Железный лев. Том 2. Юношество

Часть 1 Глава 4

1845, апрель, 12. Казань

— Филипп Аркадьевич, я очень рад вас видеть, — радушно произнес Лев Николаевич своему гостю. — Прошу, проходите. Присаживайтесь. Как вы добрались?

— Благодарю Лев Николаевич, отвратительно. Расшиву всю дороги болтало на мелкой поперечной волне, да и шли едва-едва из-за вредного тому ветра.

— Печально, печально, — покивал граф. — Пора нам пароходы заводить, чтобы таких страданий более не испытывать. А то сплошное мучение для честных людей.

— И не говорите. Мучения, как есть мучения. Словно дочка моя накаркала.

— Дочка?

— Так и есть. Настасья Филипповна моя каждый раз ревет в три ручья, когда я отъезжаю по делам.

— Неужели так тоскует?

— Истово! Я ведь ей денег оставляю в самую малую меру. А она страсть как всякие безделушки любит покупать. Вот и рыдает, ждет любимого родителя.

— А супружница ваша не возражает против таких суровых, но справедливых мер?

— Так, она родами преставилась. Сам доченьку воспитываю. В строгости. А то и родителя по миру пустит, и мужа своего будущего, то есть, отца моих внуков. Кто же их содержать и растить станет? Вот и приучаю ее умерять свой пыл.

— То же верно, — улыбнувшись, кивнул граф, до конца, не понимая — шутит ли его собеседник, или действительно такой крохобор, да и вообще — к чему он дочку поминает. Поэтому он решил сменить тему: — Что ж, тогда предлагаю отобедать и перейти к делам.

— Если вы не против, что давайте сначала к делам, а потом уже обедать.

— Отчего же?

— Чтобы времени зря не тратить. Вы сумели меня заинтересовать. И если предложение стоящее, то у нас будет, о чем поговорить за обедом.

— Делу время, — покивал Толстой.

— Нет ничего ценнее времени, Лев Николаевич. Здоровье вы сможете поправить. Деньги подкопить. Дом построить. Репутацию очистить. А времени не вернуть. Не успел оглянуться, а жизни-то и нет — уже старость вон стоит.

— Мудрые слова, Филипп Аркадьевич. Поглядите на это, — произнес граф, достав из кармана небольшой бархатный мешочек, перетянутый кожаным шнурком.

Ювелир из Нижнего Новгорода принял его.

Открыл.

И высыпал себе на ладонь несколько красных камешков.

Нахмурился.

Ссыпал их обратно в мешочек и начал раскладываться, доставая из кофра разные приспособления. После чего добрые полчаса над камешками корпел — то так, то этак пытаясь проверить и выявить подвох.

— Как вам? — наконец, спросил граф, когда ювелир откинулся на спинку кресла, очевидно, завершив проверки.

— По всем признакам это рубины. Но меня что-то гложет. Я чую подвох, но не понимаю в чем он.

— Если желаете, вы можете взять камни на более дательное изучение.

— Это, — указал он ладонью на стол, — безусловно, рубины. Мой опыт позволяет судить о таких вещах достаточно уверенно.

— Тогда что вас тревожит?

— Их форма Лев Николаевич. Их форма. Эти выглядят так, словно их раскололи из чего-то более крупного, а потом немного обили, чтобы смягчить края и придать им более привычный вид.

— Рубины встречаются разные. Это единственное, что вас волнует?

— Второй вопрос, если позволите, откуда они у вас?

— Это так важно?

— Для меня — важно. Поймите меня правильно. Ни вы, ни ваша семья не занимаетесь горной добычей. А в наследство дикие рубины едва ли кто положит. Неужели выиграли в карты? Так вы по-крупному не играете, я узнавал. Да и вообще почти что не играете.

— Мир полон чудес. — развел руками Толстой.

— Вы не ответите мне на мой вопрос?

— Понимаете… ответ будет касаться щекотливых тем. Поэтому я хотел бы предварительно условиться. Вы готовы взять эти камни для огранки, оставляя себе десятую долю от выручки?

— Половину.

— Филипп Аркадьевич, побойтесь бога! За половину я сам освою ваше ремесло.

— Обычно я беру указанные вами десять процентов, но ваши камни просто пахнут проблемами. Я рискую. Поэтому и прошу половину.

— Двадцать процентов.

— Половину.

Лев Николаевич пожал плечами и, протянув руку, взял со стола кошелек и начал собирать в него рубинами.

— Двадцать пять. — не выдержал ювелир, когда последний камешек скрылся в мешочке.

— По рукам. — чуть помедлив, ответил граф.

— Так что это за камни? Откуда? На них кровь?

— Вы, наверное, наслышаны о судьбе одного непутевого стряпчего, который решил меня ограбить?

— Кто же не слышал о трагедии Виссариона Прокофьевича? — заискивающе улыбнулся Филипп Аркадьевич. — Он даже меня сумел обхитрить, взяв денег в долг перед тем, как преставиться. Полагаю, именно вам он их отвез.

— Все может быть. Но его долги на его совести.

— Так и есть, так и есть. Хотя я даже не стал судиться в попытке вернуть свои деньги. Там образовалось столько желающих, что я едва ли на что-то значимое мог рассчитывать. Мда. А при чем здесь этот несчастный?

— То, что я сейчас скажу, должно остаться только между нами.

— Я нем как рыба.

— Поклянитесь своей душой, что станете молчать.

Ювелир замер.

Добрую минуту думал, внимательно разглядывая невозмутимого юношу, сидящего напротив него. Пока, наконец, не произнес клятву.

— Хозяйка пепла вас услышала, — как можно более замогильным и странным голосом сказал граф, а потом встряхнулся и немного поморгал, потирая глаза. Так, словно бы приходится в себя после странного состояния.

— Кто, простите?

— Хозяйка пепла. Теперь, если станете болтать, после смерти ваша душа попадет к ней и будет скормлена псам Анубиса. Их тоже нужно кормить, хотя бы время от времени.

— Так это правда! — аж пристав воскликнул ювелир. — Вы колдун?

— Вы спрашивали о том, откуда эти камни. — проигнорировал его Лев Николаевич. — После того, как душу Виссариона Прокофьевича растерзали псы Анубиса, я получил приятную возможность время от времени добывать самоцветы. Подробностей раскрыть не могу. Поверьте — не всякое знание стоит той цены, которую за него попросят. — произнес Лев и протянул ювелиру мешочек с рубинами.

Филипп Аркадьевич его осторожно принял, уставившись на собеседника. Рубины стояли дорого — от восьмидесяти до двухсот пятидесяти рублей за карат в огранке. И здесь, если на выпуклый взгляд, камней около двухсот штук. Приблизительно. Довольно небольших в основе своей, редко крупнее пяти каратов[1], но качества очень неплохого.

Сколько это могло стоить?

Ему сложно было вот так просто взять и предположить. Нужно поработать с каждым камешком. Осмотреть его. Проверить на мутность и трещины, а также удобства для огранки. Но допустив утрату трех четвертей на огранку материала, меньше чем на двадцать тысяч этот кошелек не тянул. И ведь это — не последние…

А это много.

И соблазнительно.

ОЧЕНЬ соблазнительно.

Но страшно… как же страшно…

— Филипп Аркадьевич, ну что вы так меня смотрите?

— Я хорошо помню Виссариона Прокофьевича в последние его дни.

— Ведите со мной дела честно, и вы никогда не узнаете, что с ним произошло. Строго говоря — это мое главное и основное условие сотрудничества. Честность. Это не так сложно. Главное, не поддаваться соблазну демона жадности.

— А вы можете достать только рубины?

— Возможно, еще сапфиры, но пока только рубины.

— И сколько?

— А сколько вам нужно? Фунт? Пуд? Ласт[2]?

— Вы можете достать и ласт рубинов⁈ — ошалел ювелир.

— Полагаю, что да, если это потребуется. Хотя для этого придется подготовиться. Другой вопрос — нужно ли? Вы ведь понимаете, что, вывалив такое количество рубинов на рынок, мы сильно потеряем из-за падения их стоимости.

— Разумеется, — кивнул ювелир.

— Поэтому я предлагаю для начала работать «по маленькой». Сколько рубинов Россия «переварит» не заметив, если их распихать по вашим связям и знакомствам?

— Это очень непростой вопрос, — кивнул Филипп Аркадьевич.

— Фунт?

— Да, давайте начнем с фунта. Когда вы сможете его мне предоставить?

— Как только вы завершите проверку этих камней и дадите их оценку. — кивнул Лев Николаевич. — Понимаю ваши страхи, но никакой связи с чертовщиной тут нет. Упомянутые силы имеют иную природу. А вы можете эти камни замочить в святой воде и хоть три дня читать над ним Псалтырь. Но мои слова — это мои слова. Честность нуждается в доверии, а доверие — в проверках. Иначе откуда ему взяться? Поэтому я готов дать вам эти камни на проверку.

— А если я уже через неделю сообщу вам, что все нормально?

— То еще через неделю, думаю, я буду готов передать вам фунт рубинов. Относительно мелких. Крупные слишком опасны. Вы же понимаете это? Чем крупнее рубин, тем больше шанс, что в нем поселится какая-нибудь неприятная потусторонняя сущность.

— Пожалуй, — кивнул Филипп Аркадьевич, немного побледнев. — Эти камни получены расколом большого?

— Да.

— А если будет ОЧЕНЬ нужно, вы сможете достать крупные рубины?

— До двадцати пяти-тридцати карат — почти наверняка. Крупнее — не знаю. Впрочем, желательно этого избегать. Я не люблю работать с крупными драгоценными камнями и вам не советую. Рубины очень уважают ифриты, и будьте уверены — вам не хочется с ними встречаться. Как и с прочими планарными сущностями.

— А сапфиры?

— Давайте для начала решим вопросы с рубинами. Вы же понимаете — деньги большие, равно как и риски. И нам нужно придумать, как продавать их сколь можно много, не уронив при этом цены. Я потому к вам и обратился, как к человеку, который умеет не продешевить, но и не потерять возможность…

Дальше ювелир несколько часов оценивал и описывал каждый камешек. Написал итоговую записку. И удалился, отобедав. Притом сразу на расшиву, которая ждала его, с самого утра. Загодя договорился, на случай проблем. Знал, к кому ехал. Заодно нанял десяток еще крепких отставных солдат, каждый из которых с опытом войны на Кавказе. Не молодые, волки, но все равно — личности опасные…

Лев Николаевич же устало вернулся в свой кабинет.

Измотал его этот разговор. Измотал.

Положил расписку в папку и убрал ее в сейф. Допил чашечку холодного кофе. Потер виски, а потом отправился в опытовую лабораторию. Предстояло немного потрудиться и сделать подходящий объем камешков. Да-да. Именно сделать.

Уже осень минувшего года Лев Николаевич осознал: с селитрой у него ничего не выходит. Точнее, производить ее получится — да, а вот заработать — нет. И азотную кислоту для нитрокраски едва ли кто-то позволит производить в подходящем количестве.

А деньги утекали.

Причем на удивление быстро. Поэтому требовалось что-то, что позволит получить быструю финансовую подпитку. Хорошую и лишенного лишнего шума. Вот ему в голову и пришел метод Огюста Вернейля.

Никогда в прошлой жизни он ничем подобным не занимался. Однако довелось как-то попасть на предприятие, производящее драгоценные камни гидротермальным методом. Вот там-то ему экскурсию и провели, а также рассказали о том, как в стародавние времена поступали.

А он запомнил.

Так получилось.

Очень уж изящным оказался этот метод.

Обычный насыпной бункер с порошком. Оттуда он просыпается прямо в горелку кислородно-водородную. Там плавится и накапливается на керамической подложке, где и кристаллизуется, медленно остывая. Сам порошок — оксид алюминия с примесями-красителями.

Ну и все.

Вообще все.

Вся установка по площади с компьютерный стол и высотой ну метра в два — два с половиной. При этом собиралась установка из говна и палок, но давала в день более тысячи карат корундов. Да, не все хорошие и даже удовлетворительные. Однако карат двести добрых рубинов с выработки суточной снимать было вполне реально. Что за год позволяло накопить десять-пятнадцать килограмм рубинов. Минимум. А если все наладить и отстроить, то три-четыре пуда.

Одна беда — где брать реагенты?

Но было бы желание…

Оксид алюминия, оказывается, был даже в обычной красной глине. О нем уже знали, хоть и не понимая природу. Однако же в химическом кабинете Казанского университета Льву Николаевичу его «намыли» достаточно быстро и в подходящем количестве. По схеме: и ему приятно, и лаборантам, и Зинину приработок.

Оксид хрома удалось просто купить по линии университета. Стоил он изрядно, но его и требовалось — доли процента от общей массы.

Кислород с водородом же получались способом, вполне известным в эти годы. Достаточно простым, но рисковым. И совершенно не пригодным для полноценного промышленного применения. Только вот так — в лабораторных условиях[3]…

Разрешил, значит, Лев Николаевич сырьевые проблемы.

Собрал установку.

Ну и пошли опыты.

Много опытов.

Очень много.

Плавка за плавкой… которые начались еще до Нового года. С фиксацией каждого подхода в журнал. Поначалу-то даже и плавить не получалось. Но потом приловчился. Эмпирическим путем нащупал пропорции водорода с кислородом и скорость подачи порошка из бункера.

Несколько месяцев опытов даром не прошли, и рубины у него таки стали получаться. Монолит их, правда, трескался при остывании. Из-за чего эти рубины в массе оказывались довольно маленькими, хоть и частью вполне пригодными для ювелирного дела. Но граф и не тревожился. С такими намного спокойнее работать, чем с большими.

Параллельно Толстой начал искать перспективного партнера.

Не просто ювелира. Нет. Ему требовался такой, который был, так или иначе, связан с какой-то крупной европейской конторой. Просто потому, что иначе не получилось бы реализовать достаточно много камней, а также возрастали риски. Ведь к одиночке пришли бы. Обязательно пришли бы…

И вот — пробный шар.

Лев Николаевич нервничал. Конечно, ему ничего не грозило. Пока. Он всегда мог бы сказать, что нашел этот кошелек. И поди — опровергни…

Мда.

А вообще, от таких игр становилось тревожно. Из-за чего он мистики и плеснул в их разговор. Полкило рубинов — серьезный аргумент. Если на таком примут — не отвертишься. Хотя едва ли этот Филипп Аркадьевич побежит его сдавать. Но все равно — подумать над тем, как прикрыться следовало уже сейчас. И кого включить в этот бизнес, и как. Ну и легализовывать это как-то все требовалось, чтобы у Николая Павловича нехороших тревог не возникало…

[1] 5 карат — это примерно 1 грамм.

[2] В бытовавшей системе исчисления в России 1845 года фунт — это 0,4095 кг, пуд — 16,38 кг (40 фунтов), ласт — 1172,36 кг (72 пуда).

[3] Кислород получался нагревом оксида ртути, водород подачей водяного пара на разогретый цинк. Пары ртути в первом случае осаждались при прохождении кислорода по стеклянному змеевику холодильника. Сырье можно было повторно использовать, восстанавливая цинк из оксида и окисляя ртуть заново. Подробно описывать не стал во избежание.