Помирать мне было не впервой. Так что, стоя прямо перед заточенной сошкой и глядя в лицо смерти, я мог сказать только одно:
— Тысяча чертей!
Я перехватил мушкет за дуло и размахнулся им как дубиной. Испанец — мы же с испанцами воюем, так? — сделал выпад сошкой, но я ж не дурак! Я оставался на расстоянии, и когда острие было от меня в десятке сантиметров, обрушил на сошки тяжелое ложе мушкета.
Раздался треск, испанец дернул оружие к себе, я бросился следом. Всего мгновение, и ложе опустилось на его голову. Я перепрыгнул через баррикаду, не успев даже удивиться тому, каким ловким и быстрым оказалось моё тело. В жизни я был скорее увальнем, сильным, но не слишком ловким. Тело же д’Артаньяна было быстрым и юрким, что я не всегда успевал даже заметить опасность, на которую оно реагировало.
С этой его особенностью, я впервые и познакомился при штурме Арраса. Перемахнув за баррикаду, я оказался внутри крепостной стены — посреди узкого коридора, где помимо меня было ещё несколько человек. Оглушенный мною испанец лежал уже на каменном полу, и его приятели были совсем не рады гостям. Один из них — совершенно точно не похожий на испанца рыжий детина — бросился на меня со шпагой. Я повернулся к нему, принимая удар на ствол мушкета, но драться им в узком коридоре было не очень удобно.
Бросив оружие на землю, я выхватил свою шпагу из ножен. В этот момент, на меня сзади набросился ещё один испанец. Я его не заметил, но словно затылком почувствовал. Развернувшись в пол оборота, я не глядя уколол шпагой и услышал за своей спиной сдавленное хрипение. Детина напротив меня зарычал и снова атаковал. Я отступил, прекрасно понимая, что опасности сзади уже нет, и принял удар здоровяка на самую гарду. В этот момент, в пролом в стене уже влезал носатый Сирано. Завидев нас, он, не вынимая из ножен шпаги, рассмеялся:
— Не время разыгрывать библейские истории, мой дорогой Давид!
— Помог бы лучше, — огрызнулся я, отражая новый выпад рыжего. Тот был так зол, что уже слюной брызгал. Руки у здоровяка были куда длиннее моих, и подобраться к нему для атаки было ужасно сложно. Но поскольку никто не спешил мне на помощь, пришлось рискнуть.
Я бросился вперед, как опытные борцы пытаются пройти в ноги противнику, если сталкиваются на ринге с ударниками. Детина попытался уколоть меня прямо в шею, но я сразу распознал его манёвр — точнее, тело само среагировало, приняв выпад на лезвие шпаги. Через мгновение, я уже вонзил нос сапога прямо промеж ног рыжему. Тот заскулил и получил рукоятью шпаги в нос. Я добавил ему сверху, ударив лбом в подбородок и отбросил бедолагу в сторону.
— Неплохо, — усмехнулся Сирано, забираясь в пролом. За ним сразу же последовали и другие гасконские кадеты. — Думаешь, за него много дадут?
— Чего? — я не сразу сообразил.
— Двоих вырубил, ни одного ни убил, — Эркюль Савиньен Сирано обвел руками узкий коридор. — А ты чертовски жадный для гасконца, приятель. Ну ничего, веревку взял с собой?
— Нет… — если честно, я не планировал никого брать в плен и продавать. Я просто не очень хотел убивать кого-то. Первое убийство, как первый секс — нужно подойти к нему ответственно, а не тыкать черт знает чем в незнакомцев.
— Готов уступить тебе свою, за половины цены ирландца, — усмехнулся Сирано, снимая с пояса веревку. Клянусь, еще минуту назад, я не видел у него на поясе веревки.
— Почем тебе знать, что он ирландец? — удивился я.
— Так во главе гарнизона Оуэн О’Нил, — усмехнулся Сирано, подавая мне верёвку. — Про него ты тоже не слышал?
Наши гасконцы уже осторожно продвигались вглубь коридора, ближе к воротам города. Звуков ближнего боя слышно не было, зато на юге снова заговорили пушки. Стреляли не по нашей стене, и либо отвлекали неприятеля, либо вообще не знали о нашем небольшом мероприятии.
— Не смейте! — внезапно раздался голос из-за пролома. Через секунду, на баррикаду влез Планше. Запыхавшийся и потный, он несколько секунд еще просто пытался отдышаться. — Не смейте соглашаться на условия этого уважаемого господина, месье!
На раскрасневшемся лице слуги было написано, что Сирано он хотел назвать «пройдохой» или «жуликом», но уж точно никак не «уважаемым господином». Судя по всему, Планше знал о парижанине куда больше, чем я. С другой стороны, это было чертовски логичным. Я занимаю тело д’Артаньяна всего ничего, а вот Планше далеко не первый день «замужем». Он точно повидал пройдох и жуликов. К тому же, путешествовал с моим телом и месье де Бержераком. Уже успел наглядеться и узнать, на что способен уважаемый Эркюль Савиньен, прости Господи, Сирано.
— Почему же? — осклабился тут же носатый. — Чем плохи мои условия?
— У господина своей веревки полно! — Планше наконец-то перебрался через баррикаду и протянул мне моток верёвки.
— Правильно говорят: хороший слуга должен быть сущим жмотом, — Сирано потрепал Планше по волосам, таким привычным жестом, словно уже не в первый раз это делал.
Планше ничего не ответил. Он смотрел на Сирано де Бержерака без какой-либо враждебности, да и от его руки не уклонился. Правда, и какого-то воодушевления явно не испытывал. Если честно, мне было куда интереснее, какая история связывает этих двоих, чем сколько испанцев засело в городе. Нужно будет обязательно расспросить слугу, если останусь в живых. Но пока времени на это не оставалось.
Вместе с Планше мы связали испанцев, по рукам и ногам. Я осторожно спросил:
— И много дают за ирландцев?
— Меньше, чем за швейцарцев, но больше, чем за баварцев и австрийцев, — пожал плечами Сирано. — Как думаешь, приятель, почему боя не слышно?
— Меня это тоже беспокоит, — я кивнул Планше. — Последи за этими, если что, бей по лбу.
Слуга с готовностью закивал. Я поднял с земли мушкет, которым все равно понятия не имел как пользоваться, и двинулся вперед.
Наших мы нашли довольно быстро. Человек двадцать засели у широких дверей, о чем-то перешептываясь. Завидев нас, один из гасконцев, тощий малый с завитыми усами, очень тихо сказал:
— Месье Ожье, кажется, они готовят вылазку!
— Они с ума сошли? — недоверчиво усмехнулся я, пролезая вперед. Дверь была чуть приоткрыта. Рядом с ней лежал одинокий и, судя по отверстию в груди, не слишком живой, испанец. Я осторожно заглянул в щель. В десятке метров от нас находилась широкая улица, на которой выстроились в несколько рядов всадники. На них были кирасы и шлемы, каждый держал в руке по пистолету. Но поясе у каждого имелась широкая кавалерийская шпага. Точнее, сейчас, когда я пишу эти строки, я уже точно знаю, что всадники О’Нила были вооружены кавалерийскими шпагами. А в тот момент, я увидел просто более толстое ковыряло, чем то, которым был вооружен сам.
Другие люди на площади тоже имелись, но в основном посматривали на всадников без особого воодушевления. Ещё один всадник, в дурацкой шапке с перьями, стоял в стременах и что-то говорил на испанском. Дурацкой, в том плане, что это не была классная шляпа с полями, как у меня или Сирано де Бержерака. Она скорее напоминала надетый на голову смятый сапог с брошкой и несколькими перьями. В бою не до смеха, но всё равно вид этого забавного прадедушки современного берета, вызывал у меня улыбку.
К своему удивлению, я понимал примерно половину слов, что произносил месье с сапогом на голове.
— Хотят пушки наши разнести, — шепнул я Сирано. Тот кивнул. — Жаль, лошади у них хорошие, пальбы не испугаются.
— Не с пейзанами воюем, — с грустью вздохнул де Бержерак. Я бросил на него удивленный взгляд. — К счастью. — Сразу же поправился он.
Я тихо рассмеялся. А потом подозвал к себе тощего паренька с завитыми усами.
— Как зовут?
— Никакого уважения к соседям, — буркнул тощий. — Пьер, месье Ожье. Месье Пьер Дюваль.
Я вздохнул. Поскольку ни про какого Пьера Дюваля я из книжек не знал, посылать его куда-то мне не хотелось. Помрет, как пить дать. Поэтому я просто шепнул:
— Молодцы, что тут остались.
А затем перевёл взгляд на Сирано де Бержерака. Не помню, чтобы этот парень погиб где-то, сражаясь с испанцами. Он вроде как от любви умер. Хотя в той версии он точно был карликом… не суть.
— Друг мой, собери по стене всех наших, приведи сюда, так тихо, как только сможешь.
— Приятель, для гасконцев, вы уже проявляете прямо небесную осторожность! — усмехнулся носатый. — Но с превеликим удовольствием.
Носатый исчез, а я снова выглянул наружу. Жители города старались держаться от испанцев подальше. Судя по всему, им не слишком нравились хозяева города. Из тех разговоров, что до меня доносилось, можно было понять, что говорят они не на французском. Но и испанского я разобрать не мог.
— Слушай, — обратился я к тощему. — А мы в какой стране?
— А вас сильно пришибло… — обеспокоенно протянул Пьер.
— Ты не выпендривайся, а отвечай.
— Фландрия, месье Ожье, — ответил тощий. — Местные много лет под Испанской короной, но очень их не любят. Мы для них вроде как освободители.
— Неплохо, — я секунду поразмыслил. — Если ты ко мне на «вы», значит я самый старший по званию?
— Никак нет, месье, — улыбнулся тощий. — Вы тут просто самый отбитый.
Я прекрасно понимал французскую речь и изъяснялся на ней, словно что-то в моей голове само переводило сказанное. Но клянусь Богом, мне до сих пор чертовски интересно, какое же французское слово на самом деле использовал мой собеседник.
— Я предпочитаю термин «отчаянный», — вспомнил я свой любимый фильм. Пьер почесал затылок.
— А до ранения вы слова «термин» вообще не знали, — ответил он. Я уже хотел на него рыкнуть, на правах самого отбитого госконца, но к нам уже спешили Сирано де Бержерак и оставшиеся кадеты.
— Каков твой план, приятель? — шепнул он, подбираясь к двери.
За ней О’Нил уже заканчивал инструктаж. Пара пеших испанцев спешили к большим воротам города. Я указал на них пальцем.
— Как только отряд направится к выходу из города, высыпаемся на улицу и делаем залп. Заряжайте ваши мушкеты, господа, мы отправляемся на охоту.
Гасконцы начали проталкивать пули в стволы. Я старался не выдать себя и просто повторял всё за Сирано. Сначала достать из мешочка бумажный свёрток, порвать зубами, высыпать две трети внутрь ствола. Достать из мешочка пулю, положить её на потрёпанного вида марлю. Вставить в дуло, снять с пояса короткий шомпол — разумеется, все это время я даже понятия не имел, что одна из фиговин, болтающихся у меня на ремне, это шомпол. Досыпать остаток пороха, поднять мушкет, запалить трут.
Я снова выглянул за дверь, держа трут в зубах. Видел, что так делали в каком-то фильме, где мушкетеры или какие-то другие парни в шляпах, шли через болото. От тлеющего трута в нос шёл не самый приятный запах. Двое испанцев открыли ворота, О’Нил поднял вверх руку. Через мгновение конный отряд понесётся галопом, чтобы как можно скорее достичь наших пушек и опрокинуть наших ребят.
— Начали! — крикнул я, первым выскакивая из дверей и вставляя трут в фитильное отверстие. Весело затрещал порох. Сошек у меня не было, так что я просто пробежал несколько метров и плюхнулся на землю, перед ближайшим камнем. Я догадывался, что отдача от этой дуры будет будь здоров, так что целился в жопу ближайшей лошади.
Раздался первый выстрел — не мой, к сожалению, — и один из испанцев упал на спину своей лошадки. Та заржала, вскинулась на дыбы, но не понесла. Затем уже громыхнул и мой мушкет. Пуля угодила в спину всаднику и на секунду я почувствовал пустоту в сердце. Это был мой первый.
Но времени на раздумья и рефлексию у меня уже не оставалось. Я перекатился в сторону, спрятался за один из небольших домишек, что стоял у городской стены.
О’Нил, надо отдать ему должное, не допустил паники среди своих.
— Плевать на этих мышей, — кричал он. — Вперёд!
Я искренне надеялся на то, что испанцы завязнут в городском сражении, но О’Нил всё-таки повел выживших всадников за ворота. Зато к нам уже бежала пехота, вооруженная такими же мушкетами и шпагами. Часть из них бежала прямо по улице, а часть шла по стене.
Местные никак не вмешивались в это противостояние.
Умнее всего было бы спрятаться обратно в стену и либо занять там оборону, либо отступать к своим. Спутать испанцам карты всё равно не удалось. Но задор битвы вскружил мне голову, и на кураже, я просто не смог принять разумного и взвешенного решения. Вместо этого я, пригнувшись, добежал до испуганной лошади, чьего всадника убил несколько секунд назад. Выхватив из его руки пистолет, я убедился в том, что он уже заряжен — то есть пуля и порох уже были засыпаны в ствол. Фитиля не было, только странного вида стальной круг на боку. Я скорее интуитивно сообразил, в чём дело. Сорвал с пояса раненного железяку, похожую на угловой ключ. Взвёл замок.
Большая часть всадников уже скрылась за воротами, замыкал отряд сам Оуэн О’Нил.
Я направил пистолет в круп его лошади, потом чуть-чуть его опустил. У пистолета был настоящий спусковой крючок. Все это время, меня ужасно смущало, что вообще забыл ирландец во главе испанского гарнизона во Фландрии. Я не очень хорошо помнил историю Нового времени, но смотрел фильмы Гая Ричи и решение пришло само:
— Эй, подстилка! — крикнул я на испанском. — Что, насосался английских членов и пошёл к новым хозяевам?
О’Нил развернул коня. Лицо ирландца стало красным, покраснели даже глаза. Он что-то зашипел, выхватил из ножен шпагу…
И в этот момент я выстрелил.
Задержка всё равно была, где-то в половину секунды. Я успел чуть опустить ствол, и пуля вошла точно в морду лошади. Несчастное животное не успело даже заржать, повалилось набок. О’Нил оказался погребенным под ним, а я побежал вперёд. Остальные всадники не видели того, что случилось с их лидером.
— Без обид, просто нужно было тебя задержать, — громко сообщил я, приближаясь к О’Нилу. Тот пытался выбраться из-под поверженного зверя, но сделать это было не так просто. Я выбил шпагу из его руки, затем пнул его по лицу. О’Нил начал ругаться ещё яростнее, и мне пришлось оглушить его ударом рукояти шпаги.
Испанцы окружали нас, но пара гасконцев, завидев чем я занят, также поспешили на помощь. Кто-то продолжал стрелять. Втроем, мы вытащили командира гарнизона из-под убитой лошади и потащили его к стене.
— Отступаем! — приказал я. — Отличная работа.
Все прошло куда удачнее, чем я мог надеяться. Гасконцы дрались уверенно, испанцы же, напротив, двигались словно потерянные. В голову одного из них прилетел цветочный горшок, а через мгновение я увидел в окне соседнего дома улыбающуюся всем беззубым ртом бабулю. Аррас действительно не слишком был рад присутствию испанского контингента.
Мы подошли к самой стене, наш противник откатился назад, оттаскивая раненых. Следуя моему примеру, гасконцы пытались захватить так много пленных, как только могли унести.
— Месье, у нас всего два варианта, — заговорил я, когда последний живой гасконец скрылся в стене. — Занять оборону здесь и ждать наших, или вернуться к Рошфору с трофеями.
— Драться несколько часов в узком пространстве или разок пробежать под пулями? — усмехнулся Сирано.
На нем не было ни царапины, как я и думал. Зато несколько безымянных гасконцев так и осталось лежать за стеной.
— Верно мыслишь, — сказал я. — Все, кто взял пленных, пусть закидывают их себе на плечи.
Я подхватил О’Нила, так, что его левая рука и левая нога свисали у меня со спины.
— Вот так! — объяснил я. — Те, у кого нет пленного, берут мушкет товарища или наших раненых. Мы побежим первыми. Пусть те, кто стоит на стенах, потратят свои выстрелы на нас. Те, что с мушкетами и с ранеными, бегут следом. Всё понятно?
Гасконцы дружно загудели. Я согласился передать двух своих пленников Сирано и Пьеру. Тощий парень, пусть и был весь покрыт кровью, но выглядел бодро, так что я решил, что кровь на нем испанская.
Я вылез за баррикаду первым и побежал со всех ног. Следом показался Сирано. Мы успели пробежать метров десять, когда со стен заговорили мушкеты. Пули попадали в землю под нашими ногами, в небо, но не в нас. Я рассмеялся — сюжетная броня действительно работала.
— Неплохо придумано! — выкрикнул Сирано де Бержерак. Его плохо было слышно из-за рокота ружейных выстрелов. Я чуть обернулся на него, но носатый парижанин отчего-то замолчал. Через секунду из его рта полилась кровь… и он рухнул на землю.
Как из ниоткуда появился Планше. Он сбросил с плеч Эркюля раненого, а сам подхватил парижанина.
— Красавчик, — похвалил я слугу, продолжив бег.