Курс на СССР: В ногу с эпохой!

Глава 3

Виктор Сергеевич высунулся из распахнутой задней дверцы темно-бордовой «Волги» и хитро посмотрел на меня.

— Залезай-залезай, не стесняйся, — кивнул он. — Подвезу.

Ну ни дать, ни взять добрый самаритянин, решивший помочь бедному родственнику. Со стороны выглядело очень по-доброму, но я видел злобный блеск в глубине его глаз и напряженно распахнутые пальцы на чуть подрагивающих ладонях, готовые в любой момент, готовые вцепиться мне в горло.

Я замер на секунду, сердце ёкнуло и заметалось в поисках наиболее безопасного места, как бы выбирая, то ли к горлу подкатить, то ли сразу рухнуть в пятки и затаиться там в глухо зашнурованных кроссовках…

Думаю, выцепив меня в столь людном месте, он не посмеет причинить мне зло. Слишком много свидетелей. Оглянувшись на чисто вымытые витринные окна, я приветливо махнул рукой, в надежде, что девушка из пышечной всё ещё поглядывает на меня, и молча забрался в салон. Машина тронулась.

— Как дела? — привычно спросил Метелкин и, не дожидаясь ответа перестал изображать дружелюбного дядечку. — Похоже, ты пользуешься успехом у местных красоток.

— С чего вы решили, что она красотка? — стараясь оставаться спокойным ответил я вопросом на вопрос.

— Значит, всё-таки «она», — констатировал он и вытащил портсигар. — Не предлагаю. Знаю, не куришь. Так кто это «она»?

— Член народной артели, с которой я договорился об интервью, — соврал я. — Вот, занесу пышки коллегам, пока не остыли, и вернусь.

— Ага, вернёшься… «пока не остыли». — бормотнул он, прикуривая сигарету. — Придётся подождать.

— Не хотелось бы планы нарушать, — со вздохом произнёс я. — Знал бы, что встречу Вас, не брал бы пышки. А то, считай, пропали девяносто пять копеек…

Метелкин едва не подавился дымом и уставился на меня, как на полного идиота. На его месте, я бы немедленно вытолкал меня из машины и больше не имел никакого дела. Но, видно, у него был важный разговор, если после такого откровенного жлобства он стерпел, практически открытое издевательство. Ведь он был умным человеком. Итак, зачем же он меня опять посадил в эту машину? Что на этот раз? Неужели решит пойти ва-банк и начнет разговор про убитого связного? Нет, вряд ли. Тогда что?

— Это хорошо, что ты такой ответственный и заботливый, — покивал он головой и, вдруг, пристально уставился на меня. — Я слежу за твоим творчеством. Эти твои статьи о техническом прогрессе, о будущем. Очень своевременны. Очень проницательны.

— Спасибо, Виктор Сергеевич, — я сделал вид, что смущён. — Стараюсь.

— И это видно! — он одобрительно кивнул. — И знаешь, мне пришла в голову одна мысль. Ты же не только по долгу службы постоянно общаешься с этими изобретателями. По крайней мере с некоторыми из них. С тем же Хромовым, ну и, разумеется, с твоим отцом.

Я молчал, осознав, что он думает, что изобретателей целая группа, а может и целый научный институт. И его никак нельзя в этом разубеждать. Если он узнает, что их реально только двое, то опасность, нависшая над отцом и Колей возрастёт в разы.

Метелкин терпеливо ждал ответа, но я буквально впал в ступор. Тогда он прервал затянувшуюся паузу.

— У меня есть доступ к определённым кругам, — перешел он ва-банк. — К людям, которые принимают решения. Им была бы крайне полезна объективная, я бы сказал, внутренняя информация о реальном потенциале этих разработок. О слабых местах. О том, насколько они… преждевременны для нашей экономики. Слишком резкий скачок, это же стресс для системы, согласись?

— Я не совсем понимаю, — попытался с отыграть дурачка. — Я далёк от всех этих технических разработок. Я журналист. Просто пишу о том, что мне говорят.

— Просто пишешь? — оторопело уставился на меня Метелкин.

— Да, — закивал я. — просто обрабатываю тексты, делаю их читабельными.

— Позволь мне тебе не поверить, Александр, — его голос стал задушевным, почти отеческим. — Любое великое открытие, это не только благо, но и испытание для государства. Слишком резкий рывок может оказаться губительным для нашей, скажем так, деликатно сбалансированной экономической системы. Поэтому тем, кто находится наверху, — он многозначительно поднял палец к потолку, — так важно получать не парадные отчёты, а, скажем так, объективную аналитику. Глубокую, профессиональную оценку. Недоработки, риски, преждевременность. И именно ты, с твоим острым умом и доступом к самим разработчикам, мог бы оказывать неоценимую услугу. Помогать отделять действительно перспективные зерна от, скажем так, «опасных плевел», способных, пусть и из лучших побуждений, нанести вред. Согласись, лучше вовремя притормозить, чем позволить сорваться в неминуемую пропасть.

«Ага, вон оно, значит, как! Куда клонит… Понятно. А льстит как грамотно! Будь я тем самым двадцатилетним юнцом обязательно бы клюнул на это. Но имея опыт прошлой жизни конечно же все сейчас прекрасно понимал.»

— Вы хотите, — начал я, но он меня жестко прервал.

— Я хочу, чтобы ты стал моими глазами и ушами, Александр, — Метелкин четко определил свои требования. — Твой отец и его юный протеже, этот… Хромов, творят в своей лаборатории бог весть что. Государству нужен контроль. Кто, как не ты, имеет полный доступ и может дать самую объективную оценку? Я прошу тебя рассказывать мне, чем они занимаются. В деталях. Чтобы вовремя остановить.

Внутри у меня всё вскипело. Теперь всё сходится. Покушение в тот вечер было именно покушением, а не ограблением и Метелкин к этому причастен.

Кровь ударила в голову, сжимая виски тугим невидимым обручем. Мне хотелось вцепиться ему в его холёную, самодовольную физиономию, но я лишь сглотнул ком ярости, чувствуя, как подступает тошнота. Нельзя выпускать эмоции. Нужно продолжить игру.

— Я понимаю, Виктор Сергеевич, — выдавил я, заставляя губы изобразить что-то вроде заинтересованной улыбки. — Но ответственность колоссальная.

Метелкин молчал, уставившись куда-то вдаль через переднее стекло Волги. В какой-то момент мне показалось, что он оценивает свою откровенность, «не сказал ли лишнего». В этом случае, возможно, мои коллеги могут не дождаться пышек, даже основательно остывших.

Надо срочно исправлять ситуацию. Но согласиться, значит сразу выдать себя, показать, что у меня есть свои козыри. И отказываться нельзя. Это сразу поставит меня в разряд угрозы, которую нужно нейтрализовать, и тут даже статус «перспективного зятя» не поможет.

— Виктор Сергеевич, — я сделал максимально честные глаза, в которых смешались растерянность и польщённое тщеславие. — Я… я даже не знаю, что сказать. Это такая ответственность… Вы мне оказываете огромное доверие. Мне бы подумать.

Я не сказал «да». Я не сказал «нет». Я ушёл в глухую оборону, в тягучее, уклончивое «подумать».

— Конечно, конечно, — он похлопал меня по колену, и его прикосновение было похоже на удар током. — Я понимаю, нужно взвесить всё. Не требуется немедленного ответа. Просто знай, дверь открыта.

— Давай, возвращайся, — обратился он к водителю и хохотнул. — Верну тебя в исходную точку.

Я с сожалением посмотрел на пакет с остывшими пышками, и это не ускользнуло от внимания Метелкина.

— Девяносто пять копеек, говоришь? — сказал он, кивая на пакет.

— Девяносто шесть, — на автомате поправил я, и прикусил язык.

«Волга» замерла у тротуара. Я вышел, чувствуя, как спина покрывается холодным потом.

— Подумай, Александр, — его голос донёсся из приоткрытого окна. — Перспективы у нашего сотрудничества могут быть самыми блестящими.

Дверь захлопнулась, и машина плавно тронулась.

Даже остывшие пышки оказались достаточно вкусными, по крайней мере никто из коллег не высказал претензий.

Вечером я сидел на кухне и пытался сосредоточиться на чтении вчерашней газеты. Отец вернулся с работы раньше обычного и выглядел очень серьёзным, даже несколько озабоченным.

— Привет. Как дела? — поинтересовался я.

— Нормально, — ответил он, аккуратно вешая пальто на вешалку. — Встречался сегодня с Серебренниковым. По поводу финансирования новых образцов.

Он прошел на кухню, сел напротив, налил себе чаю.

— И? — сгорая от любопытства, спросил я.

— Нормально. Согласовали.

— Так это же хорошо.

— Хорошо, — кивнул отец, и как бы между делом добавил. — Еще про АЭС говорили.

А вот это уже было интересно.

— Про какую именно?

— Да про Чернобыльскую. Изложил ему свои выкладки по реконструкции. Про которые ты спрашивал, помнишь? Увидел блокнот мой, где я записи вел. И спросил. Пришлось рассказать. О возможных рисках, о необходимости модернизации систем безопасности… В общем, всё, что мы с тобой обсуждали.

Он помолчал, глядя в стол.

— И что же он? — спросил я, чувствуя, как внутри всё сжимается.

— Слушал очень внимательно. Не перебивал. — отец развёл руками. — Потом просто взял мои записи, сунул в портфель и сказал: «Это требует осмысления, Матвей Андреевич». И всё.

«Значит, зёрна попали в почву», — подумал я.

— А есть что-нибудь поесть? — огляделся он по сторонам, потирая ладони. — Я чертовски голодный!

Мы поджарили картошку, с аппетитом поужинали и перешли в зал. Я включил телевизор и, устроившись на диване, стал смотреть хоккейный матч, а отец уселся за столом в углу, и принялся за очередные микросхемы.

— И охота тебе? — устало спросил я. — Давай вместе матч посмотрим.

— Да-да, сейчас, — отвлеченно ответил отец и снова принялся что-то паять.

— Вот у меня после работы нет никакого желания статьи писать, — продолжал я уговаривать отца. — Хоть и люблю свою работу. Но для работы существует время, которое так и называется «рабочее», а дома отдохнуть охота.

— Саш, ты не поймёшь, это и есть мой отдых, — отец отложил паяльник и снял очки, протирая их краем халата. — Это как… слушать музыку. Только музыка эта: вот она, в этих дорожках, в этих конденсаторах. Когда я тут ковыряюсь, всё остальное уходит на второй план. Остаётся только чистая задача. Найти слабое место, подобрать нужную деталь, заставить схему петь чище и громче. Это же чудо, сынок!

Повинуясь какому-то порыву, я встал и подошел к нему. Дымок от расплавленной канифоли привычно щекотал нос, и я, как в детстве. Завороженно смотрел на серебристую каплю расплавленного олова на конце паяльника.

— Вот этот кусок пластика и металла, — он кивнул на сотовый телефон. — Так и был бы просто куском пластика и металла, а чуть добавь к нему в определенном порядке разных деталек, и вот в нём уже живёт голос, он может связать два человека через километры. Как тут отдыхать, когда в твоих руках рождается будущее? Лучше любого отдыха.

— Так, а что тут делать, если все готово?

— Нет предела совершенству — улыбнулся отец.

Он ещё немного покопался в телефоне и набрал номер.

— Коля, ты на месте? — сказал отец, прижимая трубку к уху плечом, припаивая очередной проводок. — Ага, давай проверим еще раз. Прием… Нет, гетеродин все еще «плывет». Попробуй сместить на 0.1 вольта… Да, на том же транзисторе… Подожди, на громкую связь тебя выведу. С сыном моим, с Сашкой поздороваешься! Ага, тут он, рядом. Заодно и покажем ему чистоту звука, которой добились.

Он нажал на какую-то кнопку и раздалось тихое шипение.

— Алло, Александр? — раздался голос Коли. — Привет!

— Привет!

Внезапно из динамика аппарата, вместе с голосом Коли, прорвался странный звук. Не шипение помех и не свист настройки. Это была ритмичная, монотонная последовательность, короткие и длинные посылки, будто телеграф, но куда более быстрые и механические. Ти-ти-та-та-ти-та-та-та…

— Сашка, ты балуешься что ли? — рассмеялся Коля.

— Нет, не я, — ответил я, вопросительно глядя на отца.

Тот тоже растерялся. Спросил:

— Коля, это не мы.

Ти-ти-та-та-ти-та-та-та.

— Матвей Андреевич, вы это слышите?

— Слышу, — нахмурился отец, откладывая паяльник. Он покрутил ручку настройки, но странный сигнал лишь немного менял тональность, не пропадая. — Это что за дрянь? Ни на одной частоте такого не было… Похоже на какой-то код.

Я встал с дивана и подошел к столу.

— Может, военные? — предположил я. — На их частоту вышли.

— Сомневаюсь, — отец покачал головой. — У них свои диапазоны, свои кодировки. Мы это сразу предусмотрели. Это… Это что-то другое. Словно кто-то вещает совсем рядом. Сигнал очень сильный.

— Пап, — тихо сказал я. — А ты можешь это… записать?

— Записать? Легко. — Он потянулся к старенькому катушечному магнитофону «Электроника», стоявшему на полке. — Коля, ты всё ещё слышишь? Сейчас выведем на запись.

Через минуту катушки медленно поползли, запечатлевая таинственную последовательность «ти-ти-та-та» на магнитную ленту.

— Вот чёрт, — проворчал отец, когда сигнал так же внезапно прекратился, как и появился.

— Оборвался? — спросил Коля.

— Нет, именно что закончился, будто так и нужно.

— Ни на что не похоже. Не военный, не гражданский, не промышленный… Словно призрак в эфире. И самое странное, он очень слабый. Фоном. Но пробился сквозь все фильтры. Значит, источник где-то совсем рядом. Прямо в городе.

— Согласен, Коля, — кивнул отец. — Должен быть рядом, раз такие фильтры пробить смог.

Он выключил магнитофон и повернулся ко мне.

— Матвей Андреевич, нам скоро презентовать правительству, а тут такое… — растеряно сказал Коля.

— Да понимаю я! — с легким раздражением ответил тот. — Непорядок! С этими сигналами мы всю презентацию провалим…

— Надо немедленно с этим разобраться!

— Да знал бы как, уже бы разобрался.

— Матвей Андреевич, а что если… что если завтра с утра возьмем пеленгатор и…

— Ты хочешь сказать?..

— Да! Этот сигнал кто-то или что-то генерирует, значит этот источник можно найти. Надо немедленно с этим разобраться! И прямо завтра!

Субботнее утро встретило нас хмурым небом и порывистым ветром. Я наскоро проглотил бутерброд и выскочил во двор, где у подъезда уже стоял отцовский «Москвич-412», купленный не так давно через комиссионку. Отец возился с проводами, протянутыми от автомобильного аккумулятора к громоздкому самодельному пеленгатору, установленному на заднем сиденье. Рядом, нервно переминаясь с ноги на ногу, топтался Коля Хромов, сжимая в руках блокнот с расчетами и карту города.

— Александр, а ты… ты тоже с нами решил? — Коля, до этого молча наблюдавший показания осциллографа, посмотрел на меня, будто только сейчас заметил мое присутствие.

— Да, Коля, я с вами, — улыбнулся я, устраиваясь на заднем сидении рядом с пеленгатором. — Во-первых, интересно. А во-вторых, кто знает, может, из этой поездки и статья родится. «Охотники за призраками в эфире, или один день из жизни изобретателей». Нашим читателям такое понравится.

— Сейчас поедем, — кивнул отец, ковыряясь в оборудовании. — Только настроим…

Отец, сжав зубами последний проводок, ловко обжал его пассатижами и с глухим щелчком вставил в гнездо на задней панели пеленгатора. Сделанный на скорую руку, но с истинно инженерной изобретательностью, агрегат представлял собой причудливый симбиоз старой радиоаппаратуры, лабораторных блоков и самодельных плат, аккуратно смонтированных на фанерном шасси. От него, словно щупальца, тянулись провода к запасному автомобильному аккумулятору, пока ещё стоящему на асфальте.

— Ну, вот, вроде, и всё, — выдохнул он, отёр ладонью потный лоб и с удовлетворением окинул взглядом своё творение. — Теперь, Коля, главный тест. Давай пробный запуск, будь другом.

Коля, не отрывая пристального взгляда от блока индикации и экрана небольшого осциллографа, закреплённого на резиновых амортизаторах, щёлкнул тумблером. Аппарат отозвался ровным, нарастающим гулом. Стрелки приборов плавно качнулись, замирая в зелёном секторе шкалы, загорелись контрольные лампочки, и из встроенного динамика послышался чистый, без посторонних шумов, звук. Аппарат был готов к работе.

— Приёмник работает в штатном режиме, чувствительность в норме, система пеленгации стабильна, — отчеканил Коля. Он повертел ручку настройки, убедившись, что антенна чутко реагирует на малейшие изменения в эфире. — Можно ехать. Аппаратура полностью готова к работе.

Они запихнули стоявший на асфальте запасной аккумулятор в машину, закрепили заранее подготовленными стяжками, чтобы во время движения ничего не соскользнуло с сидения. Мало ли какая возникнет ситуация, вдруг придётся применить экстренное торможение.

— Ну что, все по местам! — махнул рукой отец. — Покатаемся, поохотимся на призраков.

Машина, гружённая аппаратурой, с трудом тронулась с места. Коля следил за показаниями приборов и координировал направление движения.

— Матвей Андреевич, на перекрёстке налево… Сигнал усиливается… Сейчас пропал! Ага, вот он снова, уже справа!

Мы петляли по улицам, как ищейки, взявшие след. Сигнал то усиливался, превращаясь в отчётливую трель, то почти пропадал, сбивая нас с толку. Я смотрел в окно на просыпающийся город. Дворники мели тротуары, люди с авоськами шли на рынок за продуктами, чтобы успеть взять всё свеженькое. Какие-то мальчишки уже гоняли мяч на площадке с футбольными воротами. И среди этой обычной советской субботы мы выслеживали нечто необъяснимое.

— Стоп! — вдруг скомандовал Коля. — Матвей Андреевич, здесь! Мощность зашкаливает!

Отец резко притормозил. Мы оказались в самом центре, в районе старых, ещё дореволюционных домов с лепниной на фасадах и высокими потолками. Пеленгатор, жужжа, показывал прямо на один из таких домов, тёмный и немного мрачный.

— Ну что, мужики, — отец заглушил двигатель, — встреча лицом к лицу.

— Пап, — я положил руку ему на плечо. — Может, не стоит лезть самим? Вызвать бы органы… соответствующие… Сигнал-то явно не природный.

— Какие органы, Саш! — отмахнулся отец. — Мало ли что даёт наводку? Старый медицинский генератор из соседней поликлиники, или промышленный регулятор с завода, или, того гляди, новая импортная стиральная машина у кого-то «фонит»! Шучу конечно, но всякое бывает. Нас потом на смех поднимут. Нет, сначала посмотрим своими глазами.

Мы вышли из машины. Коля, не отрываясь от портативного приёмника, уверенно повёл нас через арку во двор-колодец, затем на чёрную, пахнущую мышами лестницу. С каждым шагом треск в динамиках аппарата становился всё громче.

— Вот, — Коля остановился перед массивной дубовой дверью на одном из верхних этажей. Сигнал бил прямо из-за неё, яростный и непрерывный. — Здесь.

Мы переглянулись. Отец решительно поднял руку и постучал.

Дверь со скрипом отворилась, и на пороге показалась подслеповатая старушка в выцветшем халате.

— Чего надо-то? — проскрипела она, щурясь на нас.

— Здравствуйте, бабушка! — отец заулыбался самой безобидной, располагающей улыбкой, какой обычно общался с капризными начальниками. — Простите за беспокойство. Мы… — он кивнул на Колину аппаратуру, — настраиваем сеть. Телефонную. Проверяем сигнал, ищем помехи. У вас в доме, похоже, что-то сильно фонит.

Старушка на мгновение задумалась, переваривая информацию. Её взгляд скользнул по Коле, нервно теребившему шнур аппарата, по мне, стоявшему чуть поодаль, и снова вернулся к отцу.

— Сеть? — переспросила она. — Это ту, что без проводов? Про которую в «Заря» пишут?

Я невольно встрепенулся. Отец же лишь шире улыбнулся, явно польщённый.

— Ну да, бабушка, ту самую! — подтвердил он. — Вот, проверяем, как сигнал идёт, нет ли где сбоев. А у вас тут, прямо в этом подъезде, такой мощный фон, что аппаратура с ума сходит. Не замечали ничего? Может, у кого из соседей новая техника, генератор какой?

Бабушка покачала головой, но в её глазах вспыхнул интерес.

— Какая уж тут техника… Всё старое, — она вздохнула и неожиданно отступила от двери, приглашая нас в прихожую. — Проходите, не стойте на лестнице. Холодно.

Мы втроём втиснулись в узкое, тёмное пространство, пропахшее варёной картошкой. Старушка закрыла дверь и, опершись на палку, внимательно нас оглядела.

— Скажите, милок, а этот телефон… беспроводной… — она произнесла это слово с осторожным почтением, как нечто волшебное. — Он правда будет у людей? Не в кино, а вот так, чтобы купить?

— Конечно, бабушка, — отец снова улыбнулся, но на этот раз улыбка стала теплее, искренней. — Мы как раз над этим и работаем.

— И… дорого ли он будет стоить? — спросила она, понизив голос до конфиденциального шепота, словно боялась спугнуть саму возможность. — Я, знаете, пенсию получаю небольшую… Хорошо, если б рублей пятьдесят… Еще можно. Но не дороже. С похоронных возьму. А то внуки у меня в Архангельске, сноха… Звонки по междугороду, это же целое состояние. Да и на переговорный не находишься. А так взяла бы аппаратик, позвонила им, прямо из кухни…

Отец замялся, бросив на меня быстрый взгляд. Цены не существовало даже в проекте.

— Цену еще не утвердили, — дипломатично сказал он. — Но мы стараемся, чтобы он был доступным. Как можно более доступным.

— А пользоваться-то сложно? — не унималась старушка, и в ее глазах читалась уже не просто любознательность, а настоящая, житейская надежда. — Я вот с этим, с диском… вечно цифры путаю. А тут?

— Ничего сложного, — подхватил я, чувствуя странный ком в горле. Эта простая, трогательная вера в чудо техники так контрастировала с мрачной тайной за соседней дверью. — Нажал кнопки с номером — и всё. Как на калькуляторе.

— И в Архангельск… тоже можно? — переспросила она, желая удостовериться в самом главном.

— Можно, бабушка, — твердо сказал отец. — Обязательно можно. Прямо из кухни. И в Архангельск, и в Магадан.

Она покачала головой, и на ее морщинистом лице расплылась счастливая, почти детская улыбка.

— Вот это да… Техника… Так вы говорите, без проводов… Удивительное дело. Вот у меня, в комнате, жилец как раз такой же, инженер. Связист. Тоже про всякие сети без проводов рассказывал. Вечно с какими-то ящиками возится.

У меня похолодело внутри. Я встретился взглядом с отцом. Улыбка медленно сползла с его лица, сменившись напряжённым вниманием. Коля замер, не дыша.

— Инженер? — осторожно переспросил отец, делая вид, что просто поддерживает беседу. — Интересно. И часто он… с ящиками этими дома?

— Да кто его знает, — махнула рукой бабушка. — Редко его вижу. Вечно в командировках. Спит, бывало, тут, а потом, хвать вещи, и на неделю, на две исчезает. Говорит, по области линии проверяет. Комнату у меня снимает. Тихий, не пьёт. Платит исправно. Вот только шум от него этот… не то чтобы громко, а вроде как жужжит что-то. Я по началу думала, холодильник новый купил, старый-то у меня уже двадцать лет стоит. Ан нет, говорит, аппаратура у меня такая, для работы.

Она повела нас по короткому коридору, уставленному старой мебелью, и показала на одну из дверей.

— Вон его комнатка. Сейчас-то его нет, уехал давеча. Наверное, опять по линиям своим.

Мы застыли у заветной двери. Коля, не говоря ни слова, поднял портативный приёмник. Стрелка на шкале, до этого лениво покачивавшаяся, резко дернулась и замерла, упёршись в крайнее деление, указывая прямо на дверь. Тихий, но отчётливый треск послышался из динамика. Тот самый ритмичный сигнал, только сейчас приглушённый дверью.

Отец медленно перевёл взгляд с приёмника на дверь, потом на бабушку.

— Бабушка, а мы… мы бы хотели взглянуть, если можно, — он снова попытался улыбнуться, но получилось напряжённо. — Коллега, всё-таки. Может, ему какая помощь нужна? Или, наоборот, он нам поможет, раз уж он специалист. Мы бы контакты оставили.

Старушка снова наморщила лоб, явно колеблясь. Но искреннее, как ей показалось, участие отца и наша «профессиональная» заинтересованность сделали своё дело.

— Ну, если ненадолго… — она нерешительно потянулась к связке ключей, висевшей у пояса. — Только чур, ничего не трогать. Он человек аккуратный, не любит, когда его вещи трогают.

Щелчок замка прозвучал, как выстрел.

Комната оказалась маленькой и удивительно аскетичной. Узкая железная кровать с серым одеялом, простой деревянный стол, стул. Ни лишних вещей, ни намёка на уют. Но взгляд сразу цеплялся за детали, кричащие о хозяине.

У окна, почти невидимая с улицы, была аккуратно закреплена не телевизионная антенна, а профессионально собранная спиральная антенна-наклонник. На столе, рядом с пачкой технических журналов, лежал потрёпанный блокнот, испещрённый колонками цифр и странными значками. На стуле лежал увесистый том «Справочника партийного работника» с заложенной толстой бумажной закладкой.

Коля, бледный, как полотно, поднял портативный приёмник. Стрелка зашкаливала, а из динамика, теперь уже громко и отчётливо, лился тот самый монотонный, безжизненный сигнал. Он шёл отсюда, из этой комнаты.

Мы стояли в гробовой тишине, нарушаемой лишь этим треском. Никакого «инженера-связиста». Никакой случайной помехи. Перед нами была хорошо замаскированная передающая точка. Вражеский передатчик. Прямо в сердце нашего города.