Когда в июне замерзла Влтава

Глава 25 День Святого Вита

Вышеград, и без того малолюдный, по ночам вымирал, а гарнизонная стража в это время вообще не пускала в крепость посторонних. Однако Максим и Иржи принадлежали к ночной вахте, к тому же обоих знали в лицо — так что после утомительных получасовых переговоров тележка палача всё-таки проехала в ворота. Впереди, ведя под уздцы лошадку, шагали двое хмурых солдат.

У старого бургграфства провожатые с рук на руки сдали незваных гостей командиру здешнего поста и удалились. Капрал — невысокий смуглый живчик — внимательно выслушал просьбу и, к удивлению приятелей, тут же согласился. Он провёл их немного назад вдоль крепостной стены, отпер низенькую калиточку и выпустил друзей на развалины бастиона.

— Только сделайте одолжение, не сверзитесь со скалы, — попросил капрал, прислоняясь к каменной арке и плотнее закутываясь в плащ.

— Постараемся, — отозвался Иржи и зашагал по площадке к внешней стене бастиона. Осторожно спустился по осыпавшейся кладки ниже и, тщательно всматриваясь себе под ноги, повёл Макса вправо.

По словам Шустала, он точно знал, где стоят камни, называемые Пастушками. Максим, напротив, признался, что хотя многократно слышал эту легенду, ни разу на фотографиях не сумел разглядеть нужные скалы. Поэтому сейчас он молча следовал за другом, в свою очередь внимательно высматривая, куда поставить ногу. Припорошенный снегом вышеградский утёс казался безмятежно-ровным и гладким, но всего в нескольких метрах левее склон заканчивался крутым обрывом. Внизу, на месте ещё несуществующей набережной, неосторожного скалолаза поджидали вмёрзшие в речной лёд обломки.

— Бани Либуше, — пояснил Иржи, указывая вперёд и влево.

Стражники обогнули стену с изломанным верхом и остановились на нешироком пространстве у подножия угловой башни. В той стороне, куда была направлена рука Шустала, виднелись знакомые Максиму по панорамам и снимкам очертания «Либушиных бань», которые на деле — по заверениям историков — были просто ещё одним внешним бастионом крепости.

— А вот наши Пастушки, — капрал махнул вправо. Там, чуть ниже башни, шёл мощный скальный выступ, похожий очертаниями на лежащего медведя.

— Это — Пастушки? — недоверчиво спросил Резанов.

— Да не та каменюка! Вон, впереди, за ней, между деревьями. Видишь?

Макс присмотрелся. За выступом торчали три перекрученных ветрами деревца, между которыми была своего рода ровная полянка — ещё меньше по размерам чем та, где стояли приятели. Почти в центре неё располагалось нечто, что можно было принять за укрытые снегом надгробия.

Максим перебрался через большой камень и подошёл к Пастушкам. Два маленьких валуна в самом деле имели отдалённое сходство с человеческими фигурами — казалось, что люди присели на склоне, да так и остались там. Можно было рассмотреть явные очертания голов, хоть и без намёка на лица, и плеч. Были даже намечены туловища, согнутые в поясе, так что верхняя часть тела словно подавалась вперёд, к реке. Нижняя часть глубоко ушла в землю, но Макс заметил, что и здесь хорошо просматривались очертания чего-то вроде подола юбки, натянувшегося на коленях.

Резанов достал из поясной сумки добытый в подземелье флакон. Для надёжности он перед обратной дорогой обмотал стекло рукавами от своей рубашки, которыми прежде пытался прижать рану Иржи. Теперь, высвобожденный из ткани, сосуд показался парню ещё меньше, чем в гробнице Крока, и каким-то удивительно хрупким.

— Уверен? — послышался голос Шустала.

— Нет, — признался Максим и, вытащив пробку, аккуратно облил из флакона сперва один, потом другой камень. Убедился, что в сосуде ещё осталось — и плеснул повторно. Потом убрал флакон обратно в сумку и замер, глядя на Пастушек.

— Может, подбодришь их? — предложил Иржи.

Макс оглянулся на него:

— Не думаю, что это чем-то поможет. Я даже… — он замялся. Посмотрел в сторону, где далеко внизу смутно белела застывшая гладь реки. — Даже не представляю, как тут можно «подбодрить».

— Попробуй.

Резанов снова покачал головой:

— Это не моя история, братец. И потому — не моё волшебство. Оно или подействует само, или не подействует.

Шустал в свою очередь окинул взглядом полускрытый снегопадом пейзаж вокруг.

— Тогда подождём.

Колокольни Праги и Вышеграда отбили три, затем четыре часа ночи. Когда основательно промёрзшие приятели насчитали пять ударов в перекличке городских храмов, то, не сговариваясь, двинулись назад. Калитка на бастионе была по-прежнему распахнута и возле неё всё так же стоял, закутавшись в плащ, капрал вышеградского гарнизона.

— Если б я знал, что вы будете так долго, стульчик бы взял, — проворчал он.

Оставив повозку палача у конюшни ночной вахты, друзья отправились в кабинет командора, и после подробного отчёта, который Брунцвик выслушал с самым хмурым видом, были отпущены до утра. Максим заявил, что отправляется домой, и Иржи вышел вместе с ним на крыльцо, провожая друга. Незаметно для себя оба медленно спустились со ступеней кордегардии, кивнули пану Шипке и побрели к Карлову мосту. Уже поднимаясь по лестнице к Староместской башне, Иржи вдруг заявил:

— Думаю, всё равно это было правильно.

— Только бесполезно, — отозвался Макс.

— Как знать.

— В прошлый раз солнце ведь вернулось сразу?

— Ну-у… — Шустал замялся.

— Я просто слишком много о себе возомнил, — посетовал Резанов. Он горбился и кутался в плащ, хотя интуитивно понимал, что пробирающийся под кожу озноб не связан с опустившимся на Прагу морозцем. — Решил, что можно переписать легенды, изменить историю.

— Как знать, — снова повторил Иржи.

— Мне всегда думалось, что это несправедливо, — вдруг горячо заговорил Максим. — Чего в сердцах не скажешь! Неужели из-за этого человек лишается права на раскаяние? Ведь многим случается оступиться, и да, бывают вещи, которые прощать нельзя. Но слова?

— Слово — оружие опасное и грозное. Оно опаснее стали и пороха, огня и воды, — Шустал поймал удивлённый взгляд приятеля и добавил:

— Рабби Лёв как-то сказал.

— Хорошо, — Резанов растерянно передёрнул плечами. — И всё-таки…

— Не грызи себя. Ты свой выбор сделал — и на этом всё. В конце концов, мне ведь помогло, — Иржи развёл руки, демонстрируя результат. Макс печально улыбнулся:

— Вот и об этом тоже. Может, лучше было бы пройти с этим флаконом по городским богадельням. Или просто раздать содержимое лекарям. Или… — он осёкся, потом с досадой стукнул себя кулаком по бедру.

— Ты чего? — удивился Иржи.

— Лучше было сходить на Подскали и вылечить Элишку! — Резанов лихорадочно рылся в поясной сумке. Отыскав флакон, он поднёс его к глазам и принялся всматриваться в стекло. — Погляди, вроде бы тут вот, немножко?..

Шустал подошёл к другу, взял у него сосуд и тоже присмотрелся.

— Да, тут на дне чуть-чуть есть. Наверное, со стенок натекло. Утром отнесем.

— Нет! Давай сейчас?

— Ты ведь собирался домой.

— Иренка присматривает за Эвкой, и Кабурек там. От меня сейчас дома толку никакого, — Максим прерывисто вздохнул.

— Может, тебе этот флакон самому нужнее? — нерешительно поинтересовался Иржи.

Резанов помолчал, раздумывая. Потом яростно тряхнул головой:

— Нет. Эвка беременна, а не больна. И все наперебой твердят, что всё идет как надо. А дочка брата Ареция — может быть, для неё это вопрос жизни и смерти. Помнишь ту старушку? Ну, которая передавала питьё для девочки?

— Ещё бы не помнить, — фыркнул Иржи. — Я…

У них под ногами раздалось пронзительное мяуканье. Парни удивлённо посмотрели вниз: на камнях мостовой сидел большой полосатый кот.

— Барсик? — спросил Резанов. Кот снова протяжно мяукнул, потом отбежал чуть в сторону и вопросительно посмотрел на человека.

— Ты откуда здесь? Зачем? С Хеленкой что-то?

Кот стоял молча, хлеща себя хвостом по бокам. Потом сделал ещё несколько шагов в сторону малостранского берега. Максим недоумённо наблюдал за ним. Кот метнулся обратно, яростно зашипел и вцепился когтями в штанину Резанова.

— Барсик, ты озверел, что ли⁈ — парень хотел уже стряхнуть зверя, но вдруг осёкся и посмотрел вдаль, туда, где за Влтавой лежала в ночи Кампа.

— Эвка! — выдохнул он. Быстро повернулся к Иржи, сунул ему в руки флакон. — Отнеси сам, пожалуйста! Только не ходи один, попроси Войтеха помочь. Мне нужно домой! Мне срочно нужно домой!!

Кабурек встретил зятя на пороге. Несмотря на рассказы водяного о том, что сам-то он уже трижды проходил через страхи отцовства, сейчас Кабурек был бледен и взволнован. Он молча провёл Максима в гостиную и, дождавшись, пока тот тяжело опустится в кресло, сунул ему в руки кубок с каким-то горячим питьём.

— Мне надо наверх, — попытался возразить парень, но водяной только мотнул головой:

— Нечего наверху мужчине делать. Не бойся, у Эвки не только Иренка. Там есть кому о ней позаботиться. Я им полностью доверяю, — закончил Кабурек, словно подводя итог. Макс рассеянно кивнул и отхлебнул из кубка. Вкуса напитка он толком не разобрал.

— Давно? — спросил стражник, баюкая кубок в дрожащих ладонях.

— С полчаса как началось. А ты быстро добрался, — водяной с интересом посмотрел на зятя. — Был неподалёку?

— На мосту. Мы с Иржи уже возвращались, пан командор нас отпустил до утра.

— А где сам пан Шустал?

— Небольшое дело на Подскали.

— Одному и ночью? — в голосе мельника слышались сомнение и упрёк.

— Не одному, с ним пан Чех пошёл.

Наверху разом зазвучали несколько голосов, но слов было не разобрать. Максим, вздрогнув, пролил часть содержимого кубка на пол и с тревогой уставился в потолок.

— Всё будет хорошо, — Кабурек старался говорить спокойно и уверенно.

— Пан Матиаш, — тихо заговорил Резанов, и водяной с удивлением посмотрел на парня: тот редко обращался к нему по имени. — Скажите честно, с Эвкой всё в порядке? Что там происходит?

Тесть поёрзал в кресле, старательно избегая взгляда зятя. Потом пробормотал:

— Роды сложные. Но всё будет хорошо.

Максим несколько секунд смотрел на водяного, затем отрешённо уставился в огонь. В голове вертелись обрывочные мысли о флаконе и его содержимом, зазря пролитом на холодные камни. О мечущейся в горячке девочке на Подскали и жене наверху, в постели — бледной, исхудавшей, осунувшейся. Он с силой зажмурился, потом открыл глаза и часто заморгал. На втором этаже снова забубнили голоса. Макс залпом допил остатки, поставил пустой кубок на пол у кресла и закрыл лицо ладонями.

Минута уходила за минутой. Резанов чуть покачивался вперёд-назад в кресле, а обрывочные терзания, которыми парень себя изводил, наконец оформились в единственную связную мысль: он ошибся. Нельзя было изменить предначертанное, перекроить старую легенду. Нельзя было по щелчку пальцев возвратить лето, и никакое раскаяние не способно было в мгновение ока взломать лёд на Влтаве.

Потом мысль изменилась, и подлый голосок ехидно заметил где-то в глубине души, что лучше было отдать остававшееся во флаконе Эвке. От этой идеи Максиму стало тошно. Противный самому себе, он вскочил на ноги и принялся расхаживать туда-сюда по комнате. Время от времени наверху тоже раздавались шаги, и тогда капрал-адъютант тревожно замирал, со страхом глядя на потолок. Кабурек уже не пытался успокаивать зятя: маленькими глотками прихлёбывая из своего кубка, водяной задумчиво глядел в огонь и молчал.

Распахнувшаяся входная дверь ударилась о стену с такой силой, что на штукатурке осталась вмятина, а оба мужчины вздрогнули. На пороге вырос припорошенный снегом Шустал, за ним маячила такая же залепленная снегопадом фигура Чеха. Оба поклонились Кабуреку и принялись пристраивать на вешалке плащи и шляпы.

— Сделали, — коротко отчитался капрал и огляделся по сторонам. — Как у вас дела? Макс, я ведь правильно понял?

— Правильно, — коротко отозвался тот, снова возобновляя свои хождения.

Пан Чех устало опустился в оставленное Максимом кресло. Водяной молча взял из буфета ещё два кубка, налил в них из подвешенного в камине котелка питьё. Протянул кубки гостям. Иржи прислонился к стене у выхода на лестницу и, прихлёбывая напиток, обеспокоено наблюдал за расхаживающим по гостиной другом.

Что-то зашуршало, потом раздались шаги на лестнице. Резанов остановился и, запустив руки в волосы, с силой вцепился во взлохмаченную шевелюру. Глаза его со смесью надежды и ужаса смотрели на арку, возле которой так и остался стоять капрал.

В полной тишине в проходе показалась женщина, и Максим даже не удивился, узнав в ней Хелену. Ведьма несла пухлый свёрток из множества слоев ткани и улыбалась:

— Ну что, папаша, поздравляю! У тебя девочка!

Шустал радостно хмыкнул и, отсалютовав Резанову, сделал большой глоток из своего кубка. Макс на плохо слушающихся ногах шагнул вперёд, осторожно принял из рук Хеленки свёрток. Младенец спал, недовольно сморщив личико.

— Красавица, — сказал Иржи, подходя к приятелю и заглядывая в свёрток. — Счастье, что в маму, а не папу.

Максим нервно хихикнул. Потом сияющими глазами обвёл улыбающиеся лица собравшихся.

— Иржи, будешь крёстным? А ты, Хеленка, крёстной?

— Макс, так дела не делаются, — усмехнулся капрал. — В крёстные зовут людей знатных, влиятельных. Чтобы покровительство и ребёнку, и семье. Пан Кабурек, вразумите вы этого дуралея!

— Это его выбор, — развёл руками водяной, на лице которого читалось облегчение после долгого ожидания.

— Как Эвка? — встревожено спросил Максим у ведьмы.

— В порядке, спит, — улыбнулась девушка. — А насчёт крёстной — это почётно, но ты точно уверен?

— Уверен. Думаю, Эвка не будет против.

— Ох, Макс, Макс… — с усмешкой покачал головой Иржи.

Ступени лестницы снова заскрипели: сверху спускался кто-то ещё. К удивлению Резанова, теперь в арке появилась фигура, которую он вовсе не ожидал тут увидеть. Полная и невысокая, пожилая женщина, как прежде на Подскали, держалась с достоинством и властностью. Однако в чёрных буравчиках глаз теперь искрился смех, и в руках у старой ведьмы тоже был пухлый тряпичный свёрток.

— А вот и мы! — возвестила она. — Простите, что чуть запоздали.

Капрал-адъютант, открыв в изумлении рот, переводил взгляд с одного спелёнутого младенца на другого.

— Девочка, — пояснила старуха, насмешливо разглядывая парня.

— Советую на этот раз хорошенько подумать, — встрял Иржи. — Или знаешь что? Позови в крёстные пана командора. Ему будет приятно, и крёстный из него выйдет замечательный.

Макс рассеянно кивнул и, принимая от ведьмы вторую дочку, спросил растерянно:

— А вы здесь как?

— Иренка позвала. Как стало ясно, что Эвке рожать — сразу и позвала.

— Пани Анна Бертольдова, — заметил из своего кресла Кабурек, — и Эвку принимала, и её сестричек.

— Спасибо, пани, — Максим разглядывал новорожденных дочек. — А с Эвкой правда всё в порядке?

— Правда, правда, — отозвался ещё один голос. Иренка, усталая, но довольная, вошла в гостиную. — Спит. Намучалась, но это ничего, силы вернутся.

Макс подошёл к тестю и передал ему внучек. Потом вернулся к виле и от души обнял её:

— Спасибо тебе огромное!

Вторник 28 июня 1588 года догорал в закате изумительной красоты. Очистившееся от туч небо было пронзительно-голубым и бездонным, мороз поутих, и уже два дня на Прагу не срывалось ни единой снежинки.

На Староместской площади помощники палача разбирали помост: здесь в понедельник утром казнили старшин цеха мясников. Официальный приговор признавал их виновными в убийствах, лжесвидетельствовании и заговоре против императора, но подчёркивал, что старшины действовали как частные лица, а не как представители своего цеха. Об исчезнувшем канонике, как и о чёрной магии, не было упомянуто ни полусловом, ни даже намёком. Осуждённым, чтобы не сболтнули лишнего, ещё в тюрьме отрезали языки.

Максим был дома. Он теперь проводил почти всё свободное время на Кампе, и в этот вечер тоже не намеревался уходить от жены и дочек раньше, чем потребуется его присутствие на вечернем построении. Эвка понемногу набиралась сил, она уже сама спускалась по лестнице вниз, и теперь вся семья проводила время в гостиной. Утром Кабурек, которому надоела постоянная суета вокруг двух имевшихся кресел («Садись ты! — Нет, ты садись! — Нет, ты!»), привёз на телеге ещё два кресла, тайком заказанные им с месяц тому назад у того же столяра. После обеда водяной ушёл на мельницу, а Резанов с женой, уложив двойняшек спать, остались коротать время у огня.

В дверь постучали. Макс не успел ещё подняться на стук, когда появившаяся с кухни Иренка открыла гостям, и в дом вошли Иржи с Хеленой. Резанов с удивлением наблюдал, как капрал помогает ведьме снять короткий тулупчик, по последней моде обшитый сверху синим сукном. Хеленка пристукнула каблуками, сбивая с сапожек налипший снег и, раскрасневшаяся, прошла в комнату. Расцеловав Эвку, девушка обняла Максима и уселась в одно из свободных кресел. Во второе тут же плюхнулся Шустал.

— Какими судьбами? — поинтересовался капрал-адъютант.

— Ты как будто не рад! — попеняла ему ведьма.

— Рад, конечно. Необычно просто видеть тебя среди белого дня, а уж вас вдвоём разом — тем более.

— Чистая случайность, — небрежно махнула рукой Хеленка. — Я тут заглянула на Подскали, а на обратном пути встретила пана Шустала. Оказалось, что он идёт к вам, вот и отправились вместе. Вам поклон от пани Бертольдовой, — продолжала девушка. — Велела передать, что Элишка поправляется.

— Слава Богу! — улыбнулась Эвка. Макс, прикусив губу, промолчал. Слова Хелены живо напомнили ему ночь рождения дочек и собственные сомнения.

Иренка вернулась из кухни с подносом, на котором исходили паром кружки с травяным отваром.

— Вам, пани Ирена, отдельный привет! — Хеленка осторожно взяла у вилы свою кружку.

— От кого? — непонимающе посмотрела та.

— От пана Ярослава.

Иренка зарумянилась.

— А что за… — начал было Резанов, но жена ткнула его локтем в бок и капрал-адъютант замолчал.

— Пани, — просительно позвал Иржи. Ведьма улыбнулась и кивнула:

— Да. Представляешь, Макс, какие чудеса! На Вышеграде минувшей ночью камни начали ходить.

— В каком это смысле? — приподнял брови парень.

— Ну, так говорят. Знаешь легенду об окаменевших пастушках?

— Знаю, — Макс вдруг очень заинтересовался содержимым своей кружки.

— Там чуть пониже угловой башни стояли два небольших валуна, в самом деле похожи на человеческие фигуры.

— Ага.

— А теперь их три.

— Не понял? — Максим растерянно посмотрел сперва на Хелену, потом на Шустала.

— Сам видел, — хриплым голосом подтвердил тот. — Утром в кордегардию явился курьер — комендант Вышеграда желал выяснить, что это мы такое в новолуние сотворили, что камни начали ходить. Пан командор сказал, раз наша с тобой затея, то и разбираться нам. Вот я и отправился посмотреть, что случилось. Их три, Макс.

В комнате повисла тишина. Затем Резанов пробормотал задумчиво, словно был не до конца уверен в собственных словах:

— Наверное, это тоже своего рода прощение.

Эвка в недоумении смотрела то на одного, то на другого:

— Что такое было на Вышеграде? — наконец спросила она.

— Я тебе как-нибудь потом расскажу, — пообещал Максим.

— Давай сейчас?

Глухой трескучий раскат прокатился где-то совсем близко, заставив собравшихся вздрогнуть. Мужчины вскочили на ноги.

— Похоже, пушка? — предположил Иржи.

— Мне тоже так показалось. Только с чего вдруг?

В ответ снова раздался треск, одновременно похожий на пушечный выстрел и глухой рокот грома. На этот раз звук не растаял вдали а, угасая, вдруг сменился второй волной, которая перекрыла замирающую предшественницу, и вслед за тем сама распалась на множество мелких потрескиваний. Послышались хлопки, словно вразнобой палили из мушкетов.

— Река! — сообразила Эвка.

Торопливо накинув тёплую одежду, они выскочили на улицу. Оскальзываясь на мостовой, пробежали до прохода между домами, свернули в него — и оказались на берегу реки. Здесь уже было полно пражан, многие выскочили из домов в чём были, но, кажется, вовсе не замечали холода. Толпа благоговейно безмолвствовала, зато раскинувшаяся впереди ледяная гладь реки покряхтывала и постанывала на разные голоса.

Едва Макс, Эвка, Иржи, Хеленка и Иренка присоединились к зрителям, как новый раскат с грохотом канонады прокатился от берега до берега, и застывшая масса вдруг потихоньку двинулась, поползла на север. На ледоломах Карлова моста мелькнул сперва один белый язык, потом второй. Поначалу льдины приподнимались на брёвнах совсем немного, и река, казалось, смещается вся целиком, но прошла минута, другая — и в снежно-ледовом поле наметилась тёмная паутина трещин. Общее белое поле распалось. Лёд двигался всё быстрее, куски его теснили друг друга, взбирались на ледоломы и падали с них, расплёскивая тёмную холодную воду.

Влтава ожила.