Гасконец. Том 1. Фландрия

Глава 15

Я посмотрел на Бапом. Повернулся к д’Арамитцу — мушкетёр хищно улыбался, тоже обозревая крепость.

— Слышите горн, друг мой? — сказал он. — Его Величество проснулись.

— Я ничего слышу! — ответил пленный так, будто бы Арамитц обращался к нему.

— Переговоры начались, — со вздохом сообщил Анри. — Через час или два крепость сдадут и нам не достанется славы, Шарль.

Он снова вздохнул и тогда я понял, что это фарс. Представление, которое Арамитц разыгрывал специально для пленника.

— Верно, — с притворной грустью в голосе сказал я. — Всё зря, сдаться Королю даже почётнее, чем…

— Вы с ума сошли, оба! — почти закричал блондин. — Я ничего не слышу!

— Бедняга почти потерял слух от выстрелов… — покачал головой Анри. — Но, Шарль… Боюсь, этот пленник нам больше не нужен…

— А ведь верно, — согласился я, поворачиваясь к испанцу. — Месье, вы достойно сражались. Поэтому я позволю вам похоронить ваших друзей, прежде чем вас убить. И, конечно же, вы можете прочитать молитву. Для меня было честью встретиться с вашим отрядом.

— Вы безумцы! — блондин бешено вращал глазами.

Я с невинным видом спросил:

— У вас есть лопата?

— Какая лопата⁈

— Чтобы похоронить этих сеньоров, — я указал рукой на шесть бездыханных тел. — У нас самих нет времени на это, а они заслужили погребения.

— Но ты… вы! Ты обещал каждому по дублону, и что я останусь жив!

Анри подошёл к нам. Его шпага уже покинула ножны. По лицу злого Арамиса блуждала улыбка чудовища: наполовину печальная, наполовину кровожадная.

— Ситуация изменилась, месье, — сказал он. — Но мой друг человек нового времени. Такой гуманный! Клянусь, будь я на его месте, то просто зарезал бы вас, безо всякой молитвы.

Я с уважением посмотрел на мушкетёра. Будучи хищником, он слишком хорошо знал, как работает сердце жертвы. Блондин хотел жить, мы все это понимали. Даже если суждено погибнуть, он надеялся умереть с честью за правое дело. Д’Арамитц же растоптал эту надежду, его ложь в одно мгновение превращала достойную смерть в бессмысленную. Бапом сдастся без боя, а герой похоронит своих товарищей, а потом сам ляжет рядом с ними.

— Ладно, чертово вы семя! Я покажу черный ход, я вас отведу… — скривился блондин, борясь с отвращением и к нам, и к самому себе.

Он еще добавил какое-то сложное испанское ругательство, обвиняющее не столько нас с Анри, сколько наших матерей и их любовь к конкретному органу Дьявола. Но на дословный перевод моих способностей в испанском явно не хватало.

— Зачем он нам сейчас? Что толку от хода, если крепость скоро откроет ворота… — безразлично пожал я плечами.

— Чтобы я мог помочь семьям Крус, и Саведра, и Пас, и…

— Мы поняли, сеньор, — сказал я. — Если так, то показывайте дорогу. И я даю вам слово чести, что после этого заплачу вам и…

— И мне, — вдруг влезла в наш разговор женщина. — Я похороню. Мы с мужем похороним тела. Раз уж крепость всё равно перейдёт французам. Месье…

Анри рассмеялся. Нехорошо так, с угрозой. Если честно, мне эта постоянно «переобувающаяся» женщина тоже становилась всё более противной. Но я покачал головой, достал из кошелька несколько серебряных монет. Молча отдал их жене фермера.

— Я позову мужа и сыновей, — изобразив гримасу благодарности, сказала она. — Мы всех достойно похороним, хорошие будут могилки. Вот увидите, месье.

Она сразу же устремилась к ферме, побежала со всех ног. Даже не оглянулась на нас. Испанец в сердцах сплюнул на землю.

— Обещаешь, что не прикончишь её, когда я тебя отпущу? — спросил я. Тот лишь крепко сжал бледные губы.

— Даже мне такое сложно пообещать, — усмехнулся Арамитц.

— Знаешь, мой батюшка, когда с войны вернулся, так сказал: иногда мирняк хочется придушить, но они мирняк. За них и воюем, какими бы они ни были.

На самом деле эти слова говорил мне старший брат, а не батюшка. Но их суть от того не менялась.

— Ваш отец был образованным человеком, — очень грустно и на этот раз вполне по-человечески улыбнулся Анри д’Арамитц. — Человек старой закалки скорее сказал бы, что воюет за свою честь и, может быть, за Короля.

— Вы не такой, Анри?

Сперва он промолчал. Молчал, может быть, целую минуту. Потом заговорил:

— Я сын своего отца, и внук своего деда, — голос мушкетёра снова стал ледяным. — Моя судьба, с самого детства, была определена старыми костями в земле. Мир — это склеп и ничего больше.

— Живые все-таки важнее, — не согласился я.

А пленный испанец ещё раз оглядел своих мёртвых товарищей, будто прощаясь с ними.

— Ладно, живые и вправду важнее… — вздохнул он, нехотя соглашаясь с моей репликой. — Нам придётся проплыть немного на лодке.

Мы с Анри согласились и все вместе, втроем, осторожно спустились к берегу. К нашему удивлению, утёс скрывал сюрприз — небольшую нору, в которую можно было пролезть лишь согнувшись. На берегу также лежало несколько спальников — точнее, просто свернутых подстилок, из ткани и шерсти. И, что куда важнее, фонарь.

Я запалил этот фонарь и полез в нору, оставив Анри охранять нашего пленника. В норе обнаружился целый склад: аркебузы, порох, пули, какие-то съестные припасы.

— Отлично устроились, — сказал я, вылезая. Испанец не ответил, поморщившись.

Он и Анри уже сидели в лодке. Мушкетёр взялся за весла. Я забрался к ним, погасил фонарь, но оставил его на носу лодки.

— Как тебя зовут, приятель? — обратился я к испанцу. Тот кисло представился:

— Диего.

— И всё? Меня вот зовут Шарль Ожье де Батс де Кастильмор. А ты просто Диего?

— Диего Артуро Перес, — ответил блондин. — Какое тебе дело до того, как меня зовут?

Анри д’Арамитц оттолкнулся веслом от берега и начал грести, хотя течение и так несло нас в сторону осаждённого Бапома.

— Всё ещё хочу вас нанять, — сказал я блондину. — Мне нужен человек, который сможет провести меня по Бапому.

— На кой-чёрт?

— Чтобы грабить только там, где нужно, — объяснил я. — И чтобы добраться в нужные мне места раньше, чем их разорят.

Анри молчал, и даже не смотрел в нашу сторону. Казалось, что работа веслами его успокаивала и умиротворяла. Они медленно, но ритмично опускались в воду, снова поднимались.

— На кой чёрт? — повторил Диего Артуро Перес. — Что вы хотите украсть? Или кого?

— Печатный станок, — ответил я. — Только умоляю вас, Диего, не спрашивайте на кой он мне чёрт.

— Ладно. Это всё? Просто провести вас на Печатный Двор?

— Нет, — я качнул головой. — Я бы ещё хотел, чтобы вы рассказали много ли в гарнизоне тех, кто готов сменить сторону, если ему хорошо заплатят.

— У вас и так людей больше, чем вы можете прокормить!

Анри всё-таки нас слушал: он не удержался и сухо рассмеялся. Испанец бросил на него полный ярости взгляд, но поделать ничего не мог.

— У Его Величества Людовика, конечно, достаточно, — терпеливо объяснил я. — Но конкретно я, шевалье де Батс, не отказался бы пополнить свой отряд.

— Никто тебе не присягнет, — буркнул Диего. — Ты не король.

Замечание было абсолютно справедливым. Но Анри невозмутимо пожал плечами и ответил вместо меня:

— При чем здесь присяга королю? Де Ларошфуко привёл к Ла-Рошели десять тысяч собственных людей. Разве это плохо?

Меня снова подёрнуло от упоминания Ла-Рошели. Так странно — её осаждали, когда я, то есть д’Артаньян, был едва подростком. Я пропустил важнейшую сцену романа, но как будто бы… чувствовал, что мне всё равно придётся туда вернуться. От этой мысли стало не просто грустно, а как будто чёрная тень дурного предчувствия наползла на меня, зашептала на ухо что-то гнетущее. Суждено ли мне умереть под Ла-Рошелью, вопреки логике и реальных событий, и романа? Или откуда эта неясная тревога?

Диего вздохнул. Связанными руками устало стянул с головы шляпу, подставил лысеющую уже макушку солнечным лучам. Потом поднял к небу и лицо. Не скажу, что он «постарел на десять лет» после взятия в плен или ещё что-то в таком духе. Но выглядел он уже больше, чем уставшим. Я бы сказал «задолбавшимся».

— Да, в крепости найдутся испанцы, что предадут Короля, — грустно сказал он. — Ты им только заплати.

Мы с Анри переглянулись, но ничего не сказали. Оба понимали, что если человек в таком состоянии, лишние вопросы могут его, наоборот, заткнуть. Лучше дать выговориться. Так оно и вышло. Несколько минут мы плыли в тишине, разве что под аккомпанемент плеска весёл, а затем Диего снова заговорил:

— Дезертирует чуть ли не каждый десятый. Я лично троих заколол, кто пытался сбежать. Ничего не хватает, жалованья не получали… — он вздохнул. — Но это их долг, чёрт подери.

— А долг Короны — заботиться о поданных, — ответил я. — Но понять твоё негодование легко, приятель.

— Я тебе не приятель, — огрызнулся Диего. — Причаливай к левому берегу, вон у той ивы. Она наш ориентир.

Лодка вскоре ударилась о берег. Я вылез первым, принял из рук Анри верёвку (моя всё ещё опутывала испанца), привязал суденышку к иве и помог выбраться связанному пленнику. Тот сразу же отшатнулся от меня, как только оказался на твёрдой земле. Арамитц тоже вылез на берег. Я, на всякий случай, забрал с собой фонарь и сказал:

— Показывай дорогу. И подумай о моём предложении.

— Я не предатель, — бросил Диего.

Анри д’Арамитц украдкой мне подмигнул, мол, а кто ж тогда нам путь показывает. Но ничего не сказал. Дорога была неровной, трава высокой и мокрой.

Мы шли и с каждым шагом почва под нашими ногами становилась всё более мягкой. Испанец шёл впереди, и я улучил момент, чтобы тихо спросить у Арамитца:

— Анри, а что не так с испанскими перебежчикам? Вам не понравилась моя идея?

— Ну, к вам они вряд ли пойдут, — задумался мушкетёр. — Но я тоже слышал, что испанцы дезертируют довольно часто. Особенно здесь, во Фландрии.

— А Испания ещё где-то воюет?

Мушкетёр даже остановился. Он смотрел на меня несколько секунд, словно не веря своим ушам, и не понимая, как вообще можно сморозить такую глупость.

— Шарль, то что говорил Исаак про ваше ранение, там всё правда? Он не шутил?

— Такими вещами не шутят, — я коснулся пальцем лба. — Пуля меня не убила, но память действительно отшибло изрядно.

— И ведь расскажешь кому, не поверят… да, друг мой, Испания воюет везде. Габсбурги протянули свои греховные лапы повсюду. Но я клянусь вам, жадность погубит этих чудовищ.

Я не знал что ответить. Анри, кажется, тоже не горел желанием продолжать разговор. Мы двинулись дальше, и ещё минут десять или пятнадцать молчали.

— Не может тайный ход проходить так далеко от крепости, — почуяв неладное, сказал я.

— А как бы мы ещё двигались за пределами вашего лагеря? — огрызнулся Диего. — Пока нужно идти болотами, а потом уже, под самой крепостью, начнутся тоннели. Они хоть и старые, но потолки держатся. Часа два под землей придётся провести.

Анри д’Арамитц положил руку на эфес шпаги. Я тоже чувствовал себя не слишком уверенно. А Диего упорно вёл нас в болото, и вот уже трава стала по пояс, а ноги то и дело хлюпали по грязи.

— Идите за мной, — предупредил испанец. — Шаг в шаг, а то увязнете.

Я огляделся по сторонам. Каменная махина Бапома всё ещё была хорошо видна. Значит, у Диего Артуро Переса не было шансов провернуть старый добрый манёвр Ивана Сусанина. Как бы далёко он нас не завёл, местность пока всё равно оставалось достаточно открытой — мы всё равно смогли бы попытаться вернуться назад, ориентируясь на Бапом. Впрочем, чем дольше мы шли в направлении неизвестно чего, тем слабее становилась моя уверенность. Солнце уже начинало садиться.

— Если ты решил завести нас в топь, — словно прочитал мои мысли Арамитц. — Лучше бы тебе начать молиться прямо сейчас.

— Да на кой… — Диего вздохнул. — На кой чёрт мне вести вас в топь, помереть я бы и у реки мог. Шагайте скорее. Главное, не сходите в стороны.

Мы послушались, хотя нельзя сказать, чтобы пленник нас успокоил. Когда солнце уже почти село, испанец остановился. Видно было весьма скверно, наползающие с запада тучи скрыли от нас звёзды.

Диего стоял, прислушиваясь и, возможно, стараясь разглядеть что-то вдалеке.

— Долго ещё? — спросил Анри.

— Меня больше волнует, безопасно ли зажигать фонарь, — сказал я.

— Думаю, да, — пробормотал Диего. — Лучше получить пулю, чем утонуть в трясине.

— Паршивец, — не сдержался я. — Ты что, не знаешь, куда нас ведёшь?

— Я? Знаю, но… — Диего замялся. — В общем, этот ублюдок застрелил нашего проводника! Одним из первых!

— И ты только сейчас об этом говоришь? — угрожающе процедил Анри.

— Лучше попытать счастья, чем умереть сразу! — ответил Диего.

— Звучит разумно, — я пожал плечами и запалил фонарь. Неровный свет свечи в нём лишь едва мог осветить сумрачное болото.

— Видишь что-нибудь, какие-нибудь ориентиры?

Диего кивнул, и указал рукой на треснувшую иву вдалеке.

— Словно в неё молния ударила, — зачем-то сказал я, и в то же мгновение действительно ударил гром. Ещё через мгновение на наши шляпы упали первые капли дождя.

— У вас скверный язык, Шарль, — усмехнулся Анри д’Арамитц. — Горазд кликать беду.

— Словно полил дождь из золота, — сказал я громче, но в этот раз мой скверный язык не сработал. — Увы, Анри, боюсь, вы ошиблись.

Мушкетёр засмеялся и ненавязчиво ткнул шпагой в Диего, чуть ниже спины. Тот только тихо выругался себе под нос, на испанском, и пошёл вперёд. Я хотел вручить ему фонарь, но он шёл слишком быстро. Я последовал за ним, освещая путь до ивы.

Дождь, тем временем, усиливался. Прошла хорошо если минута, прежде чем мы добрались до ивы, а дождь уже лил с такой силой, что мне стало боязно за фонарь. А через мгновение ещё и ветер подул, и косые струи дождя, до этого бомбардировавшие наши шляпы и плечи, наконец-то устремились нам в лицо.

— Будьте вы прокляты, Шарль! — крикнул Анри, пытаясь перекричать стихию. — Вы и ваш язык!

Ударила молния, метрах в ста от нас, а следом раздался новый громовой раскат.

— Мой язык вам ничего не сделал! — бросил я мушкетёру. — Диего, нам ещё долго?

— Час, — устало произнёс блондин. — Возможно, умереть на реке было бы разумнее с моей стороны.

— Господь с вами, — ответил я. — Куда дальше?

Испанец повертел головой, держась связанными руками за иву. Наконец, он заметил новый ориентир.

— Сейчас до большого валуна, там должно быть нацарапано слово.

— Какое?

— Потаскушка.

— Ну я не удивлён, если честно.

Мы добрались до «шлюшкиного камня», как ласково назвал его Диего, минут за пять и даже не утонули. Фонарь вёл себя просто по-свински, пламя свечи дрожало и норовило потухнуть в любой момент: даром, что скрывалось за прочным стеклом и сверху было защищено жестяной пластиной. Через отверстия в крышке всё равно попадала вода, и все трое понимали, что если мы не найдём укрытие, фонарь скоро отправится в свой фонарный рай.

Диего устало уселся на шлюшкин камень, терять было нечего. Камень был мокрый, наши штаны были мокрыми.

— Пута мадре, — выдохнул он. — Какая же мерзкая неделя выдалась.

— А у меня неделя была замечательной, — улыбнулся я. — Ну, до встречи с тобой, конечно.

— Признаюсь, сегодняшний вечер куда интереснее трёх предыдущих, — вставил злой Арамис, поводя плечами. Шпагу он до сих пор не убрал, так и разгуливал с ней по болотам. — Куда дальше?

— Дай подумать… кажется, сейчас нужно строго на север, двести шагов. Не сворачивая.

— Тогда вперёд, дорогой друг, — я устал ждать, стоя под проливным дождём. Он уже превращался в настоящий ливень.

Диего поднялся на ноги. В этот миг новый порыв ветра сорвал шляпу с головы Арамитца. Тот выругался и бросился её ловить.

— Стой, идиот! — закричал Диего, и вместо того, чтобы с удовольствием наблюдать за смертью врага… побежал за ним.

Видно ничего не было. Сперва я услышал плеск, потом мат на французском, а затем новый плеск.

Я сделал пару осторожных шагов, освещая себе путь фонарём.

Злой Арамис барахтался, пытаясь уцепиться за высокую траву. При этом потерянная шляпа уже снова украшала его голову.

Связанный по рукам испанец тоже угодил в трясину. Его засосало уже по грудь и поделать он не мог уже ничего.