Железный лев. Том 2. Юношество

Часть 1 Глава 8

1845, август, 14. Казань

— Гречка… опять гречка… — покачала головой Пелагея Ильинична. — Лёва, так дальше совершенно невозможно! Найди уже того, кто выведет у нас крыс!

— Тетушка, мне по секрету сказали, что овсянку в Англии едят не от пользы великой, а от жадности.

— Да-а-а? Не может такого быть!

— Почему не может? Англичане же, известные крохоборы. Разве вы, тетушка, забыли, из-за чего они чай молоком разбавлять стали? Из жадности. Хороший чай дорог, вот и пили всякое непотребство, а чтобы вкус не такой ужасный был, молоком заливали. Оно ведь всякий вкус перебивает, что у кофия, что у чая.

— Лёва-Лёва. — покачала она головой.

— Жлобы и жадины! Ну кто на таких ровняется? Засмеют же.

— Мне покамест и слова не сказали. — нахмурилась Пелагея Ильинична, которую общественное мнение волновал чрезвычайно.

— А за глаза?

Она замолчала, внимательно разглядывая племянника. И где-то минуту спустя произнесла:

— А вы не боитесь, что вас самого засмеют? Дуэль на канделябрах, превращенная в мордобой. Непонятно как подписанный Государем манифест о кулачных боях. Это ужасающе пошлое интервью…

— Не суди, да не судим будешь. — улыбнулся Лев Николаевич. — Беда в том, что я не боюсь общественного осуждения и не стремлюсь держать свою репутацию безупречной в этом плане. Скорее наоборот — чем громче колокол, тем больше людей его слышат.

— Вы так самонадеянны, — покачала она головой. — А я слышала, что многие дворяне крайне недовольны манифестом.

— Отчего же?

— Они считают, что если стреляться на пистолетах, то это дает шанс каждому, даже самому слабому. На кулаках же… Это же словно мужики.

Лев усмехнулся.

Ловко извлек откуда-то один из своих маленьких пистолетиков, с которыми, казалось, не расставался. И выстрелил, разбив небольшую вазу на другом конце столовой. Причем проделал это так быстро, что тетушка даже вскрикнуть не успела. Только рот от испуга закрыла.

— Поверьте на слово, любезная моя тетушка, Пелагея Ильинична, если один из участников дуэли умеет хорошо стрелять, а второй видит пистолет по праздникам, шансов нет. Ну, разве что какая-то нелепая случайность.

— Я согласен со Львом, — произнес дядя. — У нас в полку было трое умельцев, так им под страхом каторги и разжалования было запрещено стреляться. Даже принимать такие предложения. И еще одному также запрещалось сходиться на саблях.

— Но как же так⁈ — ахнула Пелагея Ильинична.

— Се ля ви. Ничего бесплатно не бывает. Хочешь отстаивать свою честь? Упражняйся. Развивайся. А так… с этим мордобоем, просто трупов дурачков всяких поменьше станет.

— Да куда там! — махнула она. — Шепчут, будто любой здоровяк станет увечить юношей.

— Пелагея Ильинична, а вы сам манифест читали?

— Нет.

— А с чего тогда это взяли?

— Так говорят.

— Им бы глаза с мылом промыть и язык утюгом ошпарить, говорящим дичь. Манифест опубликован — сами почитайте. Там же сказано, что такие бои чести возможно проводить только прилюдно. Да чтобы присутствовало не менее шести дворян мужеского пола старше тридцати лет. Не считая секундантов.

— И что это меняет?

— А то, что в манифесте явно прописаны весовые категории. И мужчина двухсот пятидесяти фунтов никак не может сойтись в поединке чести с тем, кто весит сто фунтов. Просто не может и все. Ежели нарушат — обоим каторга. А если очень хотят, то только по личному дозволению Государя.

— О…

— Кроме того, под страхом каторги запрещается проводить бой, если один из участников ранен, болен, пьян, либо употреблял что-то дурманящее разум на последней неделе. За что отвечает сразу два медика.

— Будут нарушать! — воскликнул Владимир Иванович.

— За участие в дуэли не по правилам — каторга. Если в ходе такой дуэли один из участников погибнет, второй осуждается на смертную казнь. И оба при этом лишаются дворянского достоинства.

— Нет!

— Да, дядюшка, да, почитай манифест. Он лаконичный, но в нем все есть…

Беседа заглохла.

Дядюшка распорядился подать ему Казанские губернские ведомости того выпуска, где манифест был. Он, оказывается, его тоже не прочитал.

Лев Николаевич же вернулся к завтраку из гречневой каши на молоке.

Доел ее в полной тишине.

А потом выпив ароматного чая, удалился к себе. Незадолго до того, как слуги все ж таки нашли ту газету. И Владимир Иванович начал читать вслух для присутствующих манифест о дуэлях.

Почему так вышло?

Так, новость в Казань о манифесте пришла скорее его самого. Поэтому и читать никто не стал. Ну, почти. Поверили уважаемым людям. Да вот беда — и среди них мало кто его читал. А вообще, эта волна пошла из самой столицы, где в салонах кто-то целенаправленно начал разгонять волну.

Осознав этот момент за время утренней беседы, Лев сразу же сел писать большое письмо Дубельту. Высказывая свое подозрение и предлагая комплекс мер для противодействия.

Прежде всего — статьи в газетах и журналах.

Леонтий Васильевич держал «за теплое вымя» все издательства в стране. Вот вообще все. Редко этим пользовался, но в теории мог ими дирижировать. Даже если деньги они брали у кого-то другого.

Вот пускай и пишут.

Пускай просвещают, народонаселение сразу в двух плоскостях.

С одной стороны, показывая глупость и пагубность старой формы дуэлей. И колоссальный общественный вред от них. С другой — рассказывая всякие позитивные истории о рукопашном бое. Специально выковыривая их из недр истории или даже каких-то преданий. Ну и пересказывая, а местами и переосмысляя.

Метод?

Вполне.

А главное, на волне общественного «хайпа», тем связанная с дуэлями должна была поднять продажи.

Но это только одна мера.

Другой Лев предлагал Дубельту продавить через императора чемпионат по бою без оружия. Формально кулачному, но без каких-то явных ограничений. Чтобы допускались и борцы. И не просто так подраться, а за приличный приз. Да не разово, а ежегодно вручать этот кубок «Имперского кулака».

Ну и ДОСААФ. Куда уж без этого?

Лев предлагал открыть в крупных городах филиалы этого общества. А при них вести занятия кулачному бою для всех желающих дворян… для начала. С тем, чтобы в некотором горизонте начали формироваться региональные школы.

Это затраты.

Но ДОСААФ проводил регулярную лотерею, и у Льва Николаевича в кассе имелось довольно немало уже денег. Он все равно их не мог потратить на свои нужды. Так что, почему нет? Из казны ведь не потребует платить. Ни за создание филиалов, ни за кубок. Причем на чемпионате, по мнению Толстого, еще и заработать было можно, отбивая при удачном раскладе вложения.

Главное сейчас — действовать.

И, что очень важно, не запрещать критику манифеста, а ее обесценивать… высмеивать. Ведь запретный плод сладок. Недовольных же просто выставлять трусами, дураками и лентяями, а то и вообще — алкоголиками да наркоманами. Возможно, даже каких-то писателей к этому делу привлечь и поэтов, чтобы они по заданной теме что-то писали в нужном ключе…

Раз написал.

Два.

Девять.

Раз за разом перечитывая и корректируя. Стремясь выбрать как можно более мягкий и просящий тон. Чтобы Леонтий Васильевич не подумал, что Лев пытается ему указывать.

За этим делом его и застали новые известия.

— Ефим? Что случилось? — устало спросил Толстой, потирая лицо.

— Аким Аркадьевич прибыли со спутниками.

— О! — оживился Лев Николаевич и, бросив все, отправился их встречать.

Причем, в отличие от Бернадаки, сюда к гостям он вылетел буквально пулей. Аким Аркадьевич был одним из немногих его доверенных лиц, стряпчим, который курсировал между Россией и США. Это — третье возвращение. И все расходы от его поездок перекрывались с лихвой.

Именно он договорился с Кольтом.

Именно он составил полный каталог мало-мало значимых производителей оружия в США с самым, что ни на есть, подробным описанием образцов. Включая кое-какие приобретения.

И теперь он должен был закупить партию оружия для вооружения экспедиции, ну, то есть, ЧОПа. Однако вернулся он еще и со спутниками. Что говорил о выполнении программы максимум: поиска подходящих мастеровых для ремонта и обслуживания, закупленного оружия.

— Ну, друг ситный, удружил, — широко улыбаясь, произнес Лев Николаевич, входя в приемную и глядя на ящики с оружием. Целый штабель.

— Сколько тут?

— Две сотни карабинов одного типа.

— Холла?

— Увы… — развел руками Аким Аркадьевич. — Не имелось у них столько. Только восстановленные и отремонтированные. Новых же не изготавливают уже несколько лет.

— Так… — напрягся Толстой. — А что ты купил тогда?

— Карабины Дженкса[1]. Их как раз запустили в производство для US Navy. Ну я и предложил их руководству закупить пробную партию для презентации царю. В расчете на то, что его они заинтересуют и он разместит у них большой заказ.

— И их моряки подвинулись? — удивился Толстой.

— А куда деваться? У них очень скромные запросы. Армия же их осталась верной карабину Холла. Так что они зацепились за мое предложение в надежде на большой заказ.

— Хм…

Лев Николаевич кивнул, не комментируя ситуацию. Аким же все правильно истолковав, бросился открывать ближайший ящик. Вскрыл замок ключиком. Открыл. И взял первый попавшийся карабин, после чего продемонстрировал его функционал. Открыл-закрыл затвор и щелкнул замком.

— Дикость какая… — тихо и как-то оглушено произнес граф.

— Другого нового купить было нечего, а вы требовали именно новых.

— И что нам с этим говном делать? Заряжать готовыми патронами нельзя. А этот замок? Ужас! Он же сбивает прицел сразу перед выстрелом! Какому воспаленному экспериментатору он пришел в голову⁈

— Лев Николаевич, — осторожно произнес Аким Аркадьевич. — А вот для этого я вам и привез его, — кивнул он на молчаливого гостя. — Он пообещал быстро исправить эти недостатки. Его, собственно, и отпустили к нам в наем из-за этого, потому как я задал им ровно те же самые вопросы, что и вы.

— Тогда представь меня нашему гостю.

— Прошу любить и жаловать. — произнес Аким, переходя на английский. — Работал мастером-оружейником арсенала в Харперс-Ферри. Занимался выпуском винтовок и карабинов Холла, а потом и Дженкса. Кристиан Шарпс.

— Очень приятно, — произнес Лев Николаевич, также переходя на английский язык.

Местный Толстой до момента слияния личностей вполне уверенно владел французским языком и немного немецким, на достаточным для свободного чтения уровне. Гость же из будущего владел американским английским практически свободно. Это все наложилось, и обновленный Лев Николаевич уже в 1841 году мог по-свойски беседовать как с носителями английского, так и французского языка, но и мало-мало разговаривать по-немецки.

— Почему вас отпустили, я понял. Но почему вы сами согласились ехать в Россию ко мне?

— Ваш помощник сказал, что вас заинтересует моя разработка.

— Что именно?

— Заряжаемая с казны винтовка. Я ее продумываю уже который год, трудясь в арсенале. И, как мне кажется, довел до изрядного совершенства. Однако в арсенале у меня не имелось подходящего веса, и ее даже рассматривать не стали.

— Кристиан Шарпс… винтовка… — снова произнес Лев Николаевич, крайне задумчиво и как-то отстраненно, вспоминая что-то очень знакомое, но словно забытое. — У нее еще запирание вертикальным клином и привод от скобы? — наконец, выдал он.

— Да. Именно так. Откуда вы знаете⁈ — ахнул Кристиан.

— Знать бы… Кажется, кто-то рассказывал. А вы ее никому не показывали?

— Показывал, но она никого не заинтересовала.

— Значит, это было не так, раз до меня весть дошла. Ладно. Давайте сначала про это убожество поговорим. Что вы можете сделать?

— Ухо мула[2], которая вас так сильно разозлило, полагаю, стоит снять. Вместо него взять обычный ударно-капсюльный замок, привычный в ваших местах. И ставить его на обычное место[3].

— А оно встанет?

— Разумеется. Мы пробовали. Но нам дали по рукам и не разрешили вмешиваться в гениальное оружие. — усмехнулся Шарпс.

— И то верно… гениальное. Надо быть настоящим гением, чтобы ТАК испоганить оружие. — охотно согласился Лев Николаевич. — Значит, замена замка.

— Да. Это достаточно быстро и просто.

— Но их у меня нет и едва ли император сможет выделить их в нужном количестве.

— Тогда изготовим. Это несложно. Ударно-капсюльный замок попроще ударно-кремневого. Нужно только узнать размер ваших армейских капсюлей, чтобы конфуза не случилось.

— Хорошо. А заряжание? Мне нужно, чтобы можно было применять готовые выстрелы в бумажной или льняной гильзе… хм… картридже.

— В какой-то степени еще проще. Вот это отверстие нужно заварить кузнечным образом. — постучал он по окну зарядке, схожему со знаменитой винтовки Фергюсона. То есть, простой круглой дырочки в казенной части ствола. — Просто вставить пробку по размеру и проковать, а потом подравнять. Нагрузки как таковой именно тут нет. Поршень затвора входит глубже и газы давить начинают где-то тут.

— А заряжать как вы ее предлагаете?

— Вот тут ствол с казны подрезать наискосок. Тогда при открытии замка будет открываться большое продолговатое окно — вполне подходящее, чтобы в него укладывать картридж.

— Так просто?

— Да. Я с парой помощников все это оружие переделаю в нормальное месяца за два. Если у нас будет все необходимое оборудование.

— А если не будет?

— Тогда подольше… — пожал он плечами.

Беседа продолжилась. И они очень скоро переместились на стрельбище ДОСААФ, где обкатались карабины Jenks. Заодно подтвердив негативные ожидания. Ну и про будущий карабин Шарпса поболтали, которого в железе покамест не существовало.

Льва чрезвычайно заинтересовала эта вся история. Да, будущее было за оружием под унитарные патроны в металлической гильзе. Это, без всякого сомнения. Однако поначалу их распространение пойдет очень трудно из-за дороговизны гильз. Из-за чего едва ли не до конца XIX века в Азии, Африке и Латинской Америке оставались популярными более архаичные решения. И система Шарпса отлично подходила для этой ниши. Будущего у нее не имелось — это да. Далекого будущего. Однако на ближайшие лет двадцать-тридцать — чрезвычайно удачное решение…

[1] Карабин Jenks Аким закупил по 23 рубля серебром (в пересчете: 413,885 г чистого серебра). Это было на уровне гражданского рынка и несколько выше цены, по которой их закупал US Navy. 200 карабинов обошлись в 4600 рублей без учета доставки.

[2] Ухом мула назывался фирменный замок Jenks, представляющий повернутый на 90 градусов вполне обычный механизм. В итоге брандтрубка для капсюля торчала не вверх, а вправо, а курок бил не сверху вниз, а справа налево. Было сделано для того, чтобы курок не перерывал обзор, однако, более нигде и никогда не применялось из-за трудно контролируемого сбивания прицела во время выстрела.

[3] Именно так поступили попозже в системе Merrill, в том числе переделывая старые Jenks.