Гасконец. Том 1. Фландрия

Глава 16

Рядом не было ничего. Ни ветки, ни палки. Верёвок тоже не было — одной я привязал лодку, другой был связан наш пленник.

Тогда первым делом я стянул с себя сапоги. В них воды оказалось больше, чем я выпил за весь день. А значит, они утянули бы меня на дно, ошибись я хотя бы на шаг.

Вариантов не было, я приблизился к тонущим, нога соскользнула и почти сразу же ушла под воду.

— Лучше бы тебе за нас помолиться, Анри, — сказал я, ставя фонарь на относительно твёрдую землю.

— Идите к чёрту, Шарль! Ведь именно этим я и занят, — совершенно беззлобно ответил мушкетёр. Я бы не удивился, если б он в этот момент улыбался.

Я вытянулся во весь рост, пытаясь ухватиться за Диего. Он уходил под воду куда стремительнее, к тому же, мне была нужна верёвка. Блондин, кажется, уже принял свою судьбу. Закрыв глаза, он тихо шептал что-то на испанском. Скорее всего молитву, но из-за шума дождя, я не мог различить ни слова. Мои руки скользнули по его плечам, я потерял равновесие и чуть сам не свалился головой в топь. Колено ушло в мягкую почву на добрых пять сантиметров, если не больше.

— Вы не могли бы перестать обниматься с испанцем, Шарль? — спросил Анри д’Арамитц и в его спокойном и холодном голосе всё равно чувствовалось некое нетерпение.

Со второй попытки, я всё-таки смог ухватить испанца за предплечье. Потерявший уже всякую надежду блондин никак не это не отреагировал. Часть меня его понимала — потерять друзей, попасть в плен, да к тому же согласиться предать своих. Кто бы не смирился со смертью на его месте? Но я не мог позволить умереть ни ему, ни д’Арамитцу.

— Просыпайся, принцесса, — крикнул я ему в лицо.

Нельзя было его просто тянуть. Положение у меня было не самым устойчивым, вытянуть его целиком я бы всё равно не смог, а от толчка он бы скорее ушёл под воду.

— Руки! Мне нужны твои руки! — снова закричал я.

Ноль эмоций. Это человек уже считал себя мёртвым. Но время истекало не только у него, а у всех троих. В конце концов, кто мешал ему думать о скором спасении, мечтать (пусть и впустую) о том, что появится вдруг ещё один отряд испанцев и отобьёт его?

— Диего Артуро Перес! Ты позоришь своего отца!

Это сработало. Испанец открыл глаза, полные гнева и боли.

— Я твою мать… — начал он, но руки приподнял. От этого, он сам ушёл в воду чуть ли не по плечи, но мне было достаточно. Я перехватил его за запястья, начал распутывать верёвку. Слава Богу, узлы я всё ещё крутил как школьница, может поэтому О’Нил так легко избавился от пут по дороге в Лиль.

Ушла минута или две, прежде чем я полностью развязал пленника. Верёвка была у меня в руках. Я отполз на полметра, выпрямился и крикнул:

— Ловите, Анри!

Мушкетёр сообразил сразу. Я бросил ему верёвку, и он схватился за неё так сильно, что я даже испугался. Вдруг вырвет из моих рук. Я сделал очень осторожный шаг в сторону, так, чтобы верёвка повисла над Диего. Снова присел.

— Хватайся, сукин сын, — приказал я. — Анри, обвяжи вокруг запястья!

Оба послушались. Я снова встал, отошёл к шлюшкиному камню и упёрся в него ногами.

— Диего! Держись что есть силы! — попытался я перекричать дождь.

Испанец ответил что-то обидное и это придало мне сил. Если уж пленник может огрызаться, получив от судьбы хотя бы крупицу надежды на спасение, то как я могу опускать руки.

Рассмеявшись своим мыслям — и, наверняка, укрепив товарищей в мысли о том, что я умалишённый — я начал тянуть. Самое сложное в этом деле, не отпускать верёвку и не ослаблять хват. Ни на секунду. Стоит перестать тянуть, и тонущий попросту получит импульс, благодаря которому сильнее уйдёт под воду.

Тянуть обоих сразу было совсем не просто, я крепко сжал зубы, сдерживая стон. Руки горели, мышцы ныли, а голые пятки скользили по шлюшкиному камню.

В какой-то момент, сдерживаться уже не было сил и я закричал во всё горло, всё продолжая и продолжая наматывать верёвку на сгиб локтя.

Первым на сушу — одно название — выполз Диего. Я думал, что испанец будет просто лежать на траве, но нет. Блондин почти в ту же секунду вскочил и начал тянуть д’Арамитца.

Только когда мушкетёр вылез к нам, испанец позволил себе растянуться на траве. Мушкетёр последовал его примеру. Шляпы, что иронично, сохранили оба.

— Хороша водица? — спросил я, подходя к ним и усаживаясь рядом. Всё равно всё вокруг было мокрым. Штаны, травы. Какая к чёрту разница. Дождь и не думал ослабевать. Снова ударила молния, на этот раз, ближе к лагерю.

— Может мне тоже искупаться? — задумчиво протянул я, спустя минуту.

— Почему ты меня спасал? — спросил Диего. Ударил гром.

— А почему ты д’Арамитца помог вытащить? — ответил я. Испанец пожал плечами.

— Шпагу жалко, — произнёс д’Арамитц. — Спасибо, Шарль.

Я только отмахнулся.

Несколько минут мы просто сидели под дождём, у самой кромки топей, и смотрели в пустоту. Наконец, гроза снова приблизилась. Раскат грома раздался в то же мгновение, что и сверкнула молния. Прямо перед нами, метрах в десяти, она ударила едва не поглотившую Анри и Диего трясину. Чёрная вода на мгновение стала белой, выводя нас из оцепенения.

— Сдаётся мне, месье, — сказал я. — Это знак свыше.

— Знак чего? — спросил Диего.

— Знак того, что мы рискуем если не застудить почки, то уж точно отморозить себе жопы, — ответил я, поднимаясь на ноги. Хотел предложить помощь Анри и Диего, но эти живчики подскочили сами. Тогда я поднял с земли фонарь. Настоящее чудо, что он так и не потух.

Мушкетёр тем временем снял шляпу, подставил лицо косым струям дождя. Диего поёжился, но ничего больше не сказал. Он не был связан и, в теории, уже мог пытаться сбежать. Местности мы не знали, а весь порох давно отсырел — просто застрелить его у нас бы не вышло. Скорее всего, он и сам об этом раздумывал.

Я подошёл к валуну, отмеченному символами солдатской тоски и хулиганства, повернулся к своим товарищам — вольным и невольным. Диего кивнул и подошёл первым, следом уже д’Арамитц.

— Я у вас в долгу, сеньор… можете не беспокоиться. Клянусь честью, что не предам вас… — сказал испанец, не глядя на меня.

Потом он замолчал, глядя куда-то себе под ноги.

— До следующего рассвета…

— Просить о большем, — улыбнулся я. — Было бы слишком грубым с моей стороны.

— Спасибо, — я бы хотел пошутить про то, что Диего стоял как в воду опущенный, но это было бы уже слишком низко. Пленник кивнул мне, коснулся полей шляпы и отвернулся. После чего пошёл вперёд, от шлюшкиного камня на север. Мы прошли метров двести, по абсолютно одинаковому болоту, до следующего и, как я надеялся, последнего ориентира. Наполовину затонувшей телеги. Её развод — торчащая под кузовом палка, всё ещё непонятного для меня предназначения — был туго обвит вервёрвкой, а сама верёвка привязана к небольшому хилому деревцу.

— Почти пришли, — выдохнул мокрый до никти блондин.

Дождь только усиливался, скрывая от нас Бапом и огни лагеря.

— Главное, не потеряться и двигаться на восток. Совсем немного, — продолжил Диего.

— Проклятый дождь, — вздохнул Анри д’Арамитц. — Ничего ведь не видно.

— Ни у кого нет с собой компаса? — спросил я. Оба моих спутника только качнули шляпами.

— Если мы шли на север от камня, и Бапом всё это время был по левую руку от нас… — пробормотал д’Арамитц.

Я подошёл к телеге, скорее ощупывая, чем осматривая её. Та старона, к которой мы были ближе, оставалась мокрой и твёрдой. На противоположной уже разрастался мох, подтверждая мои догадки.

— Вперед, месье, — улыбнулся я, хотя, вряд ли кто-то мог разглядеть мою улыбку. — Нам в этом направлении.

Диего кивнул, и пошёл вперёд, не говоря ни слова. Он остановился через сотню метров, у небольшой речушки, впадающей в болото. Лодка была вытащена на берег и спрятана в кустах. Там же лежали и вёсла.

— Это оно, сеньор, — сказал Диего. — Проплыть на лодке будет совсем просто, если успевать воду вычерпывать.

Спорить не было сил. Мы сперва перевернули лодку, чтобы дождевая вода стекла сама, а потом уже вытащили её на берег. Я сел на весла, а Диего и Анри вычерпывали. Признаться, рассказывать об этой части путешествия и нечего. Мы были слишком уставшие, чтобы запомнить хоть что-то примечательное или интересное. Так что, спустя минут пятнадцать, Диего сказал:

— Причаливай у памятника.

Болото кончилось, но дождь ещё лил. Бапома и лагеря видно не было, хуже того, поднимался ночной туман. Свеча в фонаре попросту догорала. Она справилась с дождём и ветром, так что умирала достойно, до конца выполнив свой долг. Мы вылезли на берег и вытащили лодку.

Перед нами действительно стоял памятник — высокий камень, с выбитыми на нём лицами и неразборчивой надписью. Анри коснулся его мокрой поверхности и почему-то улыбнулся.

— Кладбище, — с нежностью произнёс он, поворачиваясь ко мне. — И как де Порто не догадался?

Диего хмыкнул и пошёл вперёди. По правую и левую руку, из тумана то и дело выныривали покосившиеся оградки и старые могильные плиты. Кое-где были и настоящие скульптуры — ангелы, или дети. Испанец привёл нас к высокому каменному склепу. Надписей было не разглядеть, да я и читать к тому моменту ещё не научился. Деревянные ворота были заперты, и испанец повернулся к нам.

— Ключ был у проводника, — пояснил он. — Придётся выбивать.

Я кивнул и, разбежавшись, ударил в дверь плечом. Дерево закряхтело, чуть поддалось, но ворота не открылись. Тогда попробовал Анри — пока я растирал ушибленное плечо. Ему повезло чуть больше и дверь немного сдвинулась. Дальше выбивали уже ногами и с третьей или четвертой попытки, ворота распахнулись перед нами. Склеп был пуст, просто каменная коробка, без единого захоронения. В полу, ничем не скрытый и не замаскированный, был люк. Но куда важнее было то, что мы наконец-то оказались под крышей. Дождь больше не пытался содрать с нас кожу. Хотя его косые струи то и дело норовили залететь в склеп и составить нам компанию.

Нам очень повезло, и в помещении оказалось немного сухой соломы и, что куда важнее, новые свечи и огниво. Мы зажгли фонарь снова, и уселись перед люком. Больше всего на свете хотелось переодеться в сухое.

— Если порубить люк, — предложил я. — Можно разжечь костёр. Солома быстро запалится.

— Ты взял с собой топор, Шарль? — усмехнулся Анри д’Арамитц. Я качнул головой.

— Давайте уже поскорее покончим с этим, — сказал Диего. — Под люком, тайный ход в Бапом. Теперь вы знаете дорогу. Можете меня отпустить или пойдем назад.

— Или мы разведаем сам путь, — сказал я. Анри покачал головой:

— Нас двое, Шарль. Порох отсырел, шпаги у меня нет. Пленник может снова переметнуться к своим, если их увидит. Не глупите.

Я вздохнул. Очень хотелось погеройствовать, как сделал бы Д’Артаньян из советского фильма, но Анри был прав. Жизнь у меня всего одна, даром что живу уже во второй раз. Но всё же…

— Толстяк и оказался контрабандистом? — как бы между делом спросил я. Анри кивнул. Диего, через минуту, тоже.

Я снял с пояса фляжку с вином. Вообще, пить на холоде довольно опасно, и от этого только быстрее замёрзнешь, но что поделать? Термос с чаем мне никто не изобрёл, да и я понятия не имел, как его сделать.

— Диего? — я протянул фляжку испанцу. Тот кивнул, сделал пару глотков. Тогда я спросил:

— А ты того жирдяя давно знаешь?

— Не очень, — пожал плечами блондин. — Мы же его прижучили, он вино вашим продавал.

— Точно контрабандист. И тайный ход его?

— Чей же ещё, — устало произнёс испанец. — Прямо в его таверну и ведёт. Это здесь он честный фермер.

Я улыбнулся и резко выбросил руку вперёд. Кулак столкнулся с черепом Диего и испанец повалился на каменный пол. Я осторожно подложил ему под голову солому, затем проверил дыхание. Не переборщил, слава Богу.

— Это что ещё значит? — хмуро спросил Анри д’Арамитц.

— Не хочу, чтобы его совесть мучала.

— Он уже согласился предать своего Короля, Шарль. За пять пистолей.

— Он согласился показать нам двоим вход в город. Чтобы его друзей было на что хоронить, — сказал я, но, кажется, на Анри мои слова никак не подействовали. Он только вздохнул:

— Собираешься оправдывать врага?

— Замерзнёт ведь, если его так оставить? — ответил я. — Ну да, как пить дать, замёрзнет. Помоги его связать. Где твоё христианское милосердие?

Последние слова, кажется, подействовали. По крайней мере, д’Арамитц смерил меня холодным и полным ненависти взглядом.

— Ты всё-таки полезешь в Бапом?

— Я боялся, что тайный ход построили сами военные. Или какой дворянин. А мы выползем в таверне, всем на нас наплевать.

— На нас форма, умник, — улыбнулся мушкетёр, и в этом оскале не было и следа прежней человечности. Кажется, сердце его снова ожесточилось. Но несмотря на это, он всё же помог мне связать Диего. И только потом спросил:

— Даже если найдем во что переодеться. Как мы откроем ворота, вдвоём?

— Нам не нужно открывать ворота, — ответил я. — Хотя было бы неплохо. Нам нужно всё разведать, отогреться и, по возможности, совершить пару диверсий. Пока нужно подумать, можем ли мы провести большой отряд сюда, минуя болото и реку.

Анри пожал плечами. Вдвоём, мы подняли люк и оглядели спуск. Старая приставная лестница не внушала доверия.

Я слез первым, проверил не сгнили ли ступеньки. Всё было в порядке. Затем поднялся, взял фонарь и спустился снова, поставив его на пол. Потом Анри передал мне связанного испанца и он улёгся рядом с фонарем. Наконец слез и сам мушкетёр. Я поднял фонарь, освещая нам дорогу, а он поднял на плечо испанца.

— Шарль, — спросил д’Арамитц. — Позвольте узнать, почему ваш пленник достался мне в качества поклажи?

— Потому что вы потеряли своё оружие, Анри, — рассмеялся я, и эхо разнесло мой голос по каменному коридору. — Я буду отбиваться от испанцев шпагой и фонарём, а вы — другим испанцем.

— Для столь тяжелого оружия куда больше подошел бы Исаак.

— Если бы де Порто вместился в эти коридоры, то наверное.

Д’Арамитц хмыкнул, но ничего не ответил.

Нам повезло, и коридор был прямым как палка, безо всяких развилок или поворотов. Прошло чуть больше часа, свеча начала гаснуть, а блондин на плече д’Арамитца ворочаться. Мы остановились на пару минут, чтобы соорудить для него кляп, а потом снова двинулись вперёд.

Казалось, наши злоключения наконец-то завершились. Одежда только никак не хотела высыхать. Адреналин медленно отступал, впуская в наши тела холод и озноб. Я начал стучать зубами, но изо всех сил старался это скрыть. Пришлось самому хлебнуть неразбавленного вина.

— Я все ещё не понимаю, — сказал Анри, и конечно же, в его голосе не было ни капли дрожи. Холод и дождь словно были ни по чём нашему гугеноту. — Почему ты так беспокоишься о нём? Он вряд ли стоит много.

— Стоит?

— О тебе уже ходит слава, как о любителе брать ценных пленников. Но этот?

— Поверить не могу, Анри, что ты о таком задумываешься. А что же, мне его просто прирезать?

— Как поступил бы любой человек Короля, — едва скрывая грусть ответил мушкетёр. — Это испанец, достойный человек, может быть. Но достойным людям и смерть полагается достойная.

Я вздохнул. Очень хотелось развернуться и вмазать хорошенько д’Арамитцу, но один я бы точно не справился с той миссией, что сам на себя возложил.

— Я не хочу убивать тогда, когда могу не убивать, — пояснил я.

Анри покачал головой. Тогда я перешёл к аргументам понятным обитателю XVII века:

— Ты никогда не угадаешь, кто тебе может пригодиться. Чьи знания можно использовать или опыт. Мне, чёрт возьми, нужен печатный станок. И солдаты.

— Но зачем?

— Мы в Нидерландах, чёрт возьми, — я обернулся всё-таки, чтобы посмотреть гугеноту в глаза. — Биржа в Амстердаме работает уже сорок лет. Может быть Его Величество и не понимает всей значимости, но я понимаю.

— Ты собрался подделывать векселя? — спросил Анри.

— Всё куда серьёзнее, — ответил я. — Но в этом не будет никакого смысла, если мы не проявим себя и не захватим Бапом.

— Ты умалишенный, — усмехнулся мушкетёр. Но спорить больше не стал.

Остаток пути мы провели в молчании.

Остановились у самой лестницы — такой же приставной, как и в начале нашего пути.

Я поднялся первым. Отпер люк, к счастью, щеколда была с нашей стороны. Только ради того, чтобы увидеть испанца, весьма удивлённо таращегося на меня из темноты подвала. В руках у него уже была шпага, словно он ожидал, что из подземелья к нему полезут лазутчики.

— Как удачно, — прохрипел он на испанском. — Так и знал, что жирдяй Дик продаст нас французикам!