Фермер 2: Водная жила

Глава 15 Поющие радиаторы

В понедельник утром меня разбудил не звонок будильника, а стук в дверь. За порогом стоял взволнованный Железняков в расстегнутом полушубке.

— Виктор Алексеевич, — сказал он, снимая шапку-ушанку, — у нас в общежитии что-то странное происходит. Батареи… музыку играют.

— Какую музыку? — не понял я, быстро одеваясь.

— Самую обычную. Вчера вечером вальс играли, позавчера марш какой-то. Строители думают, радиопомехи, но звук точно от батарей идет.

Мы отправились в общежитие при МТМ, двухэтажное кирпичное здание с центральным отоплением, построенное в конце пятидесятых. В фойе нас встретила группа рабочих с озадаченными лицами.

— Товарищ Корнилов, — обратился ко мне монтажник Василий Сергеевич Крюков, — может, вы объясните, что с батареями творится? Вчера в семь вечера заиграли «На сопках Маньчжурии», сегодня утром что-то похожее на полонез.

Я приложил ухо к чугунному радиатору МС-140 в коридоре. Действительно, из него доносились мелодичные звуки, не очень громкие, но отчетливые. Словно кто-то играл на духовом инструменте в соседней комнате.

— А в какое время это происходит? — поинтересовался я.

— Строго по расписанию, — ответил сварщик Иван Николаевич Сидоров, который уже поправился после гриппа. — В семь утра, в час дня и в семь вечера. Минут по пятнадцать играет, потом замолкает.

Загадка становилась интереснее. Я обошел все этажи, прислушиваясь к радиаторам. Музыка была не везде, только в определенных точках системы отопления. И мелодии действительно менялись: где-то звучал вальс, где-то марш, а в одной комнате я отчетливо услышал «Катюшу».

— Нужно провести техническое обследование, — решил я. — Галя, можете организовать наблюдение? Пусть комсомольцы зафиксируют, когда и где именно играет музыка.

Галя, которая подошла к нам в сопровождении Кольки и Федьки, кивнула:

— Ребята будут дежурить посменно с блокнотами и часами. Вести подробный журнал наблюдений.

К обеду картина стала проясняться. Колька доложил результаты:

— Виктор Алексеевич, музыка начинается именно тогда, когда включается циркуляционный насос в котельной. И заканчивается, когда он выключается.

— А мелодии откуда берутся? — спросил Железняков.

— Вот тут интересно, — Галя показала записи в блокноте. — Разные участки системы играют разные мелодии. Как будто каждый радиатор настроен на свою ноту.

Я задумался. Система отопления как музыкальный инструмент? Трубы разного диаметра, разное давление теплоносителя, возможность резонанса…

— А кто у нас слесарь-сантехник? — поинтересовался я.

— Дядя Гриша, Григорий Иванович Малышев, — ответил Железняков. — Опытный мастер, всю жизнь с трубами работает.

Дяди Гришу нашли в котельной, мужчина лет шестидесяти с добродушным лицом и умелыми руками. На нем была роба синего цвета, валенки и шапка-ушанка. При нашем появлении он как-то странно засуетился.

— Григорий Иванович, — обратился я к нему, — расскажите про систему отопления. Может, есть какие-то особенности, которые объясняют звуки в радиаторах?

Дядя Гриша замялся, поправил шапку:

— Да какие особенности… Обычная система. Котел, насос, трубы, батареи. Ничего необычного.

— А вы случайно не музыкант? — неожиданно спросила Галя.

Слесарь покраснел:

— Откуда вы знаете? В молодости на гармошке играл, да это давно было…

— Григорий Иванович, — мягко сказал я, — а не вы ли настраиваете трубы так, чтобы они музыку играли?

Долгая пауза. Дядя Гриша тяжело вздохнул:

— Ну да, я… Скучно мне без музыки, товарищ Корнилов. Жена умерла три года назад, она на пианино играла. Дома тишина, на работе тоже. Вот и придумал, как трубы заставить петь.

Он показал нам схему отопления, испещренную дополнительными пометками:

— Смотрите, если заслонку в этом месте чуть прикрыть, а здесь вентиль на четверть оборота повернуть, то в трубе создается завихрение. Воздух начинает вибрировать, звук получается. А мелодию можно менять, регулируя давление в разных участках.

Система оказалась гениально простой. Дядя Гриша использовал законы гидравлики и акустики, превратив обычное отопление в огромный духовой инструмент.

— А когда вы это делаете? — поинтересовался Железняков.

— Перед сменами. Прихожу пораньше, настраиваю систему. А потом, когда насос включается, музыка играет. Народ радуется, хотя и не знает, откуда звуки берутся.

Рабочие, которые собрались в котельной, слушали объяснения с восхищением. Никто не рассердился, наоборот, все восхищались изобретательностью слесаря.

— Дядя Гриша, — сказал Крюков, — а можете «Подмосковные вечера» сыграть? А то все марши да вальсы.

— Могу, — улыбнулся слесарь. — Только дайте до вечера настроить.

— Знаете что, — предложил я, — давайте официально оформим это как рационализаторское предложение. «Система музыкального сопровождения производственных процессов» или как-то так.

Идея всем понравилась. Дядя Гриша получил официальное разрешение на свои эксперименты, а вечерние «концерты» стали традицией общежития. Рабочие даже начали заказывать любимые мелодии.

В среду состоялся первый полноценный пуск всей оросительной системы. К восьми утра у центрального пульта управления в конторе совхоза собрались все заинтересованные лица: Громов, Железняков, электрик Светлов, Кутузов и я.

Центральный пульт представлял собой металлический шкаф высотой два метра с множеством сигнальных ламп, переключателей и измерительных приборов. На передней панели была схема всей системы с лампочками, показывающими состояние каждой насосной станции.

— Все насосы в режиме автоматического управления, — доложил Кутузов, проверяя положения переключателей. — Система готова к работе.

— Включаем главный рубильник! — объявил Светлов.

Я опустил массивный рычаг рубильника РПЦ-400. Загорелись зеленые лампы «Питание подано» на всех шести позициях.

— Открываем магистральную задвижку! — скомандовал Железняков.

Громов торжественно повернул маховик главной запорной арматуры. В системе начало падать давление.

Первая красная лампа «Насос включен» загорелась через тридцать секунд. Потом вторая, третья… Один за другим автоматически запускались насосы, повышая давление в магистрали.

— Давление стабилизировалось на отметке четыре атмосферы, — доложил Кутузов, следя за центральным манометром. — Работают четыре насоса из шести.

— Отлично! — обрадовался Громов. — Система работает точно по расчету.

Но торжество оказалось преждевременным. Через полчаса стабильной работы на пульте замигала красная лампа аварии на насосной станции номер три.

— Что случилось? — встревожился Железняков.

Кутузов изучал показания приборов:

— Перегрев двигателя. Автоматика отключила насос для защиты от аварии.

Мы помчались на УАЗ-469 к проблемной станции. В павильоне действительно стоял запах горелой изоляции, а двигатель был горячим на ощупь.

— Вентиляция плохая, — определил причину электрик. — В морозы заслонки воздуховодов обледенели, воздух не циркулирует.

Пришлось срочно дорабатывать систему вентиляции. Володя Семенов предложил установить автоматические жалюзи с электроприводом, которые открывались бы при включении насоса.

Пока мы занимались ремонтом вентиляции, в лагере строителей разразился скандал. Железняков ходил мрачнее тучи, что-то записывал в блокнот и подозрительно осматривал рабочих.

— В чем дело, Степан Кузьмич? — поинтересовался я.

— Воровство, — коротко ответил прораб. — За три дня пропали молоток, зубило, набор гаечных ключей. А дорогие вещи, сварочник, буровое оборудование, нетронуты.

— Может, просто потеряли? — предположил я.

— Куда потеряли? — возмутился Железняков. — Молоток вечером на верстаке лежал, утром нет. Зубило из ящика с инструментами исчезло. А ключи вообще со стеллажа сняли.

Атмосфера в бригаде портилась. Рабочие начали подозревать друг друга, кто-то даже предложил обыски проводить.

— Нужно разобраться, — решил я. — Галя, можете организовать наблюдение?

— Конечно, — ответила она. — Комсомольцы могут дежурить посменно.

— А следы какие-нибудь есть? — спросил дядя Вася, которого тоже заинтересовала загадка.

— Есть, и очень странные, — Галя показала отпечатки в снегу возле инструментального вагончика. — Не человеческие и не собачьи. Что-то с когтями, но маленькое.

Я внимательно изучил следы. Действительно, отпечатки лап с острыми когтями, но размером с кошачьи. Однако траектория движения была необычной, не по земле, а от дерева к дереву.

— А инструменты где находили? — поинтересовался я.

— Вот тут самое интересное, — Федька достал из кармана блокнот с записями. — Молоток на березе висел, в развилке веток. Зубило в скворечнике нашли. А ключи в снегу закопанными, но все чистенькие, как вымытые.

Картина становилась яснее. Вор, который ворует только блестящие предметы, прячет их в высоких местах и при этом их «моет»…

— А сороки у вас тут водятся? — спросил я.

— Водятся, — кивнул дядя Вася. — Одна особенно назойливая, все время возле стройки крутится. Мы ее «Инженер» прозвали, больно любопытная к технике.

— Вот и разгадка! — обрадовался я. — Ваш вор — сорока. Эти птицы обожают блестящие предметы, воруют их для гнезда.

— А зачем она их моет? — удивился Колька.

— Инстинкт. Сороки очень чистоплотные, все находки сначала «обрабатывают», чистят, моют в воде.

Мы организовали поиск сорочьего гнезда. Нашли его на высокой березе в полукилометре от стройки, настоящий склад блестящих предметов. Кроме пропавших инструментов там лежали ложки, ключи от замков, даже осколки зеркал.

— Надо же, какая запасливая! — восхитилась Галя.

Все инструменты вернули на место, а для сороки построили специальный «инструментальный домик» с блестящими железками, которые можно было воровать без ущерба для стройки.

— Пусть живет, — решил Железняков. — Талисман будет. И инструменты в порядке содержит, видели, как она их чистит?

В пятницу ударил настоящий мороз, термометр показывал минус тридцать пять градусов. Самое время проверить работу системы в экстремальных условиях.

Первые проблемы начались уже к полудню. На пульте управления замигали желтые лампы предупреждения, датчики давления на трех станциях показывали нестабильные значения.

— Датчики обледенели, — определил Кутузов, изучая показания приборов. — Конденсат в импульсных трубках замерз.

Пришлось срочно дорабатывать систему защиты от замерзания. Володя Семенов предложил использовать электрические нагреватели ТЭН-0,5 мощностью полкиловатта для обогрева датчиков.

— А провода к датчикам не замерзнут? — поинтересовался электрик.

— Используем кабель в морозостойкой изоляции, — ответил Володя. — КРПТ-10, рассчитан на температуру до минус сорока.

К вечеру система обогрева была смонтирована и испытана. Датчики работали стабильно даже при экстремальном морозе.

Но главное испытание ждало нас ночью. Около полуночи я получил телефонный звонок от дежурного слесаря:

— Виктор Алексеевич, на станции номер два отключился электрощит! Насос остановился!

Мы помчались на место аварии. В павильоне действительно погас свет, электрооборудование не работало. Автоматический выключатель сработал и не включался.

— Короткое замыкание, — определил причину Светлов, изучая следы на изоляторах. — Конденсат в щите замерз, расширился, изоляция треснула.

Пришлось срочно сушить электрощит строительным феном и заменять поврежденные изоляторы. Работа заняла три часа на морозе.

— Нужно предусмотреть дополнительный обогрев электрощитов, — решил я. — И улучшить уплотнение от влаги.

К утру все станции работали стабильно. Система выдержала испытание сорокаградусным морозом, хотя и потребовала доработок.

В субботу вечером работы были завершены. Все шесть насосных станций функционировали в автоматическом режиме, система была готова к весеннему сезону орошения.

Я сидел дома, записывая итоговые показания приборов в журнал. За окном бушевала метель, но внутри было тепло и уютно.

Около девяти вечера раздался стук в дверь. Вошла Галя в теплом пальто, припорошенная снегом. Щеки у нее раскраснелись от мороза, глаза блестели, а из-под шерстяного платка выбивались непослушные пряди каштановых волос.

— Виктор Алексеевич, — сказала она, стряхивая снег с платка, — решила проверить, как дела. И термос с горячим чаем принесла.

— Спасибо, очень кстати, — ответил я, помогая ей снять пальто.

Под пальто на ней было темно-синее шерстяное платье с белым воротничком, которое подчеркивало изящную фигуру. Когда она сняла платок, волосы рассыпались по плечам.

Мы сели рядом на небольшой диван, который стоял у стены. Галя разлила чай в алюминиевые кружки, но я заметил, как дрожат ее руки.

— Галя, — сказал я мягко, — что с вами? Вы взволнованы?

Она поставила кружку на столик, не отвечая. В свете ламп ее лицо казалось особенно нежным, а в карих глазах читалось что-то новое, решимость, смешанная с волнением.

— Виктор Алексеевич, — прошептала она, поворачиваясь ко мне, — я больше не могу так. Эти поцелуи, эта близость… Мне нужно больше. Нужны вы.

Голос ее дрожал, но взгляд был твердым. Я понял, что она приняла решение, которое давно созревало.

— Галя, — начал я осторожно, — вы уверены? Это серьезный шаг…

— Уверена, — перебила она, положив руку мне на грудь. — Я думала об этом каждый день. О вас, о нас. Я хочу быть с вами по-настоящему.

Она придвинулась ближе, и я почувствовал аромат ее духов, тепло ее тела. Наши губы встретились в поцелуе, более страстном, чем все предыдущие. Галя обняла меня за шею, прижимаясь всем телом.

— Мне страшно, — призналась она, когда мы оторвались друг от друга. — Я никогда… Но с вами я готова.

Я обнял ее, чувствуя, как быстро бьется ее сердце.

— Мы никуда не торопимся, — прошептал я ей на ухо. — Все будет так, как вы захотите.

Галя кивнула и снова поцеловала меня. Постепенно ее робость уступала место страсти. Она позволила мне гладить ее волосы, плечи, спину. Когда я осторожно коснулся ее груди через тонкую ткань платья, она тихо ахнула, но не отстранилась.

— Виктор, — прошептала она, впервые назвав меня просто по имени. — Я так вас хочу…

В доме было тепло и уютно. Мягкий свет ламп создавал интимную атмосферу, а шум трескучего мороза за окном надежно скрывал наши тихие голоса.

Галя позволила мне расстегнуть пуговицы ее платья. Под ним оказалось белое хлопковое белье, простое, но очень женственное. Она застенчиво прикрывалась руками, но когда я нежно их отвел, не сопротивлялась.

— Вы красивая, — сказал я, любуясь ее стройной фигурой. — Очень красивая.

Галя покраснела, но улыбнулась:

— А вы тоже… раздевайтесь. Хочу видеть вас.

Мы помогали друг другу, целуясь и касаясь, привыкая к новой близости. Когда мы наконец оказались рядом под теплым пледом, который я достал из шкафа, Галя дрожала, не от холода, а от волнения.

— Не бойтесь, — шептал я, поглаживая ее. — Все хорошо.

— Мне не больно, — удивленно прошептала она через некоторое время. — А я думала… Мне так хорошо…

Мы двигались медленно, осторожно, привыкая друг к другу. Галя прижималась ко мне, тихо постанывая от удовольствия. Когда все закончилось, она лежала у меня на груди, тяжело дыша.

— Это было… — начала она и не закончила.

— Что? — спросил я, целуя ее в макушку.

— Прекрасно, — прошептала она. — Теперь я понимаю, о чем говорят замужние женщины. Теперь я ваша.

Мы лежали в тишине, слушая шум метели за окном. Дома было тепло и уютно, и казалось, что весь мир сузился до этого маленького пространства, где мы наконец стали по-настоящему близкими.

— Не жалеете? — спросил я.

— Нет, — твердо ответила Галя. — Это то, чего я хотела. С вами и только с вами.

Когда пришло время расставаться, мы долго не могли оторваться друг от друга. Одеваясь, Галя застенчиво улыбалась, поправляя волосы и платье.

— До завтра, — сказала она у порога, поднимаясь на цыпочки для прощального поцелуя.

— До завтра, — ответил я.

Проводив ее домой, я вернулся с чувством, что моя жизнь изменилась навсегда. Рядом теперь была женщина, которая принадлежала мне так же, как я принадлежал ей.