Гасконец. Том 1. Фландрия

Глава 10

Де Порто не только оставил Сирано де Бержерака отлеживаться в трактире, он даже заплатил хозяину за постой и возможные траты. Мужчина был безумно благодарен, несколько раз кланялся и вручил нам в дорогу несколько крепких бутылей с чем-то, куда более крепким, чем пиво и вино. Потом он обнялся с Планше, получил от него несколько серебряных монет — понятия не имею, откуда они появились у моего слуги. Конечно же, я был уверен, что меня бы Планше обворовывать не стал. Кстати, слуга не стал никому отдавать или продавать добытую у испанцев лошадь и сейчас гордо сидел в седле. Де Порто бросал на него временами насмешливые взгляды, но молчал.

— Планше, — подозвал я слугу, уже сам будучи в седле. Моя бедная лошадка тащила теперь, помимо меня, два мушкета и две испанских аркебузы. Второй мушкет мне отдал Сирано, сказав, что прямо сейчас он ему без надобности, а я проявляю нездоровую для гасконца любовь к стрельбе.

— Слушай, Планше, я заглянул в кошельки — там золото.

— Ну, да, — кивнул слуга. — Пистоли, месье, испанское золото.

— Но мы всё время говорим «серебро», — не понял я.

Планше тяжело вздохнул, словно общается с умалишенным и вытащил из-за пазухи свой кошелек. Кошелек оказался довольно пухлым на вид. Планше высыпал на руку несколько монет, весьма ловко, нужно признать. Он не выискивал монетки по одной, а сразу вытряхнул на ладонь именно такое количество, какое и хотел.

— Вот смотрите, месье, — пояснил он. — Эта медная, денье. Кинуть нищенке, может быть наскребет таких двенадцать штук на краюху хлеба. Помните?

Я с понимающим лицом кивнул, на самом деле не понимая ни черта. Навык, отлично отработанный мною на всех корпоративных собраниях и конференциях.

— Вот еще одна медная, это двойной турнуа, — слуга указал на монетку с тремя лилиями. — Двойной, потому что в ней два денье. Понимаете?

Я снова уверенно кивнул. Тогда Планше указал на маленькую серебряную монетку. На самом деле, таких серебряных монеток было три, разного размера и с разными гербами.

— Это су, ей мы платим за хлеб и постой. В су двенадцать денье, и су всегда должен быть под рукой, понятно?

Я кивнул. Планше продолжал разговаривать со мной, как с ребёнком, но я был ему даже благодарен за это.

— Поэтому, мы и говорим «серебро», — закончил урок слуга.

— Отлично, — улыбнулся я. — Но зачем еще две серебряные монеты?

— Их куда больше, друг мой Шарль, — де Порто наконец-то подъехал к нам, с интересом разглядывая монеты на руке Планше. — Каждый более или менее сильный герцог, а то и маркиз, норовит выпустить свою монетку, для своих земель.

— Ещё есть ливры, — продолжал Планше. — В монетах их редко встретишь, но они есть. Парижский и обыкновенный. Парижский потяжелее, и цены в нём больше. Где-то на четвертинку.

— То есть, пять четвёртых? — уточнил я. Планше кивнул.

— А вот золото, — рвался помочь де Порто. Слуга торопливо убрал свои монеты в кошелек. На огромной руке здоровяка вдруг, словно у фокусника, материализовались две золотые монеты. Первая была круглой, с крестом, но каждый «луч» креста оканчивался лилией. Вторая была словно вырублена наспех, и её округлость вызывала явные сомнения. На ней красовался костыльный крест (словно перекрестие прицела в старых играх), по четырем сторонам были какие-то буквы. Такие монеты и лежали у меня в кошельке.

— Вот это ливр, — де Понто указал пальцем на круглую монету. — Он стоит двадцать су. А это пистоль, он тяжелее и стоит десять ливров.

— Они уже из золота, и на рынке таким платить за говядину просто смешно, — с видом знатока заключил я, пытаясь тоже казаться в теме. — Спасибо за напоминание, друзья. Кажется, я все вспомнил на счет монет. Видимо, меня слишком уж сильно приложило тогда.

— В голову, насколько помню, — де Порто добродушно улыбнулся. — Но это ещё что! Был у меня приятель, он после пули в голове на латыни заговорил.

Мы рассмеялись, а затем де Порто снова отделился. Он вёл нас вперёд, лошади спокойно брели по дороге, болтать больше было не о чем.

Спустя несколько часов, мы достигли Бапома. Сперва я увидел раскинувшееся вокруг него человеческое море, стяги, знамена и палатки. Но уже через мгновение, то, что я сперва принял за гору, оказалось огромной каменной крепостью. Не укрепленным городом, а настоящим каменным многоугольным чудовищем. Уродливым, и будто бы неприступным. Пушки — и с нашей, и с испанской стороны — молчали. Пока что.

Здоровяк придержал лошадь, чтобы снова поехать бок о бок с нами.

— Невероятная крепость, — протянул я, чувствуя, как меня накрывает этой поразительной гигантской тенью. — Впервые вижу такое.

— Верно, — важно кивнул де Порто. — Её перестраивали сколько раз, сколько раз штурмовали за века. Настоящее чудище.

— Гаргантюа! — зачем-то сказал я первое, что пришло в голову, ассоциировалось с огромным великаном и вроде бы относилось к похожей эпохе. Я надеялся, что таким образом покажу себя образованным и начитанным гасконцем. Но у де Порто только округлились глаза.

— Держали бы вы язык за зубами, Шарль, — сказал он. — До меня уже дошли слухи, что вы спасли какую-то гугенотку около Лилля. Так ещё и такие страшные вещи цитируете.

Я снова сделал очень умное и серьёзное лицо, а потом кивнул. Проблема была в том, что я ни черта не понимал. Проехав еще несколько метров, я спросил:

— Вы же знаете, что я не все помню?

— Я уже догадался, — буркнул де Порто. Веселья в здоровяке явно поубавилось.

— Что не так с «Гаргантюа и Пантагрюэлем»?

— Да тише вы! — недовольно шикнул королевский мушкетёр. — Совсем обезумели что ли? Это грязная, гадкая книжонка! Неужели сами не понимаете, почему она под негласным запретом уже сотню лет?

— Признаться честно, — сказал я. — Мне только название и знакомо. Содержания я в глаза не видел.

Тут я был совершенно искренен. Планше тихо хмыкнул. Если окажется, что мой слуга умеет читать, а я нет, мне придётся вызвать его на дуэль.

— Счастливый вы человек, — грустно усмехнулся де Порто. — Такая гадость. Подтираться гусятами! Ну как могла прийти в голову такая гадость⁈

Я ничего не ответил, Планше снова тихо хихикнул.

Мы уже подъезжали к французским палаткам, так что Шахрезада де Порто прекратила дозволенные речи. Нас встретило несколько солдат, с пиками, как будто бы созданными для царапанья неба. Метра три, не меньше.

— Мессир герцог де ла Мейре уже здесь? — обратился к солдатам де Порто.

— Скоро прибудут, — ответил с поклоном солдат. — Вместе с Его Величеством и Его Преосвященством.

— Держу пари, — рассмеялся здоровяк, поворачиваясь ко мне. — Вы, Шарль, очень понравитесь Красному.

— Готов принять это пари, — неуверенно ответил я. Хотя встречаться с Ришелье мне совсем не улыбалось — почерпнутые из прошлой жизни стереотипы никак не отпускали.

— А мессир де Тревиль уже прибыл? — снова спросил толстяк.

Солдат кивнул:

— Вместе с королевскими мушкетерами, месье. Показать дорогу?

— Будь любезен, — согласился здоровяк. — А этих почтенных месье отведи к гасконским кадетам.

На том мы и распрощались. Де Порто сказал, что надеется ещё много раз увидеть меня в деле, и что я просто обязан как-нибудь проявить себя в ходе этой осады. Я ещё не понял, в чём тут подвох, но очень скоро картина прояснилась. Впрочем, я забегаю вперёд.

Нас с Планше отвели к палаточному лагерю, где царило удивительное для меня спокойствие. Никто не пил, никто не распевал песен. Осада обещала быть серьёзной.

Первым делом, обступившие нас гасконцы, спросили о де Бержераке. Я успокоил товарищей, рассказал о том, что рана его заживает, а сам парижанин проявляет чудеса героизма и упрямства. Тощий Пьер, к счастью, всё ещё живой, сказал, что будет с нетерпением ждать его возвращения.

Затем меня поставили перед фактом, что по указу Маршала Франции, я таки назначаюсь лейтенантом кадетов и весь корпус теперь переходит под моё командование. Никто с этим не спорил, а напротив — от товарищей по оружию я получил только похвалу и поддержку. Молва уже расходилась, наша вылазка в Аррас изрядно приукрашивалась и теперь это была не удача. А хитрая операция, во время которой мы специально выбрали нужный момент и полезли в город как раз для того, чтобы схватить тамошнего командующего.

Третья новость настигла меня уже после того, как Планше поставил мне отдельную палатку. Я всё рвался ему помочь, но настороженные взгляды однополчан заставили меня притворно ругнуться на слугу и уйти к ним. За столом — точнее двумя досками, положенными на две пустые бочки — куда меня пригласили, играли в карты. Играли в «Тарок», правил которой я не знал, но с большим удовольствием изучал в процессе. Запоминал, кто и что делает, пытался разобраться. Но куда интереснее мне было слушать новости об осаде.

Бапом окружили раньше срока — всё благодаря нашему удачному штурму Арраса, освободившему войска. Мы взяли крепость в кольцо, перерезали все возможные дороги для поставки припасов и оружия. Но пока не приступили даже к артиллерийской подготовке. Пушки молчали не просто так — они ждали Короля.

Все ждали Короля, особенно лихие мушкетёры и гасконские кадеты. Все хотели проявить себя, как только Его Величество появится, и копили силы. И отдыхали. Мне эта концепция показалась до ужаса идиотской.

— А если крепость возьмут до его прибытия, что в этом плохого? — не удержался я от вопроса.

Пьер, держащий на руках целый веер карт, кашлянул.

— Ну, похвалит по приезду… Но вся слава достанется де ла Мейре. А нам-то зачем за его славу погибать?

— А если он прикажет?

— Не такой он человек, — ответил другой игрок, лысеющий и полненький парень. Выглядел он при этом очень даже молодо. — Герцог человек чести, ему вся слава не нужна, он поделится.

— Ему бы сына подвинуть вперёд, — согласился Пьер. — Но сыну ещё рано, мальчонке лет десять всего.

— В любом случае, он Ла-Рошель брал, — хмыкнул третий игрок. Черноволосый, кудрявый, с аккуратно подстриженными усами. — Магистр Артиллерии, великий человек.

— Вот-вот, — усмехнулся лысеющий. — Лишь бы стены от одного его имени не пали. Тогда нам славы не достанется.

Я покачал головой. Всё это казалось мне ужасно непрактичным и глупым. Есть боевая задача, есть ресурсы, есть в конце концов противник, который не обязан сидеть и ждать нашего героического момента славы, причем обязательно на глазах у вышестоящего начальства. Если честно, я был уверен, что культ личной славы умер в средние века, с появлением первого огнестрельного оружия. Но, как оказалось, моя четвёрка по истории в дипломе была очень и очень сильно натянутой.

В любом случае, если начинать прогрессорствовать, то лучше всего отметить про себя этот забавнейший факт. Впрочем, любые выводы делать ещё рано.

— Кстати, — как бы невзначай спросил я. — А что у нас с наёмниками?

— Нам-то зачем? — удивился тощий Пьер.

— А у испанцев?

— Времена наёмников минули, — пожал плечами кудрявый. — Ну, мне так кажется. Ничто не сравнится с единой армией, под началом Его Величества. Хотя некоторые, на востоке, особенно в Империи, ещё забавляются…

— Но толку с них? — подхватил Пьер. В этот момент, как бы невзначай прокашлялся полноватый.

— Вы, месье, решили просто забыть о швейцарцах, я полагаю, — елейным тоном произнёс он. Остальные переглянулись.

— Да что о них говорить, — махнул рукой кудрявый. — Швейцарцы у нас служат, но вот скажи… Сколько сражений выиграли одни только наёмники, за последние хотя бы лет десять? Всё, нет больше наёмников!

— Если войско не подчиняется непосредственно Королю, — наставительно поднял палец тощий. — У войска нет сердца!

— Валленштайн… — как бы невзначай проронил полный.

— Убит своими же!

— Ладно, ладно! — я уже терял нить этого разговора. Гасконские кадеты говорили о чём-то, в чём они прекрасно разбирались, а я даже примерно не мог разобрать, что происходит. Впрочем, расспросить Планше об этом Валленштайне точно следовало. Так или иначе, я хотел сменить тему разговора.

— И что, как только прибудет Король, все побегут на штурм? — уточнил я.

— Вряд ли, — пожал плечами лысеющий. — Ведь вы нас на штурм не поведете?

Я неопределённо качнул головой.

— Пока не пойму, как это сделать хорошо, то не поведу.

— Мушкетёры точно что-то выкинут такое, — со знанием дела протянул тощий. — Это для них дело чести.

— Ну раз Его Величество тут будет, то конечно, — согласился полный. Кудрявый тоже утвердительно кивнул.

— Планше! — позвал я.

Слуга появился рядом, будто бы всё это время ждал моего приказа.

— Что с обменным курсом?

— Простите, месье?

— Если я дам тебе пистоль, — шепнул я. — Сможешь на него купить что-нибудь в лагере?

— Да, месье, — глаза слуги заблестели. Как у ребёнка, которого посылаешь в магазин за хлебом и разрешаешь оставить себе сдачу. Скорее всего, Планше собирался присвоить себе все остатки золотой монеты.

— У тебя вообще есть жалование? — спросил я.

Планше рассмеялся, потом рассмеялись и гасконцы, тоже услышавшие мой вопрос.

— Я ведь ваш слуга, месье… — развел руками Планше.

— То есть нет?

— То есть нет, — кивнул Планше. — Вы меня кормите и содержите.

Все на нас смотрели, поэтому я только покачал головой. Потом встал из-за стола и отвёл Планше в сторонку. Я показал ему пистоль, не спеша отдавать, и сказал:

— Здесь двести су, в одном пистоле, верно? С него останется хоть что-то, если ты купишь достаточно вина и пива?

— Конечно, месье. Вино и пиво нынче дешевые, — пожал плечами слуга.

— А мясо?

— У местных можно и выторговать, если все в крепость не свезли, — задумался Планше. — Но могут цену заломить.

— Тогда смотри, — я вложил в руку Планше пистоль. — Здесь десять ливров, или двести су. Огромные деньги! Ты теперь получаешь жалованье десять су в неделю, но обязательно приносишь мне сдачу.

— В день, — заявил Планше.

— Не наглей.

— Вы не наглейте, месье, — улыбнулся Планше. — Слуга для господина, он же как его чадо. Вы меня и кормить должны, и на ночлег устраивать, и за провинности мои вы ответите, и заступитесь. А так получается, что вы от меня просто откупаетесь?

Планше насупился, словно пытался заплакать. Получалось у него это куда хуже, чем у покинувшей нас Миледи.

— По что вам эти деньги, месье, если вы отбрасываете в сторону годы верной службы и гоните меня?

— Планше, ты перегибаешь!

— Ладно, — слуга вздохнул. Посмотрел на меня серьёзно и спокойно, потом предложил:

— Ни мне, ни вам. Два раза в неделю.

— Ты останешься моим слугой и под моим покровительством, но жалованье будет только раз в неделю, — твердо ответил я. — Но ты ешь и пьешь за мой счёт.

— Всё, что захочу?

— Боже… нет! — я рассмеялся. — Но то же самое, что и я. Сойдёт?

— Не объедки?

— Не объедки.

— Идёт, — Планше харкнул на ладонь и протянул ее мне. Я сделал то же самое и мы скрепили сделку не самым гигиеничным в мире способом.

— Найди вино и пиво, и хорошего мяса. Привези де Порто и скажи, что я очень ему благодарен за помощь де Бержераку и советы. Выполняй все его указания и трись вокруг мушкетёров. Если надо, докупай им пива.

— И слушать всё, что они скажут? — понимающе улыбнулся слуга. — Скажите, месье. А зачем эта штука с жалованием?

Я пожал плечами. Если я за десять лет на заводе не смог донести до начальства, что позитивное подкрепление всегда работает лучше, и что (если работник ещё не опустился и не начал пить) премии всегда в десять раз эффективнее штрафов… то что я мог сказать крестьянину семнадцатого века?

— Чтобы у тебя был повод принести мне остаток суммы, — ответил я. — И чтобы ты знал, что тебе есть куда расти.

— Чего?

Я вздохнул. Мне тогда казалось, что социальные лифты в этой эпохе существовали исключительно в двух вариантах: родиться богатым или понравиться лично королю. Уже позже я начал понимать, что механизмы тут задействованы куда более сложные. Но в тот момент, стоя перед Планше, рядом с осажденным Бапомом, я думал именно так.

— Я всё ещё за тебя отвечаю, — повторил я. — Кормлю, если надо, одеваю. Плачу жалование. Если работаешь хорошо, жалованье увеличивается. Один су, поверх каждого жалования, откладываю тебе на старость.

— И что, потом отдадите? — недоверчиво рассмеялся Планше. Я кивнул. Тот нахмурился. — Правда-правда?

— Мне не нужно, чтобы ты прохлаждался, когда я не вижу. И не нужно, чтобы ты рвал жилы, когда я рядом. Не нужно, чтобы ты себя вёл…

— Как мушкетёры, — улыбнулся слуга. — Я вас понял, месье. Всё будет сделано в лучшем виде.

Он замолчал. Я никуда не уходил, но и он не спешил выполнять поручение.

— А насчет этого су… — сказал он. — Может мы сразу какую-то сумму домой отправим? Я скопил немножко, для своих.

— У тебя есть семья?

— Как же вас приложило, месье… — печально ответил слуга, сочувственно покачав головой.

После чего все-таки отправился со своей шпионской миссией к мушкетерам. Я же вернулся за стол. У меня наконец-то созрел план, как я смогу реализовать свое попаданческое преимущество в высшем экономическом образовании.

— Кто из вас знает грамоту? — громко спросил я. — Плачу пистоль тому, кто выучит меня читать и писать!