Костёр и Саламандра. Книга третья

14

Я потеряла счёт времени. Я только думала: если меня по дороге вырвет — будет ужасно неприлично. Мне было даже не очень понятно, уже темнеет или ещё нет.

Я очнулась уже в секретном лагере, когда игрушечные лошадки моих фарфоровых друзей перешли на шаг. С трудом выпрямилась, отвела волосы с лица и увидела казармы, плац, какие-то странные постройки… Вечер ещё только начинался.

— Я вами, леди, восхищаюсь, — ласково сказал Ильк. — Вы храбрая и терпеливая.

— У некромантов это сплошь и рядом, — еле выговорила я. — Мне надо умыться, мэтр Ильк.

— Ещё минуточку, — сказал Ильк.

И меня привезли к штабному корпусу с помпой. Леди-рыцарь верхом. Ильк спрыгнул с коня и вёл его в поводу — торжественно изображал пажа. Я была очень рада, что добралась так быстро… но больше всего на свете мне хотелось бы почувствовать землю под ногами.

Ильк помог мне спуститься. К нам бежали какие-то люди, но у меня в глазах было темно, ноги подкашивались, и я чуть не плюхнулась на землю там, где стояла, — не поняла, знакомые или незнакомые. А Гинли в это время выпустил из торбы Тяпку, Тяпка встряхнулась, ещё раз встряхнулась, убедилась, что её маленькая собачья душа не вылетела за жуткую дорогу из костей, — и кинулась ко мне обниматься.

И ещё кто-то меня обнял с размаху, этаким налетевшим белым вихрем. Я только охнула: бронзовые объятия.

— Леди Карла приехала! — завизжала Долика мне в самое ухо. — Леди Карла, я так рада! Так рада вас видеть!

Я её немного отодвинула:

— Долика, ты же меня сломаешь сейчас! У тебя волшебная сила, а я обычная девочка.

Она меня отпустила, смеясь. Я её узнать не могла: резвилась Долика. Кругом были солдаты, а она веселилась и лапилась, как и Тяпка, — Тяпку поймала за передние лапы и пыталась поцеловать в нос, сколько позволяли фарфоровые губы.

Как здоровая и весёлая девочка.

Она Тяпку отпустила — Дорин поймал, и Тяпка принялась ему вылизывать лицо. Прижились тут наши двойняшки, смотрите-ка…

— Дорин, отпусти собачку, беги за Клаем! — скомандовала Долика. — Скажи, леди Карла приехала…

— Как доехали, леди Карла? — спросил Гинли. — Устали?

— Так! — гаркнула я. — Мне умыться надо, я пыльная! И попить! Спасибо, я ужасно рада всех вас видеть, но я же пыльное чучело!

Долика поправила мне локон, выскочивший из-под гребня:

— Вы ужасно смелая, леди Карла. Знаете, многие живые бойцы и те боятся ездить на костяшках, а вы — прямо так… Пойдёмте в штаб, там вода есть и всё такое… для живых.

Я нашла глазами Илька:

— Спасибо тебе. Молодчина, мэтр Ильк.

И он кивнул наотмашь, взмахнув чёлкой.

А я пошла с Доликой, и Тяпка бодро потрусила за нами. Похоже, наша сумасшедшая дорога плохо на неё не повлияла. А провожали нас фарфоровые бойцы — не видела я рядом живых людей.

— А мы с Клаем взорвали рабора… ларабо… это место, где были гады, взорвали! — тараторила Долика, блестя опаловыми глазами, которые ощущались остро зрячими, несмотря на свою молочную белизну. — Ка-ак там шарахнуло! Клай говорит, там демоны были! И все подохли! А мессир Миль сказал, что мы герои!

Я поцеловала Долику в щёку:

— Ещё какие! Великие герои, про вас песни будут петь.

Она захихикала и снова меня обняла — пыталась себя контролировать, но всё равно хватка у неё была… не то что невесомые объятия Виллемины. И вот же интересно: от Долики несло таким непосредственным детским счастьем, что мне было слегка не по себе.

При штабе у них, оказывается, было что-то вроде квартиры для гостей. Обычная человеческая гостиная, за дверью угадывалась и спальня. Кто-то из фарфоровых ребят принёс воды в умывальник. Я так поняла, что обычно тут никто не живёт, а останавливаются именно штабные чины.

Простецы.

Зеркала здесь не было в принципе. Никакого, даже одного из тех маленьких квадратных зеркалец в жестяной рамке, перед которыми бреются солдаты. Я оценила меры предосторожности — и мысленно наплевала на собственный внешний вид.

Это неважно. Важно, что… как мне позвать Ричарда?

Но умываться было блаженно. И влажные кудряшки тут же выбились снова.

— Заварить вам травника, леди Карла? — спросил фарфоровый ординарец.

— Да, — сказала я. — А где…

Но тут Клай в компании Дорина вошёл в гостиную. Звезда с мечом, «Беззаветная отвага», настоящей небесной звездой горела на его потрёпанном офицерском кителе, и глаза его блестели острым живым блеском, и непослушная чёлка поменяла оттенок.

Я подумала: удивительно, даже трещинки на фарфоре воспринимаются как родинки или веснушки. А парик почему другой? Прежний он потерял? Или опалил тогда, в Зелёных Холмах? Будь у меня силы, я бы на шею ему прыгнула, как Долика, — только сил было маловато, я просто дала ему руки, и он прижал их к щекам.

И меня опять резануло, что фарфор холодный и шершавый. Душой это чувствуется так, будто касаешься шрама.

— Как же так, леди-рыцарь? — спросил Клай, глядя на меня. — Как могло случиться, что вы оказались в седле одного из этих отроду чокнутых, которые по чистому недоразумению зовутся кавалеристами? Если бы я знал, я бы от ужаса умер. Тут ведь есть дорога, где запросто мотор пройдёт.

— Да он медленный! — фыркнула я. — Еле тащится этот ваш мотор, да ещё и перегревается, пар пускает, сиди и жди, как пришитый. У меня же срочное дело, Клай!

Ординарец слушал и качал головой.

— Вы что замерли, боец? — рыкнул Клай. — Очнитесь, вы очарованы! Шёл травник заваривать — и иди. И плюшек с карамелью принеси леди.

Долика хихикнула, а ординарца тут же сдуло ветром.

— Хочешь, подарю тебе костяшку? — сказал мне Клай совершенно другим тоном. — В нашей конюшне штук десять запасных всегда есть, но тут именно позавчера с новой партией пришла хорошая. Мелкой горной породы. Тебе, наверное, подошла бы. Дамское седло закажем, а?

— А что, теперь у мессира орденоносца тут конный завод? — съязвила я.

— Не то чтобы, — сказал он, и я услышала в голосе даже не улыбку, а ухмылку. Лихую! — Но мы с Майром приятели, а он как раз тренирует кавалеристов. Так что можно организовать тебе личный транспорт.

Истинный Господь и все боги язычников, кто б мне объяснил, почему я сказала:

— Конечно, я возьму маленькую. Я зверей двигала ещё до того, как мы познакомились.

— Мышей? — спросил Клай.

— Мыши — по твоей части, — хмыкнула я.

Мне показалось, что ему польстило. Я снова поразилась странной выразительности фарфоровых лиц. Чем дольше человек внутри протеза, тем заметнее. Душа отпечатывается.

— Ужасно смелая, — сказала Долика. — Даже завидно. Я боюсь на костяшках ездить.

Я улыбнулась как можно небрежнее и махнула рукой — а думала в это время, что вовсе не обязательно так гонять, как сумасбродные кавалеристы. Закажу действительно дамское седло и буду ездить не спеша, спокойно. А так ведь хорошая штука — личная лошадка. Костяшка! Простецы как отмочат что-нибудь…

— Ты ведь хотела сказать что-то очень важное? — становясь серьёзным, тихо сказал Клай.

— А где они пленных держат, ты знаешь? — спросила я. — Вы ведь ходите в Перелесье, как в соседнюю комнату…

— Ты думаешь, они держат пленных в покоях с зеркалами? — печально усмехнулся Клай. — Немного переоцениваете нас, леди-рыцарь: мы не чудом попадаем в любое место, куда штабной на карте ткнёт. Нам нужно зеркало. И не с ладошку размером, а такое, чтобы можно было в него войти. И вот представь… ну, бараки лагеря или тюремную камеру, а там — зеркало как в зале дворца…

— То есть вы не можете? — спросила я. У меня аж горло перехватило.

— То есть, если бы мы могли, мы бы уже, — сказал Клай. Он понял.

Я села. Мне хотелось заплакать. Клай присел передо мной на корточки, заглянул в глаза:

— Карла, если бы я знал как! Мы ведь все понимаем… а за некромантами они просто охотятся, эти гады. Наши стараются не сдаваться в плен… лучше покинуть юдоль… но бывает всяко. И все, все наши об этом думают, но…

— Ты же общаешься с адмиралом, — сказала я, сделав отчаянную попытку втянуть слёзы обратно в глаза. — Может, Олгрен знает?

— Олгрен же не может ходить по Перелесью, — сказал Клай мрачно. — И без зова. У вампиров есть жёсткие ограничения полномочий, даже жёстче, чем Сумеречный кодекс. Пару раз обращённые Олгрена дрались вместе с нами, но то — на нашей земле… тут их могилы, в этом роде… а там… ты же понимаешь, почему через зеркала ходим мы с Доликой…

— Стоп! — заорала я. — А Ричард?!

— Что — Ричард? — удивился Клай. — С Ричардом мы не работаем, мне его сюда не позвать. Пойдём, я тебе покажу что-то.

Я пошла за ним, но в дверях гостевой квартиры мы столкнулись с ординарцем, который тащил жестяной заварник с травником и котелок, полный плюшек, посыпанных мелким сахаром. С ним был Барн, сияющий улыбкой и стеклянным глазом, Барн, который отвесил какой-то средневековый поклон:

— Здравствуйте, леди Карла! Плюшки разделили между всеми живыми, по всему лагерю пахнет так, что можно обалдеть. Я — за своей долей.

— Здорово! — обрадовалась я. — Спасибо, ужасно рада видеть вас всех и плюшки!

— Видали, леди-рыцарь, какая у нас тут дисциплина? — хмыкнул Клай.

— Не сердись, — замурлыкала Долика тоном записной подлизы. — Знаешь, Клай, иногда ведь даже нам хочется… а живым — и тем более…

— Ага, — сказал Дорин. — Иногда запах чувствуешь — и кажется, что тоже голодный.

— А вкуса нет, — сказала Долика.

— Немного есть, — возразил Дорин.

— Ты пробовал еду? — удивилась я.

— Иногда очень хочется сладкого, — смущённо сказал Дорин. — У нас языка нет, но если чуть-чуть намазать губы мёдом или сиропом — вкус совсем немножечко чувствуется.

— Ерунда это всё! — фыркнула Долика почти как я, вздёрнув носик. — Волшебным бойцам всякий там сахар ни к чему!

Отвлекли нас. Я отметила, что третий Узел, оказывается, позволяет немного чувствовать вкус, подумала, что это надо обязательно рассказать Виллемине, — но всё это было как рябь на поверхности, потому что в глубине залегли страх и тоска. Я думала о Лансе, о том, какой он обаятельный охламон, — и мне становилось холодно… но когда я думала, что Ланс там точно не один, хотелось просто выть, скулить в голос.

Но плюшки мы с Барном съели: я тоже была голодная.

— Что ты мне показать хотел? — спросила я, запивая плюшку травником, горьковатым и непривычным, но очень и очень ароматным.

— Рабочее зеркало, — сказал Клай. Он, кажется, просто любовался, как мы едим, во всяком случае, вид и тон у него были такие. — Мы соорудили из заброшенной избушки что-то наподобие армейской часовни, наш капеллан принёс туда Око и пару покровов с райскими цветами — кто-то из аристократов пожертвовал, красивые…

Ничего себе, подумала я, но ничего не сказала. Только кивнула.

— Вот да, — продолжал Клай. — И зеркало у нас там. Мы — воины Божьи, мы туда выходим. Олгрен и его свита — воины Сумерек и Промысла, они тоже выходят. А вот кто-нибудь из адских тварей не войдёт: и освящено, и намолено. Наставник Авис специально только там и молится.

— Молодцы вы, — сказала я. — Всё правильно. Но надо позвать Ричарда. Где не пройдёт Олгрен, потому что там для него чужая земля, там пройдёт Ричард: там у него абсолютные права.

Клай, конечно, Ричарда знал плохо. Я даже не помню, разговаривал он с ним хоть раз или нет. И именно поэтому ему не пришло в голову, что именно с Ричардом надо общаться в первую очередь: в таких случаях люди начинают думать, что вот, перелесец, перебежчик… и кто знает, что у него на уме… И Клай, видимо, думал что-то в этом же роде: слишком уж у него был скептический вид.

Но мы вместе пошли в часовню с зеркалом, когда стемнело. Долика тоже просилась, но мы оставили её с братом отдыхать: в ближайшие ночи может понадобиться её помощь, она должна быть готова.

Она попыталась повозмущаться, но у неё не получалось спорить с Клаем. Двойняшки к нему уже очень серьёзно относились… может, даже впрямь как к отцу. Во всяком случае, слушались беспрекословно. Тем более — с ними остался Барн, они устроились играть в фишки-шарики в той самой гостиной. Не ложились, ясно, что ждали новостей.

Мы вышли в летний вечер, густо-синий и невероятно ароматный. Лес вокруг секретного лагеря благоухал таким настоем трав, тёплой земли, согретой за день листвы, ягодным, цветочным духом, что голова сладко кружилась. Стемнело и стало прохладнее, поднимался туман — и фарфоровые бойцы, стоящие у штаба в карауле, в тумане казались статуями, одетыми в форму. Было тихо, только поодаль слышались весёлые голоса и кто-то лихо играл на аккордеоне. И нигде не горели огни, лишь впереди маячил единственный огонёчек, еле теплился.

— Вон там у нас — конюшни для костяшек, — показал Клай. — А это полоса препятствий, тут кавалеристы учатся управляться с лошадками. Красивое зрелище всё-таки…

— А ты ездишь? — спросила я.

Клай даже удивился:

— Конечно. Не так безумно, как кавалеристы, но — идеальный же транспорт. Ни с живой лошадью, ни с мотором не сравнится, пройдёт везде, горючка не нужна, сено тоже…

— А почему темно? — спросила я.

— Ну… мы и так видим, — сказал Клай несколько даже смущённо. — Все… в общем, вся фарфоровая братия видит в темноте намного лучше живых. Не знаю, с чем это связано. Авис говорит, что это «зрение души» — может быть… в общем, мы видим. Чем дольше ты фарфоровый, тем лучше видишь в потёмках. Ну и зачем зажигать огонь, жрунов провоцировать? Вон в каморке у Ависа горит лампадка — и только.

Но мы прошли ещё немного — и я увидела тусклый свет и с другой стороны.

— Ага! — сказала я. — И там живые?

— Ещё какие, — сказал Клай. — Там наши драконы.

— Ничего себе! — обрадовалась я. — С вами поделились? Я думала, все драконы сейчас на побережье…

— Прекраснейшая леди-рыцарь, — сказал Клай нежно, — там, на побережье — аглийе. Чёрные южане, они как бы не вполне и драконы. Говорят, они отдали огненный выдох за разрешение построить город на Вершине Духов… может, и враки, но я слышал такую историю. А у нас тут — драконы. Натуральные. Завтра посмотришь. Междугорские драконы. Их не очень много, но они прикрывают нас с неба, как могут.

— Как у вас тут… не знаю… как в диком лесу, — сказала я. — Тихо, красиво…

— Мы все — в ангельском чине, леди, — усмехнулся Клай. — Не пьём спиртное, не гадим, не бузим и красоту не портим. Небесное воинство, только на земле. Да и лошадки наши не бьют копытами: поставишь — и стоят смирненько… Ну вот, пришли.

Жилище Ависа, оно же тайная часовня, располагалось в стороне от лагеря. Не очень далеко, но в стороне. Видимо, это тоже была мера предосторожности. В сгущающихся сумерках я рассмотрела только слепое оконце, за которым мигал огонёк, наверное, лампады, и крыльцо с лохматым навесом над ним. Клай стукнул в дверь:

— Наставник Авис, это Клай! Мы с леди Карлой пришли по делу.

— Заходите, Божьи дети! — раздался из-за двери тяжёлый бас.

Ничего себе, успела подумать я, и тут Клай открыл дверь. За ней стоял и держал свечу двумя пальцами, как спичку, потрясающий человек, наставник громадного роста и ширины, в сумраке показавшийся мне ещё больше. Наверное, он смотрелся бы на мохнатом междугорском тяжеловозе, как на ослике верхом! Балахон сидел на нём почти в обтяжку, а на балахоне лежала пышная кудрявая борода — как меховой воротник. Его лицо заросло бородой сплошь, относительно безволосы остались только нос и верхние части щёк — даже лоб закрывали густая чёлка и кустистые брови.

— Привет тебе, Клай, Божий воин, — сказал Авис приветливо, и выходило впрямь приветливо, даже ласково, хоть таким голосом впору было парадом командовать. — Рад познакомиться, леди-рыцарь. Наслышан. Проходите.

— Здравствуйте, наставник, — сказала я, проходя.

В маленьком тёмном помещении было прохладно и чудесно пахло сушёными травами, старым деревом, свечным воском и ещё чем-то храмовым, вроде благовоний, которые жгут на праздниках. Наверное, когда-то это была совсем бедная крестьянская избушка, потому что в ней всего-то и было, что крохотная кухонька с печью, отделённая от горницы тонкой стенкой из дранки. В самой горнице Авис и фарфоровое воинство устроили подобие часовни.

Часовня эта меня восхитила до полного восторга! Авис был крут, а вместе с Клаем — и вовсе силища: они сделали алтарь из небольшой этажерки, на которой установили Пречестное Око, а саму этажерку закрыли покровом, цветы на котором я тут же узнала. На розовом шёлке! В старинном стиле! Райские цветы из древнего трактата, верная защита от зла — и не видать мне моря никогда, если их вышивала не рука Мельды! С двух сторон от этого алтаря, походного и трогательного, но самого настоящего, горели две лампадки, подвешенные на крючки для керосиновых ламп. И вся эта священная конструкция отражалась в зеркале, огромном, малость облезлом старинном зеркале, висящем на стене напротив. Алтарь отражался, а дверь и окно — нет!

Ну гениально же!

— Вы чудесно устроили! — сказала я. — Вы молодцы такие!

— Это Клай придумал, — сообщил Авис своим невероятным голосом. — Чтобы зеркало от злых сил закрыть.

— Я побоялся рисовать звёзды, — сказал Клай. — Подумал, мало ли, кому-то из Сумерек понадобится сюда войти. Ну и вот видишь, ты ведь хочешь не просто поговорить, ты хочешь сюда позвать? Он вообще пойдёт в часовню, твой Ричард?

— Да он полжизни провёл в часовнях! — сказала я. — Он семинарист-недоучка.

— Вампир? — удивился Авис.

Прозвучало как по нотам.

— Святой наставник, — не удержалась я, — простите грешницу за дурацкий вопрос: а вы в опере никогда не пели? В «Буре», арию Короля Ветров? «Приди, приди-и, ненастье!»

Авис захохотал так, что стёкла в избушке задребезжали.

— Я, леди-рыцарь, в храме при резиденции Иерарха священные гимны пел, — сказал он польщённо. — Отец Святейший наш очень одобрял. «Истинно, — говорил, — райский голос у тебя, братец Авис». Храм-то на Лазурных Скалах, во имя Блаженного Эгла Под Небесами — очень был древний, чистый… как правильный тон возьмёшь — сам звучал, как орган, как струна…

Чем дальше рассказывал, тем грустнее становился.

— Как же вы сюда попали? — спросила я.

Хотя почему-то мне не очень хотелось слушать, как он сюда попал: я догадалась, что ровно ничего хорошего в этой истории нет.

Авис вздохнул так, что колыхнулись покровы на алтаре. Самый мощный наставник из всех, кого я видела, вот что.

— Война-то как раз на Блаженную Теолу началась, — сказал он печально. — Ну вот, я и хотел сестрицу навестить, Теолу, накануне, чтобы и ей подарочек отнести, и потом успеть в храм на службу во имя её вестницы небесной. А сестрица с семьёй жила на Жемчужном Молу, такие вот дела… Пирогов мне передал брат-ключарь, Отец Святейший сам благословил. Я на дилижансе поехал. Тогда от Лазурных Скал до Жемчужного Мола дилижанс ходил каждый день по часам — утром, в восемь, и к вечеру, в половине шестого… Я на утреннем поехал… как раз приехал вовремя…

— Наставник Авис Райнора знает, — сказал Клай. — Райнор мне писал, что от его голоса серые твари на подлёте дохнут.

— Не дохнут, — вздохнул Авис. — Это он приукрасил маленько. Но не наврал, упаси Боже, верный он парень: шевелятся и впрямь помедленнее. Застали они нас в сгоревшем доме, со мной морячки были из порта, с торгового судна, рыбак, молочница с рынка, два маленьких ребятёнка и… это самое… гулящие девчонки, прости им Господь. Вот мы с ними, значит, от серых и отбивались. У морячков два ружья было, охотничьих, и мушкет, что ли, этакий древний, сверху поджигать надо, а мне настоящая винтовка досталась, только без патронов. Зато со штыком. Вот я адскую погань штыком и того… от хоралов-то они вялые становятся, не прыгают шустро… А пироги пришлись кстати, детям, тётке, девчонкам… И от голода, и на удачу. Благословлённые всё-таки…

— А как ваша сестрица? — спросила я. Голос сорвался, я кашлянула. — Теола?

— Бог знает, — Авис чуть повёл широченным плечом. — Дома-то нет, угли этакие чёрные, жирные… а был ли кто дома, успел ли сбежать или там сгорел — этого я не знаю. Сам не видел, и не рассказал никто. Такая заваруха была…

— Он из Жемчужного Мола выбирался с беженцами, — сказал Клай. — Защищал, кого мог… стрелять-то не умеет, святой человек. Кормить-поить-греть — дело другое. Сначала прибились к партизанам каким-то, а потом его доставили в регулярную часть. Мог бы в столицу уехать. Не захотел. Теперь наш капеллан, видишь… У него рекомендации блестящие.

— Ай! — сказал кто-то сзади и снизу.

Я оглянулась — и увидела в тёмном углу две зелёные светящиеся пуговицы. Тяпка дёрнулась понюхать, но я остановила её жестом. Тяпка с некоторой досадой села у моей ноги.

— Ишь ты, — сказал Авис, снижая голос, насколько возможно. — Пискля пришла. Пискля, иди сюда, малюточка…

Довольно-таки тощая кошка вошла в освещённое лампадами пространство и принялась обтирать Авису ноги. Он погладил маленькую кошку ладонью, громадной, как лопата.

— Я сейчас, дети Божьи. Вишь, Пискля пришла, голодная — у неё маленьких пятеро, в сарае, в ящике из-под снарядов…

Авис ушёл в свою крохотную кухоньку, и Пискля ещё разок сказала ему: «Ай!» — а Тяпка не удержалась, потянулась и понюхала воздух рядом с кошкой. Кошка фыркнула, но не особенно сурово.

— А откуда молоко, святой человек? — спросил Клай. — От драконов?

— Принесли маленько, вестники Божьи, — сказал Авис, ставя кошке блюдце. Погладил Тяпку по костлявой спине. — Я им рассказал про кошку-то, что котята у неё… И тебе бы дал, добрая ты собака, так ты ведь, небось, и не можешь пить молоко-то…

И Тяпка полезла к нему лизаться, как к своему.

— Наставник Авис, мне с вами тоже надо поговорить, — сказала я. — Я весточку привезла, от Преподобного Грейда.

Авис улыбнулся в бороду:

— Жив, значит, старик! Ну и слава Богу! Он прозорливый, дурного не посоветует… хорошо.

Был рад слушать — и я ему выложила всё по порядку, как Грейд велел расписать для полковых капелланов. Ещё и от себя прибавила: чтобы на моторы — да и на пушки, чего уж! — наносили защитные звёзды, кроме обряда освящения храмовой утвари. Звёздочки не помешают, даже если и не помогут.

Авис слушал и кивал:

— Это всё верно, это Преподобный дело говорил.

Между тем синее оконце хижины-часовни стало совсем чёрным. Сумерки превращались в настоящую ночь.

— Мне надо позвать Ричарда, — сказала я.

Как будто было слегка неловко обращаться к вампиру при Ависе: всё-таки кровь — а в Ависе виделось что-то особенное… Как детское… но я вовремя вспомнила, что он закалывал штыком серых гадов. Кровью его точно не испугаешь, подумала я, — и Авис словно на мысли ответил:

— Так Клай это зеркало тут и поставил для наших вампиров. Чтобы, значит, разговаривать — и чтобы выходить на их пути, что не от мира сего. Отчего же не позвать Ричарда…

И Клай остановился посмотреть — поодаль. Будто собирался кинуться мне на помощь, если что. Но я была уверена: Ричарда стоит только увидеть — и всё будет ясно.

Я даже не резала клешню по-настоящему, так, слегка проколола ладонь. Я знала, что уж Ричард-то и так услышит — он и услышал.

Махнул через раму. Вошёл — и будто стало немного светлее, даже лампады разгорелись чуть поярче. И Тяпка немедленно кинулась к нему обниматься — и я тоже была не прочь кинуться.

— Привет, леди Карла! — сказал Ричард, сияя своей щербатой улыбкой. — Вы не поверите: всё вышло, как вы с государыней Виллеминой и говорили. Я расскажу… Доброй ночи, отец наставник, благословите!

Авис удивился, но благословил — и стало ещё светлее, а я только диву далась, как им такое удаётся.

— А вы — Клай! — сказал Ричард Клаю очень уверенно. — Очень я рад вас видеть, мессир. Я вообще, знаете, рад, что вы меня позвали, леди Карла, и что ваши друзья здесь. Мне есть что рассказать — или же показать, если будете смотреть. Важное!

— Клай, да, — сказал Клай, протянул Ричарду руку, а Ричард, наверное, не так понял.

Потому что Клая будто молния прошила — он вздрогнул с головы до ног, моргнул и спросил совершенно ошарашенно:

— Как?! Как ты это сделал?!

— Это ты про что же? — весело спросил Ричард. — Про то, что они все пришли, или про учения?

— Почему я увидел?! — Клай его даже за руку держал, не отпускал. — Ричард, разве вампиры это умеют?!

Ричард махнул свободной рукой:

— Э, я так мог, когда даже живой был!

— Леди Карла, — сказал Клай, — как, где вы с государыней нашли это чудо сумеречное?

Я услышала, как у его изменился тон. Клай так разве что про Ольгера или про своего Барна раньше говорил. Про старых друзей. Ричард очередной раз всё правильно сделал.

— Я сам нашёлся, — сказал Ричард ужасно самодовольно.

— А мне не показал! — возмутилась я. — Какие учения-то?

— Это чудо полнолунное пыталось обучить старых вампиров штыковому бою, — сказал Клай — и не выдержал, фыркнул, хоть очень старался не ржать. — Я такого никогда не видел — и думал, что не увижу. Такого вообще не бывает!

— Да они всё равно же не стали! — начал оправдываться Ричард.

Клай перестал сдерживаться.

— Погоди, — сказал Ричард. — По порядку: государыня же сказала, что старые вампиры придут! Вот они и пришли. Им Лангр и Гелира рассказали. Пришли, понимаете, их личные обращённые — ну и ещё кто-то прибился, кто им доверял. Они такие сплетники, эти важные мессиры и леди! Раз-два — и уже все Сумерки в курсе: Мэльхар не собирается возвращаться, тут его Даром угощали за так, а мои обращённые штыками адских гончих закалывают на раз-два!

Теперь уже хохотал и Авис, аж стёкла дребезжали:

— Ну ты, воин Промысла, даёшь! Адских гончих? Штыками?

— Да не штыками! Вроде как штыками! — начал оправдываться Ричард. — Тем, кто постарше, привычнее сабли… или мечи там всякие… что ж их переучивать-то!

Я поняла, что тоже не могу больше терпеть. Почему-то чем он серьёзнее оправдывался, тем уморительнее становилось.

Ричард смотрел на нас с укоризной:

— Ну это же правда!

Мы еле успокоились.

— Научил? — спросила я, всхлипывая. — Мечами рубить тварей?

— Я ж не фехтовальный учитель! — Ричард, улыбаясь, мотнул головой. — Я лучше сделал, я устроил им другие учения. Чтобы бояться перестали. Им, старым, Райнор и Ларс давали Дара хлебнуть, а потом они уже ходили на передок, с моими обращёнными. Так знаете, милая леди, гончие теперь в наше расположение даже сунуть поганый нос боятся! Им теперь даже барышни дают жару! У нас ведь теперь не только Гелира и Теритта, у нас и другие — пять барышень, очень даже прекрасных. И особо хороша в бою Лина, только чуть помладше Гелиры, тоже… не молоденькая. На шпильку их берёт! На шпильку! Тогда в моде были такие — всё равно как стилет, остро заточенные. Так она этой шпилькой орудует — наповал!

— При том, что боялись как огня, — кивнула я.

— Силы-то своей не понимали, — подтвердил Ричард. — И, опять же, не знали, как приняться за дело. Так ведь и я бы не знал, если бы Солвер не догадался. А теперь все в курсе. И с мессиром адмиралом мы переговорили, и в Междугорье тамошним он обещал отправить весточку. Где мы — там никаких таких адских гончих не может быть!

— Постой! — очнулся Клай. — Ты хочешь сказать, что всё Перелесье… ну хорошо, Сумерки Перелесья — под тобой? Под вами?

— Не совсем, — сказал Ричард с досадой. — Не все перешли, кое-кто остался. Кто любит Эрнста, кто любит эту Хаэлу… Она, ты понимаешь, дрянная, но некромантка. И Дар раздаёт не как прочие, а с вывертом… привязывает, если уж кто попробовал. У кого, может, свой интерес там… В общем, со мной сейчас моих личных обращённых десять, а стариков — может, двести. И у Эрнста, может, двести. Но мы не пересекаемся. Я ведь Эрнста звал разговаривать!

— Покажи! — тут же попросил Клай.

Я тоже протянула руку. Пропустить такое диво — выше сил человеческих. Авис смущённо улыбнулся и покачал головой — видно, не хотел так уж глубоко лезть в сумеречные дела.

Наставнику позволительно. Но мы с Клаем схватили Ричарда за руки — и я увидела, как он стоит в окружении своих обращённых в какой-то обгоревшей, наполовину обрушенной руине, бывшей когда-то роскошным особняком. Перед громадным, чудом уцелевшим зеркалом на куске стены, где ещё сохранился лоскут шёлковых обоев.

А за стеклом — роскошный зал. Я поняла, что это вампирский гламор, что Эрнст прямо-таки всю душу вложил — потому что этот зал выглядел эдемским совершенно, в золоте, шелках и розах, в целых каскадах живых цветов, в целых потоках света, золотистого, не сумеречного света. Такой бальный зал в раю. И Эрнст — владелец этого зала, его обитатель, невероятно прекрасный, тоже в белом шёлке и в золоте, и с золотыми кудрями до плеч, и с лицом как с древнего портрета. И его обращённые, такая толпа эфирных дев и прекрасных юношей, в роскошных нарядах прежних веков, с просветлёнными лунными лицами… Я в жизни никогда не видела, чтоб вампир наводил гламор с таким тщанием и размахом.

Для контраста.

Вот я — Князь Сумерек, которому уже больше пятисот лет стукнуло, древний владыка, истинный аристократ. И вот ты — салага, плебей, без году неделя, в своей шинельке. Оцени, сравни и подумай, как у тебя храбрости хватает смотреть-то в мою сторону.

Я подумала, что ведь Ричарда наверняка учили старые вампиры. Он тоже мог бы гламор навести. Но даже не дёрнулся в эту сторону: вот да, вот он в шинельке, вот его друзья, бойцы, в шинелях, офицерских кителях, потрёпанной одежонке простых горожан.

Не знаю, имел ли Ричард это в виду, но меня вдруг осенило: вот — зажравшаяся до тошноты манерная элита, а вот — воюющее Перелесье. В грязи, кровище, голоде и беде. Отличный вышел контраст, лучше и не придумаешь.

— Дорогой Ричард, — приветливо сказал Эрнст и улыбнулся, — наконец-то я вас вижу. Мне жаль, что пришлось дожидаться встречи так долго.

И руки развёл, будто хотел изобразить объятия. Это был не просто гламор высшей марки, это был ещё и тренированный аристократизм, доведённый до совершенства за несколько столетий. Лощёный. Непроницаемый. Таким всяких несчастных плебеев обращают в ноль за несколько мгновений.

Но не Ричарда.

— Простите, мессир, — сказал Ричард. — У меня всё времени нет. Я неучёный, не светский… мне ж работать надо. Вы же небось знаете, что много работы у нас в Перелесье… грязной… вам, мессир Эрнст, наверное, и не по чину это дерьмище разгребать, а нам не привыкать. Только не мешайте.

— Да, — печально сказал Эрнст. — Работы много. Вы очень молоды, дорогой мой, многого не знаете… мне хотелось бы дать вам несколько добрых советов, если вы позволите.

— Вы, конечно, говорите, — сказал Ричард. — Это с вашей стороны очень даже любезно. Только вы ведь не ждёте же, чтоб я обязательно стал делать всё, что вы посоветуете?

Эрнст с печальной улыбкой развёл руками:

— Мы все свободны в выборе пути.

— Вот-вот, — кивнул Ричард. — И я говорю.

— Дорогой мой, — продолжал Эрнст, и мне уже сильно хотелось его прибить за это «дорогой мой», но то ли Ричард не понимал, как это звучит, то ли его просто не пробивало. — Вы, вероятно, не знаете, но Сумерки Перелесья с давних времён если и не служат короне прямо, то всячески ей содействуют. Между государем людей и Сумеречным Князем всегда существовала тайная связь…

— Я знаю, да, — сказал Ричард. — Мне Лангр рассказывал, что вы очень переживали, когда короля Ричарда Золотого Сокола прозевали… ну, то есть когда Дольф Некромант его убил. И с тех пор присматриваете за государями…

— Присматриваю? — Эрнст поднял бровь. Этакое глубокое печальное непонимание.

Ричард пожал плечами:

— Я ж не в дурном смысле. За благополучием, значит, присматриваете, чтоб с ними чего не вышло… Дело дворянское, ясно. Только как же вы таким манером государя Рандольфа так упустили?

— Упустил? — поразился Эрнст до глубины души.

— Ну, что он аду-то продался, — сказал Ричард просто. — Как же так, мессир Князь? Нет, вы не думайте, я понимаю: мы вот вам — так… серая скотинка. Вы таких небось сотнями считаете, а то — тысячами… тысячу туда, тысячу сюда, налоги там, рекруты, дело государственное. Деньги брать — это обыкновенно, да и солдат вроде меня на смерть посылать за короля — тоже обыкновенно, в общем… подданные — они подданные и есть. Но чтоб нами ад кормили — мы не согласные. Понимаете, мессир?

Эрнст сокрушённо покачал головой:

— Забудьте, дорогой мой. К вам вся эта суета уже не может иметь отношения. Вы уже часть Сумерек, в Сумерках другие возможности. И у вас другие возможности. Вы талантливый мальчик. Вы можете иметь такую власть, такое невероятное могущество, о котором при жизни и мечтать не могли. У вас ведь, очевидно, есть мечты?

— Конечно, — сказал Ричард. — Чтобы в Перелесье и духу ада не было. Ни самомалейшего. Чтобы люди не мучились. Как бы мне получить такие возможности, а, мессир Князь?

Эрнст вздохнул.

— Бедный мальчик, — сказал он с настоящей скорбью. — Эти несчастные смертные — всего лишь хворост в топке Вечности… их судьба — тяжело жить и мучительно умереть, мы в самом лучшем случае можем чуть скрасить им уход, что это изменит! Но именно сейчас, в это самое время, их смерти превратились в настоящую ценность… то, что вы зовёте адом — один из многих путей… и из многих миров, если хотите. Несколько иные боги. У каждого — своё божество, дело привычки…

— Нет уж, — сказал Ричард. — Мне иных не надо. У меня есть.

— И что он тебе дал? — Эрнст впервые усмехнулся, тень искренности промелькнула. — Ты в Вечность вошёл в шинельке этой… ничего для себя не приобрёл, ни власти, ни настоящих наслаждений не знаешь. Ты вообразил себя Князем Перелесским? Князья не бегают от зова к зову, они меняют мир…

— Вот я и меняю, — сказал Ричард. — И гончих этих ваших мы изведём. И жрунов этих паршивых изведём, сколько сможем. И прочую нечисть — сколько смогу, буду бить. Я солдат, моё дело — воевать… со злом. А зов, знаете, солдатика какого-нибудь раненого или ещё другого бедолаги мне дороже, чем всё это ваше… фальшивое. Дворцы эти придуманные, золото придуманное… Мы ведь на Меже, Князь Эрнст. Тут цацки-то никакой роли не играют.

— Тут чувства играют роль, — и Эрнст вдруг улыбнулся так ужасно, что мороз дёрнул меня вдоль спины. — Страсти. Любовь, ненависть, власть… Ты — маленький дурачок, Ричард, хоть и носишь королевское имя. Среди союзников есть такие, кто очень обрадуется твоей наивной душонке мальчика, который ещё воображает себя живым. Ты даже не представляешь, на пути каких сил стоишь. Они сдуют тебя, как пушинку с ладони.

Улыбнулся и Ричард.

— Эрнст, — сказал он весело, — переходи сюда. Я тебя убивать не буду, не попытаюсь даже. Я тебе только по мордам настучу, чтоб твои пижоны увидели, сколько у тебя силёнок на самом-то деле. Ты ж меня пугаешь, потому что сам боишься, я ж вижу…

И тут лицо Эрнста на миг превратилось в неописуемо кошмарную харю самой смерти. Я поняла: никакой он уже не вампир. В том смысле, что — не проводник и не вестник Промысла, а что-то совсем-совсем уже другое. Что вампир — это уже только маска, красивая привычная маска, а то, что под маской, уже давно выродилось в монстра.

Но он взял себя в руки.

— Отныне, бедный ребёнок, я не дам за твоё посмертие и ломаного гроша, — сказал он самым любезным и светским тоном.

И выкинул впрямь довольно эффектную штуку: зеркало вдруг раскалилось до адского белого жара — так, что обращённые Ричарда отшатнулись, закрывая ладонями глаза, — и сползло по стене на закопчённый пол каплями расплавленного олова, бронзы и стекла.

Я очнулась, всё ещё держа руку Ричарда в своей, а Клай держал обеими ладонями вторую.

— Чокнутое ты чудо, — сказал Клай ласково. — Совсем ненормальный парень.

— Угу, — кивнул Ричард и хихикнул. — А только из тех фазанов ярких, что за ним в зале стояли, ко мне четверо пришли в ту же ночь. Но остальные, ясное дело, начинают охоту. Такие дела вот.

— А где ты разместил такую армию? — спросил Клай. — Это у тебя, получается, считая присягнувших, ничего так клан…

— Мы с Райнором встретились как раз там, где сейчас линия фронта идёт, — сказал Ричард. — В Западных Чащах. Их отвели из Жемчужного Мола, он говорил, и теперь они с королевскими гренадерами как раз в самом жарком месте, пытаются наших, перелесцев, значит, выбить за границу. Обороняют они городок под названием Медвежий Приют. Сейчас там, в городе, не очень… много сгорело, да и разрушили дома, сам видишь: артиллерия била с двух сторон. Но старое кладбище на окраине уцелело сравнительно. Оно всё заросшее такое, как сад. Красивое… И мы того… по закону военного времени, знаешь. Сам понимаю, что нехорошо, а что сделаешь. Вигель, капеллан Райнора, там отслужил по честным покойникам, — вроде как мы прощения попросили у них — ну и поставили гробы, куда влезло. В старые склепы, в часовенки, даже в храмовый придел.

— Лихо! — хихикнула я.

— А что ж делать? — вздохнул Ричард. — Многим было неловко: мол, вот склеп, где похоронена девица какая-нибудь Элиса из дома Томной Сирени, что преставилась восьмидесяти лет от роду, жеманный такой весь, решёточки там, чугунные цветочки… а туда впёрлись четыре оглоеда перелесских, притащили ещё солдатские гробы… всю святость, какая была, поломали — всё равно что казарма. Прямо оккупантами какими-то чувствуем себя. Дед местный, из недавно умерших, знаешь, как орал? «На голову, — говорит, — мне свой гроб поставь! На голову!» — и кулаком себя по лысине…

Я не знаю, как Ричард ухитряется. Вроде рассказывает о серьёзных вещах, даже печальных, — а мы ржём, как полковые кони, даже наставник Авис, святой человек. Ржал басом и приговаривал: «Ничего, Господь простит!» — аж слёзы вытирал.

— Мы, конечно, уйдём, когда фронт передвинется, — сказал Ричард. — Но пока вот так, другой выход никак не придумать.

— В общем, у тебя всё не так уж плохо, — сказала я. — Опасно, да. Эрнст, конечно, нам всем ещё крови попортит. Но…

Ричард довольно легкомысленно махнул рукой:

— Да что этот Эрнст! Обычная адская тварь, только в Сумерках. Вот, значит, что бывает, если вампир душу аду заложит… Страшненькое, конечно… но не страшнее же жрунов, леди Карла. И обращённые его — ну где им против нас, в самом деле! Вампира-то упокоить страшно, всё равно что человека убить… а тварь — со всем нашим удовольствием. Раз он готов адским тварям молиться — вот пусть и отправляется к ним поближе.

— А что у тебя с зовом, Ричард? — спросил Клай.

— А что с зовом… — и лицо Ричарда погасло, оживление слетело. Осталась бесстрастная лунная маска. — Известно… война. Когда бой идёт — проводникам душ разве успеть? После боя подбираем несчастных, всё равно что санитары… рваных, обожжённых… Те, что постарше — в тылу, я на передовую не особо пускаю пока. В тылу-то, ты знаешь, тоже хватает… Но…

— Что? — спросила я.

У меня появилось странное чувство, — Даром, а не разумом — что Ричард сам подводит к тому, о чём мы хотели с ним говорить.

А Ричард замолчал и задумался.

— Что ты, сумеречный воин? — спросил Авис.

— А вот… — и Ричард снова замолчал, будто пытался подобрать слова. — Зов — он мне… он нам… не перепутаешь. Как только очнулся, значит, от смерти, стал проводником — так сразу и чувствуешь. И обычно понимаешь точно, верно… почти что видишь всю картину: вот, мол, солдатик раненый умирает, вот гражданские под завалами кончаются, вот бабка несчастная время помирать нашла от сердца. Видишь как. Видишь где. Те наши, что постарше, так и говорят: Линия Крови, от тебя, от твоей души, значит, прямо к бедному смертному, которому требуется помощь… Но…

— Да что ты тянешь?! — закричала я. — Тянет и тянет!

Ричард поднял глаза:

— Видите, какое дело, леди Карла: мы сейчас то и дело слышим зов, а Линия как будто стенкой перегорожена. Я даже ходил, кое-кто из моих тоже ходил. Эглин прямо мучается: выйдет из блиндажа — и слушает, и слушает, а сам пуговицу на кителе крутит. Будь настоящий китель — давно уже оторвал бы. Нервы у него. Он же у нас медик, ему теперь умирающие — как раньше раненые. Я, говорит, не могу им помочь — я и милосердия Божия не стою…

— И что? — спросил Клай.

— Он ходил. А потом я ходил. Упираешься в туман, как в кирпичи. Даже и объяснить понятно нельзя… Не просто туман, а будто тут весь мир кончается — и дальше уже незнамо что, пустая пустота. А из пустоты люди кричат.

— А старших вы не спрашивали? — спросила я. — Может, там просто знаки от Приходящих в Ночи стоят?

Ричард замотал головой:

— Да нет! Знаки — это понятно. Это ты видишь, слышишь… Ну вот подходишь к дому, например, а там эта роза — ну и понимаешь: всё равно как дверь заперта. Или же Теритта к раненому пришла, а у него эта роза на шее висит, на той же цепочке, что и Око. Она и говорит: сними, братишка, я тебя отпущу на лоно Господне, а он ей — нет, я ещё на свете жить хочу… Да куда! И хребет у него в двух местах осколками перебит, и живот сбоку распорот… Мы ж чувствуем, что это тело уже жить не годится… Да что живому скажешь! Вот так-то она рядом с ним, с бедолагой, и сидела, песенки ему пела колыбельные да уговаривала, как женщины умеют… пока не ушёл он в смерть, как в сон…

— Ну вот, — сказал Авис.

— Да нет! — опять сказал Ричард слегка даже раздражённо. — Я Мэльхара взял, ему показал! Он старый уже, должен знать! А вот нет, не знает. Только и сказал, что, видимо, адская тут ограда. Чернокнижные знаки. Не обычные розочки, а какие-то уж совсем… мол, вампирам туда нипочём нельзя. Там — не от нашего мира дела.

— Даже так? — неожиданно удовлетворённо сказал Клай. — Отлично! Значит, именно там и надо искать и военнопленных, и всю эту их грязную кухню. Ни секунды не сомневаюсь.

— Поясни? — спросила я.

— Олгрен сказал мне: «Это зеркало ведёт в туман и пустоту», — сказал Клай почти весело. — Так он вычислил, где именно в Зелёных Холмах та лаборатория, которую мы разнесли к демонам свинячьим — и где раньше работал Ольгер. Это та самая защита, милая леди. Вампиры не могут её сломать, но мы с Доликой уже ломали точно такую же.