Гасконец. Том 1. Фландрия

Глава 7

Я ещё раз осмотрел лист бумаги. Буквы попросту отказывались складываться в слова. Я провёл пальцем под первой строчкой. Голова сразу же заболела, стоило мне хотя бы попытаться вникнуть в латинские, вроде как знакомые буквы.

— Алор ку данс, — начал я, понятия не имея, что это значит. Ирландец громко рассмеялся. Анна де Бейл подошла поближе и участливо спросила:

— Вы не грамотный?

— У нас мало кто умеет, миледи, — встрял в разговор Планше. — Но месье и не нужно, он отлично умеет расписываться.

— Я ставлю крестик, да? — устало спросил я. О’Нил заржал в голос и мне очень сильно захотелось пнуть излишне радостного пленника. — Захлопнись, О’Нил, иначе мы снова тебя свяжем.

Ирландец очень нехорошо улыбнулся, но замолчал. Я посмотрел на раненого де Бержерака. Носатый ещё дышал. Почему-то мне показалось, что если парижанин умрёт, происходящее из авантюрного романа быстро скатится в тарантиновский фильм.

— Нет, месье, — сказал Планше. — Вы умеете писать своё имя.

— Уже неплохо, — я вздохнул, забрал у Миледи оставшиеся листы и передал их О’Нилу. Девушка поставила перед ним банку чернил, кожаный свёрток и небольшую деревянную коробочку. В коробочке оказалась тушь. О’Нил развернул свёрток, в котором лежал набор перьев. Он взял одно из них, потрогал кончик пальцем, удовлетворённо кивнул.

— Разрешишь мне сесть за стол? — спросил он. Я кивнул. Держать его на прицеле у меня не было никакого желания. О’Нил мне нравился и, судя по всему, симпатия была взаимной.

Пока он переносил писчие принадлежности за большой стол, я перезаряжал наше оружие. Вдобавок Планше принёс целую охапку ружей, добытых у испанцев. Они казались куда легче и были несколько короче, чем наши мушкеты. Я взял одно в руки, приложил к плечу, прицелился.

— Планше, — шепнул я слуге. — Напомни, как эта штука называется и почему у нас таких нет?

Бедолага горестно вздохнул, а потом ответил:

— Вот у меня когда кузена лошадь в голову лягнула, то же самое было… аркебуза это, месье.

— Спасибо, — я не стал заострять внимание на раненном в голову кузене. — С лошади стрелять с неё куда сподручнее.

— Наши от них почти отказались, — пояснил Планше. — Мушкет надёжнее, хоть и тяжелее. Пехоту им прикрывать лучше всего.

— С лошади тоже не постреляешь нормально, — заговорил О’Нил, отвлекаясь от письма. — Обычно спешиваются и потом стреляют. Ты как ребёнок. Хотя…

Ирландец с грустью покачал головой.

— Ребёнок и есть.

Я хотел было огрызнуться, а потом вспомнил молодого испанца, которого пожалел. Вместо этого, я подошёл к ирландцу и сказал:

— Как я пойму, что в твоём письме нет какого-то скрытного послания, чтобы люди твоего братца схватили моего слугу?

— Попробуешь довериться мне? — осклабился О’Нил. — Что ещё тебе остаётся?

Я подошел к столу, взял стул со всё ещё торчащей из него шпагой. Выдернул чужое оружие, отбросил в угол, где не было пленников. Уселся напротив ирландца. Сирано вдруг захрапел, заставив меня схватиться за собственную шпагу. Раненый перевернулся на бок, что было довольно ловким ходом, учитывая то, на какой узкой лавке ему пришлось улечься

— Не думал сменить сторону? — спросил я прямо. О’Нил поднял на меня уставшие холодные глаза, прищурился настороженно.

— Вы сейчас дружите с англичанами, — через несколько очень долгих секунд ответил он.

— И это всё? Единственная причина?

— Вы все, с материка, для меня одинаковые, — сказал ирландец. — Но когда моя семья бежала, кров и работу нам дали испанцы.

Я вздохнул. К сожалению, будучи русским человеком, заброшенным в тело француза, я прекрасно понимал О’Нила. Что сейчас происходит на моей Родине? Если я ещё что-то помнил по истории — к счастью, историю России я учил куда охотнее, чем мировую — на престоле должен сидеть Михаил Фёдорович, первый Романов. Мы осваивали Сибирь и, возможно, в очередной раз вонзались с турками. А я здесь, в голландских землях, воюю с испанцами на стороне французов. И болтаю с ирландским наёмником.

Пока что у меня буквально ноль рычагов влияния на Родину. Даже если я сколочу себе наёмничий отряд, о чём я уже успел задуматься, то мне придётся пройти с ним через всю Францию, Священную Римскую Империю, а потом и через враждебные Москве страны Восточной Европы.

Хуже того. Я попаданец, и, очевидным образом, Судьба хочет, чтобы я использовал свои знания для прогрессорства. Но я экономист с оружейного завода, и, поверьте мне, в первую очередь именно экономист. В оружии я разбираюсь постольку-поскольку, и конечно же, не смогу сам собрать «Тульский Токарев» где-нибудь на мануфактуре в «родной» Гаскони. Что я могу предложить этому миру? Подбить для Его Величества Людовика смету?

— Эй, герой, — рассмеялся О’Нил, выводя меня из задумчивости. — Ты ещё с нами?

Он вернулся к письму и написал ещё несколько слов, затем отложил перо в сторону. Высыпал тушь на бумагу. Только после того, как тушь «прижала» чернила и О’Нил сдул её с бумаги, он продолжил:

— Всё, что происходит на материке, всего лишь эпизод. Тридцатилетняя передышка в настоящей войне.

— Ты вернёшься? — спросил я. О’Нил кивнул в ответ.

— Как только представится возможность. Первым делом сяду на корабль, — вздохнул он, передавая мне письмо. — Возможно, леди согласится прочитать его для тебя.

Анна подошла к нам. В комнате было уже довольно темно, так что девушке пришлось прищуриться, чтобы прочитать.

— Дорогой Генри, я попал в неприятности и мне нужны деньги. Не будь скупердяем, заплати за меня и моего приятеля Роджера. Его отец работал на нашего кузена, ещё дома. Пожадничаешь, и я сбегу из плена и откручу тебе жопу. С любовью, твой старший брат Эоган Ро О’Нил, — зачитала она. — Весьма мило, что вы написали письмо на фрацузском.

— Эоган Ро? — переспросил я. Ирландец только фыркнул.

— С ваших куриных мозгов довольно того, что вы запомните «Оуэнн», — ответил он. Я пожал плечами. Мне по большому счету было всё равно.

— Как найти твоего брата в Лилле?

— Он держит таверну. Puta de culo gordo, называется.

— «Пута», это же ругательство такое? — уточнил я. Ирландец с ухмылкой кивнул.

— Ну значит Chica de culo gordo, — ответил О’Нил.

— Ладно, разберёмся. Месье О’Нил, я вынужден снова вас связать.

Мужчина пожал плечами, протягивая вперёд руки.

— За спиной в этот раз, ты уж извини.

— Учишься, щенок, — будто бы с гордостью произнёс ирландец и расплылся в улыбке. Но встал и сложил руки за спиной. Я кивнул Планше и слуга принялся его вязать.

— По локтям лучше, — предложил я. — Ты нашёл подпол?

— Да, месье.

Я кивнул. О’Нил и Роджер отправились вниз по деревянной приставной лестнице. В подполе было холодно, зато компанию испанцам составили несколько связок сушеных грибов и бочка вина. Я спустился с ними, открыл бочонок. Сделал глоток — вино было кисловатым, но вполне сносным.

— Когда развяжетесь, сможете выпить, — усмехнулся я. — Боюсь, это вопрос времени.

Затем я поднялся наверх и вместе с Планше быстро раздел наших пленных испанцев. Они не сопротивлялись, будто бы даже намёки на боевой дух оставили их. Впрочем, они могли готовить какую-то пакость. Хорошо было бы спрятать их отдельно от ирландцев, но надежных мест в доме было не так уж и много. Мы сняли с них форму, завернули в простыни, чтобы не околели и спустили в подвал.

— Почему вы с трупов форму не сняли? — удивился О’Нил. Он стоял, оперевшись локтями о какой-то выступающий кирпич, и уже пытался с его помощью перетереть верёвки.

— Имей совесть, подожди, пока я уйду! — не выдержал я.

Ирландец только рассмеялся, а я вытащил лестницу. Затем захлопнул люк подвала. Мы передвинули большой дубовый стол так, чтобы забаррикадировать люк. Подумав, добавили ещё оставшиеся лавки и шкаф.

— Никто не останется приглядывать за ними? — догадалась Анна де Бейл.

— Верно, Миледи. А теперь, помогите нам переодеть раненного.

Девушка ничуть не смутилась. Мы привели в чувство де Бержерака — носатый как будто бы и не харкал кровью час назад. Быстро облачили его в испанскую форму, пусть кое-где она и была в натяжку. Носатый был самым крепким из нас троих. Затем уже мы с Планше переоделись. Французскую форму было решено сложить в седельные мешки. Мы вышли из дома, когда солнце уже касалось крыши соседней фермы.

— А они ведь слышали стрельбу, — протянул я. — Не донесут испанцам?

Анна качнула головой.

— Не думаю, месье. Даже на юге, простые люди не слишком жалуют испанскую корону.

— А на севере? — меня начинало раздражать то, как нещадно я тупил в местной политике. Да что там, я даже в географии западной Европы всю жизнь плавал. В тридцать лет узнал, что Чехия и Богемия это одно и тоже, благодаря какой-то компьютерной стратежке.

— На севере теперь Республика, — с гордостью произнёс де Бержерак, пока я помогал ему взобраться в седло. — Наши главные союзники в этой войне.

— Те, кто восстал против испанского грабежа, — пояснила Анна, сама забираясь на лошадь. Сидела она по-прежнему боком. — Вы забыли имя великого герцога Оранского?

Я неопределенно пожал плечами.

— Видимо, ранение в голову — это Божий знак, — сказал я, пока Планше вешал на мою лошадь «трофейный» мушкет и родную, испанскую аркебузу. — Миледи де Бейл, приятель де Бержерак, поможете мне с обучением, когда вернёмся?

— Вы хотите научиться читать? — спросила девушка.

— Как и любой разумный человек, — серьёзно подтвердил я.

— Но далеко не любой гасконец, — произнёс носатый, пуская свою лошадь вперёд. — Похвальное желание, приятель.

— Похвально будет, — сообразил я. — Если дальше мы будем говорить по-испански.

— Я не смогу, месье, — признался Планше.

— Значит сыграешь контуженного, — ответил я.

— Как это?

— Просто бери пример со своего хозяина, — рассмеялся Сирано де Бержерак. От смеха, у него снова ртом пошла кровь. От вытер ее платком и мы двинулись в путь.

Патруль остановил нас только у самого Лилля. Спросили откуда мы и кто такие. Мой акцент испанцы не заметили, или решили, что я из местных. Я ответил, что служим мы у командующего гарнизоном Арраса, сеньора Оуэна О’Нила, а теперь едем сопровождать прекрасную даму в гости к его брату. Документов у нас никаких нет, а стреляли днём мы, потому что нарвались на французский разъезд. Там моего приятеля — я ткнул пальцем в уставшего с дороги де Бержерака — и ранили. Патруль нам поверил, хотя история и была шита белыми нитками. Нас попросили доложить о случившемся в Лилле, чтобы отправили искать французский разъезд, а то и целую французскую армию. Я сказал, что непременно и первым же делом этим займусь. На том и попрощались.

Мы въехали в Лилль уже после заката. Анна де Бейл прекрасно знала город и сразу же повела нас в нужную таверну. Не знаю уж, что было написано на вывеске, но изображалась на ней некая пышнозадая матрона, с бутылкой вина, зажатой между ног.

— Не самых строгих нравов тут народ, — шепнул мне де Бержерак и мы тихо рассмеялись.

Мальчишка, сразу же выбежавший нам на встречу, пообещал напоить и накормить лошадей всего за одну восьмушку. Я пообещал ему расплатиться позже, когда поговорю с хозяином.

— Господин Хуго, — мальчишка с трудом выговорил имя владельца таверны. — Он наверху, но спит уже.

— У нас важное дело.

Мальчишка ничего не ответил, но лошадей под уздцы взял. Мы помогли спуститься носатому и вчетвером вошли в таверну. Там было на удивление тихо. Лишь за одним из столов сидела грустная кампания пожилых мужчин. На всех у них была одна бутылка чего-то прозрачного, да таз с овощами. Пили они из кружек, потягивая напиток. Ещё один человек спал в углу, уронив голову на стол. Рядом с ним стояла открытая бутылка вина и одинокая кружка.

Я приподнял шляпу, здороваясь с грустной кампанией, а потом подошел к уставшей рыжей женщине, в засаленном переднике. Женщине на вид было чуть больше тридцати. Приятное лицо не портили даже мешки под глазами и какая-то общая вялость. Планше, де Бержерак и Анна де Бейл уселись за пустым столом в углу.

— Сеньора, — улыбнулся я хозяйке. — Я ищу Хьюго О’Нила. У меня важное послание от его брата.

— Давайте сюда ваше послание, синьор, — устало бросила женщина.

— Боюсь, что должен доставить его лично в руки.

Женщина вздохнула.

— Он опять проиграл в карты? — спросила она.

— Нет, нет, что вы. Как командующий гарнизоном может вести себя настолько беспечно?

Женщина сперва поглядела на меня с недоумением, а потом вдруг засмеялась так громко, что спящий в углу пьянчужка проснулся.

— А ты недавно в Аррасе? — хмыкнула она, утирая слезы. — Насмешил. Сейчас поднимусь. Не вздумай пытаться что-то спереть.

— У меня и в мыслях не было, сеньора.

Я вернулся к своим товарищам, уселся за стол. Сирано выглядел не важно.

— Зря я потащил тебя с собой, приятель, — вздохнул я, кладя руку ему на плечо. — Постарайся не помереть, ладно?

— На мне всё заживает, как на собаке, — осклабился носатый. — Главное меньше двигаться.

— Ну вот с этим у нас и проблемы, — ответил я. — Получим серебро, оставим тебе где-нибудь отлежаться оставшиеся пять дней.

— Это если получим, — парижанин с сомнением оглядел трактир. — Всё ещё слишком рискуем.

Отвечать было нечего, я и сам понимал, что веду себя чересчур безрассудно. Но что еще мне оставалось? Воспользоваться вторым шансом, в чужом времени, чтобы уехать в Гасконь, выращивать овец?

— Посмотри, как всё выйдет, — только и сказал я.

Моя рука лежала на шпаге, когда с лестницы спустился заспанный мужчина, с аккуратно убранными в хвосты чёрными волосами. На брата нашего О’Нила он совершенно не походил.

— Сеньор О’Нил? — удивился я. Тот кивнул, усаживаясь на свободную табуретку. — Вы совсем не похожи на…

— Ближе к делу, — оборвал меня Хьюго О’Нил. — Сколько эта скотина должна в этот раз?

— А вы не в ладах с братом? — поинтересовался парижанин. Черноволосый только дёрнул плечами, сложив на груди руки.

— Если вам нужна светская беседа, сеньоры, тащите свои солдатские жопы в другое место. Сколько он просит?

— А сколько нынче просят за пленных? — поинтересовался я, скорее у Сирано де Бержерака. Эти слова наконец-то заставили Хьюго проснуться. Он почти подпрыгнул на стуле, наклонился к нам и шёпотом заговорил.

— Где он? У французов?

Я кивнул и молча передал ему письмо. Сирано же сказал:

— Две сотни пистолей за главу гарнизона, двадцать за его дружка. И ещё по пять пистолей за оставшихся троих испанцев. Итого двести пятьдесят пистолей.

Планше начал пересчитывать на пальцах, но я пнул его под столом. Хьюго перечитал письмо несколько раз, а потом поднял на меня взгляд.

— Так он у вас в плену⁈

— Oui, — не смог удержаться я. — С его головы и волос не упал, клянусь честью. Мы почти подружились.

— Не сомневаюсь, — вздохнул хозяин таверны. — Старик не умеет выбирать друзей. Двести пятьдесят, и вы отведёте меня к нему?

— Мы скажем, где его спрятали. А потом дадим дёру, чтобы у вас не было соблазна сдать нас испанцам.

— К чёрту испанцев, — ответил Хьюго. — Ещё одно условие. Когда будете брать Лилль, шепните кому надо, что я всегда сочувствовал Людовику и вообще, чуть было не сорвался на север. По рукам?

— А вы практичный человек, — улыбнулся я, протягивая трактирщику руку. Тот крепко пожал её.

— Если бы поколение моего братца было таким, мы бы тут не застряли, — устало произнёс он. — Клода!

Рыжая подошла к нам.

— Сходи наверх, принеси мне пять маленьких кошельков. Братец совсем обнаглел.

— Пять⁈ — поразилась женщина. — Клянусь, Хьюго, когда его убьют французы, я и слезинки не пророню.

Женщина злобно тряхнула передником, но направилась наверх.

Я уже почти расслабился, как вдруг дверь таверны распахнулась. В неё ввалилось сразу трое испанских солдат, а следом за ними, раскрасневшийся от гнева Робер де Бейл.

— Вот она! — завизжал он, указывая пальцем на Анну.