О клинках и крыльях

ГЛАВА 2

МАДДИ

Обычно я почти ничего не чувствую перед обмороками. Немного мутит в животе, чуть-чуть кружится голова, а потом — только темнота.

Раздражает то, что мне всегда хватает времени подумать, очнусь ли я на этот раз.

Эти мысли вызывают настоящий страх, заставляют сердце дрожать перед тем, как я теряю сознание. Я знаю, что обморок не будет долгим, и что я не пострадаю, падая, потому что рядом моя сестра.

Но мне еще в детстве сказали, что когда-нибудь я не смогу очнуться. Любой обморок может стать для меня последним. Никто не знает, что не так с моим мозгом или магией. Все, что пока известно — это то, что в конце концов это меня убьет.

Мои родители перестали консультироваться с целителями много лет назад, когда узнали о неожиданном, но полезном побочном эффекте неправильной работы моего мозга. Но моя сестра не смирилась. Я знала, что она никогда не сдастся.

— О, помоги мне Один¹, не в этот раз, — слышу я ее шепот, когда прихожу в себя.

Мысленно я отмечаю этот раз в своем списке. Шестьсот пятьдесят три. Я пережила еще один обморок.

Реальность искривляется, когда я открываю глаза, и разум пытается увести меня из комнаты и от сестры обратно в убежище, существующее только в моей голове.

Усилием воли я цепляюсь за пространство холодно-голубой комнаты, в которой живу вместе с Фрейдис. Хотя мне и приходится сглатывать от приступа тошноты, я заставляю себя улыбнуться.

— Хотя бы в этот раз я уже лежала, — бормочу я, проводя нетвердой рукой по меховому покрывалу на кровати.

Фрейдис прижимает руки ко рту и смотрит на меня сверху вниз.

— Сидела, Мадди. Ты сидела. И падая, ты уронила половину вещей с тумбочки, — она показывает на пузырьки духов, блестящие украшения и коробочки прессованной пудры, валяющиеся на пушистом ковре из лисьего меха у нее под ногами.

— Ой, дерьмо.

Сестра закатывает глаза, когда я ругаюсь — видимо, это неподобающе для принцессы, а потом я сажусь. Фрейдис прижимает руку ко лбу, и ее строгое лицо искажается от боли. Я неловко встаю на ноги и тянусь к ней, но она отмахивается.

— Я в порядке. Давай, нам нужно скоро быть на балу, и я должна заново накрасить тебя тенями. Садись.

— Прости, — шепчу я и сажусь, как было велено. Я сожалею о том, что разбросала ее красивые штучки, но это я делаю регулярно. Я прошу прощения не за это. Ее веки вздрагивают, когда боль уходит, и вот за это я себя ненавижу.

— Не вини себя, — она собирает пудру и краски, садится рядом со мной на кровать и аккуратно поворачивает мое лицо к себе. — Ты ни в чем не виновата.

— Как ты… — я пытаюсь задать вопрос, но живот сводит от грусти, и я вынужденно замолкаю. Я прикладываю все усилия, чтобы скрыть волну эмоций, пробегающих по лицу, но получается только неловкий кашель и кривая улыбка. — Как ты думаешь, у тебя по-прежнему будет болеть голова во время моих обмороков, когда мы больше не будем жить при одном Дворе?

Фрейдис смотрит на меня таким же грустным, понимающим взглядом.

— Мы связаны, Мадди, — мягко произносит она. — Это не изменится после моего отъезда.

Я опускаю взгляд.

Все изменится, когда она уедет. И я не знаю, как с этим справлюсь. Я собираю всю свою любовь к ней и растягиваю улыбку так широко, как только могу, надеясь, что она достигнет моих глаз, когда снова смотрю на нее.

— Не могу поверить, что ты станешь Валькирией, — говорю я сквозь растянутые губы.

Она смотрит на меня с сомнением.

— Если я пройду обучение и смогу доказать, что достойна Одина, — поправляет она меня.

Я усмехаюсь.

— Фрейдис, у тебя есть власть родителей и твоя собственная сила. Ты преуспеешь в любом испытании, какое для тебя приготовят.

Хотя сестра и страдает от моего недуга (она не падает в обмороки, но испытывает приступы головной боли, когда я отключаюсь), она не страдает от отсутствия магии, как я. В ее волосах видны ярко-голубые пряди и несколько заслуженных в бою кос, а ее магия льда была сильна с самого детства. Она унаследовала от родителей лицо с высокими, благородными скулами, у нее кожа цвета белого мела и идеальные заостренные уши. Она выглядит именно так, как и положено настоящей аристократке-фейри.

У меня тоже острые уши, но волосы почти совсем белые и без кос. Кожа у меня слишком румяная для знати из Двора Льда, и губы цвета розовых лепестков, совсем не подходящие к модным при Дворе в этом сезоне оттенкам темно-фиолетового.

Не то, чтобы было важно, что Двор Льда думает о моей внешности. Они все равно не знают, кто я, ведь никто не согласился бы кланяться фейри Двора Льда почти без синевы в волосах, совсем без магии и падающей в обмороки.

Кроме того, родителям выгодно прятать меня от их мира. Меньше шансов, что кто-то узнает, на что способно мое больное сознание вместо того, чтобы наколдовать снег или метать оcколки льда.

— Помни, Мадди, — говорит Фрейдис, касаясь моей щеки. — Я всегда буду знать, все ли с тобой хорошо. Мы связаны.

— А буду ли я знать, все ли хорошо с тобой? — спрашиваю я, стараясь держать эмоции под контролем.

— Помнишь того напыщенного аристократа, у которого мы украли бриллиант в прошлом месяце?

Я киваю.

— Ну, я взяла у него еще кое-что, — она достает из внутреннего кармана платья два одинаковых маленьких зеркальца, украшенных ракушками из бирюзовой эмали. — С их помощью мы сможем видеть друг друга, когда я уеду.

Надежда захватывает меня так сильно, что, когда я беру у нее одно зеркальце, пальцы дрожат. С трудом, но я подавляю желание немедленно проверить, как это работает, и убираю вещицу в карман рубашки. Может, есть шанс, что мне будет не так одиноко, если я смогу увидеть сестру в любой момент?

Я наклоняюсь вперед и обнимаю ее, не давая слезам пролиться. Сами посланники богов удостоили ее чести тренироваться в Фезерблейде² и я не покажу ничего кроме счастья, и гордости за нее.

Но Судьбы великие, я буду по ней скучать.

— Сегодня, на моем прощальном балу, мне нужно чтобы ты была такой ловкой, какой только можешь, — говорит она, аккуратно возвращая меня на место, убирает волосы, упавшие мне на лицо, и берет коробочку с косметикой. — Тебе нужно отыскать…

— Лунные, звездные и огненные камни, и изумруд, — заканчиваю я за нее. — Я помню.

— Хорошо, — она кивает и наносит персиковые румяна мне на щеки, а потом стирает что-то с моих век.

Сама она уже собралась, и выглядит красивее, чем любая другая фейри при Дворе Льда.

— Сейчас в тиаре не хватает всего четырех камней, — бормочет она, и я знаю, что так она пытается успокоить и меня, и себя саму. — Как только мы их вернем, сила тиары восстановится, — она отвлекается от моих губ и улыбается мне. — Если что и может исцелить тебя, Мадди, то это тиара Скади³. Ты не должна сдаваться, когда я уеду.

Ее слова заставляют меня сжать челюсти, а скрыть грусть в глазах становится еще сложнее. Я не то, чтобы смотрела на все с пессимизмом, просто знаю, что тиара мне не поможет. Всегда знала.

То, что она когда-то принадлежала богине, не значит, что она чем-то поможет больной и лишенной сил фейри. Если только мы не призовем саму Скади, я не думаю, что кусок металла, пусть и очень красивый, сможет каким-то образом исцелить мой больной мозг.

Но я никогда не скажу об этом Фрейдис, потому что последние пару лет, которые мы провели в постоянных вылазках с целью разыскать драгоценные камни и металлы, чтобы восстановить древнюю тиару, были лучшим временем в моей жизни.

Мы побывали в стольких местах вне стен моих комнат в башне, и я узнала столько нового из реальной жизни, а не из книг или воспоминаний, которыми родители пичкали меня десятилетиями. Удар моего кулака по чужой плоти или прикосновение мужчины — обо всем этом я раньше могла только мечтать.

Безусловно, я успела испытать только малую часть удовольствий, доступных фейри Иггдрасиля, но после того, как родители держали меня взаперти столько лет, я жажду получить все, что только смогу, и не важно, насколько это будет отчаянно, наивно или опасно для меня. Любой из обмороков может стать для меня последним, и Один мне свидетель, я намерена собрать каждую крупицу радости, какую смогу за отведенное мне время в этом мире.

Вот только это все закончилось.

Без сестры я не смогу улизнуть из дворца и найти оставшиеся четыре камня. Без ее магии и помощи мне во время обмороков, я не смогу пролезть в ледяные шахты, красть у аристократов драгоценные камни или выигрывать безделушки на ставках в тавернах.

Я проведу остаток жизни в этих стенах, одинокая, а потом болезнь победит.

Эта мысль настолько ужасна, что как только я пытаюсь принять ее, у меня учащается дыхание и кружится голова, и мне приходится притвориться, что это не станет моей реальностью совсем скоро, приходится запихать панику поглубже и вместо этого сосредоточиться на любви к моей сестре.

Она сильная и могущественная, и может стать легендой — крылатой стражницей Одина.

Я слабая и скоро умру.

Никто из нас не сможет этого изменить. Так что я никогда и ничем не помешаю ей достичь славы, и не дам ей почувствовать и капли вины за это.

— Я найду оставшиеся камни, — лгу я.

— Я знаю.

Я почти уверена, что она знает, что я не смогу.

Меняю тему:

— Мы часто сможем разговаривать через зеркала? — спрашиваю я.

Она легко пожимает одним плечом:

— Я не знаю, насколько плотным будет расписание. Если будет много боевых тренировок, то я буду уставать, — она слегка улыбается, — но твое чувство юмора — бальзам на мою душу, и я никогда от него не откажусь.

Фрейдис часто обвиняет меня в излишнем оптимизме, и сейчас я использую его на полную:

— Если тебе понадобится выругаться как-то поинтереснее, я буду рядом, а ты будешь закатывать глаза, но в глубине души восхитишься мной, — радостно говорю я, хотя чувствую себя так, будто в животе стягиваются узлы, а уголки глаз щиплет.

Мы молчим, пока она, прикусив губу, наносит мне под брови ярко-синие блестки. Возможно, в последний раз.

— Знаешь, среди служанок во дворце я одета лучше всех, — говорю я, глядя в зеркало после того, как она заканчивает.

Фрейдис закатывает глаза, и я знаю, что этот жест предназначался нашим родителям, а не мне. У нее ушли годы на то, чтобы уговорить родителей разрешить мне посещать официальные мероприятия, переодевшись в ее любимую рабыню. Мне умолять смысла не было. Я служу интересам родителей, и для этого не нужно посещать бальный зал.

— Нам пора идти, и Мадди, будь сегодня внимательной, — она перешла на свой резкий тон, который использует, чтобы заставить меня собраться.

— Буду, — буду пытаться, мысленно уже закончила я.

Внимательность — не моя сильная сторона.

— Ты должна. Мы должны починить тиару.

Я прикусываю язык и улыбаюсь ей:

— К тому времени как ты заслужишь свои крылья в Фезерблейде, тиара будет в лучшем виде.

Она улыбается в ответ, так же натянуто, как и я. Мы обе знаем, что, когда она получит крылья, я уже буду мертва.