Другая жизнь. Назад в СССР-2

Глава 9

— И у меня… И у меня… Спой про карие глаза.

— Нет такой песни… — сказал другой голос. Мне уже их было не разглядеть в той свалке, что они устроили у противоположной «стены» палатки.

— А у меня серые…

— Тоже нет такой.

— Про карие глаза есть.

— Какая?

— Эти глаза, напротив, чайного цве-е-та, — пропела Вика.

Я не всех девчонок знал по имени, а с этой был знаком.

— Точно! Споёшь?

Я попытался подобрать.

— Как начинается? — спросил.

— Эти глаза напротив калейдоскоп огней, — спел кто-то.

— А-а-а, ну, да… Вспомнил…

У меня, действительно, всплыли и слова, и мелодия, и голос Валерия Ободзинского. Я запел, кое-как подбирая аккорды[1], больше «налегая» на голос, который попытался сделать под «оригинал». Мощности не хватало, но интонации получались. Как и при синхронном переводе фильмов.

— Хорошо то как… Старая песня, а какая…

— Обожаю Ободзинского. Какая же она старая? Семидесятого года…

— А семидесятого — это не старая?

— Тогда тебе и «Вечная весна»[2] старая?

— Ну… Не очень…

— Не сможешь? — это уже ко мне.

Я аж поперхнулся. Уже «прокрутив» в голове эту песню, мне стало понятно, что это произведение не моё.

— Да, куда мне? — хмыкнул я. — Я, всё-таки не Ободзинский, а Миша Шелест. Да и орать там надо. Кхе-кхе… Давайте я вам, лучше про все глаза песню спою.

Начав настукивать по гитарной деке ритм лезгинки, я запел про «разные глаза»[3] на кавказский манер, имея за основу песню «Чёрные глаза». Ха-ха… Получилось весело. Особенно про красные глаза. Все смеялись от души. И пытались вспомнить у кого и когда бывали красные глаза. Отсмеявшись и исполнив песню раз пять, кто-то спросил:

— Это ты сейчас, что ли, придумал?

— А что тут придумывать? Тут же смысла на пять копеек… Чёрные глаза, я вашу маму знаю, серые глаза, я по тэбэ скучаю, красные глаза, как стоп-сигнал сверкают…

Девчонки снова стали гоготать, словно гусыни. Не удержался от смеха и Пырков, хотя старательно напрягался, но не смог устоять от заразительного девичьего веселья.

— «Я, вашу маму», это сильно! — сказал он, вытирая платком глаза. — Главное, — в нужном месте запятую поставить.

Так в шутках и песнях по заявкам прошёл вечер. Шторм бушевал. Били и сверкали молнии, сильно и рядом громыхало. Были включены два шахтёрских фонаря. Мне, для музицирования, свет был не нужен, по струнам я уже попадал и правой рукой и левой, но с ним было как-то «веселее». Я исполнил все песни из мультфильма «Бременские музыканты». Особенно всем понравилась «Луч солнца золотого»[4] и «Пусть нету ни кола и ни двора»[5]. Их пришлось петь три раза. А «йе, йе-йе, йе-йе»[6] — два. Часа два я веселил девчонок, аж голос осип, а Татьяна так и не пришла.

Наконец кто-то сказал, что: «парня заездили», «совести нет», а «вдруг завтра на стену», «со штормом так бывает, что раз и всё», и все потихоньку рассосались. Я достал большое банное полотенце, разделся и выскочил под ливень помыться. В трусах выскочил, но всё-таки удивил многих, кои ещё не спали, а какого-то лешего ещё шарахались по лагерю.

Приведя себя в чистое состояние, я открыл банку «Завтрака туриста», слопал половину, запил чаем, почистил зубы и стал ждать. По моей палетке хлестали струи дождя, через открытое сегодня «окно», которое выходило в противоположную от ветра сторону, были видны всполохи молний не собирающейся стихать, грозы, а у меня на сердце было светло и радостно.

Никто ко мне в эту ночь не пришёл. А может быть и приходил, но не стал будить? Не стали меня будить и утром. Да и зачем, если за брезентовыми, уже промокшими «стенами» палатки, продолжала бесноваться стихия. За пределами хлипкой преграды всё оказалось ещё хуже, чем вчера, но выходить на улицу требовали естественные процессы организма и я поскользил подошвами сапог по траве в сторону примитивного походного мужского «санузла». Мимо в разных направлениях скользили, изредка чертыхаясь и матюкаясь кто-то в плащах с опущенными на лица капющонами.

Кухня так и не функционировала, но на столе лежали банки с консервами и в большом толстом полиэтиленовом пятидесятилитровом мешке, в которых рыбаки солили рыбу, укладывая мешки в бочки, хлеб. И десятимиллимитровые фалы, и пакеты, и много, что ещё, добывалось у моряков за универсальную водочную «валюту».

За единственной наклонной «стеной» кухонного тента стоял примус, который, видим, так и не смогли разжечь, так как рядом стоял холодный, но полный чайник и полный воды закопчённый котёл-казан. За наклонную стену задувал ветер и залетали брызги дождя и я, схватив асбестовую подставку и сам примус, уволок это всё к себе в палатку и там, помучавшись минут пять, примус разжёг. В палатке, хоть и запахло бензином, но вдруг стало комфортнее.

Я сбегал за чайником и, подкачав примус ещё немного, поставил чайник на огонь. Принёс в палатку большую кастрюлю, куда налил из фляги воду, и когда чайник вскипел, поставил на огонь и её. Как кто-то установил бы на примус круглый казан, я себе не представлял. Наверное, его бы просто использовали вместо костра на штатном месте? Тоже поставив шиферную доску? Не знаю.

Сыпанув прямо в чайник заварки, я подождал немного, расположил на раскладном стульчике свой планшет, из которого предварительно вынул рисунок, постелил бамбуковую салфетку, поставил на неё миску, в которую насыпал маминых сухариков и конфеты, налил себе чая и сразу в палатку заглянули. На светлом фоне входа узнать, кто это было не реально.

— А-а-а… Вот, кто чайник с примусом спёр⁉ — раздался радостно угрожающий возглас. — Там народ от жажды изнывает, а он тут барствует.

— Народу руки в нужные места, э-э-э, приделать надо.

— Ты хотел сказать, вставить?

— Что хотите, то и делайте с их руками, а чайник я уже вскипятил и заварил. Можете забирать.

Девчонка, не ожидав от меня уверенного отпора её «наезда», «съехала» и для дальнейшей беседы избрала просящую форму разговора.

— Ой! А у тебя тепло… А можно мы к тебе переберёмся?

— Голыми танцевать не будете? — спросил я, вспомнив «Золотого телёнка».

Глаза девчонки округлились.

— С чего бы это? — спросила она.

Я вздохнул.

— Жаль…

Она рассмеялась и махнула на меня рукой.

— Фу, пошляк. Это из «Золотого телёнка» да? Я помню.

— Вас много? — спросил я, перебив её трёп.

— Четверо…

— Сначала приготовьте себе место: стульчики, может что-то под столик приспособьте. На надувастиках обваритесь нафиг.

Так девчонки и сделали, соорудив из откуда-то взявшейся надутой автомобильной камеры столик, укрыв её куском фанеры, вокруг которого они расселись без стульев по-татарски подогнув под себя скрещенные ноги.

Естественно, пришли ещё девчонки и пришлось составлять почти закипевшую кастрюлю с водой, выбирать заварку, доливать чайник, кипятить и заваривать по новой. Кто-то принёс ещё чайник. Заварили и его. Стали наполнять термоса. Палатка быстро наполнилась гомонящим и хихикающим людом.

Наконец-то вскипела огромная кастрюля, куда я засыпал макароны, которые успешно сварились и были сдобрены аж двумя большими банками тушёнки. Тут же макароны съели. Уж больно вкусно они пахли, а соревнованиям, похоже, пришёл крындец.

— Ох, спасибо, Мишка! Накормил, напоил… Спасибо… Спасибо…Голоса раздавались и исчезали в порывах ветра и хлопающей брезентовой «двери». Ушли и Татьяна с Настей, которые обе на меня почти не смотрели. Ну, с Настей всё было понятно, хотя не очень. Кто «косяка упорол», я не знал. То ли я, то ли Настя… Да-а-а… А вот Татьяна… Ей, наверняка, рассказали про картинку, а она даже не попросила её показать. Забыла? Кхм… Странная она какая-то… Не влюбилась же в меня? А может думает, что это я в неё влюбился? И теперьпереживает за меня?

А мне даже за не сбывшиеся ожидания не было обидно. Пришла Настя, или не пришла, мне было, э-э-э, не то, что безразлично, а как-то спокойно. Свою программу минимум я выполнил, а никаких трепетных чувств ни к кому. Кроме, кхм, кажется, кхм, Светланы. Именно её лицо время от времени «перекрывает» другие лица. Даже когда рисовал Татьяну, чуть было не получилась Светлана.

А Татьяна… Девчонки склонны выдумывать, а я, кажется, переборщил с вежливостью, которую она, да и некоторые тут, могли принять за вполне себе иной интерес. Парни сейчас редко вежливы и обходительны с девушками. А я вырос с двоюродной сестрой, к которой относился очень хорошо. Да и она тоже была доброй и ласковой. Вот и приучила… Это потом мы стали… Ну, да ладно… Это не та история…

Короче, многие девчонки в классе полагали, что я в них влюблён, и шарахались от меня, как от огня, а я был просто с ними, ха-ха, вежлив. Как мама учила. Вот и тут моя обходительность и учтивость могли сыграть со мной злую шутку. Или не злую… Хе-хе-хе… Рыбалка уже удалась.

— Ага, — сказал «внутренний голос». — Рыбак, говоришь? Ну, ну…

Я напрягся.

— Ты на что намекаешь, царская морда? — спросил я.

— На что, на что? А на то! Где хорошо ловится, там много чего поймать можно, хе-хе…

— Вот, паразит, — скривился я. — Всё настроение испортил. Думай теперь…

— Думай, не думай, поздно пить боржоми. Жди дождя.

— Да, ладно тебе каркать! Может пронесёт?

— Может и пронести. Но я тебе сколько раз про специальные средства рассказывал. И про Железняка этого, от которого после этого турслёта трое залетит, и на одной он будет вынужден жениться. Я же тебе говорил, что одно не осторожное движение и ты — отец. Трипер лечится, а вот беременность — ни фига. Только операбельно. А кому это надо? Тебе надо?

Я покрути головой.

— Во-о-от… И никому не надо.

— Так я и не успел тогда… И даже не знаю, кто это был…

— Я сегодня ночью ты бы что делал? В себя втягивал?

— Э-э-э… Так это ты меня усыпил, что ли? — вдруг понял я. — Ах ты паразит!

— Сам ты это слово! — обиделся «внутренний голос». — Ещё раз так назовёшь, уйду в тебя и хрен от меня совета дождёшься. А то и совсем уйду…

— Ты, что? — испугался я. — Я же без тебя пропаду. Как я без тебя?

«Внутренний голос» помолчал.

— Ладно! Прощаю на этот раз! Но в последний! А то, заладил: «поразит-поразит»…

— Так, ты не сказал, ты меня усыпил?

— Ну, я! — с вызовом ответил «внутренний голос». — А зачем превращаться в животное? Думаешь про тебя слава не пойдёт? Альфа-самец, мля! Уже сейчас, наверняка шушукаются. Бабы, это такой народ, что обязательно расскажет самой верной подружке. А у той ещё одна верная окажется. И через два дня с тобой никто улыбаться не будет. А так… Устал парень, или не поверил девчоночьему трёпу, и уснул.

— Что, приходила? — ужаснулся я.

— Приходила… И даже будить пыталась.

— Вот ты…

— Но-но! Я предупредил!

— Вот ты — гад! Опозорил перед девушкой.

— Ничего подобного. Зато девушка молчать будет. Знаешь как много таких, что замуж хотят, аж на всё готовы. И это им, заметь, сделать проще чем мужикам. Мне не хотелось бы в тебе нарушать веру в чистую любовь. Но и блядством заниматься не надо. Особенно в своём трудовом коллективе. Вон, даже Костик с Глебушкой имеют «своих» девушек. Во обоих смыслах «имеют». А ты… Танюша, Настюша… Владивосток — город маленький. Все спят под одним одеялом. И если кто-то пукнет… Понял меня?

Я вздохнул.

— Понял, гражданин начальник!

— Вот то-то!

— А что ж ты сразу не наставил меня, э-э-э, на путь истинный?

— Как это не наставлял? Э-э-э… Не наставил? Кто тебе талдычил, чтобы ты в аптеку сходил? Хотя бы об этом бы побеспокоился. О здоровье своём и о последствиях несвоевременных. Думаешь, у них есть мозги? У тебя их нет, а у них, думаешь, есть? Любовь — это химия. И в тебе она сейчас бурлит не по-детски. Сдвинулись в тебе рычаги какие-то. Как на пульте микшерном, что у Громова от Женьки остался. Помнишь? Ползунки там такие…

— Помню, — задумался я.

— Во-о-о-т… Их-то и сдвинули мы, похоже, когда интегрировали мою матрицу в тебя. Я помню твой взгляд до коммы. Теперешний с ним и сравнивать смысла нет. Он кратно перебивает прежний. Почему все твои сверстники и слушаются тебя. Хоть кто-то «возник» на военных сборах? Морпехи возразить не могли. Не потому что ты такой крутой стал, а потому, что не бывает у шестнадцатилетних пацанов такого взгляда.

Такое бывает, когда пацана по имени отчеству начинают величать. Воо времена войны, говорят, такое бывало. Когда пацаны колхозами командовать начинали или в бой бойцов понимали. Фадеев, например, или Гайдар… Бывало… Но это в сложные времена. А тут… Вроде и время мирное, а ты ведёшь себя… Хм… Ну, ты понял меня?

— Понял, — хмыкнул я. — взгляд взрослый, а как был балбесом, так и остался.

— Хм… Ничего страшного. Некоторые, балбесами до конца жизни остаются. А ты, вроде как что-то понял… Возможно ещё не всё потеряно. Хе-хе…

— Хм! Ржёт он…

В палатку заглянул Пырков.

— Тут, у тебя, Михаил, говорят, чаем разжиться можно? — спросил он.

— Можно, — сказал я, «стряхивая с себя» само-погружение в разговор с самим собой. — Может подогреть?

— Не трудно? Подогрей. У меня вафли есть. Будешь?

Я покрутил головой.

— Уже попили, поели макарон, и снова попили. Упились, короче… А вы, что, ещё и чай не пили с утра?

— Почему не пил? Пил. В термосе оставалось. Я вчера у Находчан заливал его. Там ребят много. Они справились со стихией и даже варили горячее.

— И под каждым ей кустом был готов и стол и дом, — подумал я. — Удобная позиция быть в гуще народных масс.

Станислав Куприянович, видимо был умным человеком, и мысли мои прочитал, потому что сказал:

— Да, мне в этом отношении легче. С моим внеконкурентным статусом можно столоваться в любом лагере. Ты, кстати, не передумал?

— Чего?

— На счёт Железняка… Извиниться…

Я снова покрутил головой. Настроение, упавшее после воспитательной беседы с «предком», вообще провалилось на дно колодца.

— Я не считаю себя виновным, — с нотками упрямства, сказал я, поджигая примус и устанавливая на него чайник.

— Только не вздумай дерзить, — сказал «предок». — Это проверка тебя на конфликтность и на стрессоустойчивость. Фыркнешь и твоя карьера разлетится тополиным пухом.

— Красиво сказал, — одобрил я. — Не… Мне вообще пофиг… Я какой-то спокойный с тобой стал. Уверенный в завтрашнем дне. Ха-ха…

— Ну-ну… Не зазнавайся. Знаешь, что самое плохое в человеке?

— Да, откуда?

— Это когда человек абсолютно удовлетворён и абсолютно уверен в завтрашнем дне. Мудрецы-философы таких учеников немного «приопускали», а тех кто разуверился — «поднимали». Когда всё понятно, опасное положение. Небольшой сбой может привести к потере положительной самооценки. Да и стремиться такому человеку некуда. Оттого может возникнуть депрессия и утрата смысла жизни. Вот какой твой смысл жизни?

Я задумался, а потом вспомнил про Пыркова, который внимательно смотрел на меня. Он тоже увидел мой осмысленный взгляд и улыбнулся.

— Удивительное у тебя лицо было, — сказал он. — Вроде, как ты с кем-то разговаривал. Нет?

Я хмыкнул и тоже улыбнулся.

— Почему, нет? Да. Я успел подумать, что вы, умный человек, меня вчера и сегодня спрашиваете об одном и том же. Вот я и подумал, что Железняк — ваш родственник. Или родственник какого-то партийного начальника.

Я сказал так про себя в уме, а на самом деле спросил:

— А вы с собой не разговариваете, Станислав Куприянович? Не советуетесьсо своим внутренним голосом?

— Хм? Интересная постановка вопроса. Советуюсь иногда. Даже нет! Часто советуюсь!

— Ну, вот и я посоветовался.

— И что он посоветовал? — так же во все свои прекрасные зубы улыбнулся Пырков.

— Он солидарен со мной. У меня, ха-ха, нет раздвоения личности.

— Да? — Пырков удивился и его брови взлетели высоко вверх. — Интересная трактовка шизофрении.

— Это вы о чём?

— Раздвоение личности — это шизофрения. Если я разговариваю со своим внутренним голосом и он противоречит моей позиции, значит у меня раздвоение. То есть — шизофрения. Это — логика.

— Ну, да — логично. Но это, мне кажется, подмена смысла. Нет?

— О! — брови Пыркова снова взлетели. — Ты знаком с такими терминами⁈

— Немного.

[1] https://youtu.be/qF9xhtpuWSQ

[2] https://rutube.ru/video/4c2bc33e5812778be04179e41e79fc62/?r=plwd

[3] https://my.mail.ru/music/songs/ck-style-dj-sedoy-%D1%80%D0%B0%D0%B7%D0%BD%D1%8B%D0%B5-%D0%B3%D0%BB%D0%B0%D0%B7%D0%B0–590fb010a218f024d06ceb2ba936d3e8

[4] https://ok.ru/video/1697449229

[5] https://ok.ru/video/253859465752

[6] https://vkvideo.ru/video558435613_456239190?ref_domain=yastatic.net