Другая жизнь. Назад в СССР-5

Глава 14

У меня и этим летом получилось отдохнуть с друзьями Гришки Мицуры в бухте Три Поросёнка и там мы с ним немного позанимались каратэ. Я показал ему основные стойки и технику блоков-ударов. Был на Трёх Поросятах и Саша Баскаков с гитарой и своим другом Олегом Выходцевым. Тем, который бредил каратэ. Мне показалось, что его Баскаков взял специально, чтобы нас познакомить. И вот к осени к моему удивлению и Гришка и Олег показали неплохое каратэ. Э-э-э… Ну, как неплохое? Для трёх месяцев домашних занятий неплохое. Они выучили главные стойки, связку четырёх блоков, прямые удары руками и ногами. А также выучили первое ката (хейан шодан) и, что самое главное, — запомнили разминку.

Короче, они у меня сразу получили жёлтые пояса и стали сэмпаями. Кое что получалось ещё у некоторых ребят, которые подсматривали за мной и в колхозе и на Шикотане и в спортзале, когда я перед, или вместо физкультуры крутил своё каратэ.

Я понял, почему Выходцев стеснялся идти в нормальную секцию и просил заниматься с ним индивидуально ещё на Трёх Поросятах. У него были проблемы с лёгкими, которые я ему немного подлечил. Мы много уделяли внимание взаимосвязи физических упражнений с дыхательными, а потому Олег подумал, что его улучшение состояния лёгких произошло от упражнений. За лето мы сдружились с Олегом и дружба наша продолжила крепнуть. Как и с Гришкой Мицурой.

Олег, как оказалось, не имея никакого специального образования, работал сапожником. И не просто подшивал и подбивал, а шил настоящую обувь. Когда я увидел его «казаки», то подумал, что это, как говорили сейчас: «загранпошив». Однако обувь была пошита самим Олегом. Теснённые, простроченные, где только можно, сапоги смотрелись отлично и стоили прилично. Он шил обувь на продажу. И портмоне он делал великолепные с теснением. А работал он в доме быта.

Олег тоже оказался очень неплохим художником и художником не простым, а миниатюристом. Он друзьям рисовал значки. Продавались такие большие круглые жестянки с изображением, например, зайца и волка из мультфильма «Ну, погоди!». Вот на них Олег и рисовал маслом какие-нибудь картинки. Баскакову он нарисовал, естественно, группу «Битлз». Очень похоже нарисовал.

В отличие от классического сётокана я не настаивал, чтобы ученики сразу вставали в «правильные» дзенкуцу, или кокуцу дачи, то есть в длинных стойках. В них довольно трудно, из-за плохой растянутости связок, было доворачивать таз до правильного положения. А значит и полностью вкладываться в удар. А в «половинных» стойках — самое то. Да и двигаться в них было легче, а значит — не терялась выработанная с детства мобильность. Этот принцип я опробовал на «школьной» секции, мы немного поспорили на эту тему со Жлобинским, но принцип принёс великолепный результат.

Я считал, что ущербность Сётокана в том, что последователей не учат сразу быстро двигаться именно в стойках. Путём импульса таза, корпуса, рук и ног. Потому они потом и начинают «прыгать» в спарринге, даже не как боксёры, а как зайцы. Ведь и разворачивать и посылать тело вперёд-назад и в стороны, можно с помощью рук. Как фигурист начинает закручиваться вокруг оси тела? Путём сворачивания рук вовнутрь. Я и раньше двигался, в основном, за счёт ударов, блоков, отталкиваясь и опираясь на давление противника. Ну, да ладно, о карате…

Банер с моей рекламой был красив и на меня тут же насели комсомольцы-профкомовцы, попытавшись уговорить изготовить для них такого же качества афишу о новогоднем вечере. Я поморщился, удивился, что они думают не только о сегодняшнем дне, и просьбу исполнил. Просьбу исполнил, а сам подумал, что с техническим оснащением альма-матер что-то надо было решать.

Понятно, что принципы устройства оборудования можно было понять на образцах сороковых годов, но ведь нам придётся обслуживать более современное и даже импортное. Например, уже сейчас на наших плавающих заводах эксплуатировалось японское фаршевое оборудование и западногерманское морозильное. Мы этого оборудования не то что не знали, но даже и не видели. А ведь нас «взращивали» как будущих механиков наладчиков. И что мы могли после института наладить, или, не дай бог, отремонтировать?

Принцип: «забудь, чему учили в институте», мне не нравился, но что-то толковое придумать я не мог. Не спонсировать же «свой» институт из личных доходов? У нас СССР всё-таки, а не частная лавочка! Социализм, мать его… И так я уже проявил себя, как граф Монте Кристо… Замаскировал свои подарки институту под подарки токийского университета, но «уши-то» мои торчали. А у нас в СССР не любили выскочек и явно богатых людей, выставляющих свою богатость напоказ. Перерожденцем могли заклеймить и тогда кранты карьере.

Рёките, с которым я посоветовался на эту тему, предложил устроить студентам, закончившим четыре курса, производственную практику на его рыбоконсервном заводе. В Токио, да… Сделать приглашение от университета, да и дать посмотреть. Короткую практику. Нескольких дней вполне хватит. Человек по десять на недельку…

Я воодушевился и Рёките от своего лица, как губернатора Токио, прислал письменное предложение в институт. Об этом мы говорили ещё весной, и я даже «почти забыл» о письме, когда меня пригласил на беседу сам начальник управления Григорьев и несколько минут укоризненно разглядывал меня, прежде чем начать разговор.

— Ну, почему бы тебе не посоветоваться со мной, прежде чем договариваться с Токийским университетом?

— Это о чём я договаривался? О побратимстве?

— Ты и о побратимстве договаривался? — расширил глаза Григорьев. — Да-а-а… Будь моя воля, закрыл бы я тебе выезд за рубеж. Столько от тебя хлопот!

— Каких хлопот? Поясните уже наконец, товарищ генерал, в чём провинился. А то уже стыдно, а не понимаю за что? Ужасное состояние. Хочется покаяться, а за какие грехи, не понятно.

— Много грехов? — хмыкнул Григорьев. — Так, кайся за все сразу, вслух и по порядку.

— Каюсь, Константин Александрович, каюсь, — произнёс со вздохом я. — Не удержаляся, глядючи на наше убогое технологическое оборудование, по которому мы учимся, купил новейшее в Японии. Теперь не знаю, что с ним делать?

— Что за оборудование? — удивился Григорьев.

— Да, там много чего, — махнул я рукой. — Я прикинул по площадям нашего первого этажа на Баляева, и подобрал, чтобы встало две линии. Теперь не знаю как эту идею влить нашему руководству. А это значит и в Министерство…

— И зачем тебе это? — поморщился Григорьев, потом посмотрел на меня и усмехнулся. — Снова скажешь, что «за державу обидно?»

Я улыбнулся.

— Не я сказал. Вы сами сказали.

— Да-а-а… Сложно с тобой. Вечно ты куда-то лезешь. Ты же понимаешь, что мы не можем принять никого из Японцев во Владивостоке.

— Почему? — наивно «удивился» я. — Форда же принимали в семьдесят четвёртом.

— У нас с японцами непонимание по статусу наших Курильских островов. Японские милитаристы звенят самурайскими мечами.

Я в удивлении вскинул левую бровь. Григорьев нахмурился.

— Кхм! Что-то я передовицами заговорил. Кхм! Так! Со всей этой своей кашей сам разбирайся. Только знай, я буду против любого захода любых судов. Если что, пусть летят самолётами Аэрофлота через Хабаровск.

— Спасибо, Константин Александрович! — искренне воскликнул я.

— А со всем остальным иди в крайком. Мы поговорили уже с первым. Он не против. Ты, кстати, в курсе, что он знает про твои связи с его дочкой.

— Да, когда это было? — скорчил я невинную физиономию.

— Не знаю, что там, но он спрашивал про тебя. И даже не про тебя, а про твою личную жизнь.

— И что вы сказали? — с замиранием сердца спросил я.

— Что ты жениться собрался. На нашей девушке. Он всё про Японию расспрашивал. Про твои там, э-э-э, родственные отношения. Пришлось немного рассказать. Он был сильно удивлён, но одновременно ему стала понятна инициатива губернатора Токио. Он сейчас согласовывает предложение японцев в ЦК.

Григорьев потёр виски.

— Ох и накрутил ты, Михаил. Замесил тесто…

— Когда по шельфу решение примут? — спросил я.

Григорьев снова нахмурился и как отрезал:

— Не докладывают. Тут ещё одна новость. Кхе-кхе… Прилетает Судоплатов, Павел Анатольевич. Помнишь мы про него говорили?

— Помню. Чего вдруг? — удивился я.

— Не знаю. Сам скажет. Он в переговорной ждёт.

Григорьев показал пальцем вниз.

— О, как, — подумал я. — Значит, разговор будет серьёзным. Охмурять станут?

Григорьев нажал под столом кнопку и в кабинет зашёл его секретарь.

— Пусть проводят на минус третий, литера «А».

У меня по коже пробежал морозец. Я, то точно знал, что литера «А» не была «переговорная». Предок работал в этой «конторе» многие жизни и знал про это здание почти всё. Не совсем всё, да, но почти.

И, да, литера «А» на минус третьем, — это не была переговорная. Но мы туда и не зашли, а просто постучали. Из камеры-одиночки вышел Павел Анатольевич и я его узнал. Он посмотрел на меня, прищурился, улыбнулся и, кивнув сопровождающему меня офицеру, взял меня под руку. Капитан оставил нас в коридоре.

— Вижу, вижу, что узнал и меня, и эту камеру. Помнишь, как мы тут с тобой, хе-хе-хе, разговаривали?

— Я-то помню, Павел Анатольевич, а вот откуда вы помните, то, чего помнить не должны?

— Пошли в «нумера», — сказал и хихикнул Судоплатов.

Мы вернулись к лифту и, показав пропуск, Судоплатов нажал на стрелку вниз.

— Вот это другое дело, — подумал я, увидев, что генерал нажимает кнопку «-5».

Мы вышли из лифта на подземную железнодорожную платформу и сели в трамвайный вагон с вагоновожатым. Я не удивился. «Нумера» — это было не в этом здании.

Ехали мы долго и ехали в юго-восточном направлении. Потом вышли из вагона и прошлись по тоннелю прямо по рельсам. На заводе в бухте Улисс на причале ждал катер, который вывез нас из акватории порта и увёз на остров Скрыплёва. Вывез, высадил на уходящий в море пирс и отошёл примерно на милю. Ближе в полуострову Басаргина.

— Рассказывай, — сказал Судоплатов, — глядя мне прямо в глаза.

— Сколько стоит славянский шкаф? — спросил я.

Судоплатов фыркнул.

— 28–70, — сказал он.

— Ого! — сказал я.

— Угу! — с вызовом произнёс ещё один попаданец. — Дурацкий пароль и дурацкий отзыв.

— Какой есть. Что наскоро придумали, с тем и работаем. Не каждый день отправляем засланцев в прошлое.

Я смотрел Судоплатову в глаза и дерзко улыбался. Я был горд, что у меня тогда всё получилось. Не у меня, конечно, а у «предка», да, какая теперь разница.

— Ну, иди сюда, я тебя обниму, — произнёс герой-разведчик и расставил руки.

Я шагнул к нему и сам его обнял.

— Это ваша какая жизнь? — спросил я.

Павел Анатольевич удивлённо вскинул брови и потёр не бритый с утра подбородок.

— Вопрос не совсем понятен. Ты, вроде, отправлял меня на второй круг. Вот, его и доживаю. Имеются варианты?

— Имеются, Павел Анатольевич.

— О, как! Интересный расклад! Значит прав Юрий Владимирович. Он сказал, что ты из дальнего будущего.

Я пожал плечами.

— До какого дожил, из такого и будущего.

— И можешь в него возвращаться? — сразу взял быка за рога Судоплатов.

— Могу.

— И в прошлое можешь?

— И в прошлое могу.

Судоплатов что-то хотел сказать, но я перебил, остановив его рукой.

— Но ничего переделывать в прошлом не стану. А тем более, кого-то там убивать.

Судоплатов с интересом взглянул на меня, вскинув брови и улыбнувшись.

— Да и не надо! — проговорил он. — Изменять ничего не надо. Посмотреть бы кто, чего, как и куда… Денег из страны выведено столько, что бюджет практически пуст. В британские офшоры. Про золото партии слышал? В девяностых про него говорили… Вот они туда уже ушло. Не в девяностые, а сейчас. Даже не сейчас, а вчера. В начале семидесятых.

— А-а-а… Вот оно, чо? Будем спасать корону Российской империи? Хе-хе… Даже и не представляю, как это вы собираетесь делать? Ума не приложу.

Судоплатов отстранился от меня и посмотрел мне в глаза.

— Ты что-то про это знаешь? — спросил он так тихо, что из-за шума порывов ветра и грохота разбивающихся о камни волн я бы ничего не расслышал, если бы не смотрел на его губы.

Я покрутил головой.

— Мне это было не интересно, — соврал я.

На самом деле я пытался кое что узнать про золото, когда прочитал в интернете, о том что Брежнев и компания решили поиграть золотым резервом СССР в ростовщиков. И я нашёл «золотой запас СССР» не в Форте Нокс, а в различных офшорах. В семидесятом году золотой резерв составлял тысяча триста семьдесят четыре тонны, а в восьмидесятом — пятьсот восемьдесят одну тонну. И это не было связано с закупками зерна. И это не смотря на то, что ежегодно добывалось около двухсот пятидесяти тонн.

— Что, вы тоже посчитали, что столько хлеба, сколько мы продали золота, мы не едим? — усмехнулся я.

— Почему тоже? Откуда ты знаешь, сколько золота продали?

Я удивлённо расширил глаза и посмотрел на Судоплатова с удивлением на лице.

— Ах, да, — тот хлопнул себя по лбу. — Интернет.

Я улыбнулся.

— Жаль, что здесь пока он ещё в зачатке. Я ведь тоже в конце той жизни на него подсел.

— Да, какой там интернет-то был, в девяносто шестом? — скривился я. — Тормоза. Вот потом — это да. Но, кстати… Много того, что было на серверах в девяностых, потом поудаляли.

— Во-во! — показал мне палец собеседник. — А я тебе говорил. Помнишь?

— Я-о помню, — улыбнулся я. — Как вы всё помните? Удивляюсь!

— Дурацкая память, — вздохнул Судоплатов. — Всё помню. Даже то, что было не в этой жизни. Ну, так, что скажешь? Сможем забросить, например, меня, но в другое тело. Ты же, вроде, говорил мне тогда, что можешь не в меня. Что в меня проще, но…

— Только без смертоубийства. Сразу предупреждаю, что не получится.

— Я же пообещал, — сделал вид, что обиделся Судоплатов.

— Верить диверсанту? — спросил я улыбаясь. — Вы же сами меня учили…

Бывший диверсант улыбнулся во всё лицо.

— Всё никак не привыкну, что ты тот. Много тогда ты натворил дел, да… Но ведь этот мир-то иной! Что это нас-то занесло, хрен знает куда? Там то СССР выстоял?

— Выстоял, Павел Анатольевич. И здесь выстоит.

— Да? — Судоплатов дёрнул шеей. — Что-то кривенько всё идёт. Не по тому пути. Уже сейчас компьютеры, интернет. Восьмидесятый, млять, год! Британцы вон как хреначат! Процессоры штампуют! Ты-то, ладно, из будущего таскаешь, а он откуда про них знает? Тоже твой засланец?

— Не мой. Накладка вышла. Я же рассказывал, помните, про инопланетян — энергетиков?

— Ха-ха-ха! Помню! Забавные черти!

— Так вот, одни такой чёрт и проник в этого парня, притянув за собой разум из будущего. Но я с ним уже разобрался. Пришлось, правда, призвать его соплеменников, чтобы того!чёрта' забрали, но разум из будущего так и остался. Наш парень оказался. Патриот СССР!

— Ни чего себе ты страсти-мордасти рассказываешь! И давно ты с ними сражался? С пришельцами?

— Да, вот… Этим летом.

Судоплатов раскрыл рот.

— Ничего себе!

— Но я у этих чертей нам ретранслятор выторговал в качестве репараций. Теперь и у нас интернет работает. Причём, — межмировой.

— В смысле, межмировой? — ещё больше раскрыл рот Судоплатов.

И я его понимал. Он-то знал, что такое мировой интернет, а вот межмировой, хе-хе…

Спасибо Флиберу. Он смог подключиться и скоммуницировать сети миров. Теперь я прямо в гараже мог сидеть за ноутбуком и «шариться» по поисковиками двадцать первого столетия. А вот с мобильной сетью были какие-то, кхе-кхе, затыки.

— С мобильной связью всё в порядке, — сообщил Флибер. — Пришлось в каждом мире создавать свой узконаправленный ретранслятор. Единый сбоил.

— Нормально, — одобрил я. — Можно дарить любимой смартфон?

Флибер промолчал. На риторические вопросы он не отвечал.

— В прямом смысле. Сел за компьютер в этом мире и читай новости будущего. Того будущего. Не нашего.

— Но там же много чего полезного про историю. Они же там все вскрылись, антисоветчики. Яковлев, и же с ним…

— Все, да не все, Павел Анатольевич. Умные люди и потом молчали, как рыба об лёд. Вот кого бы я пощекотал ножичком по горлышку…

— Кого? — заинтересовался диверсант.

— Есть списочек, — зловеще ухмыльнулся я.

Предок и вправду за свои тысячи жизней составил список фамилий имён и отчеств, к которым у него имелись вопросы.

— Поделишься? — так же хищно улыбнулся Судоплатов.

Я только хмыкнул, промолчав. Судоплатов вскинул в удивлении брови, но тоже не стал настаивать на ответе, а повернулся к морю и подставил ветру лицо.

— Я рад, что вы со мной, — искренне сказал я. — Это намного всё упрощает. Ведь вы же от Юрия Владимировича?

— Хм! Откуда догадался?

— Зачем бы вам тогда устраивать такой официоз? Можно было бы другими дорожками сойтись. Вам, похоже, не удалось реализовать свои коварные планы по отстрелу врагов народа?

— Ты знаешь, Миша, не получилось. Не ты ли мешал?

— Я ли. Я ли. Прошу извинить, но прикинул я кое что к кое чему и понял, что херня получается. В долгой перспективе — херня. Всех не перестреляешь. А делать из паразитов исторических мучеников — глупо. Да и эти паразиты кое что полезное, но сделали.

— Даже так?

— Даже так, — вздохнул я. — Надо править здесь и сейчас. Можно, конечно, кое что подправить в ближайшем прошлом, но очень немного. Вот вы сейчас хотите отнять то, что украли у СССР, а вы уверены, что то что возвратите в закрома Родины вы, не украдут другие? Я лично сильно сомневаюсь!

Я смотрел на Судоплатова грустно. И он глядя на меня посмурнел тоже.

— У вас нет стратегии, Павел Анатольевич. Стратегии развития государства и, главное, -общества. А если нет стратегии, значит нет и тактики. Нет базиса и уже никто не верит не то что в коммунизм, а и в социализм. А хуже всего, это то, что многие руководители предприятий уже попробовали работать на себя. И не только предприятий. Партноменклатура… Чиновники и бюрократы… Милиционеры… Все, кто при малейшей власти — все подвержены коррупции. Вам не справиться с ней. Вы же сами её поощряете.

— Как это? — нахмурился Судоплатов.

Я посмотрел на старого диверсанта и решил не нагружать его сердце. Наоборот я сделал вид, что шучу и улыбнулся.

— Полагаю, Павел Анатольевич, у нас будет время и место подискутировать на эту и другие не менее интересные темы. И для наших встреч у меня есть более приемлемое место.

Судоплатов посмотрел на меня задумчиво.

— Интересно глянуть.

— Можем прямо сейчас.

Я был серьёзен.

— Это надолго?

— Никто даже не заметит нашего исчезновения.

— Хм! Даже так? Давай попробуем.

В животе ёкнуло и мы очутились на том же песчаном берегу бухты Шамора. Море волновалось изрядно и весь песок был завален разной ракушкой: гребешком, мидиями, пизулой в народе прозванной «песчанкой».

— Ух, мать твою! — выразил своё удивление Судоплатов и слегка присел.

— Ни хрена себе! — продолжил он удивляться. — Где это мы?

— В этом мире совсем нет людей. Но он такой же, как и наш. Тут можно построить какой-нибудь домик и проводить очень секретные встречи. В конце концов, можно сразу из определённого помещения переходить в другое помещение здесь. Полная гарантия тайны вкладов, то есть организации.

— Хе-хе… Шутник! Я едва не обделался!

— Ой, да ладно вам шутить! — улыбнулся я. — Видел я как вы едва в перекат не ушли.

— Ох. Какой там перекат. Я старый большой диверсант. Расскажи, как поподробнее об этом мире.

— Нечего рассказывать, Павел Анатольевич. Мио — полная копия наш, но без людей. Это мой Флибер слепил. Он мастак на такие миры.

— Это тот, твой разумный прибор, который меня забросил в прошлое?

— Он не прибор. Тогда он принял форму, которая была понятна вам. Вообще это энергетическая форма жизни. Честно говоря, я не знаю на сколько он искусственный, а на сколько естественный.

— Он и сейчас с тобой?

— Он всегда со мной, — сказал я. — Пока.

— Что значит твоё «пока»?

— Кто знает, что будет дальше?

Судоплатов покрутил головой. Потом покивал, соглашаясь.

— Хорошее место, — сказал он. — Сюда бы пару кресел и бутылочку коньяка…

— Обязательно так и сделаем, Павел Анатольевич. Подготовлю поляну и позову.

— Тогда и Юру с Андроповым.

— Дроздова? Юрия Ивановича? Он в курсе?

— Они сомневались, но ты так активно давал понять откуда ты, что они наконец-то послали меня убедиться, что ты это ты, а не кто-то другой.

— Ну и как? Убедились?

— Убедился, Миша, — покивал головой Судоплатов, — Но от этого легче, почему-то, не стало.

— Многие знания — многие печали. — вздохнул я.

— Ты сильно изменился, Миша, — вздохнул он. — Ты — словно старик. У тебя очень печальный взгляд.

— До этого дня я считаю, что жил довольно беспечно.

— Понимаю…

Сообщив Судоплатову, что по его сигналу смогу переместить всех, кого нужно в другой мир, но мне нужно время, чтобы построить здесь домик, я вернул нас на берег острова. Судоплатов вынул из внутреннего кармана пиджака одноразовую ракету и запустил её. Красная цепочка огней заструилась с неба к воде. Катер быстро приблизился и забрал нас с пирса.