Художник из 50х

Глава 30

Гоги сидел за своим рабочим столом и смотрел в окно на Москву. Солнце освещало крыши домов, где-то вдалеке сверкали купола церквей, по улицам двигались люди и машины. Обычный летний день в обычном городе. И впервые за долгое время он видел именно это — простую, человеческую реальность, а не сеть тайн и угроз.

Разговор с Кридом подействовал как холодный душ после жаркой бани. Вся та паранойя, которая накопилась в голове за последние недели, вдруг показалась нелепой. Термоядные реакторы — да, существуют. Секретные разработки — да, ведутся. Но это просто работа, просто наука, просто прогресс. Не дьявольские козни, а естественное развитие технологий.

Он достал из папки эскиз нового плаката о радиационной безопасности и посмотрел на него свежим взглядом. Вчера каждая линия давалась с мучениями, каждый символ казался зловещим предупреждением о грядущем апокалипсисе. А сегодня — это просто инструкция. Полезная, нужная людям инструкция о том, как себя вести в опасной ситуации.

Взял карандаш и начал дорабатывать композицию. Рука двигалась легко, уверенно, без вчерашних судорог и колебаний. Мысли были ясными, сосредоточенными на задаче. Не на том, кто и зачем заказал эту работу, а на том, как сделать её максимально понятной и эффективной.

Странно, но освободившись от груза собственных фантазий, он почувствовал, как возвращается настоящая творческая энергия. Та самая, которая заставляла его всю ночь писать пейзаж, вдохновлённый Буниным. Просто теперь она была направлена на служебную задачу, но от этого не становилась менее ценной.

За окном пролетел самолёт, оставляя в небе белый след. Гоги проследил его взглядом и подумал о том, как же он усложнял свою жизнь. Каждую встречу с Кридом превращал в психологическую драму, каждое новое задание — в загадку со скрытым смыслом. А ведь всё было намного проще.

Крид — требовательный, но справедливый начальник. Работа — важная и интересная. Коллеги — нормальные советские люди. Задачи — сложные, но решаемые. Где здесь место для страхов и кошмаров?

Он вспомнил свой сон, где Крид предлагал купить его душу в обмен на бессмертие картин. Теперь это казалось просто причудливой игрой подсознания, перепутавшего впечатления от знакомства с новым начальником с образами из старых книг о Фаусте. Не больше и не меньше.

В дверь постучали. Вошла Анна Фёдоровна с пачкой документов.

— Георгий Валерьевич, вот материалы для следующего плаката, — сказала она, кладя папку на стол. — Крид просил передать — если будут вопросы, обращайтесь сразу к нему.

— Спасибо, — кивнул Гоги, и вдруг спросил: — Анна Фёдоровна, а какой он, наш начальник? Как человек?

Секретарша улыбнулась.

— Хороший человек. Строгий, но справедливый. О подчинённых заботится, хотя виду не показывает. Вот недавно один сотрудник заболел — так он лично к нему домой врача отправил.

— Понятно, — сказал Гоги. — А давно он руководит отделом?

— Года два как назначили. До него был другой начальник — тот только покрикивать умел. А Виктор Крид дело знает, людей понимает.

После её ухода Гоги ещё некоторое время сидел, переваривая услышанное. Обычный советский руководитель средней руки. Компетентный, требовательный, но заботливый. Никаких мистических тайн, никаких дьявольских планов.

Он открыл новую папку с заданием. «Действия населения при химических авариях на транспорте». Тема серьёзная, но вполне земная. На дорогах действительно перевозят химикаты, аварии случаются, люди должны знать, как себя вести. Простая логика, простая необходимость.

Начал делать первые наброски композиции. Грузовик с опрокинутым кузовом, из которого вытекает жидкость. Люди, правильно эвакуирующиеся против ветра. Запрещающие знаки — не подходить близко, не курить, не зажигать огонь.

Работа шла легко, почти играючи. Без вчерашнего надрыва и мучительных поисков скрытых смыслов. Просто профессиональная задача, которую нужно решить качественно и в срок.

К обеду плакат был практически готов. Гоги отложил карандаш и потянулся. Спина не болела, глаза не слезились, рука не дрожала. Впервые за долгое время он работал в нормальном режиме, без перенапряжения и стресса.

Посмотрел на часы — половина первого. Можно сходить пообедать в столовой, потом немного прогуляться, подышать воздухом. Не сидеть до вечера в четырёх стенах, изводя себя лишними мыслями.

Вышел из кабинета и направился к лифту. В коридоре встретил нескольких сотрудников — все здоровались, улыбались, вели себя вполне по-человечески. Обычные люди на обычной работе. Где он раньше видел зловещие физиономии и подозрительные взгляды?

В столовой взял борщ, котлету с макаронами, компот. Сел за столик у окна и стал есть не спеша, наслаждаясь простой человеческой едой. Рядом сидели его коллеги, обсуждали планы на выходные, делились новостями. Нормальная, здоровая атмосфера.

После обеда прошёлся по скверу рядом со зданием. Зелень, цветы, скамейки, где сидели пожилые люди и играли в шахматы. Дети бегали по дорожкам, женщины гуляли с колясками. Жизнь во всей её простой красоте.

Вернувшись в кабинет, он довершил работу над плакатом. Добавил последние детали, подправил цвета, вписал заключительные надписи. Получилось хорошо — информативно, понятно, запоминающе. Именно то, что нужно.

К пяти вечера все текущие дела были закончены. Гоги убрал работы в сейф, навёл порядок на столе, приготовился уходить. В шесть, как велел Крид, он покинет офис и отправится домой.

За окном солнце клонилось к закату, окрашивая небо в мягкие розоватые тона. Где-то там, в этом обычном мире, жила Аня, мечтая о звёздах. Там же работали товарищи из артели, создавая театральную красоту. Там же ждала его квартира с недописанной картиной и всеми простыми радостями домашнего уюта.

Мир был большим, красивым и по-человечески понятным. А все драконы жили только в его голове, в тех воздушных замках, которые он сам себе построил. Но теперь эти замки рухнули, и он мог дышать свободно.

Внутренний покой, который он обрёл сегодня, был хрупким и, возможно, временным. Жизнь ещё не раз подбросит ему испытания, заставит сомневаться и волноваться. Но сейчас, в эту минуту, он был просто счастлив быть живым человеком в живом мире.

И этого было достаточно.

Премьера «Железного потока» была назначена на субботу, двадцать четвёртое июня. Гоги специально отпросился с работы пораньше, чтобы успеть домой, привести себя в порядок и добраться до театра к началу спектакля. День был солнечный и тёплый, настроение — приподнятое. Впервые за долгое время он шёл на культурное мероприятие не по служебной необходимости, а по собственному желанию.

Дома он тщательно выбрал одежду. Тёмно-серый костюм, белая рубашка, галстук в тонкую полоску. Начищенные ботинки, аккуратно зачёсанные волосы. В зеркале смотрел на него подтянутый мужчина средних лет, в глазах которого появился давно утраченный блеск. Совет Крида о здоровом образе жизни уже давал результаты.

К театру добрался на трамвае. Здание сияло праздничными огнями, у входа толпились зрители в нарядных костюмах и платьях. Атмосфера была торжественной — премьера всегда событие в театральной жизни города.

В фойе его встретил Степан Фёдорович, нарядно одетый и явно волнующийся.

— Георгий Валерьевич! — обрадовался он. — Как хорошо, что пришли. Без вас этой премьеры не было бы.

— Ну что вы, — скромно отмахнулся Гоги. — Я только немного помог.

— Немного? — возмутился бригадир. — Да если бы не ваши декорации, спектакль бы провалился! Особенно тот белогвардейский штаб — режиссёр в восторге.

Они прошли в зал, и Гоги занял место в партере, откуда хорошо был виден весь спектакль. Зал постепенно заполнялся — рабочие с заводов, служащие из учреждений, студенты, интеллигенция. Пёстрая публика, объединённая любовью к театральному искусству.

Наконец погасли огни, поднялся занавес. На сцене развернулась первая картина — штаб Красной армии во время Гражданской войны. Декорации, которые создавала вся бригада артели, выглядели убедительно и живо. Простые деревянные столы, карты на стенах, телефонные аппараты — всё дышало суровой романтикой военного времени.

Гоги следил за действием с профессиональным интересом. Как работают его декорации, как взаимодействуют с актёрской игрой, как помогают создать нужную атмосферу. Пока всё шло прекрасно — зрители были увлечены, актёры играли с подъёмом.

Особенно удачной получилась сцена в белогвардейском штабе — та самая, которую он переделывал по просьбе режиссёра. Потёртые стены, простая мебель, сломанная люстра создавали ощущение обречённости отступающей армии. Актёры, играющие белых офицеров, двигались в этих декорациях как настоящие люди в настоящих комнатах.

— Видите? — шепнул ему на ухо появившийся рядом Степан Фёдорович. — Ваша работа живёт на сцене.

Действительно, декорации не просто служили фоном, а участвовали в спектакле наравне с актёрами. Каждая деталь работала на общий замысел, каждый цвет поддерживал нужное настроение.

Во втором акте на сцену вышла актриса, которую Гоги раньше не видел. Она играла жену красного командира, и с первых же слов стало ясно, что это талант незаурядный. Но больше всего поразила её внешность — огненно-рыжие волосы, которые даже под театральным гримом сохраняли свой природный цвет, и удивительные глаза цвета нефрита.

Она двигалась по сцене с царственной грацией, каждый жест был выверен, каждая интонация попадала точно в цель. Когда она произносила монолог о потерянном на войне сыне, в зале стояла абсолютная тишина. Даже самые искушённые театралы затаили дыхание.

— Кто эта актриса? — тихо спросил Гоги у Степана Фёдоровича.

— Николь Станицкая, — прошептал тот в ответ. — Недавно пришла в наш театр из Ленинграда. Говорят, очень талантливая.

Гоги не мог оторвать взгляд от сцены. Николь Станицкая играла с такой искренностью, с такой глубиной чувства, что казалось — она действительно переживает трагедию своей героини. В её исполнении простая жена командира превратилась в символ всех матерей, потерявших детей на войне.

Особенно потрясающе прозвучал её финальный монолог в третьем акте. Стоя на фоне декораций, изображающих разрушенную деревню, она говорила о надежде, о вере в победу, о том, что жертвы не напрасны. Голос её звенел, как колокол, глаза сияли непреклонной решимостью.

Когда занавес опустился, зал взорвался аплодисментами. Зрители вскочили с мест, кричали «Браво!», требовали повторного выхода актёров. Николь Станицкая поклонилась, и её рыжие волосы заиграли в свете софитов, как живое пламя.

— Успех! — ликовал Степан Фёдорович. — Полный успех! Теперь наш театр будут знать во всей Москве.

После спектакля в фойе устроили небольшой фуршет для создателей постановки и почётных гостей. Гоги, как один из художников-декораторов, был приглашён на торжество. Он стоял у стенки с бокалом шампанского и наблюдал, как режиссёр принимает поздравления, как актёры делятся впечатлениями с публикой.

Вдруг рядом с ним оказалась она — Николь Станицкая. Вблизи она была ещё прекраснее, чем на сцене. Огненные волосы были убраны в элегантную причёску, глаза цвета нефрита светились умом и живостью. На ней было простое чёрное платье, которое подчёркивало стройность фигуры и бледность кожи.

— Извините, — сказала она мелодичным голосом с лёгким акцентом, — а вы не тот художник, который создавал декорации к спектаклю?

— Частично, — смутился Гоги. — Я работал в бригаде, помогал товарищам.

— Не скромничайте, — улыбнулась она. — Степан Фёдорович рассказал мне, что белогвардейский штаб — это в основном ваша работа. Удивительно точно передана атмосфера обречённости.

— Спасибо, — поклонился Гоги. — А ваша игра сегодня была просто потрясающей. Я не мог оторваться.

— Вы очень любезны. Меня зовут Николь Станицкая.

— Георгий Валерьевич Гогенцоллер.

Они пожали руки, и Гоги почувствовал, как лёгкое прикосновение её пальцев отдаётся где-то в груди странной дрожью. Давно он не испытывал подобных ощущений.

— Какая необычная фамилия, — заметила она. — Не русская?

— Немецкая, — кивнул он. — Но я коренной москвич.

— А я наполовину полячка, — призналась Николь. — Отец из Варшавы, мать — русская дворянка. Такая вот смесь кровей.

Это объясняло её необычную красоту — в ней сочетались славянская мягкость и европейская утончённость. И этот лёгкий акцент, который делал её речь особенно привлекательной.

— Давно играете в театре? — поинтересовался Гоги.

— С детства мечтала о сцене, — ответила она. — Училась в Ленинграде, в Театральном институте. А в Москву приехала только в прошлом году. Здесь больше возможностей для молодых актёров.

— И не жалеете?

— Пока нет. Хотя Москва город сложный, не сразу принимает чужаков. Но зато какие здесь театры, какая публика!

Разговор завязался легко и непринуждённо. Николь оказалась не только красивой, но и умной, образованной женщиной. Она рассказывала о театральной жизни Ленинграда, о своих ролях, о планах на будущее. Гоги слушал, зачарованный не только содержанием её речи, но и тем, как она говорила — с выражением, с лёгкой театральностью, но без искусственности.

— А вы только декорациями занимаетесь? — спросила она. — Или ещё что-то рисуете?

— Разное, — уклончиво ответил Гоги. — Сейчас работаю в одном учреждении, рисую плакаты. А для души пишу картины.

— Какие картины?

— Пейзажи в основном. Люблю русскую природу, пытаюсь её передать на холсте.

— Как интересно! А можно когда-нибудь посмотреть?

Гоги почувствовал, как сердце забилось быстрее. Она интересуется его творчеством, хочет увидеть его работы!

— Конечно, — сказал он. — Было бы очень приятно показать их такому знатоку искусства.

— О, я не знаток, — засмеялась Николь. — Просто люблю всё красивое. А настоящая красота встречается так редко.

В этот момент к ним подошёл режиссёр с группой театральных критиков, и разговор прервался. Николь переключилась на официальное общение, отвечала на вопросы о своей роли, о планах театра. Но время от времени её взгляд встречался с взглядом Гоги, и в нефритовых глазах мелькала искорка заинтересованности.

Фуршет постепенно подходил к концу. Гости расходились, актёры снимали грим и переодевались. Гоги понял, что пора уходить, но не хотелось прерывать этот волшебный вечер.

— Николь, — обратился он к актрисе, когда она освободилась от назойливых поклонников. — Не согласились бы вы как-нибудь прогуляться по Москве? Я мог бы показать вам интересные места, которые не знают приезжие.

Она посмотрела на него внимательно, словно оценивая.

— А почему бы и нет, — сказала она наконец. — Мне действительно хочется лучше узнать этот город. Может быть, в воскресенье после обеда?

— С удовольствием! — не скрывая радости, ответил Гоги. — Где можно вас встретить?

— У входа в Александровский сад, в три часа. Там всегда много людей, легко найдём друг друга.

— Договорились.

Они ещё раз пожали руки, и Гоги почувствовал то же странное волнение от прикосновения её пальцев. Николь улыбнулась ему напоследок и ушла в артистические, а он направился к выходу из театра.

На улице была тёплая летняя ночь. Звёзды сияли над Москвой, где-то вдалеке играла музыка, молодёжь гуляла по бульварам. Гоги шёл домой медленно, не спеша, прокручивая в памяти события вечера.

Спектакль удался на славу, его декорации работали как надо, но главное — он встретил удивительную женщину. Николь Станицкая с её огненными волосами и нефритовыми глазами полностью захватила его внимание. Давно он не чувствовал такого трепета при встрече с представительницей прекрасного пола.

В трамвае он смотрел в окно на ночные огни города и думал о завтрашней встрече. Что показать ей? Куда пойти? О чём говорить? Хотелось произвести хорошее впечатление, показать себя с лучшей стороны.

Дома он долго не мог заснуть. Перед глазами стояла Николь на театральной сцене — величественная, страстная, прекрасная. Потом в фойе — улыбающаяся, живая, заинтересованная. Такие женщины встречаются редко, и он понимал, что завтра может стать особенным днём в его жизни.

За окном начинало светать, а он всё лежал с открытыми глазами, вспоминая каждое её слово, каждый взгляд, каждую улыбку. Огненно-рыжие волосы и глаза цвета нефрита — этот образ засел в памяти навсегда.

Наконец сон всё же пришёл, и ему снилась сцена, залитая ярким светом, а на ней танцевала рыжеволосая женщина в чёрном платье. И даже во сне сердце билось быстрее от одного только её присутствия.

Утром в воскресенье, двадцать пятого июня, Гоги проснулся с лёгким сердцем и предвкушением встречи с Николь. До трёх часов было ещё много времени, и он решил прогуляться по городу, подышать свежим воздухом, может быть, зайти в какой-нибудь музей.

Выйдя из дома, он направился в сторону центра. Воскресная Москва была спокойной и размеренной — семьи с детьми шли в парки, влюблённые парочки гуляли по бульварам, пожилые люди сидели на скамейках и читали газеты. Обычная картина выходного дня.

У входа в метро на Сокольниках он неожиданно увидел знакомую фигуру. Пауль Робертович Селельман стоял возле газетного киоска, внимательно изучая последний номер «Правды». Заметив Гоги, он радостно помахал рукой.

— Георгий Валерьевич! — подошёл он с улыбкой. — Какая приятная встреча! Как поживаете?

— Нормально, спасибо, — ответил Гоги. — А вы что здесь делаете? Далековато от центра.

— Да вот, навещал старого приятеля, живёт неподалёку, — пояснил Селельман. — А теперь возвращаюсь в лабораторию. У меня там новые разработки, очень интересные. Хотите посмотреть?

Гоги глянул на часы — только половина одиннадцатого. До встречи с Николь времени предостаточно.

— Почему бы и нет, — согласился он. — Всегда интересно увидеть плоды научного прогресса.

— Отлично! — обрадовался Селельман. — Поехали на моей машине, она здесь рядом.

Они сели в скромный чёрный «Москвич» и поехали через весь город к лаборатории Селельмана. По дороге учёный рассказывал о своих последних проектах.

— Видите ли, Георгий Валерьевич, война в Корее показала, что наше стрелковое оружие нуждается в серьёзной модернизации. Автоматы Калашникова хороши, но можно сделать лучше. Особенно если учесть эргономические факторы.

— Эргономические? — переспросил Гоги.

— Конечно! Как оружие лежит в руке, насколько удобно им пользоваться, как быстро солдат может перезарядить автомат или прицелиться. Все эти мелочи в бою решают очень многое.

Лаборатория Селельмана располагалась в отдельном здании на окраине Москвы. Охрана пропустила их без лишних вопросов — видимо, Пауль Робертович был здесь своим человеком. Они поднялись на третий этаж и прошли в просторное помещение, больше похожее на оружейную мастерскую.

Вдоль стен стояли стеллажи с различными образцами стрелкового оружия. Гоги увидел знакомые автоматы ППШ и ППС, винтовки Мосина, пистолеты ТТ. Но большинство образцов были ему незнакомы — явно экспериментальные разработки с необычными формами и деталями.

— Впечатляет, не правда ли? — сказал Селельман, видя его изумление. — Здесь собрана вся эволюция советского стрелкового оружия. А вот эти образцы — наше ближайшее будущее.

Он подвёл Гоги к отдельному стенду, где располагались несколько автоматов принципиально нового типа. У них были укороченные стволы, пластиковые приклады, оптические прицелы.

— Модификации автомата Калашникова, — пояснил Селельман. — Но значительно переработанные. Вес уменьшен на тридцать процентов, скорострельность увеличена, кучность стрельбы улучшена.

Гоги взял один из автоматов в руки. Сразу почувствовал разницу — оружие было легче и удобнее привычного АК. Рукоятка лучше лежала в ладони, приклад точнее подходил к плечу.

— Видите? — заметил Селельман. — У вас сразу правильная стойка получилась. А с обычным автоматом многим солдатам приходится приспосабливаться.

— Действительно, удобно, — согласился Гоги, прицеливаясь через оптический прицел. — И прицел отличный. В войну такого не было.

— Вот именно! А теперь главная проблема — как передать всё это конструкторам и производственникам. Чертежи они понимают, но эргономические тонкости улавливают плохо.

Селельман прошёл к большому чертёжному столу, где были разложены технические рисунки.

— Смотрите. Здесь показаны все размеры, все углы, все детали. Но как объяснить, что рукоятка должна лежать именно так, а не иначе? Что прицельная планка должна быть под определённым углом к стволу?

Гоги подошёл к столу и внимательно изучил чертежи. Действительно, технические рисунки передавали конструкцию, но не показывали, как оружие взаимодействует с человеком.

— Нужны дополнительные иллюстрации, — сказал он. — Показать, как солдат держит автомат, как прицеливается, как перезаряжает. Эргономику лучше всего передавать через рисунки людей.

— Точно! — воскликнул Селельман. — Именно это я и хотел услышать. Георгий Валерьевич, а не могли бы вы мне помочь? Сделать серию иллюстраций для конструкторов?

Гоги задумался. С одной стороны, у него и так достаточно работы. С другой — предложение было интересным. Как фронтовик, он понимал важность удобного оружия. Сколько раз на войне неудобная винтовка мешала точно выстрелить, а тяжёлый автомат замедлял движение в атаке.

— Хорошо, — согласился он. — Попробуем. Но мне понадобится натура — настоящие солдаты, которые покажут, как правильно обращаться с оружием.

— Не проблема! — обрадовался Селельман. — У меня есть группа испытателей — бывшие фронтовики, отлично знают своё дело.

Они провели в лаборатории несколько часов. Селельман показывал различные образцы оружия, объяснял их особенности, рассказывал о преимуществах и недостатках. Гоги слушал с неожиданным интересом — тема захватывала его как ветерана войны.

Особенно его заинтересовали новые снайперские винтовки. Лёгкие, точные, с превосходными оптическими прицелами. На войне он не был снайпером, но понимал важность меткой стрельбы на большие расстояния.

— А эта красавица, — Селельман показал на элегантную винтовку с деревянным прикладом, — может поразить цель на расстоянии до полутора километров. Представляете? Почти как артиллерия, только точнее.

— Удивительно, — признал Гоги, беря винтовку в руки. — В сорок втором о таком можно было только мечтать.

— Прогресс не стоит на месте. Через десять лет наши солдаты будут вооружены так, что любая армия мира покажется им устаревшей.

Время летело незаметно. Гоги увлёкся разговором об оружии, о тактике, о том, как новые технологии меняют характер боевых действий. Селельман оказался не только талантливым конструктором, но и интересным собеседником.

— Знаете, что меня больше всего поражает в современном оружии? — сказал Гоги, рассматривая очередной экспериментальный автомат. — Как учтены потребности обычного солдата. Раньше оружие делали, а потом заставляли людей к нему приспосабливаться. А теперь наоборот — оружие подгоняют под человека.

— Именно! — согласился Селельман.

Внезапно Гоги глянул на часы и ахнул — было уже половина третьего!

— Пауль Робертович, извините, но мне нужно срочно ехать. У меня назначена встреча.

— Конечно, конечно! — засуетился Селельман. — Но вы обещали помочь с иллюстрациями?

— Обещал и выполню. Как найду время — обязательно займусь вашими чертежами.

— Отлично! А сейчас довезу вас, куда нужно.

По дороге к Александровскому саду Гоги думал о проведённом утре. Работа с Селельманом обещала быть интересной и важной. Оружие — это не просто железо, это продолжение руки солдата. И от того, насколько оно удобно, зависят человеческие жизни.

Машина остановилась у входа в сад. До встречи с Николь оставалось десять минут — как раз успевает. Гоги попрощался с Селельманом и направился к условленному месту, всё ещё находясь под впечатлением от увиденного в лаборатории.

Но уже через несколько шагов мысли о современном оружии отступили на второй план. Впереди ждала встреча с прекрасной актрисой, и сердце снова забилось в предвкушении.