Пепел на губах

Глава 15

Мир вокруг меня умер вместе с Мартой. Все краски поблекли, звуки притупились, а воздух стал настолько тяжелым, что каждый вдох был подобен глотку расплавленного свинца. Я стоял на небольшом, занесенном снегом холме, где пронизывающий ветер выл, обдирая последние надежды, а ледяные кристаллы впивались в лицо, словно тысячи маленьких ножей. Под ногами хрустел плотный, как стекло, снег, и каждый шаг давался с невероятным трудом, как будто я волочил за собой невидимые, но неимоверно тяжелые цепи.

Рана заживала на удивление быстро, словно Марта с того света продолжала меня лечить. Но вот рана в душе…

Она лежала передо мной, завернутая в свой единственный, расшитый рунами плащ, что когда-то она сшила себе, еще будучи совсем юной девчонкой. Ее лицо было безмятежным, почти спокойным, но бледность кожи, тонкие, посиневшие губы говорили о страшной, безжалостной хватке смерти. Я не мог оторвать от нее глаз. Марта. Моя Марта, что была моим светом, моим голосом разума, моей единственной опорой в этом наступающем хаосе. Теперь она была мертва, и ее смерть была не просто потерей, а вырванным из груди сердцем.

За моей спиной, чуть поодаль, стояли немногие, кто смог разделить со мной эту последнюю горечь. Я знал, что хоть Харт не показывал страданий, но в глазах читалась та же боль, что и в моем сердце. У Фридриха руки были сжаты в кулаки, а его обычно спокойное лицо искажено гримасой скорби. В глазах эльфийского генерала Элдорна Светозарного в глазах я видел сострадание, не свойственное его расе. Все они были здесь, чтобы проводить Марту в последний путь.

Место для захоронения я выбрал сам. Это был холм, чуть возвышающийся над остальной равниной, откуда открывался вид на заснеженные просторы, которые когда-то были зелеными полями, а теперь превратились в безмолвную, белую пустыню. Здесь не было ни древних камней, ни священных рощ. Только ветер, снег и бесконечное, давящее одиночество. Это место было таким же, как и она — стойким, безмолвным, готовым принять на себя все удары судьбы. Я хотел, чтобы она покоилась там, откуда могла бы видеть этот мир, за который отдала свою жизнь, и который, казалось, ее совершенно не ценил.

— Клянусь, мы отомстим! — прохрипел я, мой голос был чужим, — Спи спокойно, любовь моя! Никто не потревожит твой сон.

В глазах соратников, я видел немой вопрос:

— Как ты? Выдержишь ли? — Я лишь отвернулся, не желая показывать свою слабость. Быть князем — это держать лицо.

После того, как могилу засыпали, а Харт прочитал молитву, ко мне подошел Фридрих.

— Мы должны двигаться, Йен, — голос дядюшки был мягким, но твердым. — Аш не будет ждать, пока мы оплачем потери.

Я повернулся к соратникам — они ждали от меня указаний.

— Двигаемся дальше, — прохрипел я, и эти слова, казалось, стоили мне последних сил. — На восток. К Озеру Скорби.

Войско, изможденное холодом, голодом и потерями, тронулось в путь. Это был не марш победы, не триумфальное шествие — мы пробивались сквозь глубокий снег, который местами доходил до пояса, превращая каждый шаг в мучительное испытание, мерзли под ледяным ветром, что швырял в лицо острые кристаллы льда, проникая под одежду, высасывая последние остатки тепла.

Пейзаж вокруг был поистине ужасающим. Равнина, усеянная останками того, что когда-то было костяными крепостями Аша. Теперь были лишь черными, покосившимися остовами, торчащими из снежных заносов, словно гигантские, обугленные зубы мертвой земли. Все покрылось инеем, внутри было пусто. Обломки доспехов и оружия валялись повсюду, занесенные снегом, превратившись в памятники проигранной битве. Некоторые из этих крепостей, казалось, просто рухнули от холода. Их массивные конструкции не выдержали натиска зимы, превратившись в хаотичные груды обломков.

Иногда мы натыкались на замерзшие тела существ Аша. Темные твари, что были порождены огнем и пеплом, не выдержали наступления настоящей зимы. Их тела, сложенные из лавы и костей, теперь были хрупкими, ломкими, покрытыми толстой коркой льда, словно жуткие статуи, застывшие в предсмертной агонии. Серокрылы, чьи костяные крылья когда-то несли смерть с небес, теперь валялись на земле. Даже могучие Чревоглотцы были найдены замерзшими. Пасти, когда-то извергавшие яд, теперь были широко распахнуты — почти в крике ужаса. Хотя я не был уверен в том, что они полностью разумны. Зима оказалась куда более эффективным врагом Аша, чем мы сами, медленно, но, верно, высасывая жизнь из его порождений.

Это было зрелище, которое Кутузов вполне мог бы лицезреть, идя в погоню за Наполеоном, отступающим из Москвы. Тысячи замерзших трупов, сломанные повозки обоза…

Впрочем, и у нас дела обстояли не сильно лучше. Лошади, с ввалившимися от голода боками, с трудом тащили сани с ранеными и немногими оставшимися припасами. Многие падали, их тела заносило снегом, и некому было их поднять. Каждый шаг был борьбой. Каждое мгновение — испытанием на прочность. Я сам чувствовал, как силы покидают меня, как холод проникает в самые кости, высасывая жизнь. Но я не мог остановиться. Я не имел права на слабость, не имел права на смерть — я обещал отомстить Марте.

Через три дня, когда казалось, что наши силы на исходе, на горизонте показалось Озеро Скорби. Его поверхность была покрыта толстым слоем льда, словно огромное зеркало, отражающее всю боль и отчаяние этого мира. Сквозь лед, казалось, пробивались тени, словно тысячи мертвых душ метались под его толщей. Свое название оно получило не зря. Озеро было окружено скалистыми берегами, из которых тут и там торчали черные, безжизненные деревья. Ветви, покрытые снегом, казались скрюченными пальцами, протянутыми к небу. Атмосфера здесь была гнетущей, давящей, словно сама земля стонала от невыносимой боли.

Именно здесь, на одном из обрывистых берегов, начиналась сеть пещер. Широкий, черный зев, уходящий вглубь скалы, распахнул свою «пасть» перед нами. Из него исходил слабый, но явственный запах серы и чего-то еще — горячего, металлического. Это был след Аша. Он со своей армией ушел вглубь, в темноту, туда, где его силы могли восстановиться, где его порождения могли найти убежище от смертоносного холода.

— Разведчиков, — прохрипел я, указав на вход в пещеры. — Немедленно. Узнайте, как далеко тянется эта сеть, и есть ли там что-то еще.

Харт кивнул, и несколько эльфийских следопытов, их лица были бледными, но глаза горели решимостью, беззвучно скользнули в темноту. Их шаги были легкими, едва слышными, и они растворились в недрах скалы, словно тени.

Через пару часов они вернулись.

— Князь, — развел руками один из них, — пещеры идут далеко. Очень далеко. К самому Инферно. И там… там есть живые. Гномы. Мы увидели их следы и руны на стенах.

Я сплюнул на снег. Гномы! Их подземные города, их древняя магия, их несговорчивость. В этой ситуации они могли стать как союзниками, так и новыми врагами.

Мы собрали небольшой отряд — Харт, Фридрих, Элдорн и несколько наших лучших воинов — и отправился к входу в пещеры. Воздух внутри был влажным, тяжелым, пахнущим сырой землей. Мы шли по узким, извилистым проходам, освещая путь факелами. Тени плясали на стенах, превращая каждый выступ в чудовищное лицо.

Наконец, вышли в обширный грот. Он заканчивался огромной железной дверью. К которой был заботливо подвешен молоточек. Постучали. Принялись ждать, разглядывая сталактиты.

Наконец, раздался скрип замков, дверь медленно распахнулось. Их было немного, всего пара десятков, и каждый из гномов был закован в тяжелые, металлические доспехи. Шлемы глухие, лиц не видно. Только бороды, в косы. В руках они держали массивные боевые топоры и молоты.

Во главе их стоял гном, чья борода была седой, как снег, а голубые глаза из под шлема горели холодным огнем. Он был одет в доспех, испещренный рунами, а на поясе у него висел огромный, двуручный топор, покрытый древними письменами.

— Я — Горк Камнелом, — его голос был низким, хриплым, как скрежет камня о камень. — Старейшина этих подземелий. Кто вы такие, и что вам нужно в наших землях?

— Я Йен Тиссен, князь Западного и Восточного Эскела, — ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо. — Мы преследуем демона Аша. Его армия идет в Инферно через эти туннели. И нам нужна ваша помощь.

Горк Камнелом покачал головой, его взгляд скользнул по нашим изможденным лицам, по помятым доспехам.

— Помощь? Мы слишком слабы, чтобы выбирать чью-то сторону, князь. Нас осталось слишком мало. Мы едва держимся здесь, в глубине, скрываясь от его тварей. Наша магия истощена, наши силы на исходе. Мы не можем рисковать гибелью всего нашего рода ради вашей войны.

Я почувствовал, как гнев поднимается во мне, но тут же подавил его. У гномов была своя логика, своя правда.

— Но Аш уничтожит все, Горк, — сказал я. — Он не оставит ничего. Даже ваших подземных убежищ.

— Возможно, — ответил гном, и в его голосе прозвучала горечь. — Но мы будем сражаться за наши дома, когда придет время. Пока что мы не видим смысла в самоубийстве.

И тут вперед выступил Элдорн. Его лицо, до этого спокойное, теперь было искажено праведным гневом.

— Ты лжешь, гном! — его голос прорезал тишину. — Ты прячешься, пока мир умирает! Наши леса горят, наши реки чернеют, наши люди гибнут! И ты говоришь о слабости? Где ваша древняя честь? Где ваша гордость?

Горк Камнелом поднял свой топор, и несколько гномов, сдвинув свои щиты, приготовились к бою. Эльфы тоже обнажили свои клинки, их глаза горели холодным, нечеловеческим огнем.

— Опустите оружие! — крикнул я, выступая вперед, преграждая путь между эльфами и гномами. — Сейчас не время для старых распрей! Мы все здесь, чтобы сражаться с Ашем, а не друг с другом!

Элдорн, скрипнув зубами, опустил меч. Гномы, хоть и неохотно, тоже опустили оружие, но их взгляды оставались враждебными.

— Я понимаю вашу осторожность, Горк, — сказал я, обращаясь к старейшине. — Но без вас мы не сможем пройти через эти подземные ходы. Аш знает эти лабиринты лучше нас. Мы не сможем сражаться с ним в его же логове без проводников, без помощи.

Горк Камнелом долго смотрел на меня, потом произнес:

— Я ничем не могу тебе помочь, князь. Уходи

— Вы совершаете ошибку. Аш вернется в Инферно и восстановит свои силы. Уничтожит нас, а потом и вас.

— Уходи!

Я посмотрел на Элдорна, на Фридриха. Те лишь пожали плечами. И мы пошли обратно.

— Возвращаемся в Вертан, — сказал я военачальникам, когда мы вышли из грота.

Люди были измождены, голодны, их дух может и был высок, но у нас не было карт подземелий. Проводников получить тоже не удалось. Идти наугад в Инферно, в логово Аша, было бы чистым безумием.

Фридрих лишь тяжело вздохнул, его лицо было мрачным. Элдорн, хоть и был недоволен, но лишь кивнул. Харт, как всегда, молчаливо принял мой приказ. Они жаждали боя, жаждали мести, но я не мог позволить себе поддаться этому чувству. Я должен был думать о выживании.

Мы вернулись в Вертан, и город встретил нас сдержанно. Ликование от снятия осады уже угасло, сменившись голодом и апатией. Новая надежда, которую мы принесли, растаяла, как снег под солнцем. Наш быстрый марш к Озеру Скорби и такой же быстрый отход были восприняты как поражение.

Новый совет проходил в том же зале, где когда-то мы решали судьбу города. Теперь здесь царила атмосфера уныния и обреченности. Фридрих, Велес, Первес, Элдорн, и канцлер Вильям — все отводили взгляды.

— Что делать? — спросил Первес, его голос был лишен обычной уверенности. — Аш отступил, но он не сломлен. Он вернется. И мы не сможем его остановить.

И тут поднялся Фридрих. Его лицо было бледным, но в глазах горела стальная решимость. Он говорил медленно, обдумывая каждое слово, но его речь была подобна ударам молота, разбивающим последние иллюзии.

— Все, что Эскел мог сделать для Фесса, уже сделано. Мы помогли княжеству, но теперь нам надо возвращаться к себе домой. Там такая же разруха после пепла, голод и бандиты на дорогах.

Его слова вызвали волну возмущения. Канцлер Вильям попытался возразить, но Фридрих прервал его жестом.

— Коалиции без островных магов быть не может, — продолжил он, и эти слова были подобны удару кинжала в сердце надежды. — Мы не можем противостоять Ашу в одиночку. Наши маги бесполезны, их заклинания не действуют. Нам нужны паладины, их сила. Только они могут штурмовать Тар-Некрос, идти в Инферно, туда, где сидит Аш. Только они.

Начались споры. Голоса сливались в один, нестройный хор: кто-то предлагал искать новые союзы, кто-то — продолжать обороняться, кто-то — просто бежать, бросив все. Слова метались по залу, но они были пустыми, лишенными силы, лишенными веры.

Я сидел, глядя на них, и чувствовал, как внутри меня медленно поднимается волна апатии. Слова Фридриха прозвучали, как приговор. Он был прав. Без островных магов мы были обречены. И я, сидевший здесь, обессиленный, опустошенный, потерявший Марту, чувствовал, как надежда медленно, но верно покидает меня. Попытки прикоснуться к источникам магии оказались бесплодными. Стихии будто оставили этот мир…

Я сидел и вспоминал лицо Марты, улыбку, голос, тепло. Она отдала свою жизнь, чтобы спасти меня. А для чего? Для того, чтобы я видел, как этот мир медленно скатывается в бездну, потому что его обитатели не хотят спасения? Потому что они цепляются за свои распри, за свои страхи, за свои предрассудки?

— Пусть решают сами, — прошептал я, и эти слова были сказаны не для них, а для себя. — Жители этого мира сами не хотят спасения.

Мой голос был едва слышен, но эти слова были полны горькой правды. Я смотрел на их мечущиеся лица, на их пустые, бессмысленные споры, и чувствовал, как внутри меня медленно умирает последняя искра надежды. Холод. Только холод. И пустота.