Когда в июне замерзла Влтава

Глава 14 Три старушки

— Не люблю я это место, — проворчал Иржи.

Друзья только что вышли на вытянутую, ломаной формы, площадь, которую с правой стороны замыкала высокая крепостная стена, а впереди — громада готического костёла. Максим задрал голову: над стеной в серое небо устремлялась высокая прямоугольная башня, увенчанная вальмовой крышей. В крыше во многих местах недоставало черепицы, и на глазах у капрала-адъютанта через одну из дыр с карканьем вылетела ворона.

— Чем тебе Здераз не угодил? — поинтересовался он.

— Не Здераз, а замок.

Макс внимательнее присмотрелся к крепости. Кладка стен была изрядно обветшавшей, кое-где недоставало зубцов.

— Кто его строил? — не смог вспомнить Резанов.

— Вацлав Четвёртый, — скривился капрал.

— Ааа… Ну, а кроме того, что тебе этот король не по нраву?

— Тут в самом начале гуситских войн было настоящее побоище. В замке укрылось много новоместских католиков, а последователи магистра Яна оказались очень настырными, и не отступились, пока не взяли укрепления приступом. Погибло немало людей с той и с другой стороны, потом была резня, — Шустал махнул рукой. — Новоместская кордегардия не любит посылать сюда людей. В новолуние на стенах снова разыгрывается прошедшее сражение. Точнее, его кульминация — когда гуситы уже врываются внутрь, добивают последних защитников на парапетах, а потом ищут спрятавшихся. Я слышал, что тут иногда до сих пор пахнет кровью.

— Но призраки же в основном безвредные? Как бы жутко они не выглядели.

— Здесь — как раз нечастое исключение. Здераз и Подскали вообще славятся своими странными привидениями, а в Вацлавском замке, если ты попадёшь в гущу битвы, то получишь или от католиков, или от гуситов.

— Ну, я-то номинально православный.

— Значит, получишь от тех и других разом, — Иржи криво усмехнулся. — К моменту штурма у гуситов ещё не было таких тесных дружеских связей с Польшей, как потом. Так что разбираться в религиозных тонкостях они вряд ли станут. В общем, в новолуние сюда лучше не забредать.

Приятели приблизились к костёлу, и уже собирались обогнуть его слева, когда Максим тронул Шустала за плечо:

— Постой.

Храм, сам по себе высокий величественный — хотя вместе с тем не менее мрачный, чем полузаброшенный замок по соседству — возвышался на естественном скальном выступе, который строители лишь чуть стесали, чтобы не загораживал улицу целиком. Вправо шёл узкий проход, должно быть, прежде служивший запасным входом в крепость: в глубине его виднелась низкая сводчатая арка с полуоткрытой массивной калиткой. Слева камень постепенно превращался в грубо высеченные ступени, по которым можно было подняться к костёлу.

А у подножия скалы, почти на самом углу, сгорбившись под снова зарядившим мелким снежком, стояла маленькая фигурка, которую можно было бы принять за снятую с храма и забытую реставраторами статую.

— Господь всемогущий… — прошептал Иржи, вслед за Максимом приближаясь к этому «изваянию».

— Бабушка… — тихонько позвал Резанов. «Статуя» шевельнулась и чуть подняла голову. Насыпавшийся на платок снег с тихим шорохом опал к ногам нищей старушки, а та молча посмотрела на стражников.

Глаза её напомнили Максу Эву, когда его жена ещё была под действием проклятия — но у дочери водяного, даже страдавшей от своих каждодневных преображений, не было во взгляде такой вселенской скорби и невыразимой муки. Когда-то, наверное, изумительно красивые, изумрудно-зелёные глаза старой нищенки поблекли с течением времени, стали странно прозрачными, глубокими.

И эти глаза кричали. Безмолвно — и отчаянно. Сухие, ни единой слезинки, они будто давным-давно разучились плакать, но от этого скрытое в глубине зелени горе стало только острее и больнее.

— Бабушка, вы же замёрзнете насмерть, — забормотал Максим, сам толком не соображая, что говорит. Он мельком взглянул по сторонам и машинально отметил про себя, что на улице нет ни души, и что старушка, вопреки обычаю всех нищих, не протягивает руку за подаянием, а, согнув в локте, прижимает ладонь к боку, будто стыдясь просить милостыню. Капрал-адъютант принялся торопливо расстёгивать поясную сумку; позади него с шумом возился со своей Иржи.

— Вот, возьмите, — Резанов, не глядя, высыпал найденные у себя монеты в маленькую руку, и поразился, на секунду ощутив совершенно ледяное прикосновение полусогнутых пальцев. Следом со звоном посыпались монеты Шустала.

Зелёные глаза медленно опустились, с растерянностью рассматривая деньги, а затем снова поднялись, встретившись взглядом с глазами парней. Те смущённо переминались с ноги на ногу. Потом капрал, которому, похоже, пришла в голову очередная блестящая идея, заговорил:

— Давайте мы вас проводим? Тут недалеко, на Скотном рынке, есть маленькая корчма…

Нищенка молча покачала головой, хотя и попыталась изобразить на лице улыбку.

— Вы же тут замёрзнете, бабушка, — подключился Максим. — Послушайте, а, может быть, мы вас отведём к кларисскам с Тына? У них же есть богадельня? — в отчаянии посмотрел он на Иржи. Тот уверенно кивнул:

— Есть. Давайте мы сейчас вас проводим до корчмы, чтобы вы тут не мёрзли. Просто нам нужно по одному делу, а как пойдём обратно — мы вас отведём к кларисскам?

Старушка снова отрицательно качнула головой, но теперь печальная улыбка на лице проступила явственнее.

— Бог вам в помощь, ребятки, — голос у неё был надтреснутый, шелестящий, как палые листья на ветру. — Ступайте, и не бойтесь. А на обратном пути уж не разминёмся.

Стражники растерянно переглянулись. Нищенка махнула им рукой, то ли отсылая, то ли благословляя — и снова потупилась, превратившись в статую под снежной пеленой. Друзья зашагали вверх по улице, то и дело оглядываясь; на секунду задержались на перекрёстке, но потом всё-таки свернули вправо и, ускорив шаг, заторопились на Подскали.

Когда три года назад приятели спешили на Вышеград, то туда и обратно они прошли восточнее Эммаусского монастыря. Здесь же, у самой Влтавы, Максим был впервые. Подскали представлялся ему чем-то вроде пражских трущоб, однако, к своему удивлению, он обнаружил на высокой части речного берега лабиринт пусть и кривых, но довольно широких — чтобы могли разъехаться две телеги — улиц. Дома вдоль них стояли по большей части каменные, добротные и явно ухоженные. Вокруг практически каждого дома имелся просторный двор со штабелями брёвен, а самые богатые из таких складов могли занимать квартал целиком.

— Ты же сказал, что Подскали — деревенька. Да ещё и небольшая, — обиженно покосился Макс на Иржи.

— Сказал. А что не так?

— Ну, как по мне — не уступит Йозефову или Малой Стране.

— И? Ты не смотри, что дома каменные и улицы мощёные. Подскали — деревня, всегда ею было и всегда останется. Сейчас они уже в ведении новоместского магистрата, но своего у них и раньше не было. А то, что богато живут — так ведь древняя привилегия, монополия на сплав леса и речные промыслы. Отсюда для всей Праги доставляют песок и лёд, а ещё тут таможня, которая собирает плату с купеческих судов на реке. Треть от сборов — подскальская. Тоже древнее право.

— Не знал, — признался Максим.

— Теперь знаешь.

— И где нам искать дом «У зелёного сома»?

— Спросим, — Иржи мотнул головой в сторону ближайшей корчмы, из которой как раз вышла очень старая и очень полная женщина, плотно укутанная в огромный пуховой платок.

— Везёт нам сегодня на старушек, — пробормотал Резанов.

— Пани! — Шустал кинулся было вдогонку, но женщина на его окрик остановилась и повернулась к стражникам. Сколько в давешней нищенке было смирения и какого-то затаённого желания казаться меньше и незначительнее, столько же в этой незнакомке было достоинства и даже словно бы властности.

— Чего звал? — осведомилась она у капрала неожиданно звучным низким голосом.

— Пани, не откажите в любезности. Как нам отыскать дом «У зелёного сома»?

Старушка, прищурившись, внимательно окинула взглядом сперва Иржи, потом подошедшего вслед за другом Максима.

— На что вам?

— Новости у нас для пани Магеровой, — сказал Резанов. Не по годам зоркие глаза впились в него двумя чёрными буравчиками.

— Новости? Хорошие?

— Да не так чтобы… — развёл руками капрал-адъютант, одновременно удивляясь тому, что отвечает на вопросы — пусть и незначительные — совершенно незнакомой женщины. Однако он почему-то интуитивно ощутил, что здесь и сейчас правильнее поступить именно так.

— Жаль. Хорошие были бы кстати, а то всё одно к одному. Пойдёте по улице до конца, а там у Ботича справа её дом и будет. Ну, раз уж вы всё равно к пани Магеровой, — она высвободила из-под платка руку и сунула Максу небольшой горшочек, плотно завязанный чистой тряпицей. — Не сочтите за труд передать? Скажете, чтобы мазь грела и растирала девочку каждые три часа, и днём, и ночью, и чтобы после каждого растирания укутала и держала, пока не пропотеет как следует.

— А что с девочкой? — поинтересовался Шустал.

— Болеет она, — отозвалась их собеседница. Потом вдруг ещё раз с прищуром окинула обоих взглядом, задержавшись на перьях и брошах, которыми были украшены их шляпы. Затем то ли фыркнула, то ли хмыкнула и, пройдя мимо парней, снова скрылась в корчме.

— Вот тебе и здрасьте, — растерянно почесал в затылке Иржи. — Что за день сегодня такой?

— Суббота, — машинально отозвался Максим, всё ещё державший на ладони горшочек. От глины шло ощутимое тепло. — Пойдём, пока не остыл?

Искомый дом отыскался быстро, и хотя был не хуже других на улице, всё-таки чем-то неуловимо говорил о наступившем здесь упадке. Резанов, замешкавшийся в воротах, несколько секунд разглядывал здание, и потом сообразил: на прилегающем дворе не было ни единого брёвнышка. Макс посмотрел влево и почувствовал уже начавшее понемногу забываться ощущение первых дней в Золотой Праге — ощущение узнавания и не узнавания одновременно.

В его время и в его мире там были улица и проложенная параллельно ей железная дорога на невысокой насыпи, переходящая в каменную кладку сначала низенького переезда над улицей, а затем и платформы «Витонь». Но тут не было ни разрисованной граффити платформы, ни переезда, ни самой улицы, а мощёный булыжник мостовой сливался с камнями приземистого мостика, перекинутого через глубокий и широкий овраг. На другой стороне оврага дорога начинала резко карабкаться вверх, к стенам Вышеграда, а под мостиком замерли в ледяном сне воды Ботича. Максиму на мгновение захотелось подойти и убедиться, что он действительно там — поток, который спустя четыреста лет и здесь, может быть, навсегда спрячут от дневного света в подземные трубы. Однако горшочек с мазью напомнил своим теплом, что времени на прогулки у них нет.

На стук дверь отворила третья за сегодняшний день старушка, одетая во всё чёрное, со скорбной складкой в уголках рта. В отличие от первых двух, эта была высокой и статной, только плечи чуть ссутулило неумолимое время. С удивлением оглядев стоявших на пороге парней, она нахмурилась:

— Кто вы, пане?

— Пани Магерова?

— Да…

— Прежде всего, — Максим протянул ей горшочек, — нас попросили передать вам мазь. Для девочки.

— Ох… Спасибо, — она порывисто схватила посылку.

— Сказано греть мазь и натирать девочку каждые три часа, ночью и днём, и после растирания всякий раз кутать, чтобы как следует пропотела, — отбарабанил Резанов, который по пути к нужному дому несколько раз мысленно повторял полученную инструкцию, чтобы ничего не забыть.

— Поняла, — закивала старушка.

— И ещё у нас к вам несколько вопросов, — деловито заявил Иржи.

Седые брови удивлённо поползли вверх:

— О чём?

— О пане Богумиле.

Макс, опасавшийся чего-то подобного, успел метнуться вперёд и подхватить одной рукой пани Магерову, а другой — едва не выпавший из её ладоней горшочек.

— Эффектно ты, — бросил он приятелю. Потом заговорил быстро, решив, что не ровен час — и старушка окажется в обмороке:

— Пани Магерова, мы из ночной вахты. Мы к вам сугубо по светскому делу, а не какому-то церковному.

Тихое хмыканье Иржи за спиной Резанова, видимо, должно было продемонстрировать сомнения друга относительно последнего утверждения.

— Мы тут почти как частные лица, и никто вас не тронет и не обидит. Ни вас, ни девочку, — закончил Максим.

— Если вы… — старушка сиротливо обхватила ладонями горшочек, словно он был последней соломинкой для утопающего. — Если вы насчёт пана Богумила, то, значит, он…

— Умер брат Ареций, — тихо подтвердил Иржи. Пани Магерова судорожно вздохнула и прикрыла глаза.

В команте, куда они попали, было жарко натоплено и чисто прибрано, хотя обстановку нельзя было назвать богатой: стол, пара стульев, массивный посудный шкаф с простыми глиняными тарелками и кувшинами на полках. В дальнем от входа углу стояла кровать со столбиками, но без балдахина. На кровати, чуть не с головой укрытая толстым стёганым одеялом, спала девочка. На подушке было видно только растрепавшиеся во сне русые волосы.

— Садитесь, паны, — пригласила хозяйка, но Максим, взяв один из стульев, вежливо предложил ей. Старушка с удивлением посмотрела на парня, но присела на самый краешек, всё ещё держа в руках горшочек с мазью.

— Пани Магерова, это дочь пана Богумила, Элишка? — на всякий случай уточнил Резанов. Старушка кивнула. Потом спросила:

— Как он умер?

— Убили его, — подал голос устроившийся на втором стуле Иржи. — На лестнице у Эмауз. Тело мы передали в монастырь, в Страгов. Там его похоронили.

— Упокой, Господи, его душу… — тихонько пробормотала хозяйка дома.

— Пани Магерова, — Максиму не хотелось бередить свежую рану подробностями, поэтому он тщательно подбирал слова. — Кем вам доводился пан Богумил?

— Он был мужем моей племянницы, Златы. Сестра моя вышла замуж в Голешовицы, и Богумил был оттуда.

— Ясно, — кивнул Макс. — Когда за них взялась инквизиция, вы спрятали девочку у себя?

— И никому её не отдам, — старческие губы вытянулись в суровую ниточку, глаза яростно сверкнули.

— И не надо, — согласился Шустал. — Мы вовсе не за этим. Мы…

— Из ночной вахты, я слышала, — прервала его старушка. — Но какое вы-то имеете отношение к Богумилу? Он что, ночью погиб?

— Вечером, — не стал вдаваться в детали Резанов. — Перед смертью он попросил меня навестить вас, — тут капрал-адъютант почти не врал. В конце концов, дух брата Ареция, возможно, в самом деле пытался завещать ему нечто подобное.

— Зачем?

Макс помедлил с ответом. Потом сказал:

— Пани Магерова, вы ведь знаете, что пана Богумила осудили незаконно, и что замешан в этом — а, может быть, прямо был заинтересован — его бывший мастер, мясник Георг Шилган, один из нынешних цеховых старшин?

— Он и тогда был цеховым старшиной! — гневно засопела старушка. — Одним из самых молодых и богатых! Гнилая душонка!

— В каком смысле? — решил уточнить Иржи.

— В прямом, — отрезала хозяйка дома. — Наврал с три короба на суде, и денег, небось, дал, чтобы только Богумила сгубить. А Злата, та вообще ни за что, ни про что… — она осеклась, губы у неё задрожали. — Спасибо ещё, Элишку уберегли, — взяв себя в руки, закончила она.

— Отец Варфоломей, — кивнул Максим. Пани Магерова взглянула на него со страхом. — Он в курсе нашего дела, — поспешил успокоить её капрал-адъютант.

— Да что за дело-то, паны? Ничего не понимаю…

— Пани Магерова, вы не знаете, за что Шилган так взъелся на мужа вашей племянницы? Я так понимаю, что уж точно не из-за якобы отвергнутого предложения жениться на шилгановой дочери.

— Какое там, — старушка махнула рукой. — Божена, конечно, не красавица, и дура дурой, но она-то тут точно ни при чём. Что там между Богумилом и его бывшим мастером стряслось — этого я не знаю. Но только начались все неприятности тогда, когда скончался предыдущий цехмистр мясников.

— Новотный? — в унисон воскликнули приятели.

— Шшш!!! — рассерженной гусыней зашипела на них хозяйка.

Стражники сконфуженно обернулись в сторону кровати. Русая головка заёрзала на подушке, но потом девочка перевернулась на бок и снова тихонько засопела.

— Не знаю, как там его звали, но когда он помер — старшины собрались готовить похороны, и каждый привёл с собой лучшего ученика. У них такая традиция, это мне Злата рассказывала. Кого-то из старшин выбирают цехмистром взамен почившего, или если тот раньше с себя обязанности сложит. А ученики — вроде как приемники самим старшинам. Вот Шилган Богумила и позвал. Что уж там на встрече у гроба было — не ведаю, но Злата говорила, что Богумил вернулся сам не свой, а спустя два или три дня явились инквизиторы.

— Зато я, кажется, догадываюсь, что там могло произойти, — задумчиво потёр подбородок Максим. — Пани Магерова, скажите, а кто-нибудь из соседей знает, что Элишка — дочь мясника Богумила?

— Никто, — покачала головой старушка. — Я всем сказала, что она — внучка моей троюродной сестры, из Зличина.

— А почему из Зличина? — не понял Резанов.

— Потому что далеко от реки, — пояснил сообразительный Иржи. — Обычно сплавщики и плотогоны женятся или выходят замуж на берегу, а кто уезжает настолько далеко — считай, для речной родни почти потерян.

— Верно, — подтвердила пани Магерова. — К тому же у меня и правда жила сестрица в Зличине, и ребятни у них в семье всегда было мал мала меньше. А в те годы там лютовала оспа. Кто станет разбираться — есть ли родичи, нет ли, живы или умерли.

— Значит, пусть так всё и остаётся, — посоветовал Максим.