Старлей пришёл к нам сам, когда мы занимались шагистикой по асфальтовой автотрассе проходившей мимо «Лазурного Берега». Куда она шла дальше мы не знали, но машины мимо нас не ездили совсем. Мы все шагали тут, туда-сюда, каждый взвод по своему куску дороги. Вот командир сборов старший лейтенант Дмитрий Осипов, так, потом оказалось, его зовут, и проверял все вверенные ему подразделения школьников.
— Как дела? — спросил, он когда подошёл к нам. Весёлый такой увалень…
— Какой из него боксёр? — прикинул я.
Он был совсем не похож на боксёра. Борец? Возможно… Килограммов девяносто мышечной массы.
— Может, ну его нафиг? — подумал я. — Какой он боксёр, фиг знает, а вот какой из меня боксёр? Я знаю точно, — никакой. Чтобы драться — нужно драться. Чтобы боксировать — нужно боксировать. С людьми и как можно чаще. А я? Разве я боксёр? На навыках «предка» кое-как отмахивался от «случайных встреч» научился, но ведь это не серьёзно. А если он мне в голову попадёт? Ведь не знаю я, какие могут быть последствия. Вдруг снова стряхнёт мне что-нибудь? Хотя «внутренний голос» мне подсказывал, что нечему там стряхиваться.
Нейронные связи в мозгу так и не восстановились полностью. Если бы не разум «предка» размещённый где-то в «энергетической оболочке», я бы сейчас мог бы сложить пятьдесят семь и пятьдесят восемь, но не больше. Его память, как говорил «предок», продублирована где-то в неповреждённом участке мозга и там выстраиваются связи, восстанавливаются функции мозга, но до полной реабилитации, как до луны. Потому-то вся профессура и стояла на ушах, когда я выписывался. Столько их понаехало! Даже из Новосибирска были.
Так что, стряхивать в моей голове было нечего. Предок там так усилил нейронные связи, что если бы сейчас был прибор, который мог бы просканировать мой мозг, вся профессура ещё бы больше прифигела. Предок там такого нагородил! Как он говорил, смеясь: «По образу моему и подобию». Почему по образу и по подобию его, — означало что-то смешное и страшное, я не понимал. «Предок» сказал, что там в моём мозгу такие ячеистые сети, что любой компьютер позавидует. Только ему ещё хорошенько прорости нужно этому компьютеру. Хе-хе…Я не понимал, о чём он мне говорил. Да и пофиг мне было и есть, если честно.
— Боролся? — спросил старлей сержанта.
— Ух ты! — удивился я. — Так это у них запланированная акция была?
— Боролся, — кивнул головой сержант. — Проиграл. Он мне чуть руку не отломал.
— В двадцать седьмой школе тоже крепкий паренёк. Вольник… Бойко тоже ему продул. Слабаки вы. Три года на вас потратил, а бестолку всё. Какие-то спортсмены вас делают. Они знают-то по одному «коронному» приёму. Правда, школьник?
Это он обратился ко мне.
— Так точно, товарищ старший лейтенант.
— Вот видишь. И вам надо не карате заниматься, а отрабатывать по одному броску и по одному удару.
— Так вы же сами занимаетесь карате…
— Я — это другое дело. Я — офицер. Нам много, что положено знать и уметь, потому, что мы всю жизнь служим и у нас есть для этого время. А вы за три года должны освоить минимум: отбил, коли. Это ты должен был его на свой коронный приём поймать.
— Хотел посмотреть, что он может…
— Посмотрел? Хе-хе, — старлей похмыкал. — Сегодня накажу тебя.
— тут он, как оказалось, ещё и боксом увлекается. Говорит, что первый взрослый у него…
Я чуть не поперхнулся от удивления.
— Первый взрослый? Хм, — недоверчиво покрутил головой командир. — Как такое возможно? Самбо, бокс… Скажи ещё, что карате знает…
— Знаю, — неожиданно для самого себя, сказал я.
— Да ну, на?
Командир достал пачку «Опала» и, вынув из неё сигарету, вставил в губы и прикурил.
— Могу выбить сигарету ногой, — сказал я и подумал: «Или забить её, хе-хе, в хлебало…»
— Да, ну? — поднял старлей брови.
— Ну, да! — улыбнулся я. — Можете просто держать сигарету в пальцах, если боитесь.
— Хм! Боюсь? Конечно боюсь.
Командир пару раз затянулся и вынул сигарету, взяв её тремя пальцами.
— Ха! Ну-ну! — сказал он, поразив меня информативностью, и поднял сигарету выше своей головы.
— Скромнее надо быть товарищ старший лейтенант. У вас там, что ли губы?
Пацаны рассмеялись, а до этого молчали, словно на похоронах.
Командир руку опустил и держал прямо перед собой до тех пор, пока сигарета вдруг не исчезла, а я не опустил ногу, поставив её на землю.
— Э-э-э… Не понял, — сказал старлей. — Это, что он сделал?
— Ногой махнул, — сказал сержант, стоявший сбоку. — Правый маваси. Очень быстрый.
— Не заметил, — удивился старлей. — Видел, как он приподнял колено и как он поставил ногу обратно. Давай ещё!
Старлей достал сигарету и вытянул перед собой руку, отведя её чуть в сторону. Я снова махнул ногой туда-сюда и поставил ногу на асфальт.
— Быстро, — резюмировал командир. — Так может поспаррингуем с ногами?
— Только босиком, — сказал я.
— Согласен. Надеюсь, ты в голову сильно бить не будешь? Ха-ха… Когда и где?
Старлей аж место себе не находил от предвкушения схватки.
— Э-э-э… Так давайте на той же полянке. Там, вроде, чисто. Ребята ещё раз осмотрят, чтобы на стекло не напороться.
— Осмотрим, осмотрим, — зашумели ребята.
— Пошли? — спросил я.
— Ну ка покажи кулаки, — приказал старлей.
Я протянул к нему обе руки с красными от постоянных отжиманий на кулаках суставами.
— Ну-у-у… Это не серьёзно, — он скривился. — Ты занимаешься от силы полгода. Как ты так умудрился растянуться, не понимаю. Специфика организма? На самбо увлекался растяжками? Гипер-подвижность суставов? Отработал самый эффектный удар и, думаешь, — всё? Это, к сожалению не даёт практики боя. Посмотри на мои руки. Я пять лет занимаюсь карате.
Руки старлея и впрямь выглядели устрашающе. У него были набиты все суставы, а не первые два. Рёбра ладоней выглядели как обухи топоров, а на кончиках пальцев имелись мозоли. И не от гитарных струн, как у меня, а от протыкания минимум пятимиллиметровой фанеры.
— Качественные руки! — согласился я. — Трудовые мозоли. Однако… Давайте попробуем. Обещаю сильно не бить.
— О, мля! — удивился старлей. — Хамишь парниша. Хе-хе… Мне такие нравятся, но таких я ем даже не на обед, а на десерт. Ты бы видел, малыш, какие у нас учились ребята. Я доску пятёрку кулаком ломаю, а это, между прочим, семьсот килограммов силы. Мы замеряли на излом. Ты такие ломал?
Я покрутил головой.
— Да, какая разница? — спросил я. — Доска сдачи не даст.
— Хм, — старлей скорчил в недоумении лицо, поджав верхнюю губу нижней. — Настаиваешь?
— Настаиваю, — и я заговорил очень быстро. — Только, если я выиграю нокаутом, мы переходим на самоподготовку, а сержант нам только подсказывает, если мы что не так делаем. Договорились?
— Нокаутом? — выдавил из себя старлей и закашлялся.
— Ну, кхе-кхе, нагле-е-е-ц. Ты смотри на него, сержант! Как он самоуверен! Согласен, конечно! Но если проиграешь, будете на камбузе вечными дежурными. Но здесь спарринговать мы не будем. Не достойно звания советского офицера сие действо производить в форме. Погоны, то, сё… Приходи после ужина в спортзал. Там у нас ринг имеется вот на том квадрате и распишем «пулечку».
Мне не хотелось попадать под его кулаки. Не хотелось, чтобы он попал мне даже по корпусу и даже в перчатках. Нафиг-нафиг. И я просто всандалил ему левый маваси в печень. Прямо под локоть нога зашла. Как и обещал сержанту. Это был любимый удар «предка», стал он любимым и мне. Я качнул туда-сюда маятник и на уклоне вправо, молниеносно выбросил левую ногу. Поначалу никто даже не заметил моего удара, а потом ноги старлея резко подтянулись к его груди и он рухнул на канвас, словно подкошенный. Я бил не шлепком голени, а проникающий подушками поднятых пальцев и ступни. Этот удар я отрабатывал дома на макиваре и на старой папиной рабочей кожаной сумке, набитой опилками и повешенной мной на стену. Становишься так к стене боком, заносишь ногу, разворачиваешь корпус, выносишь бедро и разворачиваешь таз, опираешься на стену руками и всаживаешь в стену ступню.
Вот так я и всадил старлею свою ступню под плавающие рёбра. Не со всей силы, но быстро, резко и глубоко. Я специально, по рекомендации «предка», разрабатывал таз, доворачивая его максимально. А поэтому при постановке опорной ступни в прямой позиции, то есть, носком строго вперёд, бьющая маваси нога разворачивалась практически в позицию «ёко гири» и даже чуть больше. Да и бил я пальцами. Поэтому старлей не правильно оценил дистанцию и принял удар под рёбра. А мне пяти сантиметров хватило, чтобы «проткнуть» ему печень. Командира откачали минут через десять. Но он ещё долго, кроме: «Ох, ни хрена себе», сказать ничего не мог.
Командир не обиделся, но попросил реванша. Я отказался ссылаясь на его раненную печень и мой гуманизм. Дескать, это тоже мой коронный приём, а бить его в печень повторно у меня не «поднимется нога». Чисто из гуманных соображений… Тогда он, паразит, предложил мне поспарринговать с его бойцами. Типа, не в полную силу… Ага! Морпехи и не в полную силу? Ну-ну…
Короче, я отказался категорически. А мой взвод попросил меня, уж если я сам взялся проводить физподготовку, включить туда элементы «ногомашества» и «рукоделия». Ну, что ж, просили — получите. Теперь мы не просто так бегали и ходили, а с махами руками, имитирующими удары бокса, а также удары локтями. Ничего сверхъестественного, но такие упражнения дают сумасшедший эффект. Они учат перемещаться с различными ударами. Через неделю все ребята легко и непринуждённо махали руками и немного ногами.
Ничего необычного на сборах больше не случилось. Я занял третье место по разборке и сборке автомата, отстав от лидера на полсекунды. А в предпоследний день сержанты устроили на берегу мамаево побоище, «столкнув» в рукопашной две школы, нашу и двадцать седьмую. Видимо специально. Почему? Да потому, что общая свалка победителя, естественно, не выявила, и вызвали на поединок взводных.
Против меня вышел тот «вольник», который тоже заборол своего сержанта. И я ему чуть не продул. Боролись по правилам самбо и вольной борьбы, и он меня чуть не «затушил», на песке «мост» делать проблематично. Э-э-э… Делать-то его удобно. Песок ведь, а не камни, но спина почти на песке.
Поэтому я перешёл на бок, а он зацепил мою руку в локте и дожимал. И дожал бы, если бы не Вовка Верёвочников — борец-классик.
— Руку проверни, — крикнул он. — Что ты тянешь?
И я провернул, выскользнул телом, вывернулся и, навалившись на него, завалил и «открутил» сопернику руку. И среди наших прославился. А так бы «опарафинился» на весь оставшийся учебный год и на всю оставшуюся, хе-хе, жизнь.
— Интересно, — сказал предок, когда мы возвращались в лагерь — со мной тоже так же было.
— В смысле, так же? — насторожился я.
— В прямом… Всё, что с тобой было тут в той или иной степени происходило и со мной в моей жизни. Я же из параллельного мира.
— Э-э-э, — задумался и нахмурился я. — Значит, ты знал про этого вольника, про то что он меня за руку тянуть будет и меня не предупредил?
— Ну…
— Я тебе сейчас дам, «ну»! — вызверился я внутренне. — Меня чуть не завалили, а он нукает.
В моей крови ещё кипел адреналин.
— Так, я же знал, что Верёвочников крикнет тебе, хе-хе, — весело так сказал «внутренний голос».
— Вот, ты сука! — обозвал я его и «обиделся».
— Зря ты так обзываешься. Это твоя победа. И немножко Верёвочникова. Делиться нужно. А ты должен был понять, что самбо — не панацея. Что ты мог сделать без куртки? А в жизни часто так случается… Потянул ты за рубашку, и она порвалась. И супротив тебя голодранец.
Я задумался.
— А ведь прав «предок», — подумал я. — Без такого опыта, я бы пожалуй этого бы не понял.
— Ладно, прости за грубость! — попросил я.
— Уже простил! Как на себя можно обижаться, хоть ты и не совсем я?
Строевой конкурс тоже сдали на «нормально». Уже после обеда второго дня мы ходили под песню «Здравствуй небо в облаках»[1], которую, естественно, запевал я. А что? Я запел, ребятам понравилось. Сержанту — тоже. Я просто крикнул на марше:
— Внимание! Песня!
И запел:
— Здравствуй, небо в облаках. Здравствуй, юность в сапогах. Пропади, моя тоска, вот он я, привет, войска. Эх, рельсы-поезда, как я попал сюда?
Здесь не то что на гражданке. На какой-нибудь гражданке. Жизнь снаружи и с изнанки сам попробуй изучи… Для печали нет причин.
Непросто быть собой, когда шагает строй. Только сердце птицей бьётся, и ликует, и смеётся, и ему не удаётся под погоном петь в груди.
Знать бы, что там впереди.
Где-то течёт река… Где-то дом, где всё ждут нас назад…
Это не грусть. Слегка, просто ветер щекочет глаза…
Шаг вперёд и два назад. Кто бы знал, чему я рад.
Просто сбросил я печаль, словно голову с плеча.
На стыках рельсов путь в виски вбивает пульс
Ты поймёшь, как будет нужно, где предательство, где дружба
Где карьера, а где служба и как сердце безоружно
Как обманчива наружность, сколько звёзд и сколько лычек
Сколько лиц, личин, обличий, и как мало в нас различий
Где-то течёт река… Где-то дом, где всё ждут нас назад…
Это не грусть. Слегка, просто ветер щекочет глаза…
Под такую песню маршировалось весело. Сержант, конечно же, переписал слова песни для своего «дембельского альбома» и радовался этому, как ребёнок.
Нашлась у морпехов и гитара, будь она неладна. С неё и начались мои выступления по воинским частям. Потому, что, как оказалось, моя песенная эпопея только началась после нашего триумфального строевого прохождения мимо трибун руководителей района, выстроенных по-над «нашей» дорогой, ведущей, кстати, как сказали, на какой-то секретный войсковой объект.
Так вот, всем понравилось, как мы весело прошлись, чётко печатая шаг, и сама песня понравилась, поэтому нашему «хору мальчиков» предложили пройтись перед теми, кто примет присягу в дивизии морской пехоты. Мероприятие нам понравилось, интересно было посмотреть на то, как других «забривают» в армию, и мы согласились практически полным составом. Тем паче, что присяга должна была состояться буквально через три дня после окончания наших сборов, а именно двадцать шестого июня в воскресенье. За нами даже обещали прислать автобус. И не обманули. Прислали.
Там мы под песню прошлись строевым шагом перед будущими защитниками Родины, их родственниками и командованием дивизии по настоящему военному плацу и встали на, специально нас отведённое, место. Потом мы смотрели, как новобранцы дают присягу и потом проходят строем. Потом нас, как и гостей, накормили праздничным обедом и отвезли к школе. Вот так закончились наши военные сборы. Не знаю, как кому, а мне они понравились.
— Ты, прямо сказать, превзошёл меня, — сказал мне мой «внутренний голос». — Я, хоть и целенаправленно зная, что хочу, шёл по спорту, но у тебя это как-то легче получается. У тебя тело одновременно и гибче, и, э-э-э, упруже, что ли… Ты, как пружина, Мишка. Интересно, как высоко ты прыгаешь? Давненько ты в высоту не прыгал, кстати.
— Раньше я брал метр двадцать пять ножницами. А по-другому я не могу.
— А ты попробуй в высоту попрыгать, толкаясь сразу двумя ногами. Этот прыжок важен и в карате, и в волейболе, и в баскетболе… Кстати физрук факультатив на лето затеял. Что-то ему неймётся… Отдыхал бы, а он — нет…
— Не бесплатно же… Скорее всего, — деньги ему нужны. Он, хоть и один живёт, но ведь должна же быть у него где-то семья? Хоть и пожилой уже мужик… Наверное, внуки уже есть?
— На внуков денег больше уходит, чем на детей. По себе знаю, хе-хе…
[1] https://vkvideo.ru/video193793807_170675536?ref_domain=yastatic.net