Курс на СССР: В ногу с эпохой!

Глава 21

Это было похоже на шок. Я замер с трубкой в руках. То, что ранее казалось единственно правильным решением рассыпалось в прах. Отдать сейчас девчонок в руки правосудия равносильно провалу. Бред, но это так. Нет никакой гарантии, что после этого они сообщат сведения о Соколе. Даже если они и сообщат об этом в милиции, тому же Сидорину, где гарантия, что он сообщит мне эти данные? Скорее всего устранит меня от расследования. Ведь он не знает многого из того, что знаю я. Мне придётся рассказать ему обо всём. И ещё неизвестно, как это обернётся в дальнейшем. Думаю, между нами уже не будет того доверия. Так что делать?

Эти девчонки единственные свидетели, которые могут дать ниточку, потянув за которую я смогу распутать клубок. Если они попадут в милицию, их немедленно увезут, изолируют, и эта ниточка может снова затеряться и стать бесполезной. Ведь не будет Сокол сидеть на одном месте в ожидании, когда за ним придут и арестуют. Нет никакой гарантии, что Сидорину кто-то сообщит о клофелинщицах. Не его уровень. Даже если и сообщат, он будет действовать по инструкции, а мне нужен прорыв. Сейчас или никогда.

Так и не набрав номер, медленно положил трубку на аппарат. На лице Наташи появилась надежда, а Галя-Света продолжала тихо рыдать в объятиях подружки.

— Боря, ну где там твоё пиво? — сказал я как можно спокойнее, повернувшись к амбалу. — Давай ударим по пивасику? А девушкам водки дай. Думаю, для них это будет полезнее. Выпьем по-человечески, а там видно будет.

Борис, удивленный такой переменой, многозначительно хмыкнул и, оглядываясь через плечо, пошел на кухню. Я проводил его взглядом, услышал, как он загремел дверцей холодильника, прикрыл дверь и остался наедине с двумя перепуганными до полусмерти «клофелинщицами».

— Саша, спасибо… — начала было «Наташа», но я резко прервал ее.

— Помолчи, вы даже не представляете во что вы вляпались, — холодно произнес я и кивнул в сторону кухни. — Вашего друга, вы обокрали. Это статья. До пяти лет лишения свободы.

— Мы всё вернём, — всхлипнула Наташа.

Галя-Света тоже что-то силилась сказать, но я прервал её жестом и продолжил рассказывать о перспективах, которые их ожидают в ближайшем будущем.

— А если он напишет заявление, что вы его отравили, то это покушение на убийство с целью завладения имуществом… — я сделал многозначительную паузу, глядя, как их лица становятся землистыми. — Тогда, девочки, вам светит «черный тюльпан» и зона, откуда не возвращаются. Вы хоть представляете, что такое женская колония?

Света (или Галя) разрыдалась еще громче. «Наташа» смотрела на меня с животным страхом, в ее глазах прочиталось полное понимание безвыходности положения.

— Но у вас есть один, единственный шанс, — тихо, но очень четко сказал я, наклоняясь к ним. — Шанс значительно сократить свой срок. Может, даже отделаться условным.

— Какой? — выдохнула «Наташа».

— Рассказать все, что знаете про… моего брата.

Они переглянулись, и в их взгляде мелькнуло понимание.

— Мы расскажем! — в один голос воскликнули они.

— Вот и хорошо, — одобрительно кивнул я.

Неделя, прошедшая после того разговора в квартире Бори, была заполнена лихорадочной подготовкой. Девушки, теперь официально являвшиеся «агентурой Сидорина», под его чутким руководством выдали всю известную им информацию. Она была скудной, но ценной.

«Сокол» был самым настоящим призраком. Ни имени, ни знакомых, ни каких-то явных примет. Но все же одна крошечная деталь, которую подметила «Наташа», имелась: он всегда курил одни и те же импортные сигареты «Мальборо», которые в СССР были диковинкой. И покупал он их, по ее словам, «в синем ларьке у остановки на Мостопоезде». Из-под полы конечно, видимо имея «своего» прикормленного продавца.

Этого оказалось достаточно. Сидорин, получив зеленый свет от начальства, за сутки провел ювелирную работу. Его люди отследили все ларьки в районе и вычислили нужный. А дальше — классика сыскного жанра. Опрос продавщицы, которая запомнила «молодого человека с острым лицом, который покупает „Мальборо“ раз в два-три дня». Наружное наблюдение привело к старой пятиэтажке на самой окраине района, «хрущевке» с облупившейся штукатуркой.

Значит, Сокол переехал теперь сюда.

Оставалось только ждать. Я стоял с Сидориным в тесной, пропахшей пылью и старыми обоями квартире, расположенной в доме напротив лежбища шпиона. Хозяева, пожилая пара, были «временно эвакуированы». В гостиной, невидимые с улицы, сидели трое оперативников в штатском. Внизу, во дворе, двое «дворников» с метлами методично сметали несуществующий мусор. Еще один оперативник копался в заброшенном «Запорожце» с убитым аккумулятором, делая вид, что что-то там чинит.

— Если Сокол не появится в скором времени, — сказал Сидорин, осматривая двор через тонкий тюль. — Петрович этот Запорожец починит.

— Что? — я широко раскрыл глаза, не сразу поняв, что он имеет ввиду.

— Глянь, — усмехнулся он и кивнул в окно.

Петрович с таким усердием копошился внутри машины, что действительно показалось, ещё чуть-чуть, и раздастся характерное фырканье ожившего мотора.

Все ждали появления Сокола. Сидорин, достал бинокль и стал осматривать дальние углы двора. Внешне он был спокоен, но я чувствовал его напряжение.

— Главное сейчас терпение, — проговорил Сидорин, не обращаясь ни к кому, скорее всего просто для того, чтобы обозначить своё присутствие. — Он может появиться в любой момент, но это не значит, что через минуту. Может и через час, или через день. А может и вовсе не прийти.

Я кивнул, не в силах вымолвить ни слова. В горле пересохло, но я не мог отойти от окна, боясь пропустить появление Сокола. Не факт, что он находится вне квартиры. Возможно он почувствовал слежку и затаился, выжидая удобный момент, чтобы скрыться. Я смотрел на подъезд дома напротив, на окна, за которыми, возможно, прячется тот, кто совершил покушение на Колю, кто охотится за моим отцом. Сокол. Диверсант. Шпион. Убийца.

Мы ждали. Время тянулись мучительно медленно. Оно словно загустело, заржавело, готовое вообще остановиться или повернуть вспять. Появилось чувство, что мир остановился, но я видел, как жизнь во дворе идет своим чередом: дети играют в мяч, бабушки сидят на лавочках, с работы возвращаются люди. Обычный советский вечер. И никто не подозревал, что этот привычный мир в один миг может рухнуть.

Сидорин вдруг насторожился, его пальцы крепче сжали бинокль.

— Есть, — тихо и коротко бросил он.

Мое сердце пропустило удар. Я впился взглядом в двор. К подъезду, не спеша, подходил мужчина. Он был в просторном темном плаще, руки в карманах. Я не мог разглядеть черты лица, но в его осанке, в его движениях была та самая, описанная девушками, «кошачья» грация и отстраненность.

— Это он, — тихо прошептал я, словно опасаясь, что он меня услышит.

Сокол на секунду остановился у подъезда, оглянулся и скрылся в темном проеме.

— Готовность номер один, — пробормотал в рацию Сидорин. — Вошел в подъезд. Цель опознана. Ждем команды.

Наступили самые тяжелые минуты ожидания. Он сейчас поднимется по лестнице, вставит ключ в замок… Мы были в шаге от победы.

— Я третий, — раздался из рации тревожный, сдавленный голос одного из «дворников» — Внимание! Из-за угла выехала «Волга». Темная. Номера… стерты. Подъезжает к нашему дому.

— Второй игрок? — нахмурился Сидорин и отдал команду. — Внимание всем! Группа один в подъезд! Группа два блокировать улицу. Группа три, ту «Волгу» не выпускать!

— Сиди здесь, — приказал Сидорин и сунул мне в руки бинокль.

Наша дверь распахнулась с таким грохотом, что я вздрогнул. Сидорин и его люди рванули вниз, выскочили из подъезда и скрылись в доме напротив.

Я остался у окна, затаив дыхание наблюдал за происходящим во дворе.

В следующее мгновение всё пришло в движение. Какие-то люди быстро увели детей с площадки, а обалдевших от такой бесцеремонности старушек запихнули в ближайший подъезд. «Дворники» бросили метлы и рванули к подъезду. Дверь «Запорожца» открылась, и оттуда выскочил человек с пистолетом.

И тут раздалась короткая, сухая очередь из автомата. Не прицельная стрельба, а отчаянная. Операция по поимке призрака превратилась в бойню.

Я видел, как «Волга» резко затормозила, поняв, что окружена, как из подъезда напротив выбегают люди и как темная «Волга» отчаянно пытается дать задний ход, чтобы скрыться.

Адреналин мощным ураганом ударил в голову. Это крайне обострило мои чувства и я заметил, что пока оперативники, дезориентированные стрельбой и маневром «Волги», рванули в сторону шума, тень в плаще метнулась в противоположную сторону и юркнула в соседний, абсолютно тихий подъезд.

Сокол! Уходит…

«Упустят! — пронеслось в голове. — Сейчас он снимет плащ, тихо выйдет на улицу и растворится в толпе, и все начнется сначала. Новые жертвы, новые угрозы».

Мысль о том, что Коля лежит в больнице, а этот призрак снова ускользнёт, была невыносимой. Обозлённый он может активировать свои действия, не согласовывая их с Вектором. Значит та призрачная надежда на «покровительство» Метелкина рухнула.

Я выскочил на лестничную клетку, короткими перебежками пересек двор, влетел в тот самый, подъезд, куда юркнул Сокол.

Внутри пахло табаком и кошками. Я тихо прошел пару этажей вверх и остановился. Тихо. Слишком тихо. Я замер, прислушиваясь. Ни шагов на лестнице, ни скрипа дверей. Только шум крови в ушах.

«Куда? — лихорадочно подумал я. — Куда он ушел? Наверх? Вниз? В квартиру? В подвал?»

На площадке под ногами увидел темную кожаную перчатку, похожую на ту, что была на руках Сокола Ага, значит не ошибся и шпион побежал наверх. И побежал быстро, настолько, что даже не заметил потери.

Я ринулся вверх по лестнице, стараясь ступать как можно тише. Четвертый этаж. Пятый. Лестница закончилась, и я увидел железную лестницу, закрепленную на стене и люк на чердак, или на крышу.

Он был закрыт, но я увидел на чисто вымытом полу под лестницей рассыпанный мусор вперемешку с птичьими перьями и пометом. Значит, люк кто-то открывал, причем, совсем недавно. Я поднялся по ступенькам и осторожно приоткрыл люк. Упругий ночной воздух ворвался в щель, и сквозь нее был виден кусочек неба.

Сокол ушел на крышу.

Сердце колотилось где-то в горле. Ловушка? Он знал, что его преследуют? Или он просто искал путь для бегства по кровле? Надо бы вызвать оперативников… Но пока я сбегу вниз, пока все растолкую, пока поднимемся вновь… Сокол уйдет. Нужно достать его прямо сейчас.

Я медленно, с тихим скрипом, отбросил люк и высунул голову. Плоская, заставленная вентиляционными трубами и телевизионными антеннами крыша встретила меня порывом холодного ветра. Я увидел бесконечное море огней города, но Сокола нигде не было.

Я выбрался на крышу и сделал шаг вперед. И в этот момент услышал легкий, почти неслышимый звук шагов позади себя.

Я обернулся.

Сокол стоял за выступом вентиляционной шахты, в тени. Его острые черты лица были скрыты полумраком, но я почувствовал его взгляд. В его руке тускло блеснул ствол пистолета.

— Настойчивый журналист, — произнес Сокол. Его голос был тихим, без единой нотки паники или злости. Он констатировал факт. — Настойчивый, но очень неосторожный.

Мы стояли на крыше друг напротив друга, в нескольких метрах от пятиэтажной пропасти. Я был в ловушке. Без оружия. Без помощи. Один на один с хищником, который загнан в угол, и который просто так не сдастся.

Ветер усиливался, свистел между антеннами, завывая в вентиляционных трубах. Мы стояли на плоской крыше, два силуэта на фоне неба. Если бы кто посмотрел вверх, то увидел бы нас. Но они искали его там. А он был здесь. Со мной.

— Кто ты такой вообще? — с любопытством вдруг спросил он меня.

— Обычный журналист, — ответил я с лёгким оттенком нахальства в голосе. — Хочу взять у вас интервью…

— Обычный журналист не лезет так далеко, — ухмыльнулся Сокол. — Не преследует людей по крышам.

— А я хочу написать эксклюзивный репортаж, — продолжил я, пытаясь выиграть время. — Начальство заметит, повышение по службе, прочие привилегии.

— Карьерист? — удивился Сокол. — В столь юном возрасте? А как же идеалы социалистической законности? Путь к коммунизму? Ты же комсомолец?

— У нас все комсомольцы, — подтвердил я, радуясь, что раскрутил его на разговор, что позволит затянуть время. — Но пока коммунизм не построили, материальные блага никто не отменял.

— Любишь деньги? — констатировал он и внезапно переменился, стал жестким и злобным. — Ты не из КГБ. У них другие методы. Так кто?

Сердце бешено заколотилось. Я понял, что он распознал мою игру. Терять было нечего и я ответил, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

— Я тот, чьего отца вы пытались убить. И чьего друга вы едва не зарезали в подворотне.

Он на секунду замер, и в его глазах, скользнувших по моему лицу, мелькнуло понимание.

— Воронцов… сын инженера, — Он покачал головой, и в его ухмылке прозвучала легкая досада. — Да, теперь я вижу сходство. И Хромов твой друг. Ошибка. Серьезная ошибка. Надо было сразу включить в план и тебя. Мелкая помеха, которая выросла в проблему.

— Вы ошиблись, вторгнувшись в мою семью, — сквозь зубы проговорил я.

— «Ошиблись»? — он фыркнул. — Мы не ошибаемся. Мы действуем по необходимости. Твой отец и этот юный гений… они неудобны. Слишком неудобны. Их нельзя купить, как Метелкина. Их нельзя запугать. Их можно только устранить.

«Метелкин… — проскользнуло в голове. — Он открыто признался!»

Впрочем, сейчас это меня не радовало, напротив, заставляло напрячься. Ведь так откровенничают только с тем, кто уже не сможет передать это кому-то другому. Например, мертвецам…

— Ради чего? — выкрикнул я. — Ради каких-то чертежей? Чтобы ваши хозяева на Западе могли скопировать наш телефон?

— Ты так и останешься провинциальным журналистом, — он рассмеялся, коротко и сухо. — Воронцов. Ты мыслишь категориями шпионских романов. «Украсть чертежи». Нет. Наша задача куда глобальнее.

Он сделал паузу, его взгляд скользнул по огням города, раскинувшегося внизу.

— Мы не крадем идеи, — снисходительно продолжил он. — Мы… замедляем историю. Наша цель дестабилизировать вашу страну, отбросить ее в развитии на десятилетия, если не больше. Создать технологический вакуум. Хаос. Чтобы там, на Западе, могли спокойно и планомерно двигаться вперед, не оглядываясь на дикого восточного медведя, который вдруг начал эволюционировать.

Он снова посмотрел на меня, и в его глазах загорелся холодный, почти фанатичный огонь.

— А такие люди, как твой отец, как Хромов… они нам мешают. Они — локомотивы. Их «Сеть», их портативная связь… это не просто телефоны, дурак! Это фундамент для новых технологий. Если вы успеете всё это построить, вы рванете вперед так, что догонять будет бесполезно. Вы откинете нас на десятилетия назад. Этого допустить нельзя. Никогда.

В его словах не было личной ненависти. Была лишь леденящая душу, абсолютная убежденность в своей правоте.

«Солдат холодной войны, крестоносец от технологий, чья миссия — не дать СССР сделать рывок в будущее», — подумал я. Вслух прошептал:

— И ради этого вы готовы убивать?

— Только ради этого и стоит убивать, — без тени сомнения ответил он. — Ради глобально, великой и исторической цели! И сейчас, Воронцов, я исправлю свою ошибку. Ты стал слишком большой помехой.

Он медленно поднял пистолет на вытянутой руке и направил мне в лицо.

Мысль о том, что все закончится вот так, на грязной крыше, от пули наемного убийцы, была невыносимой. Но паника — верный путь к смерти.

Я заставил мозг работать.

Нужно найти выход. Найти хоть что-то, что может сейчас помочь, например…

В полуметре от меня я заметил старый, ржавый монтажный крюк, часть какой-то давно разобранной антенной конструкции. Он был тяжелым, угловатым и лежал в тени.

— Прощай, журналист, — голос «Сокола» прозвучал как приговор. — Жаль, ты не сможешь прочитать свой некролог в любимой газете.

Тратить драгоценные мгновения на глупые разговоры я не стал. Вместо этого рванул вперед и вниз, делая словно бы нырок. Левой рукой схватил тяжелый, шершавый крюк, а правой, вытянутой для равновесия, изловчился и с силой снизу ударил по его вооруженной руке.

Раздался оглушительный выстрел. Пуля со свистом прожгла воздух в сантиметре от моего виска и ушла в ночное небо.

— Черт! — выпалил Сокол.

Но выстрелить повторно я ему не дал — саданул со всей мощи крюком по руке противника.

Пистолет с лязгом отлетел в сторону, ударился о бетонный парапет и исчез в темноте, сорвавшись вниз.

Сокол ахнул от неожиданности и боли — я почувствовал, как под моим ударом хрустнули его кости. Но он был профессионалом. Шок длился долю секунды.

Противник попытался схватить меня, но я, все еще сжимая в руке крюк, нанес ему короткий, рубящий удар по ребрам.

Сокол хрипло выдохнул, отшатнулся, но удержался на ногах и с силой лягнул меня в колено. Боль пронзила ногу, и я чуть не рухнул. Настал моя очередь грязно выругаться.

Мы сцепились на крыше, стараясь не подходить к краю. Два силуэта, слившиеся в одном смертельном танце. Он пытался применить какой-то боевой прием, я отбил его грубой силой и этим дурацким крюком, который теперь стал моим единственным оружием.

Противник был сильнее и быстрее. Но я боролся с яростью загнанного зверя, за отца, за Колю, за себя. И это придавало мне силу. Сокол применил какой-то приём, и я упал на спину. Он тут же рухнул на меня, стараясь вцепиться в горло. Я понял, что у него появилось преимущество, что единственный выход не дать ему уйти, это подкатиться к краю крыши и…

В этот момент через раскрытый люк на крышу ворвался Сидорин, а за ним ещё несколько человек с оружием в руках.

— Стоять! Руки вверх! Ни с места!

Сокол ослабил хватку и я, хрипя и задыхаясь выполз из-под него и попытался перевести дух. Казалось, все кончено.

— Вставай! — рявкнул противнику Сидорин, не сводя с него дула пистолета. — Живо!

Сокол медленно поднялся на ноги. Его лицо, освещенное яркой луной, казалось ослепительно белым, каким-то не человеческим, а глаза блестели холодной злобой и решимостью. Он посмотрел на Сидорина, потом на меня, и в его глазах вспыхнуло понимание. Плен. Допрос. Позорный провал. Для такого, как он, это было хуже смерти.

— Руки выше, чтобы я видел! — скомандовал Сидорин, делая шаг вперед.

Но Сокол не выполнил приказ. Словно заряженная пружина, он резко рванул к краю крыши.

— Стой! — закричал я, инстинктивно понимая его замысел.

Достигнув парапета, Сокол перекатился через него и исчез. Мы бросились к краю. Внизу, на уровне четвертого этажа, проходил узкий бетонный карниз, окаймлявший здание. Сокол, прижавшись к стене, передвигался по нему, направляясь к пожарной лестнице на торце соседнего дома, стоявшего практически встык с этим.

— Остановись! Убью! — прицелился Сидорин, но стрелять было опасно — внизу во дворе были люди.

Мы видели, как его пальцы цепляются за шершавый бетон, как его тело напряжено в неестественной позе. Он был почти у цели, до лестницы оставалось всего пару метров. Еще одно движение…

И в этот момент его нога, ищущая опору, наступила на рыхлую, осыпавшуюся за долгое время штукатурку. Бетон под ней хрустнул и обвалился. Опора исчезла.

На лице Сокола, на мгновение освещенном светом из окна, не было ужаса. Лишь мгновенная, всепоглощающая пустота.

Он сорвался вниз в полной, зловещей тишине. Крика не было. Лишь один-единственный, тошнотворно-глухой, влажный удар, донесшийся с асфальта двора. Звук, который, как мне кажется, я не забуду никогда. Звук жизни, оборвавшейся в одночасье.

Я стоял, вцепившись в холодный парапет, не в силах оторвать взгляд от темного пятна, распластавшегося внизу. Сидорин, тяжело дыша, медленно опустил пистолет.

— Все… — он протер ладонью лицо. — Все кончено. Мы потеряли важного свидетеля, который мог бы вывести нас на главного врага.