Противотанкист. Книга 5. Партизаны

Глава 6

Дошли мы до места только к двум часам дня, отмотав по лесу километров двадцать, если не больше. Вымотались сильно, устали. К концу марша ноги гудели от напряжения. Или мне показалось, или «казачок» специально водил нас кругами. Казачок он ясное дело засланный, но видать задачу ему такую поставили, а может по привычке петляет, следы путает. Я сначала замечал ориентиры, сверялся с компасом, но потом бросил. Лес вокруг, все деревья на одно «лицо», только пару раз через большак проскакивали, но что это за дорога и куда она ведёт, спросить было не у кого, лесник местный хоть и рядом идёт, но не говорит, где мы. Зато про обстановку в округе всё рассказал. И как людям при «новом порядке» жилось, чего тут полицаи творили, а больше всего про подвиги своего партизанского отряда байки травил. Может, конечно не байки, но пойди, проверь, что тут правда, а что вымысел. А ещё он пожаловался, что до наступления зимы всё было хорошо, они успешно делали вылазки, местное население делилось продуктами, насобирали целую гору оружия и боеприпасов, трофеи тоже неплохие попадались, а с наступлением холодов началось. Новая администрация стала выгребать продукты у крестьян подчистую. Деревни, которые находились близко к линии фронта, расселялись. Людей просто выгоняли из домов. Потом стали реквизировать тёплые вещи, забирать скот. Ну и в каждой деревне появились полицаи из западных республик Советского Союза, да и своих каллаборационистов, а попросту предателей, хватало. Начались аресты, допросы, экзекуции, казни. За связь с партизанами вешали, причём не сразу, а запытав до полусмерти. Вот народ и начал бояться. Пробовали с этим как-то бороться, сначала агитировали, но агитаторов хватали и вешали, поэтому стали убивать предателей, только в ответ полицаи начали расстреливать заложников, по три местных жителя за каждого убитого в этой деревне предателя и сразу десяток за каждого немецкого зольдата. Так что местное население начало виноватить в своих бедах партизан и подпольщиков, ну и выдавать их фашистам. Людей в отряде, особенно с боевым опытом, стало не хватать, кого-то убили, кого-то ранили, а кто-то и сам ушёл, когда разбойничью вольницу стали прижимать с двух сторон. С одной стороны — немцы и полицаи, которые не хотели просто так отдавать награбленное, с другой стороны — командование отряда, которое начало укреплять дисциплину, не допуская пьянок, мародёрства и насилия над местным населением. Так мы и проболтали до самого конца похода и уже на подходе к базе, мне либо что-то померещилось, либо и правда, какая-то серая тень меж кустов и деревьев промелькнула.

В партизанском лагере нас разместили под жердяным навесом. То ли местный клуб, то ли столовая. Хотя сколоченный из трёх досок стол был один и находился с торца навеса, а всё остальное пространство было застелено лапником. Минут пятнадцать мне отдохнуть удалось. Покурить, переобуться, перекинуться парой слов с боевыми друзьями, успокоить бойцов. А потом подошёл Леонид Матвеевич и позвал меня к командиру. Оставив все лишние вещи и карабин на месте, на ремень цепляю только кобуру с люгером и, прихватив с собой планшетку лейтенанта, иду с ним. Своих я предупредил, чтобы сильно не расслаблялись, а начинали действовать, если меня через полчаса не дождутся, ну а если начнётся стрельба, то сразу.

В похожую на дзот землянку попадаем через небольшой приямок, скорее окоп для стрельбы стоя, где минимум человек пять с пулемётом разместятся, поэтому в помещение вхожу не нагибая головы, через крепкую дубовую дверь с засовом. Так как внутри это оказался сруб бани, вкопанный метра на полтора вглубь, над поверхности земли находится только полметра этого сруба, и всё это перекрыто накатом из брёвен, ну и обложено дёрном и засыпано землёй, видимо для тепла. Слева от входа печка-буржуйка, по средине узкий проход, который расширяется сразу за печкой, справа широкие двухъярусные нары. В противоположной от входа стене вырублено небольшое окно-бойница, под ним стол, за которым лицом к нам сидит здоровенный бородатый мужик, видимо командир. У них что, тут фетиш такой, всем с бородами ходить? Только если у лесника борода седая, то у командира она чёрная. Ну что же, мы люди не гордые, раз пришли в гости, то и представляюсь первым. Приложив руку к ушанке, рапортую.

— Командир отряда особого назначения, лейтенант Доможиров. — Надо же произвести впечатление на гражданского шпака, хоть он и взял в руки оружие. А лейтенант всё-таки офицер, а не какой-то там сержант, а лычки с ватника я спорол ещё перед рейдом, шинель тоже оставил в роте. Ну и «отряд особого назначения» звучит солидно. — Сидящий напротив меня человек, поднимается во весь свой богатырский рост и представляется в ответ.

— Командир партизанского отряда «Неуловимые мстители» — Борода. — Протягивает он мне свою руку. Мне показалось или действительно? Да нет, не может такого быть… Но вот же они, приметы… Знакомый голос, высокий рост и глаза. Эти глаза не могут лгать…

— Малыш, ты?.. — доходит до меня запоздалая мысль.

— Я, Коля. — Обходит он стол и стискивает меня своими ручищами. Комок так и застрял в горле, а на глаза навернулись слёзы. Преодолев минутную слабость, смахиваю набежавшую слезу и присаживаюсь на нары рядом с Малышом.

— Как ты?.. С кем?.. Какими судьбами?.. Кто из наших жив?.. — Посыпались от Емельяна вопросы как из рога изобилия.

— А сам-то ты как жив остался?.. Как выбрался тогда?.. Где пропадал?.. — Не отстаю от него я.

— Погоди. Я сейчас. — Начинает суетиться Малыш, что-то ища и не находя. Потом махнув рукой, выскакивает из землянки и кричит на весь лагерь.

— Маша, иди сюда, у нас гости. — Я тоже вспоминаю о своих обязанностях командира и окликаю гостеприимного хозяина.

— Емельян, со мной ещё пятнадцать человек, один тяжело ранен. Разместить бы надо в тепле, да и поесть с дороги не мешало.

— Займись, комиссар. — О чём-то задумался Малыш. — И как у нас с продуктами?

— Место в землянках найдём, а вот с продуктами плохо. Муки совсем нет. Мяса тоже. Картошка и та мороженная.

— Продукты у нас есть НЗ. Горячего бы похлебать, чайку попить. — Встреваю я в разговор.

— Это можно. — Кивает головой комиссар Иванов.

— Тогда я отойду, распоряжусь, ну и Федю позову. Из наших только он один и остался.

— Ага, — кивает головой Емельян. — А я пока стол организую.

Идём вместе с комиссаром, по пути обсуждая животрепещущие вопросы. Так что придя под навес, достаю из вещмешка банку тушёнки и ставлю на стол, объяснив бойцам, что это для приготовления совместного ужина, видимо праздничного, так как я увидел, как загорелись глаза комиссара отряда, когда этих банок стало целых шестнадцать. Очнувшегося Махмуда сразу определили в медпункт, ну и всех остальных распихали по землянкам. В общем, забрав все свои вещи, оружие и прихватив дядю Фёдора, как Винни Пух с Пятачком идём в гости.

Когда мы вошли в землянку, стол был подставлен длинной стороной к нарам и накрыт. Снимаю ремень, телогрейку и карабин, и вешаю всё на вешалку справа от двери. Там же в закутке стоит любимая игрушка Малыша — пулемёт МГ-34 и несколько трёсотпатронных коробок с лентами. Несколько ящиков с патронами стоят также и под нарами. Потом достаю из вещмешка сало, банку консервов и буханку хлеба и присоединяю к натюрморту, созданному хозяйкой. Сидящий во главе стола Малыш, невольно глотает слюнки и идёт обниматься с дядей Фёдором, ну а я с Машей, больно мне нужно с бородатыми мужиками обниматься, когда такие женщины рядом. Боевая подруга Емельяна кажется стала ещё статней и красивее, и то ли мне показалось, то ли на самом деле, но грудь у неё ещё больше налилась и потяжелела, а бёдра чутка расширились.

После всех обнимашек, пока Маша нарезала сало и хлеб, Емельян по хозяйски распечатал банку с тушёнкой и, щедро плеснул в три кружки из четвертной бутыли с самогоном.

— Ну, за встречу! — произнёс первый тост он.

Чокнулись, выпили, закусили. И не просто закусили, а можно сказать ополовинили миски, котелки и чугунок с варёной картохой. И если мы с Федей налегали на домашнюю снедь: солёные огурцы, грузди, квашеную капусту, варёную картошку и лук, ну и сало, как без него. То хозяева застолья предпочитали тушёнку и хлеб с салом, ну и Машуня трескала огурцы, аж за ушами трещало.

— А што, комиссара ждать не будем? — Запоздало прошамкал с набитым ртом я.

— А он всё равно не пьёт, да и язва у него, а каши у нас нет, потому и задерживается, не хочет нашему разговору мешать. — Отвечает Малыш и наливает по второй.

После выпитого и съеденного начался неспешный разговор про наши бои и походы, ну и про житьё-бытьё отряда товарища Бороды, ну и естественно про все подвиги, только где-то я это уже слышал. Всё дело чуть не испортил вошедший с мороза комиссар, который начал ворчать про недопустимость пьянки в военное время и разложение боевой дисциплины командиром отряда. Вот только Малыш его быстро осадил.

— Ты не ворчи, Матвеич. А присядь лучше с моими боевыми товарищами, да послушай, что они говорят. Мы с ними в своё время таких дел наворотили и столько фашистов уничтожили, что не сосчитать. На ка, лучше выпей с нами, — плескает Емеля ему почти полную жестяную кружку. В наши как обычно, грамм по сто.

— Выпьем за товарища Сталина! — встаёт Малыш со своего места и произносит тост. Мы тоже повскакивали с нар. Так что пришлось комиссару выпить до дна. Оказывается, что на халяву, да ещё за товарища Сталина — пьют даже язвенники и трезвенники. После третьей мне захорошело настолько, что душа как обычно потянулась к прекрасному. Машуля по какой-то своей надобности вышла, так что оставалось только спеть, и я затянул.

Чёрный ворон, чёрный ворон

Что ты вьёшься надо мной?

Ты добычи не дoждёжься

Чёрный ворон, я не твой!

Слова мы когда-то совместными усилиями вспомнили, поэтому я надеялся допеть до конца.

Что ты когти распускаешь

Над моею головой?

Иль добычу себе чаешь?

Чёрный ворон, я не твой!

Иль добычу себе чаешь?

Чёрный ворон, я не твой!

После второго куплета ко мне присоединился дядя Фёдор и мы продолжили уже вдвоём.

Завяжу смертельну рану

Подарённым мне платком,

А потом с тобой я стану

Говорить всё об одном.

Полети в мою сторонку,

Скажи маменьке моей,

Ей скажи, моей любезной,

Что за родину я пал.

Тут уже не выдержал и Малыш, так что заканчивали мы втроём.

Отнеси платок кровавый

К милой любушке моей.

Ей скажи — она свободна,

Я женился на другой.

Ей скажи — она свободна,

Я женился на другой.

Взял невесту тиху, стройну,

В чистом поле под кустом.

Обвенчальна была сваха

Сабля вострая моя.

Калена стрела венчала

Среди битвы роковой.

Вижу, смерть моя приходит, —

Чёрный ворон, весь я твой,

Вижу, смерть моя приходит, —

Чёрный ворон, весь я твой…

Закончив с пением я услышал, что кто-то всхлипнул неподалёку и, оглядевшись, увидел Машу, которая вытирала уголком накинутого на плечи, красивого расписного платка, слёзы, капавшие из глаз.

— За талант. — Произнёс очередной тост Малыш, снова щедрой рукой плеснув в наши кружки.

— За боевое братство. — Поддержал его я своим тостом. Снова выпили, закусили, обнялись через стол.

— Емельян, а ты как тогда из той баньки-то выбрался? — Задаю я давно интересующий меня вопрос. — Ты ведь в ней до последнего сидел, пока сруб по брёвнышкам не раскатали.

— Стрелял до последнего, — пьяно ухмыльнулся Малыш. — Только шиш им, а не Емеля Малышкин. Мы же не только трубу разобрали, мы тогда ещё и лаз под срубом прокопали, прямо в сливную яму. Вот в этой яме я до ночи и просидел, а потом в лес уполз. На одних руках полз. Ноги отказали, еле из этой ямы с водой выбрался. А в лесу вообще чуть не замёрз. Встать и идти не могу, ползти не знаю куда, забился в какую-то щель, листвы на себя нагрёб для тепла, там и сидел, пока Машин Филька меня не нашёл. А потом они уже вместе меня на волокуше тащили до старого кордона, а дальше уже Маша меня выхаживала. — Ласково смотрит он на жену.

После этих слов, бутыль с самогоном Малыш убрал, а на столе появился пузатый самовар. Так что дальнейшие наши разговоры и песнопения велись под настоянный на травах чаёк, с мёдом и лесными орехами. Ну и комиссар нам почти не мешал, он мирно спал, положив голову в пустую тарелку, иногда подпевая сквозь сон. Ну а после ужина мы с Федей откланялись, забрав комиссара и, заняв, отведённые нам места в соседней землянке, завалились спать. В своё жилище командир пускал только гостей, но не постояльцев, для которых хватало места и в других землянках.