Пепел на губах

Глава 21

В тот же день мы начали возводить укрепления для наших осадных орудий. Это была изнурительная, опасная работа, которая требовала не только физической силы, но и стальных нервов. Выжженная равнина, каменистая и бесплодная, не предлагала нам естественных укрытий, поэтому мы были вынуждены создавать их сами.

Сотни солдат и ополченцев, под руководством Горка Камнелома, принялись рыть траншеи. Земля здесь была твердой, как камень, перемешанной с осколками обсидиана, и каждый удар кирки отдавался болью в руках. Но люди работали без устали, их лица были покрыты пылью и потом, а мы даже не могли позволить себе походные бани. Откуда брать воду? Возить от Эола? Солдаты рыли глубокие, извилистые траншеи, достаточно широкие, чтобы в них могли укрыться расчеты катапульт, и достаточно глубокие, чтобы обеспечить защиту от обстрела. Затем, из земли, извлеченной из траншей, мы возводили брустверы — невысокие, но массивные земляные валы, усиленные камнями и обломками скал.

Каждая позиция для катапульты или баллисты становилась маленькой крепостью. Брустверы были толстыми, в несколько сажен шириной, и высокими, чтобы прикрыть механизмы от прямого попадания. На их вершинах мы укладывали толстые деревянные балки, переплетенные с мешками, набитыми землей. Это не могло защитить от прямого попадания тяжелого ядра, но могло ослабить его удар, а главное — защитить от осколков и мелких камней.

Работу осложнял постоянный обстрел. Едва какая-нибудь бригада показывалась на открытом пространстве, как из Некрополиса прилетали новые снаряды. В основном круглые камни размером с лошадь. Мы теряли людей, баллисты, инструменты. Несколько раз, когда они падали слишком близко, земля содрогалась, и траншеи обрушивались, погребая под собой солдат. Приходилось их откапывать. Но мы не сдавались. Каждый разрушенный участок тут же восстанавливался, каждая потерянная жизнь лишь усиливала нашу решимость. Это была битва на измор, битва за каждый пядь земли, за каждое укрытие.

— Князь, — обратился ко мне Харт, его лицо было покрыто пылью и потом. — Мы потеряли уже полсотни человек. И едва успели возвести четверть укреплений.

Я посмотрел на Некрополис. Его стены, казалось, насмехались над нами.

— Продолжайте, — я сплюнул вездесущую пыль, Мы не можем сдаться.

Наконец, спустя два дня тяжелой, изнурительной работы, большинство наших осадных орудий было укрыто. Брустверы возвышались над траншеями, а над ними, словно угрожающие пальцы, торчали длинные рычаги катапульт и баллист. Теперь мы могли ответить.

Я отдал приказ. Первым делом мы должны были заставить молчать баллисты Аша, расположенные на стенах Некрополиса. Именно они представляли наибольшую угрозу, их дальнобойность и точность могли разрушить все наши усилия.

Заместитель Горка — Дис Весельчак — лично руководил расчетами. Гномы, с их врожденным умением обращаться с механизмами, работали быстро, слаженно. Тяжелые рычаги катапульт взмывали вверх, а баллисты, натянутые до предела, издавали зловещий скрип. Первые ядра, начиненные черным прахом, взмыли в воздух. Я видел, как тлеют фитили в полете. Сработает ли? Цель была центральная надвратная башня. Разрушим ее — штурмовать будет значительно проще.

Десятки снарядов взмыли в небо. Они летели по широкой дуге, оставляя за собой тонкие струйки дыма, а затем, достигнув пика, устремились вниз, на стены Некрополиса. Взрывы были глухими, но мощными. Черные клубы дыма поднялись над башнями, и я видел, как часть зубцов рухнула, а одна из баллист, которая обстреливала нас последние два дня, с грохотом полетела вниз, разбиваясь на части.

Демоны, до этого уверенные в своей безнаказанности, забегали, пытаясь укрыться от огненного дождя. Но мы не останавливались. Залп за залпом, мы обрушивали на них свой гнев. Большая часть катапульты и баллисты Аша, до этого работавшие без устали, замолчали. Я подозвал к себе Меррида:

— Почему они стреляют в нас Черным прахом? У Аша остался же запас?

— Очень незначительный — покачал головой алхимик — Большую часть мы забрали к броду.

Как говорится, везет тому, кто сам везет. Это была наша большая удача. И теперь мы могли продолжать. Не сегодня — солнце уже коснулось гор, начало темнеть — завтра.

Сон после тяжелого дня навалился на меня вязким покровом, погружая в бездонные глубины забытья. Усталость последних недель, накопившаяся боль и горечь утрат, казалось, превратили мое тело в свинцовый груз, который опускался все ниже и ниже, сквозь слои мрака и забвения. Я не чувствовал ни холода ночи, ни приглушенного гула лагеря. Тотальная темнота, ни снов, ни кошмаров.

Но в этой пустоте, в этой абсолютной черноте, внезапно проявилось нечто. Сначала это было лишь слабое, едва уловимое тепло, мягкое, словно прикосновение летнего солнца к коже. Затем тепло усилилось, стало более осязаемым, обволакивая меня со всех сторон, проникая в каждую клеточку моего существа. Я почувствовал присутствие. Невидимое, неосязаемое, но несомненное. Оно не давило, не угрожало, но было настолько мощным, настолько древним, что моя душа, казалось, съежилась, признавая его безграничную силу.

Из этого тепла, из самой его сердцевины, начал проявляться силуэт. Он был соткан из колеблющегося огня, не жгучего, но ослепительно яркого, словно расплавленный янтарь, текущий в венах. Очертания были мужскими: высокими, могучими, но при этом лишенными каких-либо земных черт. Это был не человек из плоти и крови, а воплощение стихии, живое пламя, принявшее форму. Его лицо, если это можно было назвать лицом, было потоком света, и в нем не было ни глаз, ни рта, ни носа — лишь мерцающая, бесконечная глубина. Айран. Бог огня. Я узнал его.

Он не произнес ни слова. Его присутствие было безмолвным, но его воля, его намерение, казались кристально ясными. Он протянул ко мне руку. Рука была чистым огнем, но ее прикосновение было не обжигающим, а удивительно мягким, почти нежным. Я почувствовал легкий, но несомненный толчок, словно тонкая нить привязала меня к нему. Мое тело, до этого недвижимое, начало подниматься. Не физически, не в привычном смысле, а как-то иначе, будто я оставлял свою земную оболочку, становясь легче, прозрачнее.

Мы полетели вверх. Не было ни воздуха, ни земли, ни привычного неба над головой. Вокруг меня вихрились потоки света, чистые, прозрачные, не имеющие цвета, но наполняющие все пространство невыносимым, ослепительным сиянием. Мир, привычный мир с его горами, лесами и океанами, оставался где-то внизу, превращаясь в тусклое, синее пятнышко, которое быстро таяло в бесконечности. Звезды проносились мимо, не мигая, словно статичные точки на черном полотне, но наша скорость была настолько ошеломительной, что они казались размытыми, теряющими свою форму. Я чувствовал, как выхожу за пределы обыденности, за пределы того, что доступно пониманию смертных, погружаясь в нечто великое, бесконечное, пугающее и притягательное одновременно.

Ощущение собственного тела растворялось, превращаясь в легкий, эфемерный туман, который, однако, сохранял мое сознание. Я был чистым разумом, плывущим в потоке света, ведомый Айраном. Его огненная рука, все еще сжимающая мою, была единственной точкой опоры в этой невообразимой пустоте. Вокруг нас мерцали неясные, переливающиеся оттенки, словно тысячи радуг слились воедино, создавая причудливые, постоянно меняющиеся узоры. Это было путешествие сквозь само мироздание, сквозь материю и энергию, сквозь время и пространство. Мой разум не мог постичь всей сложности и грандиозности этого пути, но я чувствовал его важность, его судьбоносность.

Наконец, свет усилился, приобретая более мягкие, теплые оттенки. Скорость замедлилась. Мы остановились. Передо мной раскинулось нечто, что мое сознание, привыкший к земным образам, могло интерпретировать лишь как «божественное место». Это не было ни дворцом, ни храмом, ни городом. Это было пространство, сотканное из света, чистоты и древней, невыразимой силы. Воздух здесь был не воздухом, а квинтэссенцией жизни, наполненной ароматами, которых не существует в обычном мире — запахом весеннего цветения, свежести горного ручья, тепла летнего солнца, глубины звездной ночи.

В центре этого невообразимого пространства, словно сердце всего мироздания, бился Источник Жизни. Я это понял как-то интуитивно, мне никто ничего не обяъснял. Он был огромным, пульсирующим сгустком света, чистым, сияющим, наполняющим все вокруг своей неиссякаемой энергией. Его сияние было настолько ярким, что, казалось, могло ослепить, но при этом было мягким, успокаивающим, нежным. Вокруг него, в воздухе, словно живые нити, вились потоки чистой, первозданной магии, той самой, что давала жизнь всему сущему, что питала стихийные алтари и заклинания.

Но даже в этом совершенстве таилась ужасающая аномалия. Источник Жизни не сиял так ярко, как должен был бы. По его краям, по самой поверхности, расползались черные, гнилостные пятна, словно ядовитая плесень, разъедающая живую плоть. От него исходила легкая, едва уловимая вибрация, словно он дрожал в предсмертной агонии, готовясь в любой момент погаснуть. Инфернальная скверна. Она была осязаема, как холодный туман, ее смрад, тяжелый и отвратительный, перебивал все ароматы божественного места. Это была рана, нанесенная самой жизни, и ее вид был невыносим.

Вокруг Источника Жизни, в полукруге, сидели Боги. Четверо. Их фигуры были такими же эфемерными, как у Айрана. Они были похожи на тени самих себя, на угасающие звезды, чье сияние медленно, но верно тускнело. Они явно умирали. Вместе с Источником. Это было видно по их мерцающим, едва различимым очертаниям, по их поникшим, словно сломленным, фигурам.

Айран, бог огня, мой проводник, сел пятым. Его огненное тело, до этого яркое и сияющее, теперь тоже казалось немного тусклым, его пламя было менее интенсивным, его жар — менее обжигающим. Он был печален.

Я то ли стоял, то ли висел возле Источника, разглядывая богов.

Справа от него, едва различимая в потоках света, мерцала фигура Мереи, богини земли, природы и исцеления. Ее очертания были настолько бледными, настолько полупрозрачными, что, казалось, она вот-вот растворится в воздухе. Ее тело было сплетено из нежных, зеленых оттенков, из цветов распускающихся бутонов и мягкой, плодородной земли, но теперь эти цвета были тусклыми, выцветшими, словно увядающий цветок. Лицо, если это было лицо, было полно глубокой, невыразимой скорби, а глаза, цвета молодой травы, были потухшими, в них читалась лишь боль и отчаяние. Она была самой уязвимой, самой хрупкой из всех. Ее состояние было зеркалом умирающего Источника.

Рядом с ней, чуть выше, возвышался Эолмар, бог воздуха и ветров, покровитель рода Тиссенов. Его магию я сразу узнал, она была мне близка и понятна. Его фигура была высокой, стройной, сотканной из переливающихся серебристо-голубых вихрей, постоянно меняющих свою форму, словно легкое дуновение ветра. Длинные струящиеся волосы развевались в невидимом бризе. А вот глаза, цвета чистого неба, были полны бездонной грусти, но в них все еще читалась какая-то древняя, непокорная сила.

Слева от Источника, окутанная слоями тончайшего, почти прозрачного полотна, сидела Карифа, богиня судьбы, женской доли, пророчеств и возмездия. Ее фигура была закутана настолько плотно, что нельзя было различить никаких особенностей ее тела, лишь тонкие, изящные руки, сложенные на коленях. Лица тоже не было видно — его закрывал капюшон. От нее исходил невидимый, но осязаемый поток энергии, сотканный из тысяч тончайших нитей, переплетающихся друг с другом, словно древний, бесконечный узор. Это были нити судьбы, и я чувствовал, как они вибрируют, рвутся — окружающий хаос уничтожал порядок.

Последним, справа от Карифы, сидел Тримэй, бог воды. Его фигура была текучей, постоянно меняющейся, словно поток. Он был соткан из глубоких синих и изумрудных оттенков, а тело покрывало тысячи мелких, мерцающих капель, которые постоянно перетекали друг в друга, создавая причудливые узоры.

Первой заговорила Мерея. Ее голос был настолько слабым, настолько тихим, что я едва мог его различить. Это был шепот, похожий на шорох сухой листвы, на едва слышный вздох умирающего ветра. Слова ее были неясными, расплывчатыми, словно она пыталась говорить сквозь толщу воды. Я напряг слух, пытаясь уловить хоть что-то, но понимал лишь обрывки, отдельные слоги, лишенные смысла. Это было ужасно, потому что я осознал, что ее голос, ее сила, ее сама суть, исчезали, растворялись, как и Источник, к которому она была так сильно привязана. Я понял ее состояние. Она умирала. Она меня о чем-то просила, но о чем⁈

Я улавливал лишь ее отчаяние и скорбь других богов. У меня в сознании появились какие-то отрывочные образы — я видел гниющую землю, засыхающие деревья, черные ручьи, отравленные пеплом. Это было прощание с миром Мерея. Я отчетливо понял, что боги умирают вместе с Источником, что их силы иссякают, что они не могут больше защищать этот мир. Они были привязаны к нему, были его частью, и его гибель означала их гибель. Их лица, их формы, их сияние — все это тускнело, угасало, словно свечи на ветру.

Все слова застряли в горле. Мое сознание, хотя и бестелесное, было охвачено паникой. Что это значит для мира? Что это значит для нас? Что мне делать⁈ Видимо, последнее я все-таки смог как-то прокричать.

Боги начали говорить одновременно. Их голоса, до этого тихие и скорбные, слились в один, нарастающий гул, похожий на шепот тысяч голосов, на стон ветра в горах, на шум морского прибоя. Это была какофония звуков, смыслов, эмоций, которая обрушилась на мое сознание, пытаясь донести нечто важное. Я пытался уловить смысл и не мог.

Но некоторые вещи я все же смог понять, угадать, выхватить из этого хаоса.

— Аш… — пронеслось в моем сознании, слово, полное горечи и злобы.

— Отравлен… — последовал другой отрывок, сопровождаемый образом Источника, разъедаемого черной скверной.

Я понял. Аш своим пеплом отравил Источник Жизни. Он был причиной всего этого ужаса, всей этой боли, всей этой агонии. Я посмотрел на богов.

— Его смерть… — я попытался сформулировать следующий вопрос, — … поможет?

Боги посмотрели друг на друга. Затем, синхронно, они покачали головами. Нет. Не поможет. А некоторые лишь пожали плечами, их формы мерцали, и я уловил их внутреннее сомнение. Они не знали. Не были уверены. Скверна проникла слишком глубоко.

— Магия… Как вернуть магию?

И тут Айран, до этого молчавший, сделал движение. Он поднял свою огненную руку и указал куда-то вдаль, в глубину этого невообразимого пространства. Я увидел вулкан Аша. Он извергал новые порции пепла, магмы, а потом… просто взорвался, раскинув во все стороны пламя, гигантские пирокластические потоки.

Я хотел задать вопрос о вулкане и внезапно все исчезло. Без предупреждения, без прощания. Свет погас, все это исчезло, словно мираж, растворившийся в утреннем тумане. Я снова почувствовал себя свинцовым грузом, который падал вниз, проваливаясь сквозь слои мрака.

— Князь! Срочно просыпайтесь! — меня кто-то тряс за плечо — Тревога!!