Навмор

Глава 7. Последний огонь

«Огонь не исчезает. Он просто находит нового носителя.»

ᛟᚷᛟᚾᛁ ᚾᛖ ᚢᛗᛁᚱᚨᛖᛏ

***

Алексей Воронов, сорок пять лет, пожарный. Двадцать лет в профессии, из них десять — в самом пекле. Видел всякое: горящие дома, взрывы газа, людей прыгающих из окон. Думал, ничто уже не удивит.

Ночная смена, 3:47. Старое здание в центре Москвы — бывший особняк купца, теперь коммуналка. Проводка времён царя Гороха, как всегда. Третий этаж полыхает, дым валит из всех щелей.

— Третий этаж чист! — кричит напарник. — Всех вывели! Сваливаем!

Алексей кивает, уже разворачивается к лестнице. И слышит.

Крик. Не человеческий — птичий. Отчаянный, полный боли. С четвёртого этажа, куда огонь ещё не добрался.

— Лёха, не тупи! — напарник тянет за рукав. — Это просто попугай какой-то!

— Иди. Я проверю.

— Да ты охренел?! Перекрытия вот-вот рухнут!

Но Алексей уже лезет по лестнице. Ступени трещат, дым ест глаза. Кислород в баллоне на исходе — индикатор мигает красным.

Четвёртый этаж. Дверь в квартиру выбита — кто-то уже эвакуировался. Внутри темно, только отблески огня снизу.

Крик повторяется. Из дальней комнаты.

Алексей пробирается через завалы мебели. В углу — клетка. Большая, дорогая, с золочёными прутьями. А внутри...

— Твою ж мать.

Птица размером с орла. Перья красные с золотом, переливаются даже в дыму. Глаза — умные, почти человеческие. Смотрят прямо в душу.

Не попугай. Не канарейка. Что-то... другое.

Клетку придавило рухнувшей балкой. Птица бьётся, но прутья держат. На полу вокруг — кровь. Её кровь. Крылья изодраны о решётку.

— Тихо, тихо, — Алексей подбирается ближе. — Сейчас вытащу.

Пытается поднять балку. Тяжёлая, зараза. Руки скользят — перчатки мокрые от пота.

Снизу грохот. Перекрытия начинают проседать.

— Давай же!

Балка поддаётся. Чуть-чуть. Достаточно, чтобы выдернуть клетку.

Птица затихла. Смотрит на него. И Алексею кажется — она улыбается. Как может улыбаться птица? Но улыбается.

Потолок трещит. Штукатурка сыплется как снег.

Алексей хватает клетку, прижимает к груди. Бежит к выходу. Под ногами всё ходит ходуном.

Не успевает.

Потолок обрушивается. Тонны горящего дерева и кирпича.

В последнюю секунду Алексей накрывает клетку собой. Чувствует, как что-то тяжёлое бьёт по спине. Хруст. Боль. Темнота.

Но клетка цела. Птица жива.

«Ну хоть кто-то выживет», — последняя мысль.

Утром пожарные разбирали завалы. Нашли тело Алексея Воронова. Обугленное, сломанное. Но руки до сих пор обнимали клетку.

Клетка была пуста. Только на дне — одно перо. Красное с золотом. Тёплое на ощупь, несмотря на мороз.

Начальник части хотел выбросить — какая-то ерунда. Но жена Алексея попросила оставить. Единственное, что осталось. Кроме медали посмертно.

Через неделю она проснулась от тепла. Перо на тумбочке светилось мягким светом. А в углу комнаты стоял Алексей. Полупрозрачный, улыбающийся.

— Не плачь, Маш. Я теперь огонь храню. Настоящий огонь. Тот, что души греет.

И исчез. А перо погасло. Превратилось в обычное птичье перо.

Но иногда, когда совсем холодно и одиноко, оно теплеет. Чуть-чуть. Достаточно, чтобы вспомнить — некоторые жертвы не напрасны.

Некоторые огни горят вечно.

Даже после смерти.

***

Путь от усыпальницы предков вёл через Мёртвое ущелье. Степаныч шёл впереди, периодически прикладываясь к новой фляге — подарку за моральный ущерб. Братья молчали, каждый переваривал встречу с Первым и Снегурочкой.

Ущелье сужалось. Чёрные скалы нависали с обеих сторон, почти смыкаясь вверху. Под ногами хрустело — не снег. Осколки чего-то. При ближайшем рассмотрении — кости. Мелкие, хрупкие. Птичьи.

— Не наступайте на черепа, — предупредил Степаныч. — Обидчивые они тут.

— Это что за птицы были? — Лазарь присмотрелся к черепу. Глазницы смотрели вперёд, как у хищника. В клюве — ряды мелких зубов.

— Летуны. Первая попытка Чернобога создать гибрид живого и мёртвого. Летали, пока крылья не отвалились. Потом так и ползали, пока не сдохли окончательно.

Гордей поднял один череп. Лёгкий, как пенопласт. На затылке — дырка, словно что-то выгрызло мозг изнутри.

— Весёлое место.

— Навь вообще не курорт, — буркнул Степаныч. — Особенно эта часть. Тут граница между владениями. Ничья земля.

Воздух становился плотнее. Не душно — просто густой, как кисель. Каждый вдох давался с трудом.

— Почему тут так... странно дышится? — Лазарь потёр грудь.

— Старый воздух. Который никто не вдыхал столетиями. Он... залежался.

Впереди показался просвет. Ущелье выходило на плато, а там...

— Твою ж сосульку... — Лазарь остановился как вкопанный.

Перед ними простиралось поле костров. Сотни, тысячи. Но огонь был неправильный — чёрный, с фиолетовыми отблесками. И возле каждого костра сидела фигура. Неподвижная. Молчаливая.

— Место ожидания, — прошептал Степаныч. — Те, кто ждут. Неизвестно чего. Неизвестно сколько. Просто сидят и ждут.

— Крипово.

— Не смотрите им в лица. И не отзывайтесь, если окликнут. Идём по краю, тихо.

Они двинулись вдоль поля. Фигуры не шевелились, но братья чувствовали взгляды. Тяжёлые, липкие, полные непонятной тоски.

Один из костров вспыхнул ярче. Фигура возле него подняла голову.

— Па... рни?

Голос знакомый. До боли знакомый.

Братья замерли.

У костра сидел Рарог. Целый, невредимый, даже одежда чистая — небывалое дело для вечно закопчённого кузнеца.

— Рар! — Лазарь рванул вперёд, но Гордей перехватил за плечо.

— Стой.

— Да что ты! Это же Рар!

— Посмотри на него. Внимательно.

Лазарь присмотрелся. Рарог сидел прямо — слишком прямо. Старый дух огня вечно сутулился над наковальней, спина давно приняла форму дуги. А этот...

— Мальчики мои, — Рарог встал. Движения плавные, размеренные. — Как я рад вас видеть. Наконец-то вы пришли.

— Мальчики? — Гордей нахмурился. — Ты нас так никогда не называл.

— Я... много думал. Переосмыслил. Понял, как дороги вы мне.

— Рар не переосмысливает, — отрезал Гордей. — Рар делает.

Степаныч тихо пятился назад, что-то бормоча про духов и подделки.

Рарог у костра улыбнулся. Слишком широко. Слишком долго.

— Вы устали. Присядьте. Я расскажу, как выбраться отсюда. Как спасти деда.

— Откуда ты знаешь про деда? — Лазарь прищурился.

— Я... я всё знаю. Я же ваш Рар. Ваш старый друг.

И тут Гордей заметил главное. От Рарога не пахло. Совсем. Настоящий Рар вечно нёс с собой запах гари, металла, машинного масла и немного — жареного мяса. Этот запах въелся в него за триста лет так, что никакая баня не помогала.

А этот был... пустой. Как картонная фигурка.

— Ты не Рар, — твёрдо сказал Гордей.

— Как это не Рар? Я же...

Лазарь шагнул вперёд, раскрыл объятия.

— Ну давай, обними меня. Как раньше.

Рарог замялся. Потом неловко шагнул навстречу.

Лазарь коснулся его — и призрак рассыпался золотой пылью. Красиво, даже поэтично. Но пусто.

— Красиво, — выдохнул Лазарь. — Но где настоящий?

Из-за дальнего костра послышался грохот. Потом мат — длинный, витиеватый, с упоминанием всех богов всех пантеонов и их родственных связей.

— А вот и настоящий, — усмехнулся Гордей.

Из темноты выполз Рарог. Настоящий. Половина лица в ожогах, волосы местами выгорели до черепа, одежда дымится. Хромает, держится за бок, но глаза — живые, злые, родные.

— Вот... придурки... нашлись... — каждое слово через кашель. — Я их... жду... а вы... опаздываете...

— Рар! — братья бросились к нему.

— Стоять! — рявкнул дух. — Сначала... воды... потом... обниматься... А то сдохну... от умиления...

Гордей достал флягу с водой. Рарог жадно припал, половина выливалась мимо — руки дрожали.

— Что с тобой случилось? Где ты был?

— Где был... — Рарог вытер рот. На руке осталась кровь. — В личном аду. Чернобог... устроил. Сказал — посиди... подумай... о верности.

Он попытался встать. Ноги подкосились. Братья подхватили под руки. Степаныч взял молот.

— Полегче... рёбра... вроде целые... но проверять не хочется...

— Надо найти место для привала, — Гордей огляделся. — Подальше от этих...

— Есть... пещера... там... — Рарог махнул рукой куда-то вправо. — Старое... убежище... Может... даже дрова... остались...

***

Пещера оказалась глубокой расщелиной в скале. Внутри — следы старого костровища, пара ржавых котелков, даже связка хвороста в углу.

— Кто-то жил, — констатировал Гордей, разжигая огонь обычными спичками. В Нави магия работала странно, проще было по старинке.

— Много кто... — Рарог опустился на плоский камень у огня. — Беглецы... дезертиры... те, кто... пытался спрятаться...

— От кого?

— От всех.

Огонь разгорелся. Обычный, тёплый, живой. После чёрных костров снаружи — как глоток свежего воздуха.

Рарог протянул руки к пламени. Странно было видеть духа огня, греющегося у костра.

— Не смотрите так... После того, что... Чернобог устроил... я огня... не видел...

— Что он с тобой делал? — Лазарь сел рядом.

Рарог долго молчал. Потом заговорил. Тихо, с паузами, словно каждое слово давалось с трудом.

— Есть что-то... что должны знать. Пока время есть. Я не просто жил в вашем доме. Я... наблюдал.

— В смысле? — Гордей напрягся.

— В прямом. Наблюдал. Докладывал. Каждый ваш шаг, каждое решение.

Тишина. Только огонь потрескивал.

— Ты нас продавал?! — Лазарь вскочил. Глоки сами собой оказались в руках.

— Защищал! — взрыв эмоций. Рарог закашлялся от крика, но продолжил. — Триста лет водил его за нос! «Да, они слабые. Да, ничего не умеют. Да, старший боится пауков, а младший поёт в душе!»

— Эй! Я не пою!

— Поёшь. «Отпусти и забудь» на весь дом орёшь. Но это не важно! Важно, что я кормил Чернобога объедками. Мелочами. Чтобы он не смотрел глубже.

— Зачем? — Гордей опустил двустволку, но пальцы остались на спусковых крючках.

— Затем, что вы были не готовы. Ни в десять лет, ни в пятнадцать, ни даже в двадцать. Знаете, сколько «героев» я видел? Сколько погибло, потому что полезли раньше времени? Вы должны были дорасти. Стать сильнее. Не телом — душой.

Рарог снова закашлялся. На этот раз дольше, болезненнее.

— А ещё... я должен был отвести внимание. От главного. От того, что ваш дед... готовил.

— Что дед готовил?

— План. Как остановить Чернобога. Но для этого... нужны были вы. Взрослые. Сильные. Готовые к выбору.

— Какому выбору?

— Скоро узнаете. Если доживёте.

Снаружи что-то загрохотало. Потом ещё. Земля дрогнула.

— Что это? — Лазарь вскочил.

— Армия, — Рарог попытался встать. — Он послал армию. Знает, что я сбежал. Знает, что вы здесь.

— Сколько их?

— Много. Очень много.

Степаныч, до этого тихо попивавший в углу, вдруг протрезвел.

— Тут есть выход. Старый акведук. Ведёт к мосту через Чёрную речку. Если пройдём — дальше территория спорная. Чернобог туда не сунется.

— А если не пройдём?

— Тогда уже не важно.

Грохот усилился. Теперь различались отдельные звуки — лязг оружия, топот ног, нечеловеческий вой.

— Собираемся, — скомандовал Гордей. — Рар, можешь идти?

— Могу ползти. Быстро.

— Док, помоги ему. Степаныч, веди.

Они выскользнули из пещеры. Поле с чёрными кострами бурлило. Фигуры поднимались, но не они были угрозой. Из-за дальних скал лилась тьма. Живая, шевелящаяся тьма.

Армия мёртвых.

— Бежим! — заорал Степаныч.

Побежали. Рарог хромал, но держался. Лазарь поддерживал его, Гордей прикрывал с двустволкой.

Акведук нашёлся быстро — древняя каменная труба, наполовину вросшая в скалу. Внутри было тесно, приходилось идти согнувшись.

— Терпеть... не могу... канализации... — пыхтел Рарог.

— Это не канализация. Это система водоснабжения древнего города, — поправил Степаныч.

— Какая... к чертям... разница... Воняет одинаково...

Труба вывела на узкий каменный мост. Внизу, метрах в тридцати, чернела река. Настоящая река Нави — в воде плавали лица, тянулись руки, беззвучно кричали рты.

— Не смотреть вниз, — предупредил Степаныч. — И не слушать. Они поют.

Действительно, снизу доносилось что-то похожее на пение. Красивое, манящее.

— Беруши бы сейчас... — пробормотал Лазарь.

За спиной грохнуло. Из трубы акведука полезли мертвецы. Первые, самые быстрые.

— Вот и привет, — Гордей вскинул двустволку.

Выстрел. Первый мертвец слетел с моста. Но за ним лезли другие.

— На мосту не развернёшься, — крикнул Степаныч. — Бежим на ту сторону!

Побежали. Мост был узкий, без перил. Каждый неверный шаг грозил падением в реку мёртвых.

Добежали до середины. И тут случилось то, чего все боялись.

С другой стороны моста тоже появились мертвецы.

— Окружили, — констатировал Гордей.

— Я и сам вижу! — огрызнулся Лазарь, паля из Глоков. — Есть идеи?

— Одна.

— Какая?

— Плохая.

Мертвецы наступали с двух сторон. Не десятки — сотни. Солдаты всех эпох, крестьяне, дворяне, дети... Единая масса голодной мёртвой плоти.

— Ну что, поработаем? — Лазарь перезарядил Глоки.

— Поработаем брат! — Гордей взмахнул секирой Первого Морозова.

И началась битва.

Узкий мост стал их преимуществом и проклятием. Мертвецы могли идти только по несколько в ряд, но и отступать было некуда.

Гордей рубил как машина. Секира пела в воздухе, отсекая головы и конечности. Каждый удар — смерть. Вернее, упокоение.

Лазарь рядом — стрельба с двух рук, каждая пуля в череп. Патроны из мешка Бездны, казалось, не кончались. Танец смерти на узком мосту.

— Слева лезут по опорам! — крикнул Степаныч.

— Вижу! Рар, займись ими!

— Какого хрена я должен... А, ладно!

Рарог взмахнул молотом. Слабо, без прежней мощи. Но мертвецы падали. В конце концов, триста лет опыта даром не проходят.

Мост трещал. Древние камни не были рассчитаны на такую нагрузку.

Мертвецы прибывали. Теперь они шли по телам упавших товарищей. Река внизу бурлила — упавшие пытались выбраться, но течение уносила их.

— На три! — крикнул Гордей. — Прорываемся!

— Куда?!

— Вперёд! К тому берегу!

— Там тоже полно!

— Меньше, чем сзади! Готовы?

— А есть выбор?

— Один!

— Два!

— Три!

Секира Гордея прочертила дугу, сметая передний ряд. Лазарь выпустил ледяное дыхание — новая способность, которую он только учился контролировать. Воздух заморозился, создавая барьер.

Молот Рарога — без огня, но с тройной яростью — пробил коридор.

— Бежим!

Рванули вперёд. Мертвецы пытались схватить, но братья неслись как тараны. Степаныч что-то вопил про всех идиотов всех времён.

До конца моста оставалось метров двадцать. Пятнадцать. Десять.

И тут мост дрогнул. Треснул. Начал рушиться.

— Прыгаем! — заорал Гордей.

Прыгнули. Лазарь, Гордей, Степаныч — долетели. Рарог...

Рарог был слишком слаб. Слишком избит. Слишком медлителен.

Он не допрыгнул.

— Рар!

Гордей бросился к краю, протянул руку. Поздно. Рарог падал.

Нет. Не падал. Висел.

Старый дух вцепился в обломок моста. Висел над чёрной рекой, где тянулись руки мертвецов.

— Держись! Сейчас вытащим!

— Нет... времени...

Действительно. Мост рушился дальше. Армия мертвецов напирала.

И тогда Рарог улыбнулся. Впервые за весь путь — искренне, тепло.

— Пора... платить... по счетам...

Он полез в карман. Достал что-то маленькое, сверкающее.

Перо жар-птицы. Последнее.

— Нет! — братья поняли одновременно. — Рар, не смей!

— Триста лет... я боялся... этого момента... — голос стал спокойнее. Сильнее. — А оказалось... это свобода. Настоящая. Первая за три века.

Перо вспыхнуло. На миг Лазарю показалось — не перо, а птица. Огненная, живая, кричащая.

— Рар, не...

— Всё правильно, Док. Моя очередь гореть.

Рарог загорелся. Не метафорически — буквально. Перо жар-птицы превращало его в живой факел.

Но он улыбался.

— Всегда хотел узнать... каково это... сгореть по-настоящему...

Пламя усилилось. Мост под мертвецами плавился. Армия остановилась, ослеплённая светом.

В огне что-то рвалось. Невидимые цепи, которые держали Рарога триста лет.

— Пусть горит всё. Даже страхи. Особенно страхи.

Рарог посмотрел на братьев. В глазах — покой. Принятие. Любовь.

— Ребрышки... в морозилке... не забудьте...

— Рар, не надо...

— Заткнись... и слушай... Берегите... друг друга...

Пауза. Рарог посмотрел на братьев. В глазах, несмотря на боль, мелькнул знакомый огонёк озорства.

— Аста ла виста, балбесы...

И поднял большой палец вверх, улыбаясь сквозь пламя.

Лазарь ответил тем же жестом. Улыбка дрожала, но держалась. Они оба помнили тот вечер — Рарог принёс диск и сказал «посмотрите, пацаны, это классика». Смотрели втроём, ели попкорн, спорили, может ли робот по-настоящему полюбить.

Теперь они знали ответ.

Взрыв. Не звука — чистого света. Мост рухнул окончательно, унося армию мертвецов в чёрную воду. Обломки горели, падая. Река закипела, принимая в себя огонь духа.

На берегу остались трое. И горстка пепла, медленно оседающая на камни.

Гордей молча собирал пепел в новую флягу Степаныча. Руки не дрожали. Лицо — маска.

Лазарь стоял рядом. В горле комок, но слёзы не шли. Замёрзли где-то внутри.

— Думаешь... — голос сорвался. Прокашлялся. — Думаешь, он бы одобрил? Во фляге?

— Он бы напился с нами. Из принципа.

— Ага...

Что-то звякнуло в пепле. Гордей осторожно извлёк — маленький молоточек на цепочке. Детский, из первого набора, который Рарог когда-то подарил им.

На ручке царапины: «Г и Л. Первый урок. Не бейте по пальцам».

Гордей держал молоточек в ладонях. Детская игрушка, ставшая реликвией.

— Я забыл, что он у нас был.

— А он помнил.

— Всё помнил. Каждую мелочь. Каждый... — голос сел.

— Поэтому и был Раром.

В пепле что-то чернело. Перо. Но не как остальные — обугленное по краям, словно и оно прошло через огонь.

— Шестое перо, — констатировал Степаныч, отхлебнув из старой фляги. — Скоро полный комплект будет.

Братья не ответили. Собрали пепел, спрятали артефакты. Встали.

— Пошли, — сказал Гордей.

— Куда теперь?

— Вперёд. К Чернобогу. Закончить то, что начали.

Шли молча. Флягу с пеплом Гордей нёс бережно, как младенца.

— Ты думаешь, он простил? — Лазарь смотрел вперёд.

— Он нас любил. Даже когда ругался.

— Особенно тогда.

Больше не говорили. Не нужно было.

Гордей шёл, глядя на спину брата. Прозрачную даже через одежду. Светящуюся изнутри холодным светом.

«Сколько ещё? День? Неделя? Я обещал маме присмотреть за ним. Но как удержать того, кто сам становится зимой? Как спасти того, кто не хочет спасения?»

Но вслух только.

— Не отставай, Док.

— Не отстану. Пока могу идти — не отстану.

Остановились на привал через час. Нашли укрытие — неглубокую пещеру с видом на серую равнину Нави.

Гордей поставил флягу на камень. Тень упала на снег — тёмная, чёткая.

Ветер поднял одну пылинку из горлышка. Она закружилась, вспыхнула на миг огоньком...

И погасла.

Братья смотрели, пока искра не исчезла в серой мгле.

Потом встали и пошли дальше.

Не оглядываясь.

Впереди ждал дворец Чернобога. Там был дед. Там были ответы.

И, возможно, конец всему.

Потому что Морозовы не бросают своих.

Прежде всего в аду.

***

ᛈᛟᛋᛚᛖᛞᚾᛁᛃ ᛟᚷᛟᚾᛁ