бы от рассказов о своей молодости.

«Бомнг — 727» прилетел в Ниигата заполночь, но нас ждал посольский представительский «Ниссан Седрик» в который мы погрузили мои «шедевры», погрузились сами и «понеслись» с северо-запада на юго-восток со скоростью аж сто километров в час, а иногда и меньше. И поэтому к окрестностям Токио мы подъехали только через пять часов. утомительной езды по очень ровным японским дорогам. Но до этого…

Атташе по культуре как и мы не имел желания говорить, а имел желание спать. От него жутко несло перегаром и я то и дело открывал окно «своей» двери, чтобы глотнуть кислорода, а водитель то и дело его закрывал, пользуясь своей кнопкой от моего стекла. В конце концов он просто заблокировал окно, чтобы я не «баловался», как он сказал.

— Да, какое тут баловство? Тут дышать нечем от перегара, — возмутился я. — Я уже пьяный. Мне вредно, я ребёнок и алкоголь ещё не употребляю! Как вы-то не боитесь полиции?

Водитель хмыкнул, а я вспомнил про советские флажки на капоте и дипломатические номера.

— Дайте мне хотя бы маленькую щёлочку для свежего воздуха! — взмолился я.

— Продует, — буркнул водитель.

— Работа у меня такая, мальчик, — со вздохом «пожаловался» работник посольства. — Я атташе по культуре. И выехал за вами после рабочего банкета. Так что, не один ты страдаешь. Открой ему окно, Слава.

— Мне в затылок задувает.

— Пусть пересядут. Пусть мне задувает. Может полегчает?

Машина остановилась и мы с Владимиром Павловичем пересели. Когда я приоткрыл окно, атташе аж застонал от удовольствия.

— Я сам хотел это сделать, да опасался, что твоего сопровождающего продует. А сейчас хорошо.

Мне не хотелось развивать эту тему, так как я чувствовал себя неловко после своего неуместного выпада, да и вообще не хотелось ни о чём говорить, и я просто уснул. Мягкое кожаное сиденье, новые амортизаторы и ровная, как стекло, дорога, укачивали и мне удалось хорошо выспаться.

Проснувшись от яркого света рекламных огней, я, глянув на часы, спросил:

— Токио?

— Токио, — отозвался водитель.

Атташе спал беспробудным сном, откинувши кресло едва ли не на ноги Владимиру Павловичу, который тоже спал, но не так спокойно, как сотрудник посольства, а время от времени открывая один глаз и ворочаясь с боку на бок, с трудом проворачиваясь под упавшем на него «роялем».

— А вот и гостиница, — вдруг сказал водитель и толкнул в бок пассажира переднего сиденья. — Роман Филипыч, просыпайся, приехали.

[1] Основатель стиля Шотокан карате.