Эволюционер из трущоб. Том 7 (СИ)

Глава 4

Хабаровск.

Мрачная камера едва освещена. Скрип цепей, крики жертвы давно затихли, обратившись в едва различимые стоны. В камере пахло палёной плотью и немного гнилью. На цепях висел Константин Игоревич Архаров. Гордый барон, не склонивший голову перед системой. Барон, не простивший Императора за гибель отца. Не забывший о том, как род Императора заполучил власть.

Возможно, Архаров был единственным аристократом, кто знал о преступлениях Императорского рода. Был единственным, кто пытался всё изменить. Да, было бы проще остаться в стороне и молча взирать, как Император властной рукой перемещает на доске фигуры/фигурки, возвышая одни рода и уничтожая другие.

Но что делать, когда такой правитель решит уничтожить тебя самого? Правильный ответ «Ничего не делать и тихо умереть». Почему так? Да потому, что время, данное тебе на подготовку, бездарно упущено. Ты мог годами наращивать силу, объединять вокруг себя людей для того, чтобы в ответственный момент…

Подумав об этом, Архаров улыбнулся. А что в ответственный момент? Он десятилетиями готовился дать отпор Императору. Взращивал род, готовясь к войне против целой Империи. И что в итоге? Константин Игоревич висит на цепях, словно сушеная камбала, а вокруг него скачет уродливый карлик и отрезает куски плоти.

Палач держал в руках окровавленный скальпель. То отрежет кусок кожи на ноге, то проткнёт плоть на груди. Боль бесконечным калейдоскопом проносилась по телу барона. Острая, тупая, режущая, обжигающая, ледяная, ноющая, заставляющая сходить с ума. Но Константин Игоревич улыбался, зная, что его дети в безопасности.

От мыслей Архарова в очередной раз отвлёк удар по лбу. Карлик залез на небольшой стул и ткнул барону в лицо табличкой, на которой было написано «Куда ты спрятал детей?». Прочитав это, Константин Игоревич хрипло рассмеялся, правда смех больше походил на кашель курильщика, которому осталось жить от силы пару минут.

— Я расскажу, — с трудом выдавил из себя Архаров. — Воды.

Карлик устало вздохнул, спустился с табуретки, подбежал к столу, на котором были разложены пыточные инструменты, и бросил на него табличку. Вытер руки о фартук, после чего взял запотевший глиняный кувшин и налил ледяной воды в кружку с надколотым краем. В пару прыжков он вновь оказался на табуретке и напоил пленника.

Архарову мгновенно стало лучше, и он расплылся в самодовольной улыбке. Рядом со столом, на котором лежали пыточные инструменты, стояла тумба. На ней разместилась зеленоватая Сфера Исцеления. В радиусе пяти метров все раны затягивались в пять раз быстрее, но при этом болевые ощущения обострялись до предела. Чёртова Сфера не давала потерять сознание или умереть.

Впрочем, Архаров не торопился на тот свет. Зачем? Ведь ему предстояло рассказать множество сальных шуток. Правда, сложно это сделать, когда в горле пересохло. А из-за артефакта его поили раз в трое суток, может, реже. Сделав последний глоток воды, Константин Игоревич с облегчением выдохнул и заглянул в бездонно-чёрные глаза карлика.

— Что ты там спрашивал? Где мои дети? — тяжело дыша, переспросил Архаров, и карлик кивнул. — Мои дети спрятаны в яйцах. Если Император хочет их достать, то пусть присылает свою мамашу. Говорят, она чертовски хорошо работает ртом.

Карлик шлёпнул себя ладонью по лбу и покачал головой, как бы говоря: «Константин Игоревич, ничему тебя жизнь не учит». Подобные шутки он слышал уже сотню раз, и каждый день Архаров придумывал всё новые и новые хохмы, унижающие достоинство Императорского рода. Вот только Архаров либо не знал, что карлик глухой, либо ему было плевать, и шутил он сам для себя.

Карлик спустился с табуретки, взял железную кочергу и потянулся к мане. Металл мгновенно раскалился добела. Чёрные глаза карлика блеснули в свете раскалённого металла. Без слов было понятно, что он наслаждается своей работой.

Сталь с шипением уткнулась в живот Архарова. Запахло жженой плотью, вверх взметнулся белёсый дымок, а карлик и Константин Игоревич улыбались, глядя друг другу в глаза. Это игра на истощение. Тот, чья воля сломается раньше — проиграл.

Обожаю снегопад. Он способен скрыть не только картину разрушенного села, но и наши тела. Снег валил огромными хлопьями. Ветер подхватывал его и вихрями бросал нам в лица и за шиворот. При этом холод быстро отступал. В обычных условиях, если ты лежишь на морозе, и тебе вдруг стало не холодно — то у меня плохие новости. Ты умираешь. Сейчас же был совсем другой случай.

В ушах барабанило сердце. Адреналина в кровь выплеснулось столько, что даже руки начали дрожать. Я лежал неподвижно и краем глаза видел, как колонна из четырёх машин мчится в нашу сторону. Вездеход впереди, вездеход позади, и в центре — два грузовика. Ярко-желтые фары тускло пробивались через снежную бурю. Рёв моторов нарастал, заглушая свист ветра.

С противоположной стороны дороги я заметил напряженное лицо Барбоскина. Поймав мой взгляд, он медленно моргнул, давая понять, что всё идёт по плану. Конечно, по плану. Ведь план прост, как две копейки.

Колонна проехала мимо дорожного знака и начала замедляться, готовясь свернуть в сторону села. Но этому было не суждено сбыться. Я вскочил и резко выбросил руку вперёд. За долю секунды на моей ладони сформировался огненный шар, от соприкосновения с которым снежинки, шипя, испарялись. В следующее мгновение я швырнул его в сторону вездехода, замыкающего колонну.

Огненная сфера влетела прямиком под днище машины, туда, где располагались топливные баки. От взрыва машину подбросило вверх, раскурочив днище, а в следующую секунду взорвались и баки. Искорёженный кусок металла перевернулся на крышу и рухнул на асфальт. Задняя дверь открылась, и из неё выпрыгнул человек, объятый пламенем. Он орал от боли и ужаса, но страдал он недолго.

Автоматная очередь прошила его тело, рассыпав по снегу капли крови. Я перевёл взгляд и увидел, что головная машина колонны висит в воздухе. А точнее, её пробил насквозь каменный шип и поднял вверх на добрых три метра. Всё это произошло за считанные секунды, люди в грузовиках не успели осознать, что происходит, а со всех сторон хлынул нескончаемый свинцовый град.

Пули искрами рикошетили от бортов. Пробивали тенты. Разбивали стёкла. Спускали шины. И жалили, жалили тела бойцов, отправленных на помощь подельникам Барсом. Я и сам выпустил пару магазинов в кузов грузовика. Но в отличие от остальных я стрелял точечно, так как видел энергетический след ещё живых уголовников.

В следующую секунду стрельба прекратилась. В ушах стоял писк, он сливался с пением ветра, образуя ни с чем не сравнимую композицию. От горящего вездехода валил чёрный дым, а в сторону грузовиков, пригнувшись, двигались гвардейцы. Иван прикрывал Бориса, когда тот отдёрнул тент. Заглянув внутрь, он крикнул:

— Чисто!

Ещё бы. В каждую из машин легло не меньше трёх сотен пуль. Шанс выжить не то что стремился к нулю, я видел Всевидящим Оком, что живых там нет. Минус сорок пять человек. Сейчас Ленск защищает около пятидесяти бойцов. Если сможем тихо нейтрализовать дозорных, то город удастся освободить без особых проблем. Повесив автомат на плечо, я сразу направился к вездеходу, возглавлявшему колонну.

— Пригнись, — шикнул на меня гвардеец, чьего имени я не знал.

— Во втором грузовике все покойники, — спокойно ответил я и продолжил путь.

— Чисто! — послышался новый крик, подтвердивший мои слова.

Остановившись у вездехода, я уважительно присвистнул. А люди Барбоскина знают своё дело. Каменный шип прошил насквозь морду машины, раскурочив мотор и кабину. Водитель погиб мгновенно, а вместе с ним была уничтожена и рация. Да и стреляя по грузовикам, они в первую очередь ликвидировали водителя, а только потом перенесли огонь на кузов.

Сразу понятно, что бойцы бывалые и обучены воевать не только против тварей, но и против людей. Я остановился у вездехода, под которым натекла порядочная лужа масла. Чёрное пятно не вписывалось в белёсое царство, раскинувшееся вокруг. Впрочем, всем на это было плевать. Гвардейцы окружили транспорт и ждали распоряжений Барбоскина.

— Тимофей Евстафьевич, в вездеходе три человека, — громко заявил я, но один из энергетических следов тут же погас. Похоже, у бойца было сильное кровотечение и он весь вытек. — Уже два. Если у вас есть маги молний, то мы можем жахнуть по машине, а уже потом вытащить из неё потерявших сознание бедолаг. Или просто закидаем транспорт гранатами.

— Не надо гранатами! Мы сдаёмся! — закричали из вездехода. Задняя дверь жалобно скрипнула, и из неё показалось перепуганное лицо парня лет двадцати на вид.

— Руки в гору, сука! — заорал Борис, заставив парня вздрогнуть.

— Оружие оставьте в транспорте, а после прыгайте, — приказал я, наблюдая за выжившими через Всевидящее Око. Если они потянутся к мане (ну, мало ли, вдруг они маги?) то я сразу же запущу в открытую дверь огненный шар. Но этого не потребовалось.

— Д-да. С-сейчас бросим, — закивал паренёк, и послышался едва различимый стук металла о металл. Он выбросил пистолет, нож, снял разгрузку, после чего подошел к двери вездехода и посмотрел вниз. — Ту-тут же метра че-четыре лететь, — опасливо прокомментировал он.

— Поэтому прыгай аккуратнее и старайся не свернуть шею, — улыбнулся я.

Так парень и поступил. Сиганул прямо в сугроб. Следом за ним выпрыгнул и второй боец лет сорока. Но второй слегка не долетел до сугроба и шмякнулся об асфальт, подвернув ногу. Жалеть его никто не стал. Положили мордой в пол, завернули руки за спину и потащили в сторону вездеходов, припаркованных в центре села.

— Михаил Константинович, можно вопрос?

— За спрос в нос не бьют, — пошутил я, но Барбоскин юмора не понял. Да и есть ли юмор в этой присказке? Понятия не имею.

— Как вы узнали, что в вездеходе двое выживших?

Спросил он это неспроста. Пока бойцы волокли пленных к машинам, остальные гвардейцы, используя магию, растаскивали сожженную технику к обочинам. Вездеход, возглавлявший колонну, Барбоскин проверил лично. И судя по всему, был впечатлён моим даром предвидения.

— А это, Тимофей Евстафьевич, секрет, — ответил я и подмигнул ему. — Одно дело — если бы вы дали присягу моему роду. Но, увы, вы служите почившему барону Богданову. — Я развёл руками, а после серьёзно спросил. — Обсуждали с подчинёнными планы на дальнейшую жизнь? Я был бы очень рад заполучить под своё командование таких бойцов, как вы.

— Ваша прямота подкупает. Но нет. Мы не заглядываем так далеко в будущее. Сперва нужно помочь мирным жителям, а уже после думать, как дальше существовать в этом мире, — ответил Барбоскин и смахнул с кустистых бровей налипшие снежинки.

— Вас понял. Тогда не будем терять время и приблизим прекрасный момент, когда вам придётся задуматься о дальнейшей жизни, — улыбнулся я и бодрой походкой направился в сторону вездеходов.

В этот раз собирать доминанты не пришлось. Да и какой смысл собирать их с покойников, которых я обобрал ещё при жизни? Зато мы неслабо пополнили арсенал. Два ручных противотанковых гранатомёта, три пулемёта, сорок автоматов, одна снайперская винтовка и куча пистолетов, а также боеприпасов. Помимо этого, обзавелись сорока пятью комплектами сухпайка. Что-что, а Барс своих бойцов снабжает знатно.

На пути к вездеходу меня догнали ребята. Лица у них были… Растерянные, что ли? Может, даже немного испуганные.

— Мандец… — прошептал Леший. — Ты видел, как мужик заживо горел?

— Видел, — кивнул я. — Вообще-то он из-за моего огненного шара и загорелся.

— Жуть какая-то. — Лёха встряхнул головой, как будто пытался позабыть это, как страшный сон.

— Да, убивать людей — это не тоже самое что убивать тварей, — поддержал его Артём.

— Вообще пофиг, — прокомментировал Макар, закинув автомат за спину. — Порой люди хуже животных.

— Ты прямо моего папашу описал, — усмехнулся Серый. — Матушка говорила, что, возвращаясь из очередного рейда, он бил её так, что рёбра трещали. Я бы с радостью убил этого дуралея, но папаша подох раньше.

Повисла напряженная тишина. Каждый думал о своём. Я, к примеру, думал об отце. Я бы этого «дуралея» с радостью узнал получше. Судя по всему, он весьма интересный и неоднозначный человек, мотивы которого я до сих пор не могу понять до конца. А ещё жаль, что с ранних лет я вынужден сражаться за существование. Хотелось бы хоть немного насладиться тихой жизнью и изучить мир, в который я попал.

Но ничего не поделать. Приходится, сломя голову, нестись на встречу светлому будущему, попутно отбиваясь от нависших угроз.

К моменту, когда мы добрались до центра села, гвардейцы выстроили вездеходы полукругом, отгородившись от ветра, и устроили привал. Бойцы раскурочили трофейный сухпаёк и весело болтали.

— Чё там у тебя? Каша рисовая? Давай сюда, — улыбаясь, сказал бритоголовый и протянул руку.

— Да пошел ты. Я так голоден, что и эту погань съем, — отмахнулся его товарищ со сломанным носом.

— Болван. Я ж не обобрать тебя пытаюсь. Бартер предлагаю. Ты мне рис, я тебе гуляш, — пояснил лысый.

— Так бы и сказал. — Обрадовался сломанный нос и передал жестянку, на которой было написано «Рисовая каша», но в ответ гуляш он не получил. — Свою банку гони! — возмутился носатый.

— Ха-ха. А вот хрен тебе! — Лысый показал товарищу язык и едва успел увернуться от ловко брошенной баночки печёночного паштета. — О! И паштетик подъехал! Живём! — самодовольно заявил лысик.

— Хорош дурью маяться, — рыкнул подошедший Барбоскин, и веселье закончилось.

— Так точно, товарищ старший лейтенант, — улыбнулся лысый, отдал честь, а после швырнул обещанный гуляш и паштет носатому.

Гвардейцы порой обменивались шутками, понятными лишь армейцу. Мне они казались забавными, а вот ребята не всегда догоняли, о чём речь. Даже удивительно, как гвардейцы успевали разговаривать во время еды. Ведь они просто глотали пищу, не жуя. Видать, долгая голодовка заставила их относиться к пище немного по-другому.

Увидел кусок хлеба? Тут же проглоти, пока рабовладельцы не отняли. Бойцы обрели свободу, а привычка осталась. Я откупорил банку с перловкой. На вкус отвратно, на вид — как будто эту гадость кто-то переварил и срыгнул в банку. Одним словом, мерзость. Но в Академии я ел вещи и похуже.

Пока ел, присматривался к гвардейцам. Добрые открытые лица, исписанные шрамами. С виду и не скажешь, что они только что положили сорок три человека, а теперь сидят и болтают, как ни в чём не бывало. Впрочем, я могу их понять. Первая смерть близкого шокирует. Вторая — печалит. Третья воспринимается уже как нечто неизбежное.

Первое убийство пугает. Врезается в память и терзает тебя ночами напролёт. Мертвец является во снах, требуя правосудия. Второе убийство волнительно. Десятое — уже ничего не значит. Просто работа. Гвардейцев тренируют, чтобы убивать.

Да, эту работу можно прикрыть красивой сказкой о том, что вы не убийцы! Вы защитники! Но давайте будем честны, если на земли баронства напал враг, то эти защитники идут убивать, и никак иначе. Убийство — это убийство, и с этим ничего не поделать.

В прошлой жизни я встречал глупца, который поведал мне историю об Императоре, который пролил так много крови, что ею можно было бы окрасить в алый целое море. Так вот, этот Император осознал весь ужас, который он совершил, и покончил с собой. Нет, ну вы слышали? Эта история — полная чушь.

Я был знаком лично со всеми Императорами, правившими в Дреморе за пять сотен лет. И знаете, что я вам скажу? Ни один из них не сожалел о пролитой крови. Императоры не сражаются на поле боя. Они не видят ужасов, происходящих там. А потери для них — лишь цифры на бумаге. Захваченные города, новые точки на карте.

Для них это всё игра. Игра, где ставка — человеческая жизнь. Порой эта жизнь принадлежала самим Императорам. Когда они заигрывались и устраивали резню, мне приходилось становиться «защитником» угнетённых. То есть, убийцей. Интересно, как прервать порочный круг смертей и страданий, и возможно ли это?

— Михаил Константинович, можно вас на пару слов? — спросил Барбоскин.

Он подошел настолько тихо, что я даже не слышал, как снег скрипит под его ботинками. Лицо гвардейца было озадаченным. Видать, предстоит серьёзный разговор.

От автора:

В комментариях к книге, вы можете обнаружить арт Барбоскина.