Костёр и Саламандра. Книга третья

20

Дорога мало-помалу ввела меня в транс, будто я не сидела в седле костяшки, несущейся по лесу, полному нежити, а подрёмывала в дилижансе, неспешно катящемся по проезжей дороге. Хорошо так… тепло, солнышко светит, свежий и терпкий лесной ветер даже запах пожара уже не доносит… И я очень удачно забыла каску и плащ-палатку в лаборатории Индара. Сказка, а не жизнь! Я зевнула и удобно устроила голову у Илька на спине. Хорошо летим.

Я видела солнечный лес, луга с высокими цветущими травами. Мне было очень славно… и вдруг мерзкий голос гаркнул мне в самое ухо:

— Проснись, дурища!

Я вздрогнула и вцепилась в плащ-палатку Илька. Вот зараза! Заснула. Могла бы свалиться под копыта. Досадно.

— Спасибо, — сказала я духу. — Любезно для гниды.

Ильк не оглянулся: он был занят дорогой — и, видимо, догадался, что я тут болтаю с духом. А Индара было слышно образцово, с ним можно было говорить вполголоса, хоть шёпотом: всё равно я слышала его не ушами, а, скорее, Даром, как медиум, а он слышал всё, что я желала — тоже не ушами, за неимением таковых. Остатками души.

Ещё и имел наглость ворчать.

— Не хватало мне быть привязанным к твоей душе после твоей смерти, — проворчал Индар. — Я вдруг подумал: а ну как придётся…

И его физиономию дёрнула судорога.

— На лоно Господне? — хихикнула я. — Вместе со мной? Ага, там бы с тобой побеседовали по душам, тут ты прав, и удрать бы не получилось. Но это всё равно. Мне сейчас нельзя умирать, в этом мы с тобой совпадаем.

— А там, куда вы прётесь, — сказал Индар, — мне будет всё равно. Там рядом портал. Он не выпустит души, что бы вы там себе ни напридумывали…

— Это мы ещё посмотрим, — пробормотала я. Мне было неважно, что он об этом думает, я точно знала, что он сильно ошибается. — Впрочем, ладно. А ты близко знал Хаэлу?

— Почему «знал»? — сморщился Индар. — Я знаю. Я был её правой рукой, именно мне она поручила этот проект. Поддержка королевской армии… я был вторым человеком после неё. В существующих реалиях — более значимым, чем Рандольф Перелесский.

Я не стала спорить. Очень глупо со стороны Хаэлы было оставлять его там одного, хоть бы и с целой кучей сторожевых демонов, потому что даже толпа демонов не заменит, если что, одного надёжного человека с винтовкой. Ну, может, у них там не так уж много надёжных людей.

— Почему тебя никто из живых не страховал? — спросила я.

— Только мешают, — хмыкнул Индар. — Слабаки и трусы. Хаэла предлагала солдат, но у меня уже был горький опыт: парочка подонков пыталась дезертировать — так что я отказался. Штабные простецы вообще мало к чему пригодны, как их ни учи. Видишь, что сталось с Чащобьем? Это моя леди послушала советы военных. Расположили там людей, без прикрытия практически — и чем кончилось? Простецы боятся ада, а в бою демоны стоят куда больше людишек. Если бы не твой кадавр, я один уничтожил бы всю вашу банду. И об этом немедленно узнала бы Хаэла. Я держал с ней постоянную связь.

— А ужас-ужас за тобой она так и не прислала, — съязвила я, не удержалась.

— Сейчас мне кажется, что связь прервалась в момент смерти, — сознался Индар. — Адские гончие были там повсюду, мне было тяжело сосредоточиться… но не обольщайся, Хаэла всё равно знает, что вы сожгли Чащобье и что на хуторах что-то произошло. Она наверняка догадается.

— Да и наплевать, — отмахнулась я. — Пусть себе догадывается. Лучше скажи мне вот что: она же одержимая, Хаэла?

Индар задумался — и я внезапно поняла, что он не пытается придумать, как бы поизящнее соврать, а по-настоящему ищет слова. Похоже, всё там было сложнее, чем мы успели себе представить.

— Хм, нет, — сказал он наконец. — Если под одержимостью ты подразумеваешь классику — когда демон внутри и общается уже он, из человеческого тела… нет. Там другая ситуация.

— Расскажи? — попросила я.

— Ни к чему, — сказал Индар. — Как-то… это…

— Брось! — хихикнула я. — Если бы она тебя поймала, то вывернула бы швами наружу, будь уверен! К чему такая трогательная забота о её репутации? Из чистого аристократизма?

— Ну что ж, — сказал Индар. — Если ты вообще сможешь осознать услышанное — попробуй. Одно из её тел занято демоном, милая леди.

— Одно из тел?! — я впрямь удивилась. И не поняла.

— Ты знаешь, что такое близнец-паразит? — спросил Индар.

— Братец с паршивым характером? — нет, я не знала. Но мне не понравилось, как это звучит.

— Тебе известно, что близнецы порой рождаются сросшимися между собой? — спросил Индар, немедленно изменив тон. Стоило ему почувствовать себя на высоте положения, как он тут же начинал до меня снисходить, будто до нерадивой прислуги.

— Кажется, я когда-то слышала о таких бедолагах, — сказала я.

Я слышала от Горлодёра, но это было ни к чему знать Индару. Как-то в пути, когда уроды болтали в фургоне обо всякой ерунде, разговор зашёл об уродствах вообще и знаках тьмы в частности. Вот тогда-то Горлодёр и рассказал печально о двух девицах, которые отроду срослись бёдрами и у них было три ноги на двоих.

Насколько я поняла, Дара у бедняжек не было, а увечье сильно отравило им жизнь: они с трудом ходили, опираясь на костыли, и выйти замуж, конечно, не имели никаких шансов… Они работали в каком-то провинциальном модном салоне, мрачно сказал Горлодёр. Делали искусственные цветы для шляп, весьма хорошо — этого хватало на жизнь. Именно поэтому они отказались работать в балагане, хоть Горлодёр и был с ними любезен на полную катушку и щедр до полного забвения своих принципов. Они, конечно, были бы звёздами, всем уродкам уродки… Но вот не срослось, так сказать.

— Это случается редко, — сказал Индар. — И почему-то обычно, насколько мне известно, сросшиеся лишены Дара, они простецы. Ад их не любит, — ухмыльнулся он омерзительно, — видимо, их уродство — подарок небес! Но с Хаэлой получилось иначе.

— Если у неё есть близнец, с которым она срослась, как она его прячет? — спросила я. — Не могу представить себе такой гламор, которым можно скрыть целого человека рядом. Это какой-то дощатый забор должен быть.

— Целого? — ухмыльнулся Индар ещё гаже. — Это если целого, но близнеца моей леди трудно назвать целым… или человеком. Там, где у всех дам правая грудь, из моей леди растёт голова… почти человеческая, если не слишком придираться. А немного ниже — рука с четырьмя пальцами и что-то ещё. Может быть, пятка… трудно разобрать. Всё это можно прикрыть даже удачным фасоном платья, а уж с помощью гламора Хаэла превращает тварь во что-то воистину прекрасное. Ни один вампир не может так лгать гламором, как ад.

«Она поит вампиров кровью из своей груди», — как-то сказал Ричард. Интересно, кто из кого и что пил. Я представила и содрогнулась. Индара это рассмешило.

— Этот… братец… или, быть может, сестрица Хаэлы, хотя она предпочитает считать его братцем, — сказал он почти глумливо, и я не поняла, надо мной он глумился или над своей хозяйкой, — никогда не отличался большим умом. Но, как говорила моя леди, обладал какой-то жалкой собственной волей. Во всяком случае, он умел мычать и пускал слюни. Что дало моей леди возможность предположить, будто у этого существа есть некое подобие души. Вот её-то, эту душу-обрубок, она и скормила аду. И теперь она кровная сестрица демона. Леди Хаэле невероятно повезло: при ней все выгоды одержимости — и ни единого недостатка.

— Выгоды? — наверное, лицо у меня знатно перекосилось, потому что Индар прямо-таки просиял.

— Ну, видишь ли… Хаэла ведь родная племянница Марбелла Междугорского.

— Что?! Сколько же ей лет?!

Индар осклабился:

— Не меньше девяноста, я думаю. А может, и больше. Полагаю, любая девица отдала бы что угодно, чтобы выглядеть юной девой в том возрасте, в котором женщины превращаются в трясущихся мумий… если доживают. А она прекрасна! Насколько можно было улучшить её тело — настолько ад и улучшил. Ах, — сказал он мечтательно, а получилось уж совсем похабно, — такое роскошное тело! Такая атласная кожа! И она, конечно, никогда не болеет. Ад хорошо заботится о своих…

— …холуях, — подхватила я.

— Союзниках! — поправил Индар наставительно. — И слышит её в любое время, какое ей удобно. Без всех этих увечий, полнолуний и чертежей. Ей стоит щёлкнуть пальцами — и ад готов ей служить. Номинально леди Хаэла Междугорская — лейб-травница при особе государыни, но фактически… она лишь корону Перелесья не носит. Король Рандольф понимает, кому обязан. И весь королевский штаб сперва советуется с Хаэлой, а уж потом докладывает Рандольфу.

— Ну да, — я только плечом повела. — Подумаешь, армия какая-то, если в этой войне вы сделали главную ставку на силы ада! Для вас даже собственные солдаты — так…

— Дело солдат — умирать за корону, — отмахнулся Индар. — Какая разница, каким способом?

Ладно, подумала я. Я вам с Хаэлой это припомню. Союзники они аду… твари.

Между тем мы впрямь летели по лесной дороге, будто по столичной набережной. Никто не дёргался навстречу, никто не ломился сквозь кустарник из лесной чащи. Стояла странная тишина, нарушаемая только гулким стуком копыт и лязгом сбруи. Лес словно вымер, даже ветер утих — эскадрон шёл по нему, как живой вихрь по мёртвой пустой декорации.

Я подёргала Илька за рукав.

— Леди? — обернулся он. — Я думал, вы всё с привидением тут…

— Ильк, — сказала я, — ты карту видел?

— Ага, — отозвался Ильк с готовностью. — Это вот мы по краю болота, а дальше пойдёт само Синелесье. В болоте никаких значков, а вот севернее значки есть.

— Весь лес отравлен адом, — сказала я мрачно. — Ветра нет, никакого шевеления вокруг… даже птицы не поют.

— Тут кое-где ещё и серенькие припрятаны, — издевательски сообщил Индар. Осклабился, довольный. — С ними ты ничего не сделаешь, у них ничего нет, за что ты бы могла зацепиться.

Но при том, что он лыбился, как разбитый горшок, мне показалось, что под этими ухмылочками прячется какая-то печаль и даже разочарование.

— Ты что, их поднять хотел? — спросила я.

Вот у Индара морду-то перекосило. От досады, которую он уже даже не пытался скрыть:

— Не слышат мёртвого, исчадья… Ничего, вы сами лезете в пасть. Вот доберёмся до места — тогда мы все позабавимся. Глядишь, моя леди меня и простит за то, что я ей привёл такую добычу…

— Нужен ты ей без тела, — фыркнула я.

Индар обиделся и заткнулся.

А мне хотелось пить. Есть тоже, но пить больше. Но у нас было две фляги с водой, из одной выпил воду наш серебряный друг дракон, а вторую я даже начинать боялась. Неизвестно, на сколько её придётся растянуть.

Пару раз я видела, как над дорогой пролетали драконы. Ландеон, наверное, уже успел добраться до своих и рассказать, что мы изменили маршрут и состав группы, потому что они снижались над нами, качая крыльями — показывали, что заметили, приветствуют и несут службу. Не удивлялись, что с нами полулошади. Когда они сияли в небесах серебряными сполохами — у меня отлегало от сердца: драконы нас охраняют и ведут, это очень хорошо.

Но удивляло: жруны-то где.

День уже начинал склоняться к вечеру, а лес потихоньку становился ещё страшнее, когда я поняла, где жруны. Эскадрон пролетел мимо чадно горящей рощи из каких-то особенно чахлых и тощих деревьев, словно больных. Эти деревья здесь росли очень редко, между ними зеленела весёленькая травка — и на ней дымно горела туша жруна. Я скорее догадалась, чем рассмотрела: он был похож на громадный кусок спёкшейся смолы.

— Эй, дух, — окликнула я. — Что это с лесом?

— Болотина, — сварливо отозвался Индар. — Дурное место, погибельное… даже для… союзников. Радуйся, что ночь ещё далека… повезло вам.

— Наши не сунутся в топь, — сказала я.

— Как бы топь к ним не сунулась, — снова осклабился Индар.

Посмотрел на болото так, будто то его обидело.

Но Майр и наши бойцы о болоте знали — и чётко держались его кромки, по которой пролегала тропа. Разве что отряд изрядно снизил скорость — и огромное болото, которое всё никак не кончалось, показалось мне ещё больше.

И вдруг Майр заорал:

— Стой! Леди Карла, сюда!

В торбе гавкнула Тяпка, а Ильк уже привычно провёл Шкилета мимо сторонящихся кавалеристов и полулошадей-огнемётчиков, более неуклюжих, но достаточно внимательных. Причину остановки я увидела раньше, чем мы подъехали к Майру.

Мёртвое сухое дерево росло на самой кромке болота. Ни единого зелёного листа на нём не осталось, почерневшие ветви торчали пиками — и на эти пики были насажены серые.

Некоторые из них ещё содрогались, будто пытаясь освободиться. Мерзкие подобия лиц и небольшие тела, вывернутые конвульсиями, уже и на видимость живого не походили: выглядели словно какие-то рукастые наросты с разинутыми ртами и белыми выкаченными шарами слепых глаз.

Но вот ведь что интересно: Дар, который жёг меня почти всю дорогу, лёг в пепел под рёбрами и ощущался лишь теплом. Ничего себе…

— Смотрите-ка, — сказал Майр. — Кто это их так?

— На них и ран нет, — заметил Ильк.

— И верно, — кавалерист с рыжей чёлкой ткнул серого стволом винтовки. — Их что, голыми руками ловили?

— Леди Карла! — вдруг сказал Индар под самым моим ухом, — соблаговолите велеть вашим… боевым товарищам… скорее покинуть это место, а?

По тому, как он вдруг сменил тон на очень любезный, я поняла: паника у него.

— Кто бы это ни был — они наши союзники, — сказала я. — В отношении ада.

Вот тут-то из весёленькой зелёной травки, покрывающей болотную трясину, и поднялась призрачные руки.

Это были очень худые и очень длинные руки, они тянулись и тянулись — и я удивлённо поняла, что тянутся они ко мне. Вернее, к Индару — он шарахнулся назад, завис в оговорённых пяти шагах, ему дико хотелось бы быть в пяти днях пути отсюда, а руки всё тянулись, неспешно, но неотвратимо. И кавалеристы посторонились.

Спокойные ребята. Видели, что я не нервничаю, — и наблюдали.

А я тронула призрачную руку клешнёй, настолько дружелюбно, насколько вообще могла.

— Кто бы ты ни был, — сказала я, — мы тебе рады. Можешь ли ты показаться целиком?

Совершенно не чувствовала страха. Ни щепотки, ни капельки страха — только глубокое уважение, почтение, хоть и не очень понимала почему. При том, что всем телом ощущала огромную и древнюю мощь. Даже когда оно встало над болотом, мне не стало страшнее.

Что или кто оно такое — я не могла определить. Оно было… не моё, не наше, не из смерти, не с Межи, не из тех мест, куда уходят человечьи души. При этом мне померещилось какое-то его странное родство с силами смерти и распада… но и жизни… Я такого не понимаю.

Оно, очень высокое, не ниже деревьев, серо-зеленоватое, из клочьев мутного тумана и, кажется, пучков сухой травы, безликое, молчаливое, кажется, имело стихийную природу… глубже и древнее, чем даже у драконов и русалок.

Может быть, даже божества.

И я поклонилась, как только смогла поклониться в седле. Отодвинулась от Илька, повернулась к болоту всем корпусом — и согнулась, насколько получилось.

А оно указало на Индара невероятно длинной рукой, сухим пальцем, как веткой.

— Не причинит вреда, — сказала я. — Привязан ко мне, а как только мы закончим миссию, сразу отправится туда, где ему быть надлежит.

Тогда оно указало на серых, нанизанных на ветки.

А я снова поклонилась:

— Это очень правильно, — сказала я. — Они тут всё пачкают, да? Гадят?

Оно опустило руку куда-то под дёрн — и вытащило оттуда мокрую и настолько грязную, что даже не видно было крови, верхнюю часть полулошади.

— Мы все, — сказала я, — и я, и мои друзья, очень, очень благодарны за помощь. Ты ведь очищаешь болото и лес, да? От неестественных тварей?

Оно стояло молча и неподвижно, но, кажется, соглашалось. Не спорило, во всяком случае. Только спрятало кусок трупа назад в топь.

— Мы тоже уничтожим, сколько сможем, — сказала я. — Мы для этого и идём туда. А дух — пленный.

Оно охватило себя руками и склонило то, что, наверное, служило ему головой. Задумалось. Майр поймал мой взгляд и показал рукой и подбородком: «поехали?» — но я сделала ему отрицательный жест. И спросила… обитателя болота:

— Что я могу тебе дать? Крови?

Кровь обычно все берут. Даже небольшие божества.

Но это болотное чудо, похоже, было не из кровожадных, при том, что за ним чувствовалась чудовищная и трудноописуемая сила. От души не отказалось бы, наверное, мелькнуло у меня в мыслях, наверняка забрало души бедолаг, что были в полулошади, но…

Оно тоже часть Предопределённости, осенило меня.

Именно поэтому болото и не отдало бедолаг, убитых там, неподалёку от Жемчужного Мола, и игравших с моим Ларсом.

Именно поэтому, я думаю, оно и оценило… скажем так: нас всех оценило. Правильно.

И очень медленно, неспешно, простёрло руку вперёд.

Это впрямь было божество. Настоящее. Потому что такого я не видела никогда и даже представить себе не могла. Я увидела, как раздвинулись деревья. Как стала шире и надёжнее та тропка, что шла по кромке болота, — превратившись почти в тракт.

Нам облегчили путь.

И мы теперь должны были помочь этому существу или божеству расправиться с адом.

Майр отсалютовал божеству болот, как приветствовал бы маршала. Наверное, это было наивно, но оно оценило, даже ответило чуть заметным кивком. И эскадрон двинулся мимо него, будто оно принимало парад, — и у меня было упорное ощущение, что божество провожает нас взглядом, хоть у него и следа глаз не было.

Причём доброжелательным взглядом.

Оно так и возвышалось над трясиной, пока мы могли видеть. Быть может, пыталось как-то дать нам каплю удачи. Мне, во всяком случае, стало очень легко на душе, будто кто-то благословил на дорогу. Если эта сущность была частью живого мира — я хорошо её понимаю: от близости ада плохо всем живым, ад мучает и ранит. И мы, конечно, в этом смысле союзники.

Зато оно настолько перепугало Индара, что он выцвел, стал еле заметен в дневном свете. Подрастерял силёнки — или отдал немалую их часть здешнему болоту.

Даже не пререкался особенно, лишь пробормотал что-то себе под нос об ужасных хранителях вод, любых вод — хоть бы и болот, хоть и морей. Даже вякнул что-то о «рыбоедах, готовых молиться любой луже», но я цыкнула на него, и он заткнулся.

Мы летели в тёплый вечер. Солнце, спускавшееся за лес, светило как-то особенно мягко, облака окрасились в цвета чайной розы и розовых мальв, но из лесной чащи уже выползали сумерки — и мне казалось, что здесь, в Перелесье, они сгущаются слишком быстро.

Я снова полулежала на спине Илька — и досадовала на себя. Я устала.

Я, живая девочка, среди неутомимых некромеханических бойцов, ужасно устала, у меня уже ломило всё тело даже в удобном седле Шкилета, я была голодна, я сделала пару глотков из нашей заветной фляги, но всё равно хотелось пить.

Хуже того: Дар жёг меня близкими опасностями, но всё равно лежал на дне души, жёг, как обжигают угли в костре. Я слегка остыла — и начала чувствовать: меня здорово вымотал обряд на хуторах. Дар и Предопределённость держали меня на плаву, но мне бы съесть кусок мяса и поспать, думала я. Хоть небольшой кусочек, хоть курятины. И поспать хоть чуть-чуть.

Мы взяли в лагере для меня галет и вяленого мяса, но я не могла себя заставить жевать сухое и солёное. Обычно любила вяленую говядину, но сейчас даже не полезла за ней в седельную сумку. Дар хотел свежего — и я чувствовала, что мне будет худо от соли.

Слабая, капризная, живая.

— Тяжело, леди Карла? — спросил Ильк.

— С чего ты взял… — проворчала я. Мне стало стыдно, и непонятно было, как он догадался.

— Пытаетесь устроиться удобнее, — сказал он. — Я чувствую. Даже мужчине, если живому, тяжело целый день в седле провести без опыта, я понимаю. Вы обопритесь на меня, как хотите, мне же не мешает совсем. И живому бы не мешало, а уж сейчас-то вы пушинка для нас со Шкилетом.

— Ты о нём, как о живой лошадке, — чуть усмехнулась я.

— Ну, я человек неучёный, леди Карла… так уж я чувствую. Шкилет — он нас с вами вывезет, вот увидите. Вы обопритесь, не смущайтесь.

— Спасибо, братишка, — сказала я и погладила его по плечу. — Спасибо.

И, кажется, я всё-таки чуть-чуть подремала. Вполглаза.

И очнулась от резкого ощущения сырого холода. Эскадрон влетел на узкую дорогу, с двух сторон сжатую тёмным лесом. Я вцепилась в плащ-палатку Илька изо всех сил. Вместе со мной проснулся Дар, полыхнул ужасом и близкими смертями так, что кровь прилила к щекам. Тяпка, которая тоже, кажется, дремала в торбе, проснулась, высунула голову и встряхнулась, мотая ушами. Занервничала.

В чаще уже чёрной водой стоял непроглядный ночной мрак, из лесной глубины несло ледяной погребной сыростью и тленом. На дороге было светлее: на западе догорала заря — и мы ехали прямо к ней. Над дорогой, сжатые вытянутым треугольником, ограниченным тёмными кронами, бледно светились золотистые небеса. Со спины наползала ночь.

Зато Индар здорово приободрился в сумерках. Он снова выглядел достаточно ярко. И осклабился, встретившись со мной взглядом:

— Выспалась? Скоро будем на месте, дивная леди. До портала рукой подать, и вас там наверняка ждут! Ждут! Твои кадавры — отличный, просто отличный экспериментальный матерьялец, дорогуша!

— Ага, — сказала я. — Момент истины наступает, Индар. Вот и поглядим, кто был прав, а кто ошибся.

Почему-то его это смутило. Он только скорчил презрительную мину и не счёл нужным ответить.

А я всё-таки залезла в седельную сумку, достала несколько полосок вяленого мяса и галету. И съела, держась одной рукой. Было очень неудобно, сухое и солёное застревало в горле, но я просто отчётливо почувствовала, что это надо. Просто надо. И съела, сколько смогла, а потом выпила немного воды.

И почувствовала себя бодрее.

— Последний ужин, — не выдержал Индар.

— Ещё поглядим, — фыркнула я и сунула обратно в сумку оставшийся кусок галеты.

— Там знают, что вы идёте, — сладко улыбнулся Индар. — Зна-ают, моя красавица!

— Да и пусть, — огрызнулась я. — Они и должны знать.

Индар не понял, поэтому только покрутил рукой в воздухе, мол, у дурных капитанов рында от ветра звякает. А я вдруг поняла…

То зарево, которое на глазах становилось из золотистого грязно-рыжим, даже почти коричневым, если только бывает коричневый свет, висело там, впереди, кидая отсветы на размазанные бурые облака. И это была не вечерняя заря.

Это было зарево портала.

Видимо, это понял и Майр, потому что приказал эскадрону перестроиться: фарфоровые бойцы пропускали вперёд наших полулошадей-огнемётчиков.

Уже не было ни малейшего смысла даже условно изображать скрытность — и костяшки засветили лампы-глаза. В свете этих ламп стали чётко видны и дорога, и придорожная канава, и кусты за ней, и чёрные лесные деревья.

— Наденьте каску, леди Карла, — сказал Ильк. — Вот-вот начнётся.

— Я забыла на хуторе, — сказала я, постаравшись сделать голос виноватым. — Ты не беспокойся…

Ильк не ответил, только выпрямился в седле — и я заметила, что рядом каким-то чудом снова оказался Гинли. У этих парней, похоже, был собственный тайный телеграф.

Над нами мелькнула неуклюжая тень — перепутать жруна с драконом было просто невозможно. Наши шуганули его залпом из винтовок, но жрун летел высоко и не собирался снижаться и атаковать: он сделал над лесом широкий круг и растворился в рыжем свечении. Разведка.

И Дар полыхнул во мне, как еле тлевший костёр, в который щедро плеснули горючки! Я поняла, что те, около портала, сейчас поднимут сторожевых полулошадей, крикнула: «Майр, внимание, где-то здесь полулошади!» — и Майр рявкнул:

— Внимание!

Но, кажется, наши товарищи-огнемётчики поняли или почуяли точнее и лучше, чем мы. Они рванули вперёд так дружно и так стремительно, что дорога и лес загудели от ударов копыт. Они и приняли первый, самый страшный удар.

Я почти ничего не увидела — и из-за спины Илька, и из-за того, что эта кошмарная бойня случилась не меньше чем шагах в пятистах от нас. Может, и больше: наши полулошади здорово оторвались. Я увидела только столбы и клубы бушующего огня, — стену огня, почти такого же ужасного, как драконий, — и небо почернело от дыма. Всё окутало дымной тьмой. Почти никаких звуков оттуда до нас не долетало, только довольно редкие выстрелы — тех полулошадей, которые предпочли стрелять, а не извергать огонь — и рёв пламени.

Кавалеристы перешли на шаг. Я привстала в стременах и смотрела через плечо Илька на огненный шторм впереди — и думала: это должны быть мы. Это кавалеристы должны были идти через пламя. Интересно: хоть кто-нибудь прорвался бы?

Стена огня, отделившая нас от портала, видимо, мешала и тем, с другой стороны. Во всяком случае, через неё никто не пытался пробиться. Жрун-разведчик, снова появившийся в небесном дыму, обнаружил себя струёй пламени, получил, видимо, пулю и исчез где-то в пожаре.

— Что ж они делают! — простонал у меня за спиной Индар. — Идиоты! Они же мешают простецам, не бельмеса ведь не видно…

— Эскадрон, приготовиться! — рявкнул Майр. — Ильк, тебе особенно.

— Отпустите плащ-палатку, леди Карла, — сказал Ильк.

— Зачем ещё? — удивилась я, но уже через секунду поняла, зачем.

Ильк её снял. Потому что я бросила на хуторах свою, а меня надо было хоть чем-то защитить. Мы вылили на плащ-палатку всю драгоценную воду — и Ильк накрыл меня с головой, а свешивающаяся пола укрыла Тяпку.

— Вдохните глубже, милая леди, — сказал он. — Не надо там дышать, грудь себе сожжёте.

И эскадрон полетел через огонь.

Как я понимаю, меня спасли три вещи: Дар, плащ-палатка и скорость. Эскадрон промахнул пожар настолько быстро, насколько хватило скорости у костяшек. Я думаю, на это ушло не больше минуты-двух.

Мне они показались мучительной вечностью без воздуха, в адском пекле. Я успела подумать, что тут-то мне и конец. Но Дар, кажется, сработал, как, говорят, работает пожар, пущенный навстречу пожару. Или мне померещилось… Во всяком случае, когда Ильк сдёрнул плащ-палатку с моей головы, я удивилась, что жива, а отвратительный воздух, пропитанный гарью, страшной вонью горящей плоти и дымом, показался божественно ароматным.

В мечущемся свете пожара и ламп я увидела повёрнутое ко мне закопчённое тонкое лицо Илька с опалёнными под корень ресницами и высоким лбом: на нём не было парика с шикарной чёлкой.

— Парик сгорел, брат? — спросила я глупо.

— Вы целы, леди, — радостно сказал Ильк. — Слава Богу. Выдвигаемся.

И тут же загрохотали выстрелы вокруг. Гинли, который так и держался поблизости, смахнул горящий погон, как пыль, и выстрелил куда-то вперёд. Я поняла: это не конец, а самая середина.

Атаки.

Впереди открыли огонь из пулемётов, так близко он показался мне не стрекотом, а грохотом — и я услышала дикий звук, какой-то утробный булькающий вой. От этого звука и от того, что издавало его, у меня поднялись дыбом волоски на руках. Внезапно стало намного светлее — и это был не мечущийся красный свет пожара, а что-то совсем другое, ровнее.

Пулемёты теперь, кажется, грохотали отовсюду, что-то впереди выло и стонало. Меня накрыло тошной волной отвращения и жути, памятной волной, понятной.

— Серые! — закричала я. — Ильк, что бы это ни было — у него природа серых! Майр, ты слышишь?!

— Огонь! — рявкнул Майр где-то впереди. — Это смертная тварь!

Я снова попыталась привстать, держась за плечо Илька, но Гинли потянул меня вниз за локоть:

— Сидите, леди, ради Бога!

И рванул вперёд. Я успела поразиться тому, как странно слаженны движения костяшек, — будто это впрямь были живые лошади с какими-то новыми свойствами — и тут впереди снова завыло, застонало надрывно. Что-то очень большое там погибало в муках и страшной тоске, и эта тоска расходилась широкими волнами. Мне самой захотелось выть и скулить.

Шкилет мелко затрясся: Ильк открыл огонь из пулемётов.

— Кончай его! — орал Майр. — Кончай!

Впереди грохнул взрыв, ещё один — грохот больно ударил по ушам. Вой оборвался — и тоска вместе с ним. Я всё-таки высунулась из-за плеча Илька и увидела совсем рядом, рукой подать, тот самый высоченный забор с колючей проволокой в несколько рядов, окованные металлом ворота и электрические прожектора.

В этот момент ворота приоткрылись — и огромное, серое, влажно блестящее в искусственном свете, как кожа моллюска, полезло в щель, распространяя тоску и омерзение, будто нестерпимую вонь. На переднем конце твари раскрылись два мутных жёлтых глаза, она цеплялась за ворота многими длинными суставчатыми руками, а ног я не разглядела.

— Огонь, огонь! — крикнул Майр впереди.

И тут же тварь пропала в грохоте, дыму и полыхнувшем пламени. Наверное, наши закидали её гранатами — в этот раз она не успела даже завыть и застонать.

Ещё несколько гранат полетело в сами ворота. Через миг эскадрон устремился внутрь этой зоны или базы. Я успела увидеть труп разорванной гранатами серой твари, внутри которой не было ни внутренностей, ни крови, только белёсый гной и какая-то бурая масса. Вторая тварь пыталась, видимо, в последний миг загородить проход и почти преуспела: её труп застрял у самых ворот. Костяшки перемахивали его, будто толстенное гнилое бревно.

— Гинли, Ильк! — заорал Майр, ухитрившись перекричать грохот боя. — Спрячьте леди!

Внутри секретной базы при портале было очень светло: прожектора горели. Дар полыхал внутри меня так, будто по моим жилам тёк чистый огонь: ад тут был повсюду, смерть тут была повсюду. Больше я ничего не могла понять: тут все бежали и стреляли, кто-то пронзительно кричал, кто-то громко и страшно бранился, что-то взрывалось. Я только смутно понимала, что кавалеристы стреляют и рубят пешую охрану — и меня, как вампиров, опьяняла и отравляла грязная смерть, висящая над этим местом, как туман.

И время пошло как-то ненормально: я вообще перестала понимать, сколько прошло, будто минуты растянулись в часы. Тяпке, кажется, было не лучше. Я чувствовала, как она жмётся головой к моему бедру и мелко подрагивает, бедняжка, но не могла ей помочь, только гладила, чтобы немного успокоить. У меня было такое ощущение, что кроме Илька и Гинли меня прикрывают ещё какие-то парни, но всё в глазах и в голове крутилось одним огненным и кровавым колесом сплошного кошмара.

Из которого меня вывел невероятный грохот, страшный удар, от которого содрогнулась земля. Жаркий воздух, словно вихрь из ада, ударил в лицо.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы начать снова воспринимать окружающий мир. Придя в себя, я потрясённо поняла, что словно издалека слышу восторженные вопли Гинли:

— Это Трикс! Это, Отец наш Всеблагой, точно Трикс!

Ко мне обернулся Ильк. На закопчённой фарфоровой маске блестели живые глаза.

— Вы слышите, леди?!

— Да глухой бы услышал, — пробормотала я.

И тут врезал ещё один удар, кажется, потрясший мир до самых основ. Порыв раскалённого ветра отшвырнул и Шкилета вместе с нами, и костяшку Гинли вместе с ним к ближайшей стене, так что лошадки едва удержались на ногах. Я увидела, как взметнулся кошмарный столб огня и дыма — впереди, над какими-то чёрными крышами. Сорванные крыши, кувыркаясь, полетели к забору и вышке с прожектором. Огромная тёмная масса врезалась в вышку и вырвала её из земли, прожектор погас, а вышка повалилась, ломая забор, разрывая колючую проволоку, как нитки. В грохоте и гуле потонули все другие звуки.

Я подняла голову. Сияние портала над нами уже не было грязно-рыжим — оно было багровым, как раскалённая адская пасть, и по небу метались искривлённые крылатые тени. Дар ликовал внутри меня, вспыхивал и рассыпался жаркими брызгами, как фейерверк. Я никак не могла понять, что с ним такое происходит.

— Вы целы?! — проорал мне Ильк, перекрикивая гул и рёв.

Я погладила его по лицу — и мои пальцы наткнулись на трещину в скуле. Я бездумно провела пальцем вдоль трещины. Ильк осторожно отвёл мою руку. Мне было никак не сосредоточиться, в голове танцевали цветные сполохи, душу будто пинали сапогами — вместе с вспышками перед глазами я чувствовала вспышки острой боли. Я зажмурилась. В багровом свечении внутри моего разума конвульсивно задёргался чёрный, чернее самого мрака, спрут, не механический и не живой, но странным образом реальный.

Пытался тянуть к нам щупальца, вдруг чётко поняла я.

И не мог. Ему почему-то было нестерпимо больно. Что-то ему непреодолимо мешало.

Механические пальцы тронули моё лицо:

— Леди, всё в порядке? — снова спросил Ильк.

Я слышала словно сквозь вату.

И еле выговорила:

— Братец, милый… они закрыли портал. Не представляю, как. Закрыли.

Тут-то мир и померк окончательно.