Другая жизнь. Назад в СССР-5

Глава 3

Весёлым и беспечным я всем понравился больше и по институту поползли истории о моих похождениях. Как я оседлал корову, и скакал на ней, как ковбой. Как заставил ходить по струнке барак вербованных, куда был приглашён на день рождения, как сходил один на «край света» туда и обратно за один день.

А что там ходить-то? Десять километров пробежаться туда. Там покупаться и пробежаться назад. Самое — то!

Даже до Ольги Марковой о моих похождениях стало известно.

— Ну, ты, Мишка и ходок, оказывается. Лариска тут грустит без тебя, а ты там девушек ненашинских, э-э-э, того-этого. Обихаживаешь, хе-хе-хе…

— Кто такой, э-э-э, трепло? — спросил я улыбаясь.

Мне нравились Ольгины ямочки на щеках. Она такая круглолицая, улыбчивая и поэтому ямочки у неё всегда на щеках имели место. И у неё были красивые губки. Хотя… Почему были? Есть! Вот они!

— Если бы не Пронкин, я бы тебя, Мишка, совратила.

Пронкин — это друг Андрей Маркова и Ольгин ухажёр.

— Если бы не Пронкин, я бы тебя сам давно совратил, — сказал я вызывающе щурясь.

— А что они себя взрослыми мнят? Подумаешь, на два года старше! Хочу — казню, хочу — милую! Хочу поцелую, хочу — на хер пошлю? Так что ли? Не правильно это!

— Ну-ну, — блеснула глазами Ольга. — Вечером приходи. Девчонки будут, а парней нет. Путина. Добытчики…

— Я ведь на машине, Оль. Устал я на сухую с вами седеть, -усмехнулся я.

— Хе-хе-хе… На сухую плохо, да… Даже вредно, хе-хе, говорят.

— Вот и я говорю. Давай, лучше, закройся пораньше, и ко мне поедем. Там и посидим, и музыку послушаем. И покупать ничего е надо. У меня там всё есть. Только не с кем. Лариска моя вообще не пьёт. Только пару глотков шампанского. Да и вообще… С ней ни украсть, ни покараулить.

— Что, так всё плохо? — участливо спросила Ольга.

Я скривился и махнул рукой.

— Не понимаю, что происходит. Ни два, ни полтора…

— Терпи. Она девушка с претензиями. Видишь, одевается как⁈ А как красится⁈

— А я? — развёл я руки и, «оглядев себя», потоптался на месте. — Тоже не в болонье.

— Не в этом дело. Она со вкусом девушка. Оттого и претензии.

— Ну… Не знаю. Не думаю, что в этом дело. Не пойду в зал! Ну её!

— А тебе что нужно?

— Да, как всегда… Конспекты хотел переписать. В машине почитаю. Так запомню, дома перепишу.

— У ебя же свободное было?

— И осталось. А конспекты нужно иметь. Билеты учить по чём?

— Да, тебе, говорят и учить не надо.

— Врут, Оленька. Безбожно врут. Это от зависти всё.

— Т-к… Есть чему завидовать… Девчонки только о тебе и трындят. Знаешь, как тебя называют?

— Как? — насторожился я.

— Золотым мальчиком.

— Фу, мля. Этого ещё не хватало. Это же какой-то фильм дурацкий был «Золотой мальчик». Как в Америке похищали сына какого-то миллионера, а им попался смелый пионер из СССР.

— Да-да. Было-было. Жуткая пошлятина, — Ольга скривилась. — Там ещё песни какието гадкие… Найди пистолет… Бр-р-р-р… Мерзопакастный фильмец. Вот, ты вспомнил!

— Сама напомнила. Как будто мало у нас учится нормально обеспеченных студентов. Да почти у каждого родители нормально устроены. Вон, как все влатаны. Сюда ведь поступили или очень умные, или блатные. Да и везде так.

— Я не «шмогла», — проговорила Ольга, как та лошадь из анекдота. — Папа у нас очень строгий. Не хотел за нас просить.

— В Универ поступить — ещё более волосатая рука нужна.

— У нашего папы получилось бы, — Ольга вздохнула.

— Ну, вот, а ты говоришь, «Золотой мальчик», — вздохнул я. — Всё сам, всё сам… Аки пчела…

— Не я говорю, Миша. Люди говорят.

— А ты им по губам, по губам. Короче… Я в машине. Жду до восьми.

— Так, э-э-э… Лариска тебя в окно увидит.

— Чёрт! Точно! — нахмурился я.

С Лориком встречаться точно не хотелось. Мы неделю, как вернулись с Шикотана и три дня, как учимся, а я у неё и не был ни разу.

— Точно не хочешь встречаться? — спросила Ольга заговорщицки.

— Точно, — кивнул я головой.

— Тогда, иди в мои закрома. Там садись и пиши.

— О! Спасибо! — обрадовался я.

Двойную работу делать не хотелось. Читать, потом писать… Дома у меня найдётся чем заняться. Двойное время. Я уже тронул ручку двери «книгохранилища», как подумал:

— А какого, собственно, чёрта? Зачем мне от кого-то прятаться?

Я посмотрел на Олю и улыбнулся.

— Не-е-е, — сказал я. — С какого перепугу я буду прятаться? И как долго?

Я развернулся и пошёл в читальный зал.

— Привет, Ларис. Как дела? Давно не виделись!

Она подняла голову от тетради. Тоже, писала конспект. Перед ней лежал синий том собрания «Ленина».

— А, привет, Миша, — сказала она обыденным тоном. Словно мы только что вчера виделись и не было у нас расставания и на Шикотане «тёрок». Я же уже там с ней перестал общаться.

— Учитесь?

— Учимся.

— Мне конспект нужен к завтрашнему семинару. А писать ещё ого-го. Давай потом поговорим?

— Да я и сам только поздороваться подошёл. Тоже с конспектами швах. Три дня — двенадцать лекций. Надо сразу взяться.

— Ага, — сказала она, не отвлекаясь от писанины.

Я сел за стол стоящий рядом и тоже начал строчить. Строчил я гораздо быстрее её и вскоре даже увлёкся, воображая, что моя рука — головка струйного принтера.

Можно было бы воспользоваться чернильным копиром, но почерк… Мне нужен был мой, ни с чьим несравнимый почерк. Преподаватели уже знали его и ждали от меня образцовых конспектов.

Во время переписывания я совершенно успокоился и даже забыл про соседку. Прошло уже около часа, когда я услышал.

— Ты прости меня, Мишка, за то, что было на Шикотане.

Меня словно током ударило.

— А что было на Шикотане? — спросил я совершенно «спокойным» голосом.

— Да, ничего не было, — сказала она.

— Э-э-э… Так, э-э-э, за что тогда прощать?

— Да, я хотела, чтобы ты приревновал меня. А то ты ходишь, такой, как будто тебе всё равно с кем я. Ну…

— Ни фига себе, всё равно⁈ — вскипел я мысленно. — Да я ведь рвал и метал!

— Мне было совсем не всё равно! Я даже хотел этому Валерке лицо начистить.

— Вот и начистил бы! — сказала она тихо.

— В смысле⁈ Да ты бы меня потом сожрала! Я же видел, что у тебя на лице написано: «только тронь».

— Ты ему, кстати, руку сломал. Правда я потом только узнала. После танцев. Когда она у него распухла. Две косточки крайние лопнули.

— Я знаю, что сломал, — буркнул я. — Что ж я не чувствую, как кости трещат под моими пальцами?

— Я почему к тебе тогда и прибежала, что поняла, что ты ему за меня руку сломал. У нас с ним ничего не было. Мы с ним даже не целовались. Потанцевали только. А потом. Потом мне его жалко было, но он сбегал от меня и даже прятался. А ты куда-то делся. Говорили, что ушёл картины рисовать. Но ты обиделся на меня да?

Она смотрела на меня искоса, сидя полубоком, и из глаз её текли слёзы. Беззвучно так текли. Просто лились на конспект и всё.

— Обиделся? Да я убить его был готов! Обиделся! Я думал, что у меня сердце лопнуло.

— Прости меня, пожалуйста.

Она всё-таки шмыгнула носом и на нас оглянулись. В зале ещё были «читатели-писатели».

— Поехали, короче, — сказал я. — А то ещё подумают, что я тебя…

Что должны подумать окружающие я не придумал, а встал, сложил её и свои тетради в портфель и рюкзак и вывел из читалки, положив «Ленина» на Ольгину стойку. Мы вышли из института, сели в машину и поехали по сырому от тумана городу. Потом я остановился.

— Хочешь, поедем ко мне? У меня сейчас своё жилище.

— Да, ты говорил.

— Я не понял. Что «да»?

— Поехали, — сказала она тихо. — Только мама станет волноваться.

— Я привезу тебя домой, не бойся. Просто посидим, поговорим. А пока помолчим, подумаем, о чём станем говорить. Хорошо думай, смотри.

Тревожные мысли — убивают нервные клетки, делая некогда позитивного человека — уставшей нервной собакой. Вот и меня они довели до такого состояния. И теперь тревога постепенно начинала проходить. Хтябы знать, что ничего не было, и то — великое облегчение. Я рулил и постепенно «наполнялся» пустотой. Я знал, что это высшее наслаждение — быть «наполненным» пустотой.

— Но-но, не расслабляйся! — скомандовал я себе. — Сколько раз такое было, что чашка переворачивалась и пустота выплёскивалась.

Мои хоромы не стали для неё неожиданностью. Тем более, что они и не выглядели хоромами. Так, две комнаты и кухня-гостиная, правда размером с приличную комнату и барной стойкой.

В холодильнике меня была мороженная пицца, которую я засунул в микроволновку. Не спрашивая желание гостьи я вскипятил воду и налил в стаканы в подстаканниках, положил в них чайные пакетики и поставил стаканы на барную стойку. Лариса в это время стояла у приоткрытого сверху окна и смотрела на заросший теряющим засохшую листву лесом, овраг. Отопление работало и я позволял себе держать окна открытыми, так как любил шелест листьев. Когда из-за туманов не хватало заряда батарей, днём включался совершенно неслышный дизель-генератор и батареи насыщал. Поэтому ночью здесь стояла почти абсолютная тишина. Особенно с противоположной дороге стороны.

— Тепло у тебя. А у нас дома, — батареи ещё не включили.

— Вам надо электробатареи поставить.

— Калориферы? У нас есть, но они сжирают кислород, — поморщилась Лариса.

— Вот видишь, какие у меня? — показал я на белые аккуратные батареи.

Пока готовилась пицца я говорил, она слушала, иногда прихлёбывая чай, но больше грела о стакан ладони.

— Я тебя так люблю, — сказал я, — что готов перевернуть целый мир и положить его к твоим ногам. И это не фигура речи. Это — реальность. Но мне нужно понимать, нужен ли тебе я вместе с этим «моим» миром? И понять это я должен в ближайшее время. В ближайшие час-полтора не позже. Пока ты находишься здесь. Думаю, что мы, если я тебе нужен, можем пожениться когда я закончу третий курс, а ты пятый. Ты мне нужна, как воздух, и как солнце. Подумай об этом, пока есть время.

Микроволновка звякнула и пахнущая несколькими сырами, копчёной колбасой и специями пицца была уложена на стойку, порезана и готова к употреблению. Музыку я не включал. Не до неё мне было. Да и Лариса больше смотрела на то, что ела и действительно думала. Или, по крайней мере, мне казалось, что она думала, а не тянула время. Она время от времени хмурилась, потом она дергала головой и лоб её разглаживался.

— А что будет, если я тебе не дам никакого ответа? — вдруг спросила она.

Я глянул на неё.

— Не знаю. Наверное, куда-нибудь уеду, — сказал я, а сам подумал, — И ни куда-нибудь, а в Афганистан.

— Мне будет сложно видеть тебя. А ты тем временем будешь иметь возможность подумать.

— А мне будет сложно не видеть тебя, — сказала она.

— Ты можешь иметь возможность видеть меня, если я действительно тебе нужен.

— Ты мне нужен, но выходить за тебя замуж пока я не готова, — наконец сказала она то, чего я, в принципе, от неё добивался.

— Так, э-э-э, я пока на замужестве и не настаиваю, — хмыкнул я и, подойдя к ней, приобнял.

— Только я не люблю эти твои «кошачьи» нежности, — сказала она, снова хмурясь. — За ушком почесать… То-сё… Это не ко мне! Поцеловать за ушком, ещё куда ни шло, а чесать — чеши своих кошек драных.

— Тихо-тихо, — прошептал я ей на ушко. — Не нужны мне никакие кошки, когда у меня такая львица. Ты же знаешь, что ты по знаку зодиака — Львица?

— Это почему это? — Лариса округлила глаза.

— Потому, что по Вавилонской астрономии небесная сфера делится на двенадцать секторов, через которые, в течении года, проходит солнце. В день твоего рождения солнце находится в созвездии Льва. Значит в тебе характер Львицы. И это вполне наглядно проявляется.

Я подумал, что в ней больше проявляется своеволие кошки, но разве я знал львиц? Может и они такие же своевольные. Хотя… Вроде, как они сами охотятся. Прайдом, хе-хе… А лев ждёт…

— А ты кто по… Как ты говоришь? По знаку зодиака?

— По знаку зодиака я Рыба.

Она посмотрела на меня так внимательно, словно пыталась разглядеть во мне рыбу.

— Да-а-а… Ну и где львица, и где рыба? Только у львицы в меню.

— Львицы — не кошки, — покрутил головой я. — Львицы едят мясо.

— Я люблю мясо, — сказала гостья. — Весь день ничего не ела. О тебе, балбесе, думала. Не мог сразу так со мной поговорить? А то ходит, бродит вокруг. Точно, как рыба плавает. Туда-сюда… Бак бы и дала лапой по рыбьей башке!

Она сделала «лапу», согнув пальцы и подняв руку к плечу.

— Есть хочу! — сказала она. Не наелась твоим пирогом!

— Мясо? Будет тебе мясо, моё серденько! Шашлык будешь?

— Буду! — сказала она, снова увеличив в удивлении глаза. — О ткуда у тебя шашлык?

— У меня, как в Греции, всё есть! Потому, что я сам очень мясо люблю. Я, наверное, плотоядная рыба.

— Ага! Рыба пиранья! Как вцепишься, так одни косточки останутся!

— Но-но-но… Не стоит преувеличивать хищность моей натуры.

Болтая, я достал пакет готового шашлыка и засунул его в микроволновку.

— Что у тебя за духовка такая? Моментально разогревает.

— Это микроволновая печь. Потом покажу-расскажу как работает. Пятнадцать минут и шашлык будет готов. Может фрукты для аппетита?

— А что у тебя есть?

Я хмыкнул.

— А какой фрукт моя любимая предпочитает в это время суток.

Лариса напряглась и нахмурилась, и сердце моё обмерло.

— Ты аккуратнее с выражениями, — сказала Флибер. — Куда ты гонишь? Не вспугни птицу удачу.

— Не надо опошлять это слово, — сказала Лариса.

Я поднял руки вверх, сдаваясь, и сказал серьёзно:

— Извини. Обрадовался.

— Не торопи события. И… Я тебе ещё не до конца поверила. Ты же бабник. Вокруг тебя столько девчонок вьются… И такие… Что до некоторых мне очень далеко…

— Ты — самая лучшая. И я не бабник. Честное слово!

— Да-да-да… Свежо предание, но верится с трудом…

— Это я, чтобы доказать тебе, что я не мальчик-колокольчик. И всё-таки, какие фрукты ты предпочитаешь? — сменил я тему.

— Я вообще-то персики люблю, но какие сейчас персики?

Я открыл холодильник и достал большой самый сладкий в мире персик «Акацуки Нео», который выращивают в садовом хозяйстве Фуруяма в префектуре Фукусима. Отдал. Потом взял из другого холодильника зелень, помыл. Вскрыл коробку и обалденно пахнувшего костром разогретого мяса, уложил его и зелень на тонкий лаваш, полил кетчупом, завернул и отдал гостье.

— И что теперь с этим делать? — спросила она.

— Зубками-зубками, — сказал я, впиваясь в другой «завертон» и, тем показывая пример.

Мы насытились. Ещё раз испили чаю. Жасминового. Посидели, посмотрели «наш телевизор». Передачи закончились.

— Пора домой, — сказала Лариса. — Мама переживает.

— Ты мне дашь сегодня ответ? — спросил я.

Она вскинула тонкие брови.

— Я же тебе уже ответила. Ты что, рыба глухая? Ты мне нужен, как никто другой. Но замуж за тебя я, пока, не пойду.

— Всё! Теперь услышал! Пошли, отвезу!

— Ты какой-то, действительно, взрослый стал. Совсем не тот мальчишка в коротких штанишках, которого я встретила в читальном зале.

— Вот, ведь, дались ей эти мои короткие штанишки! — подумал со вздохом я. — Ну ведь видела же она потом, что у меня много есть всякой одежды. Ну, проглядел тогда, что вырос за лето. Теперь всю жизнь будет вспоминать меня в коротких брюках?

— Тебя увидел — повзрослел.

— Наверное. Я тоже повзрослела. Наверное — благодаря тебе.

Она приблизилась прильнула ко мне и поцеловала.

— Мне повезло, что ты у меня есть.

Я обнял и прижал ближе.

— Я тебя никому не отдам, — сказал я на полном серьёзе. — Имей это в виду. Бить претендентов буду нещадно, так и знай.

— Меня не будешь?

Я нахмурился.

— Ты же не дашь повода?

— Я буду верной женой.

— А будешь?

— Буду. Но позже. Надо приучить родителей, что мы повзрослели. И институт закончить надо. Тут ты прав. Кстати… Теперь, когда ты рассказал про знаки зодиака, я поняла, почему ты мне ветровку леопардовую подарил на день рождения.

Она снова поцеловала меня.

— Всё, я пошла. Мама ругаться будет. Она у меня не очень на язык сдержанная.

— Давай, я тебя до квартиры провожу?

— Не надо.

— А вдруг в подъезде кто?

— Кто тут может быть?

— Мало ли?

— Ну, постой, пока я доеду. Я тебе из кухонного окна махну рукой.

Лариса уехала на лифте. На шестом этаже остановился. Я вышел из подъезда. В освещённом окне шестого этажа появилась тень, машущая рукой. Светящихся окон в доме оставалось немного. Я стоял в свете фар и ответил взмахом обеих рук. Уехал.