Гасконец. Том 1. Фландрия

Глава 6

Я бросил пистолет Планше, и, не оборачиваясь, выхватил у него из рук заряженный мушкет.

Испанцы уже перепрыгивали через оградку и неслись к нам. Половина побежала к дверям, половина решила попытать счастья, запрыгивая в окна. Даже без своего командира, под огнем мушкетов, они соображали довольно шустро.

Тлеющий трут оказался у меня в руке, а через мгновение в запальном отверстии. Я уже стоял в полный рост, крепко уперев приклад в плечо. Без сошек мушкет должен был подпрыгнуть так, чтобы пуля рискует постучать в ворота Рая. Но расстояние было таким, что я рискнул.

Ближайшего испанца подстрелил де Бержерак. В эту же секунду, один из противников, что побежал к входной двери, попытался её выбить. Разумеется, мы успели забаррикадировать старой мебелью все выходы, кроме одного — через который в дом должна была вбежать Анна. Не оставлять же девушку наедине с разгневанными испанцами.

— Ублюдок! — успел крикнуть другой испанец, перед тем, как запрыгнуть в окно. Момент он поймал не самый удачный — прогрохотал мой выстрел и испанец упал. Следующий попытался проткнуть меня шпагой, но стоя под окном, у него было не так уж много шансов. Я отбил лезвие прикладом, а затем им же ударил противника в голову.

Планше высунулся у меня буквально из-под мышки и выстрелил: ещё один испанец упал.

Анна вбежала в дом и задвинула засов на задней двери. Парадная затрещала.

— Скоро они будут здесь, — усмехнулся Сирано де Бержерак, держа в зубах тлеющий трут.

Под окнами испанцев уже не было, все сбежались к двери.

— Возможно, нам стоит их встретить, — предложил я, передавая мушкет слуге. — Мы же гостеприимные парни, тысяча чертей!

— Никто не говорит «тысяча чертей», гасконец, — буркнул носатый.

— Каналья…? — с надеждой попробовал я другое выражение, но парижанин и на это лишь со вздохом покачал головой.

Сирано встал напротив двери и воткнул сошку между половиц. Планше только завистливо цыкнул, рассматривая дощатый пол. Бьюсь об заклад, бедняга привык спать на покрытой сеном голой земле.

В следующую минуту Планше передал мне вновь заряженные пистолет и мушкет.

— Проверь пленников, — приказал я слуге, вставая на одно колено и укладывая мушкет на старую колоду, видимо служившую стулом. Хотя и настоящие стулья в доме тоже водились, так что, Бог его знает, чем она тут стояла. — А потом разбирай баррикаду.

Анна пискнула, когда испанцы снова ударили в дверь и та тревожно хрустнунула.

Я позволил себе бросить короткий взгляд в сторону пленных ирландцев, которых проверял Планше. Парни с совершенно невозмутимым видом сидели, уперевшись спинами в стены и наблюдая за нами. В глазах О’Нила я не заметил гнева или желания нам отомстить. Казалось, ирландца чертовски веселит происходящее.

Закончив с пленными, Планше схватился за старый шкаф, до нашего прихода полный глиняных и чугунных горшков. Слуга не стал двигать баррикаду, а попросту уронил её на пол и в ту же секунду отбежал за наши спины. Дверь распахнулась, де Бержерак выстрелил… но за дверью никого не оказалось.

— Не такие уж и тупицы… — заключил я, поджигая порох и переводя дуло мушкета на окно.

Действительно, через мгновение там возникла испанская шляпа. Я выстрелил, шляпа слетела с клинка, на котором висела, и с той стороны раздался громкий, заливистый смех. И снова эти хитрецы нас провели, впустую разрядив мое оружие.

— Скорее, пока они не перезарядились! — закричал кто-то по-испански и в дом сразу же ввалилось четверо. Пятый полез в окно, но, только чтобы встретиться с пистолетным выстрелом.

— Вот теперь честный расклад, — обратился я к испанцам, выходя вперёд и вынимая из ножен шпагу. Носатый тоже отбросил в сторону мушкет, который он так и не успел перезарядить снова.

— Не списывай меня со счетов, приятель, — усмехнулся он, вытирая выступившую на губах кровь. — Я ранен, а не убит.

— Скоро будешь убит, — мрачно проскрежетал один из выживших испанцев.

Я мог только пожать плечами и полностью положиться на рефлексы д’Артаньяна. Какая забавная всё-таки штука. Сознание — то, что переместилось в тело французского мушкетёра, — отвечает лишь за очень узкий набор навыков и знаний. А вот эндокринная система, мышцы и мышечная память, даже вырабатываемые гормоны тестостерона и норадреналина, принадлежали этому телу, а не мне. Загадкой оставалось лишь то, почему я мог говорить по-французски и испански.

Однако нельзя задумываться о таких вещах прямо в разгар схватки. Из-за этого я самым естественным и предсказуемым образом чуть было не превратился в насаженный на шпажку кусочек канапе.

Шпага испанца летела прямо мне в грудь, а я надеялся на тренированное и ловкое тело д’Артаньяна. Но постоянно драться на автопилоте невозможно, и я лишь в последний момент понял, что что происходит. Не знаю, как мне удалось выгнуть руку так, чтобы перехватить удар в десятке сантиметров от сердца. От скрежета стали о сталь заболели уши, но я отклонил выпад противника и его оружие взлетело к потолку. Это была возможность, которую я не мог упустить, если хотел остаться в живых.

— Защищайтесь, сударь! — невпопад бросил я, насаживая испанца на собственную шпагу. Это вышло как-то само. Я просто сделал шаг и выпад. Этого оказалось достаточно.

Сирано взял на себя двоих испанцев справа, но казалось, что для раненого товарища такая драка может кончиться очень плохо. Я же остался один на один с самым говорливым противником.

— Вы можете сдаться, месье, — предложил я ему. — Погибло достаточно ваших друзей.

— Ещё чего! — зарычал совсем молодой парнишка, с едва пробивающимися тонкими усиками и огромными, как у девицы, ресницами. — Нас всё ещё больше!

— Ты плохо считаешь, малец! — закричала Анна, а затем в голову парнишки прилетел чугунный котёл. Бедолага едва удержался на ногах и мне, честно, совсем не хотелось убивать настолько юного парня. Я просто врезал ему кулаком в челюсть, заканчивая то, с чем не справился котелок.

— Благодарю вас, Миледи, — поклонился я, снимая шляпу и размахивая ей в воздухе.

— Ни о ком не забыл, черти тебя задери⁈ — крикнул Сирано де Бержерак, едва сдерживая натиск своих двух испанцев.

Я бросился ему на помощь, намереваясь воткнуть шпагу промеж лопаток одного из противников, но… остановился в шаге от цели. Словно какая-то невидимая блокировка в мозгу не позволила мне ударить врага в спину.

Потому я остановился и просто окликнул очередного испанца. Тот развернулся на каблуках, но и де Бержерак не стал колоть его в спину. Вместо этого раненый парижанин сосредоточился на своем собственном, последнем противнике.

— В вас ещё осталось немного чести, — отвесил мне комплимент развернувшийся испанец, одновременно делая довольно точный выпад мне в кадык. Дрался он куда лучше, чем лежащий где-то под деревом Робер де Бейл. Я едва успел парировать, и пока моя шпага следовала инерции, мой противник сделал новый выпад! Я почувствовал укол, разошлась со скрипом ткань многострадального камзола. На моей груди выступила кровь. Испанцу не хватило лишь пары сантиметров, чтобы проткнуть меня по-настоящему. Я вдруг сообразил, что несмотря на кажущуюся смелость, противник осторожничает. Сделай он шаг вперёд, перед выпадом, он бы несомненно открылся… но ведь и мне бы это уже никак не помогло.

— Неплохо, — искренне похвалил я, хватая один из деревянных стульев. Использовать его как щит долгое время не получилось бы, стул оказался тяжеловат. Но для пришедшего мне в голову манёвра, он прекрасно подходил.

Мы держались на расстоянии прямого колющего удара. Я сделал ложный взмах, якобы, стараясь, полоснуть противника по руке. Испанец купился, на его лице расцвела ухмылка и он в третий раз попытался меня уколоть. Я защитился импровизированным «щитом» — вражеская шпага со скрипом вонзилась в дерево.

В моей голове, в самый неподходящий момент, всплыл Уголовный Кодекс. Если в драке за ночным ларьком кто-то бросается на тебя с ножом, это, конечно, плохо. Но если он лишится ножа, а ты продолжить бить его, ситуация может стать ещё хуже. У джентльменов должны быть свои секреты, поэтому, дорогой читатель, ты никогда не узнаешь, были ли в прошлой жизни у меня проблемы с превышением необходимой самообороны. Но урок я усвоил на всю жизнь. И не мог попросту убить лишившегося оружия испанца.

— Сдавайся! — предложил я по-испански, приставляя шпагу к его горлу. Через мгновение, мне пришёл в голову аргумент, который точно должен был подействовать на человека в этом времени:

— Я всё-таки христианин, не хочу просто так тебя убивать.

Испанец поморщился, но кивнул и опустил шпагу. Я поставил стул на пол. Сирано де Бержерак всё ещё фехтовал, однако было видно, что устал и его явно загоняли в угол.

— Планше! — позвал я, но верный слуга уже был рядом. Верёвки у нас уже кончились, так что он начал вязать руки испанцу старой рубахой, найденной где-то в доме. Я же поспешил на помощь к носатому.

— Месье, — с улыбкой обратился я к последнему испанцу. — Ваши товарищи либо мертвы, либо в плену. Хватит усложнять нам жизнь.

— Пошёл к чёрту, свинья! — услышал я в ответ.

Сирано отошёл в сторону, прикрывая рот рукой. Крови на его подбородке было куда больше, чем надо.

Я сделал простой прямой выпад, противник принял его на свою шпагу и отбросил вверх. В ту же секунду в его руке сверкнул кинжал. Он бросился вперёд, надеясь проткнуть меня, но я сразу же разгадал его манёвр. Моя шпага уже была у него над головой, оставалось только резко и точно её опустить. Я легко перехватил руку с кинжалом левой, а правой огрел бедолагу по голове. Со стоном испанец повалился на землю.

— Ещё три пленника, — устало произнёс я, убирая шпагу в ножны. — Приятель, не мог бы ты прилечь?

Сирано де Бержерак был бледным, словно уже помер. Кивнув, он осторожно добрёл до лавки и улёгся на неё. Анна сразу же подскочила к раненому, подложила ему под голову что-то вроде старых простыней. Затем девушка пошла за водой. Мы с Планше сложили наших пленников в разных концах общего зала, чтобы им не пришло в голову обсудить план побега. Всё-таки их было уже пятеро, против нас двоих.

— Ещё раз, Миледи, — подошёл я к Анне, уже делающей компрессы для парижанина. — Благодарю вас за помощь.

— Вы спасли мне жизнь, месье, — вздохнула девушка. — И сохранили жизнь моему мужу.

— Я боюсь, — прохрипел с улыбкой Сирано де Бержерак. — Вы ему уже не жена.

Девушка лишь тяжело вздохнула. Носатый был прав, и помочь девушке в её горе мы никак уже не могли.

— Планше, голубчик, — сказал я, отходя от скамьи с нашим раненым и его сиделкой. — Сможешь затащить в сарай трупы? И лошадей отвести за дом?

— Будет исполнено, месье, — заулыбался слуга. Я сперва не понял, чего-то от такой радостный. Неужели ему и впрямь за счастье таскать мертвецов. Весят то они не мало. Уже когда Планше подошел к выбитой двери, я сообразил.

— Стой, подлец!

— Да, месье? — с той же елейной улыбкой на устах, обернулся ко мне Планше.

— Ты же не собираешься обирать трупы? — уточнил я. Слуга на мгновение побледнел, сделал ко мне пару неуверенных шагов, поклонился.

— Месье, ну что вы, месье… — затараторил он.

Я вздохнул с облегчением. Ну хотя бы мародёра за собой не вожу. Как вдруг Планше продолжил:

— Я бы обязательно с вами поделился!

— Планше! — возмущенно крикнул я.

— Да ладно тебе, приятель, — подал голос наш раненый. — Пусть подзаработает, покойникам ведь деньги уже точно не нужны!

— Ублюдки, — проворчал один из пленных испанцев. Тот, с которым мы долго фехтовали, а победить мне удалось с помощью стула. Внешне, он был лет на пять старше Сирано, но я уже полностью отказался от идеи, определять возраст по внешности. Особенно, когда перед глазами был пятидесятилетний О’Нил, который выглядел лучше моих сверстников из прошлого.

— Испанец прав, — ответил я. — Нечего у мёртвых воровать, совсем уже с ума сошли.

— А я их прикопаю, — нашёлся Планше. — Неглубоко, но всё-таки.

— Звучит честно, — опять захрипели с лавки. Из угла военнопленных раздалось только новое ругательство, еще более крепкое.

— Сложи тела в сарае, — устало произнёс я.

Есть такая штука — sugarcoating. Научился ей, когда нужно было работать с западными партнёрами. Точнее, когда нужно было в две тысячи девятнадцатом помешать руководству продать кусок предприятия. Отличается от нашего «подсластить пилюлю» тем, что когда ты подслащиваешь пилюлю, ты правда пытаешься выдать хоть какой-то бонус. Может чисто эмоциональный. Sugarcoating же — это вежливые и добрые слова, которые нужны только затем, чтобы не выглядеть мудаком. Именно к этому я и прибег, решив соврать своему слуге:

— Может быть потом передадим тела испанцам, они за них и заплатят.

— С чего это испанцам платить за трупы? — не понял Планше.

— Ну, чтобы похоронить достойно?

— На войне достойных похорон не бывает, — внезапно заговорил О’Нил.

Я посмотрел на ирландца. Он действительно каким-то образом избавился от кляпа. Подойдя ближе, я обнаружил, что бывший командир гарнизона и от верёвок избавился.

— Бежать попытаешься? — устало спросил я.

Ирландец отрицательно покачал головой.

— Устал я, щенок, — признался он. — И я знаю, как нам всем помочь.

— Планше, тела! — бросил я слуге и тот скрылся за дверью. Потом снова глянул на ирландца. — Продолжай…

— Пленных у вас уже полно, — сказал О’Нил. Я кивнул. — Тащить пятерых на привязи, вместе с девочкой, не самая умная идея. А я порядком вымотался, и лучше окажусь сразу у брата в гостях, хотя бы пару недель отлежусь.

— Трус! — крикнул испанец. Его товарищи, оглушенные мною, начали шевелиться и приходить в себя.

— Ты сомневаешься в моей храбрости, малец? — проскрежетал О’Нил. — Я бы вызвал тебя на дуэль, но тебя побоятся развязывать.

— Да нет, я бы на это посмотрел, — снова голосом Сирано заговорила лавка для раненых. Анна тихо хихикнула. Я почувствовал лёгкий укол ревности и даже с укоризной посмотрел на девушку. Миледи тут же отвернулась.

— Кляпов на всех хватит, — обратился я к пленным испанцам. А затем снова к ирландцу. — Так что ты предлагаешь?

— Мы напишем письмо. Ты напишешь, чтобы быть уверенным. Назначишь за нас цену, а твой слуга отправится в Лилль. Крестьянина никто не тронет, — объяснил О’Нил. — Передаст его моему брату, тот скажет, куда нас доставить. И приедет с деньгами.

— И войском, — рассмеялся я. — Но в целом мне нравится твоя идея. У тебя есть перо и бумага?

Ирландец покачал головой. У меня их тем более не было. Я спросил у испанцев, но и те лишь пожали плечами. Тогда я обратился к парижанину:

— Сирано, пока ты не потерял сознание, — сказал я. — У тебя найдутся….

Сирано де Бержерак уже засыпал. Лицо его было бледным, но он поднял руку и помахал в сторону лошади.

— Миледи, мне неловко вас просить, но оставлять вас одну с нашими пленниками, я бы точно не хотел.

Анна кивнула понимающе и ушла к лошадям.

Я подошёл к ирландцу и сел на пол, рядом с ним. О’Нил вопросительно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Я тоже молчал, думая о странной судьбе этого человека. И о том, как легко мы жонглируем пленными. Наконец, Анна вернулась со стопкой бумаг и писчими принадлежностями.

— Здесь какие-то стихи… — шёпотом сообщила она, показывая принесенные записи.

Точно. Как я мог не догадаться.

— Хорошие? — улыбнулся О’Нил. — Прочитайте, прошу вас. Люблю хорошие стихи.

Миледи глянула на меня, я кивнул. Тогда она взяла один из листков и начала:

Пока в груди твоей был мой портрет,

Кто стёр портрет Тиберия?

Или, забыв предателя лицо,

Ты скована была неверием?

Но извини, ты видеть не могла,

Я не виню тебя, я спрятал все следы.

— Тут есть название, — после паузы, произнесла девушка. — «Агриппина».

Ирландец кивнул, будто бы понимая, что это значит. Я уловил какую-то связь с античным миром, но, если честно, ни черта не понял. Поднявшись на ноги, я взял у Миледи лист бумаги.

Глянул. И впервые испугался. Я не мог разобрать ни строчки! Мой мозг, безо всяких проблем справлявшийся с устным французским и даже испанским, в тот момент видел лишь невнятную латиницу. Которая никак не хотела складываться в осмысленное предложение.

Alors que dans ton sein mon Portraict fut tracé,

Le Portraict de Tibere en fût-il effacé?

Ou des-accoustumé du visage d’un traistre,

L’as-tu veû sans le voir et sans le reconnoistre?

Je t’excuse pourtant, non, tu ne l’as point veû,

Il estoit trop masqué pour estre reconnû;

— Месье? — раздался голос Планше, снова вошедшего в дом. — Что вы делаете? Вы что, научились читать?