Другая жизнь. Назад в СССР-2

Глава 5

— Горы любишь? — спросил он вдруг, словно выстрелил.

— А кто их не любит? — спросил я и расчехлил гитару.

— Пора вливаться в коллектив, — подумал я и стал ритмично бить по струнам.

Звонкие аккорды разлетелись по окрестности, а я запел хриплым баритоном:

— Здесь вам не равнина — здесь климат иной.

Идут лавины одна за одной,

И здесь за камнепадом ревет камнепад.

И можно свернуть, обрыв обогнуть, —

Но мы выбираем трудный путь,

Опасный, как военная тропа.

Кто здесь не бывал, кто не рисковал —

Тот сам себя не испытал,

Пусть даже внизу он звезды хватал с небес.

Внизу не встретишь, как не тянись,

За всю свою счастливую жизнь

Десятой доли таких красот и чудес.

Нет алых роз и траурных лент,

И не похож на монумент

Тот камень, что покой тебе подарил.

Как Вечным огнем, сверкает днем

Вершина изумрудным льдом,

Которую ты так и не покорил.

И пусть говорят — да, пусть говорят!

Но нет — никто не гибнет зря,

Так — лучше, чем от водки и от простуд.

Другие придут, сменив уют

На риск и непомерный труд, —

Пройдут тобой не пройденный маршрут.

Отвесные стены — а ну, не зевай!

Ты здесь на везение не уповай.

В горах ненадежны ни камень, ни лед, ни скала.

Надеемся только на крепость рук,

На руки друга и вбитый крюк,

И молимся, чтобы страховка не подвела.

Мы рубим ступени. Ни шагу назад!

И от напряженья колени дрожат,

И сердце готово к вершине бежать из груди.

Весь мир на ладони — ты счастлив и нем

И только немного завидуешь тем,

Другим — у которых вершина еще впереди.

Пока я пел, к нам на «шум» сбежались девчонки из нашего лагеря. Их оказалось гораздо больше парней. Да что-там… Парней были единицы, а девчонок человек двадцать.

— Вот это ладно спето! — восхитился Константиныч.

Он как-то странно всегда восхищался. Без подвижки мимических мышц. Словно, его лицо когда-то парализовало и оно застыло маской. Маской Фантомаса его назвать было нельзя. Он был симпатичным парнем, но я никогда не видел его смеющимся. Он не учился в Политехе, а работал на Дальприборе и представлял группу тамошних альпинистов.

— Он у нас теперь разрядник, — похвасталась Татьяна. — Ему сам Рубин его вписал. Правда не посмотрел на год рождения и Мишке придётся книжку переписывать. А чтобы время даром не терять, он выступит за нашу команду. Алма-Атинцы приехали?

Константиныч кивнул и сообщил.

— И Красноярцы. Хорошая компания собирается.

— Сам-то будешь участвовать? — прищурив левый глаз, спросила Татьяна. — Или как всегда?

— Как просить будете, хе-хе…

— Кобелино ты, Игорёк. Смотри, доиграешься.

— Ну, вот… Не успели встретиться, как ты меня обругала. А ещё на вашу стену зовёшь…

— Она не наша, а общая, — буркнула Татьяна.

— Вы — туристы, а я альпинист. Переходили бы в альпинисты, я бы выступал за вас, а так… Мне-то какой резон? Ваши «проходки» в зачёт не идут. Или была бы ты моей женой, например, я бы тогда выступил…

Константиныч привлёк Татьяну к себе, ловко обхватив за талию.

— Пошёл, — постаралась выкрутиться Татьяна, но у неё ничего не получилось. — Сашке расскажу.

— А где он, кстати? — спросил Железняк отпуская девушку. — Что это ты в окружении трёх богатырей, а без суженого-ряженого?

— Его не будет. Сессию досдаёт.

— Ха-ха… Снова завалил! Да он стабилен! Ха-ха! Зачем тебе двоечник, Танюша⁈ Выходи замуж за перспективного инженера. Знаешь сколько я зарабатываю? У-у-у… Даже на Кавказ слетать хватает. А к своему Сашеньке ты присмотрись. Он там, точно, какую-то кралю нашёл и заваливает сессию специально.

— Всё бы тебе на людей напраслину наговаривать, Игорёк.

Татьяна так произнесла «Игорёк», что мне лично захотелось сплюнуть, но я сказал:

— Песня!

И снова заиграл, но уже перебором[1]:

— У беды, хи-хи, — я не в тему хихикнул, но снова сделал серьёзное лицо. — глаза зелёные: Не простят, не пощадят. С головой иду склонённою, виноватый прячу взгляд. В поле ласковое выйду я и заплачу над собой. Кто же боль такую выдумал, и за что мне эта боль? Я не думал, просто вышло так по судьбе — не по злобе. Не тобой рубашка вышита, чтоб я нравился тебе. И не ты со мною об руку из гостей идёшь домой. И нельзя мне даже облаком плыть по небу над тобой.

Я закончил, резко прервавшись.

— Хм! Душевно! — сказал Железняк. — Кто написал?

Я пожал плечами.

— Всё! Хватит лирики! — выдала Татьяна. — Разгружаемся! Мишка, прячь гитару и… Нам с Сашкой палатку поставили?

Спросила она у приблизившихся почти вплотную своих девчонок.

— Поставили, поставили, Танюша.

— Вот! — сказала Миргородская, повернувшись к своим попутчикам. — А вы с Мишкой берите палатку в багажнике и ставьте для себя. И шустрее, вижу, дождь намечается.

— Таню-ю-ю-ш, там палатка неподъёмная, может мы как-нибудь без неё обойдёмся? Она ведь, блин, полноценная десятиместная. А потом ещё собирать её…

Загундел Костик.

— Не десяти, а двенадцати. А где мы провизию хранить будем и снарягу?

— Навес мы сделали и обкопали! — сказала ближайшая к Татьяне девушка.

— Вот лентяи! — бросила в сердцах Татьяна.

Она командовала парнями, как и девчонками, легко и непринуждённо.

— А жить где будете? Снова по девчоночьим палаткам разбредётесь?

— Так, э-э-э, они разве против? — спросил Костик и подмигнул кому-то.

— Не-не…

— Мы не против…

— Понятно, зачем вы на соревнования ездите! — улыбаясь, погрозила девчонкам пальцем Татьяна.

— Так всегда было… Так всегда будет, — глубокомысленно произнёс Железняк и тоже кому-то улыбнулся. Эта «кому-то» тоже улыбнулась. Симпатичная такая девчонка, с косичками.

— А Мишку куда денем? — спросила, вдруг вспомнив про меня, Татьяна.

— Хм! Так себе в палатку и берите. Они же тебе командирскую поставили. Четырёхместную… Вот в уголочке и поселешь…

— Что ты везде лезешь, Игорёк? — скривилась Татьяна. — От тебя не продохнуть. Был бы ещё в нашей команде… А так… С боку припёку… Отвали, иначе из лагеря выгоню. Снова у Находкинцев жить будешь. С крановщицей своей…

— Ох и злая ты, Танюша. Краше не было в селе… Знаешь такие стихи? — обратился Игорь ко мне.

— Есенин, — сказал я.

— Во-во… Напиши на них песню.

— Они грустные, — сказал я. — Не люблю грустные песни.

— Всё, Мишка. С нами жить будешь! — скомандовала Татьяна. — Отдашь тебя этим скалалазкам. Так они от тебя не ручек не ножек не оставят. А тебе, чувствую, одному придётся с нашими соперниками справляться. Эти сейчас тоже попрячутся по палаткам.

Она гневно осмотрела привезённых с собой двух парней и тех, кто стоял за спинами девчат.

— Туристы, блин! — ругнулась и вздохнула она. — Только деньги на вас профсоюзные трачу зря.

— Вот вдвоём с Мишкой и будете, хм-хм, защищать честь Владивостокского скалолазания, — сказал Железняк и раздвинув, как ледокол льдины, «туристов» ушёл куда-то по тропинке.

— Зря ты так, Танюша, — сказала какая-то девушка в синем платочке.

Все они были одеты в брезентовые штормовки и платка, и были похожи друг на друга, как девочка с шоколадки «Алёнка».

— Мы его уже почти уломали, чтобы он выступил за нас. А так он пошёл к Находкинцам, и выступит против. А ты знаешь, как он по этой скале, э-э-э, бегает. И Сашки твоего нет. Против Железняка нам и выставить некого.

— Да пошёл он! Каждый год одно и то же! Как будет, так и будет, — философски заметила Татьяна. — Он вообще не должен с нами состязаться. Альпинист сраный! Полезет за Находку, опротестую. Он прописан во Владике. Всё, пошли. Отдохнуть хочу. Спина гудит после дороги. Да… Мишка! Там в багажнике клеёнка с цветочками… Возьми её. Э-э-э… И прищепки на верёвке… Палатку разделим.

Командирская' палатка была предназначена для четырёх раскладушек и прохода между ними. Вход в палатку был широкий и поэтому, когда мы протянули от входа верёвку и повесили на неё две клеёнки, получились две раздельные комнаты. В одной я надул и положил свой надувной матрас. В другой, я позволил себе заглянуть, лежало два матраса вплотную друг к другу, на которые Татьяна положила брезент, края которого завернула под матрасы. Чтобы не разъезжались, понял я.

Я тоже сразу сбросил с ног кеды и плюхнулся на спину, но не на матрас а на расстеленный бабушкин вязанный из цветных узких тряпочек коврик. Так спина лучше отдыхала, получая своеобразный массаж.

По брезенту застучал дождь.

— Вот, блин! — сказала Татьяна. — Синоптики в этот раз не обманули.

— Ты говорила, что это циклон? — спросил я.

— Не понятно, — ответила она из-за ширмы. — Из Китая идёт. Может на юг пойти, и тогда нам кранты, или на север, тогда мимо… И если на юг, то может и смыть, нафиг. Старица разольётся. Придётся перебираться на «Катьку». Ну, или снова плот строить. Находчане должны были взять с собой и пэсэнэы[2] и доски. Спину, потянула ещё не кстати… Ремонт на факультете делали. А у нас же почти одни девчонки на факультете. И попросить помочь не кого…

— Ты у кого машину взяла? — спросил я кряхтя, подтянув к груди колени и катаясь спиной по коврику.

— Ты что там кряхтишь? — спросила, хихикнув, Татьяна.

— Спину правлю, — так же сдавленно проговорил я.

— Это как это? — спросила Татьяна.

— Посмотри, увидишь.

Она заглянула за ширму, как раз тогда, когда я катнулся «вниз» и сел. Потом снова катнулся на спину и обратно сел на корточки.

— У коврика вязка крупная и получается словно массаж. Классная штука!

— Ух ты… Дай попробовать?

— Да, пожалуйста…

Я встал и помог Татьяне улечься, взяв за руку. Она попробовала сгруппироваться —. кувыркаться учили всех «туристов» — и её попка, обтянутая спортивным костюмом, то приближалась ко мне то удалялась. Потом на сделала стойку на плечах, подставив локти, с упёртыми в бока ладонями. Свеча, называется и покрутила ногами, делая «велосипед».

— Действительно хорошо, проговорила Татьяна.

— Кому это тут хорошо? — спросил мужской голос и в палатку заглянула визиономия взрослого мужчины.

— О! Станислав Куприянович! — воскликнула Татьяна и катнувшись вперёд, встала на ноги.

— Чем это вы тут занимаетесь? — хмыкнув, спросил инструктор краевого комитета партии.

Я видел его там. Он руководил сектором пропаганды и агитации. Странно было видеть его со скалолазами. Где скалолазы и где агитация? Хотя… В такой малинник я бы ездил и ездил… И не важно в каком качестве. Туристы — народ безбашеный, вольный. Вольный своевольный…

— Наверное среди таких и нужно вести пропаганду? — подумал я. — И сочетать, хе-хе, полезное с приятным.

Пырков был молод. Чуть старше Железняка. Лет, от силы, тридцати. Так и с кем ему проводить время, как не с молодыми, двадцатилетними девушками.

— Не вводи себя в заблуждение, — сказал вдруг мой «внутренний голос». — Он тут точно по твою душу.

— Но они знакомы, — возразил я.

— А почему им не быть знакомыми. Все культурно-массовые мероприятия проходят черех планы комсомольских и партийных органов. На эти сборы и деньги отпущены профсоюзом института. А вдруг, что случится. Тут обязательно всегда должен быть кто-то из них. Особенно, как они заявили, это открытые краевые соревнования по скалолазанию.

— Ну и вот. Ты сам всё сказал. Я то тут причём?

— Пырков — это целый заведующий сектором. Точно говорю… Тебя бы не было, прислали бы простого инструктора. Пырков — психолог. Я его и по поздним годам помню. Умнейший человек. Людей — как рентгеном просвечивает.

Татьяна тем временем подала руку инструктору краевого комитета партии и поздоровалась.

— А это Мишка. Наш сын полка. Он с нами уже третий год.

— А мы встречались с вами в крайкоме, молодой человек, — сказал Пырков, потягивая мне свою ладонь. — Так ведь?

Татьяна вскинула в удивлении брови.

— Встречались, — кивнул я головой. — Мимоходом.

— Он прекрасный пропагандистский стенд в школе самолично сделал. Он здорово рисует. Из его картинок уже сейчас можно книжку издавать. Мы думаем над этим, Михаил. Ты ещё поднапрягись в десятом классе. Не оставляй эту стезю… Из тебя может получиться очень хороший художник-карикатурист. Ты уже достоин наград, но возраст… Не привыкли у нас, что дети, могут высказываться на взрослые темы, по взрослому. Кстати, его стенная газета, посвящённая Победе в Великой отечественной войне заняла первое место по стране. Ты представляешь, Таня⁈

— Да? Я не знала. Порисуешь нас? — спросила она меня. — Фотоаппарат — это здорово, но хороший рисунок… Мея нарисуешь?

— Обязательно, — улыбнулся я.

По палатке так и стучал дождь и выглянув из неё, мы спрятались обратно. Даже за кашей под кухонный навес идти не хотелось. МЫ по дороге плотно перекусили и есть пока не хотелось. Я взял гитару и сел в свой уголок, скрестив ноги. Татьяна раздвинула «занавеску» и они сидели с Пырковым, беседуя о чтении им обзорных лекций об международной обстановке, которые, как оказалось были навязаны «туристам» крайкомом партии.

— И тут им нет покоя, — подумал я про себя хмыкнув.

— Ты у меня одна[3], — сказал я. — Словно в ночи луна… Словно в году весна… Словно в степи сосна… Нету другой такой ни за какой рекой, ни за туманами, дальними странами. В инее провода, в сумерках города. Вот и взошла звезда, чтобы светить всегда, чтобы гореть в метель, чтобы стелить постель, чтобы качать всю ночь у колыбели дочь. Вот поворот какой делается с рекой. Можешь отнять покой, можешь махнуть рукой, можешь отдать долги, можешь любить других, можешь совсем уйти, только свети, свети!

Наступила тишина…

— Хорошо то как! — сказала Татьяна.

— Да-а-а, уж… — покрутил головой Пырков. — Ты, Михаил, и музыкант отменный. Как ты душевно исполнил… А что ещё из Визбора знаешь?

— Много чего.

— Про море знаешь?

— Знаю.

Я перебрал струны[4].

Я когда-то состарюсь, память временем смоет.

Если будут подарки мне к тому рубежу —

Не дарите мне берег, подарите мне море,

Я за это, ребята, вам спасибо скажу.

Поплыву я по морю, свою жизнь вспоминая,

Вспоминая свой город, где остались друзья,

Где все улицы в море, словно реки, впадают,

И дома, как баркасы, на приколе стоят.

Что же мне еще надо? Да, пожалуй, и хватит.

Лишь бы старенький дизель безотказно служил,

Лишь бы руки устали на полуночной вахте,

Чтоб почувствовать снова, что пока что ты жив.

Лишь бы я возвращался, знаменитый и старый,

Лишь бы доски причала, проходя, прогибал,

Лишь бы старый товарищ, от работы усталый,

С молчаливой улыбкой руку мне пожимал.

Я когда-то состарюсь, память временем смоет.

Если будут подарки мне к тому рубежу —

Не дарите мне берег, подарите мне море,

Я за это, ребята, вам спасибо скажу.

— Отлично исполнено! — похвалил Пырков.

— Так не честно! — загундел за палаточным пологом Костик. — У вас тут гитара, а мы там под дождём!

— Костик! Ты подслушиваешь⁈ Сейчас как выскочу, как выпрыгну! Полетят клочки по закоулочкам!

— Я убегу! МЫ, кстати, большую палатку собрали. Станислав Куприянович, принимайте работу.

— О! Молодцы! Пошлите посмотрим, — сказал Пырков. — Лидер должен всегда находится с командой.

Мы выбрались под дождь. Я накинул на плечи папин чёрный морской офицерский плащ-накидку и пристроился за Татьяной, тоже накинувшей болоньевый синего цвета плащ.

Палатка была и впрямь огромной. Половина той, в какой мы обитали на военных сборах. Человек на двадцать пять. Это с учётом того, опять же, площадь была рассчитана на раскладушки минимум. Ну, и на проходы между ними, плюс «предбанник» для амуниции и оружия.

— О! — сказал я. — Вот, где я буду жить! Таня, дашь мне свою клеёнку?

— У нас брезент есть специально для этого. Мы здесь всей гурьбой спали раньше. Мальчики налево, девочки направо.

— Правильно, — сказал, хмыкнув Пырков, — каждый имеет право налево.

Мы удивлённо посмотрели на него.

— Так говорят в Одессе, — улыбнулся Станислав Куприянович, нисколько не смутившись.

[1] https://ok.ru/video/7251832146628

[2] ПСН — плот спасательный надувной.

[3] Ты у меня одна — https://vkvideo.ru/video-228306496_456241720?ref_domain=yastatic.net

[4] Подарите мне море — https://my.mail.ru/mail/iagoru/video/155/6762.html