Петр Третий. Огнем и Мечом

Глава 8 Бранденбургское чудо

КОРОЛЕВСТВО ПРУССИЯ. БРАНДЕНБУРГ. БЕРЛИН. 11 (01) октября 1758 года.

— Итак, сэр Эндрю, что вы можете мне нового рассказать? — уставший полномочный министр Сент-Джеймского двора при дворе Прусском своего коллегу в свете свечей почти и не видел, — только не пересказывайте газет. Про то что принцесса смогла уговорить Генриха отпустить своего полюбовничка, я уже со всех сторон знаю.

Митчелл поморщился. Так уж случилось, что в Берлине было два представителя Лондона. Он, Эндрю Митчелл, сидел здесь уже два года, обеспечивая согласования по Лондонской конвенции между прусским монархом и его великобританским дядюшкой. Митчеллу удалось очень доверительно сойтись с королем Фридрихом. Но, по весне, стало ясно, что Берлин не сможет обеспечить безопасность Ганновера без новых субсидий. Потому была подписана новая конвенция, и, для усиления взаимодействия с уже полномочным министром, сюда был прислан этот вояка Джозеф. Естественно, что каждый из них, вполне по-джентельменски, тянул первенство на себя. Вот и сейчас барон дал понять Митчеллу, что после исчезновения у того местного монаршествующего конфидента, Эндрю в их дуэте поет теперь вторым номером. Что ж придется потерпеть это от юнца, ведь Джозеф Йорк хорошо сошелся с принцем Генрихом, а тот сейчас здесь фактически правит.

— Барон, у меня две новости, плохая и очень плохая, — возвращая инициативу в разговоре, — с какой начать?

— Хм, начните с плохой.

— Мы так и не нашли Фридриха, — сказал Митчелл и закурил.

Повисла пауза.

— По-вашему это плохо, Эндрю? — удивился Йорк, — может ваш конфидент ещё жив?

— Я очень уважаю Фридриха, но нам сейчас опасна неопределённость, Джозеф, — посол медленно выпустил дым, — твой Генрих не рвётся в бой, он, в отличие от Фридриха, расчётлив, и если бы не принцесса Анна Амалия, то желание воевать у здешних сословий уже бы прекратилось.

Йорк скривил губы от недовольства. Собеседник исподволь кидал ему упрёк. И беда в том, что упрёк был верный. Ему, барону Дувру, с трудом удалось отговорить Генриха Прусского от поиска перемирия.

— Какова же очень плохая новость? — снова взял руководство беседой Джозеф.

— Очень плохая? — Митчелл отложил сигару, — русские не хотят брать наши деньги и уходить.

— Но… ваши же агенты сообщали, что царь Петер не хочет после взятия Кольберга воевать? — удивился полномочный министр.

— Сообщали. Только другие источники сообщили, что он зимнее обмундирование завёз. На всю армию свою, — аргументировал Митчелл, — а ещё он заявил моему поверенному, что готов прекратить войну и даже защищать после неё Ганновер, если мы отдадим ему Саксен-Лауэнбург и будем платить ежегодно половину от предложенной суммы.

— Смело, только мы не можем с вами, сэр Эндрю, это решать.

— Да не можем, сэр Джозеф, — согласился Митчелл, — к тому же, что помешает этому северному варвару взять наши деньги и на нас же напасть?

— Если он будет делать всё по соглашению с нами перед тем, то даже Роял Неви не помешает, — усмехнулся барон, не удивляясь русскому коварству, — да и нужен сейчас флот совершенно в другом месте. Русский Петер это отлично знает.

— Вот и я том, Джозеф, — вздохнул Эндрю, — если русские не уйдут, то Берлин до конца зимы может пасть, а за ним и Ганновер.

Да. Тупик. И они катастрофически ничего не успевают Георгом II и премьером Пелэм-Холлсом согласовать.

— А знаете, сэр Эндрю! — воодушевился Йорк, — у меня кажется есть решение!

— Да, Джозеф, я весь внимания.

— Второго дня прибыл к Генриху за поддержкой татарский хан Кырым-Герей, — заговорщики начал барон, — очень повоевать с русским хочет.

— Похвальное намерение, — кивнул Митчелл. — Чем он нам поможет в данном случае?

— Так вот я и думаю, а что если убедить Генриха этого крымского хана поддержать, даже дать боеприпасы и субсидию? — продолжил рассуждать Йорк.

Митчелл мысленно улыбнулся. А барон-то далеко не глуп хоть и дурак. Пока не может всего просчитать…

— Вы правы Джозеф, — кивнул опытный дипломат, — крымцы отвлекут войска русских из Пруссии, и разладят их союз с Францией, которая стоит за турками, тем самым даст нам шанс спасти Ганновер. Да и Пруссию не дать растерзать…

— Сколько этому татарину мы можем обещать?

— Сто тысяч фунтов стерлингов и тридцать пушек и боезапас на тридцать тысяч его разбойников, — ответил Митчелл, — впрочем обещайте ему хоть манну небесную, и по скорее, завтра же вам надо его повстречать!

КОРОЛЕВСТВО ПРУССИЯ. ВНЕШНЯЯ ПОМЕРАНИЯ. РЮГЕНВАЛЬДЕ. 30 (19) сентября 1758 года.

Я неспешно поднимался на второй этаж родового замка. Скрытая на маленьком острове у древнего Дарлова резиденция Померанских герцогов была мне почти родным местом. Замком, конечно, владела Пруссия, но, формально, он продолжал был быть собственностью датских Ольденбургов. А я ведь тоже из младшей их ветви…

Последние годы здесь пруссаки хранили соль. Не во всех залах конечно. Но это крепко подсушило и оздоровило полузаброшенное почти век место. Большую часть соли немцы конечно до нашего продвижения увезли, но для интендантов Балтфлота и оставшейся хватило с лихвой. Потому никого не удивляло наличие здесь гвардейского экипажа. Ну, а егеря отдыхали и лечились здесь после Цорндорфа. Так что и лекари здесь вроде были к месту.

Впрочем, до этой дыры никому и дела нет. Потому я и выбрал её для лучшего выздоровления моего Августейшего гостя.

По замку плывёт чуть заунывный, но, в целом, светлый голос флейты. Пациент явно на поправку пошел.

А ведь, как вслед за знаменитой треуголкой, мне показали её хозяина, он «совсем умертый был». О чём кстати и заключение врачебного консилиума есть. Прусские обер-фельд-шер Теден и его помощник Шталь подписали акт о смерти вместе с саксонским придворным врачом Эрмелем. Моей армии генерал-штаб-лекарь Лерхе, уроженец кстати Потсдама, тоже подписал. Тело было искалечено и явно не подавало признаков жизни. Лишних дыр, правда, в нем не было. Мои снайпера успели отстрелить угол черной треуголки, а дальше он вроде сам неудачно споткнулся и под обстрел ядрами попал. Война. Безумству храбрых поём мы песнь…

Я сразу же тогда распорядился отнести упокоенного в его же палатку, рядом с которой теперь стояла и моя. Вызвал на бальзамирование молодых русских врачей. Пока за теми ходили почтил память своего венценосного брата и решил проверить его ещё «на зеркальце». Оно запотело. Не «Старый», как оказалось, Фриц едва-едва, но дышал!

Расстраивать маститых коллег я не стал. Усилил охрану. С Татариновым и Политикой ещё раз осмотрел тело. Вправил сломанную голень. Тут Фридрих и застонал. Тихо-тихо. В сознание не пришел. Так что, помыли, наложили гипс. Переодели и приставили наблюдать за больным поздно добравшегося к нам Щепина. Понятно, что со всех троих я клятву о неразглашении пока взял. Под роспись. Мой флигель-адъютант Александр Васильевич Суворов оформил все честь по чести. Батюшка у него — глава моей Тайной канцелярии, так что, если у кого и чесался язык, то молодые медикусы решили его поберечь и чесать в другом месте. Саня же лишнего не болтает. И это у них семейное.

Я же ломал голову как поступить.

Погибни Фридрих, или дай я ему сбежать, ко мне бы ни у кого не было больших претензий. Фриц, в моей истории, после пары поражений чуть руки на себя сам не наложил. Здесь, наверное, у него бы духа на это хватило. Пруссаки быстро бы объявили наследника трона королём, и война бы спокойно продолжилась. Причем руководил бы ею не импульсивный Фридрих II, а расчётливый Генрих Прусский.

От австрияков, настойчиво подталкивающих меня в одно лицо Берлин взять, я бы рассказами о «больших потерях» отговорился. А вот если бы они узнали, что у меня в плену Король Прусский… Потребовали бы делиться успехом и Пруссию срочно к капитуляции понуждать. Они ещё сильны и могут постараться мне по итогу ничего не дать в финале. Даже на корону Восточной Пруссии уже удочки закидывают.

Не хотят мне отдавать никак.

Мол, спасибо, русский варвар, иди с миром. Без тебя разберёмся у себя в Европе.

А я не уйду. Если уж вставил ногу в дверь, то хрен с вами, я у вас заберу последнее.

Я всегда был сторонником концепции, что Россия и Германия могут и должны быть ближайшими союзниками, вместе строить (во всех смыслах) Европу и мир. Но для этого их следует сначала крепко побить. Немцы уважают порядок и силу. И перспективу. Объединяться немцам тоже противопоказано. Германия прекрасна в удельном разнообразии.

Это я, как немец, говорю.

Берлин мы брали не раз. И Знамя Победы над рейхстагом устанавливали. Потом, расслаблялись, и победу, по итогу, обращали в тлен. Я постараюсь этого не совершать. И Павлу заповедую. И потомкам его. Германия нам не враг. Конкурент — да. Конкурент, который, дай мы ему сплотиться, ухватит за наше горло — да. Ну, так слабакам тут и не место. Но, у нас много совместных интересов. Их, реально много. Польша, вот, та же.

Мы с немцами мыслим схоже. У нас схожая философия. Неслучайно так много немцев у нас в России. Отличаемся только языком и вероисповеданием. Но, двести лет вперёд показали, что немцы вполне адаптивны в России. Мои предки уральские не дадут соврать. И Урал в целом. Много немецких корней за Камнем.

А враги нам Франция и Англия. И я готов дружить с одними против других. И наоборот. Но, они нам точно не друзья. И даже не дальние родственники, как те же пруссы. Не были и не будут никогда. В отличие от той же Австрии. Точнее от тамошних славян, которых там уже до трети. Я же рассчитываю эту долю там до половины нарастить. Нам с Веной ещё турок не раз воевать. Да и Польшу. Вообще, Ярослав Мудрый хорошую там определил границу. Пусть цессарцы забирают всё что дальше.

Но Польша — это даже не завтра. И тот же Бранденбург мне нужен чтобы потом правильно её поделить. Новороссию же я теперь могу взять раньше.

Стоящий на дверях гвардеец вытягивается во фрунт.

— Здравия желаю, Ваше Императорское Величество!

Киваю ему.

Камергер открывает дверь. Не дав ему себя объявить прохожу дальше.

Фридрих играет спиной ко мне. Что ж, не буду пока торопить. Смотрю на сидящего в кресле, с положенной на пуфик ногой, немца. Он, видимо чувствуя взгляд, завершает свою Сонату си минор не переходя к оживлённой части.

— О, Петер, Guten Tag, — оживляется он, — извини что не могу оборотится к тебе.

Флейтист догадлив. Из русского приветствующего бубнежа часового за дверью он ничего не понял., но… Впрочем, кто ещё вот так, без стука, может, пусть даже к пленному, но королю, зайти?

— Moin, рад видеть тебя в хорошем настроении, Фриц, — отвечаю на галантную колкость и обхожу место его сидения.

— И я рад, Петер. Хотя не столь сильно, как ты, конечно. Что уж тут говорить, — король мрачен, но прежней смертельной горечи я уже не слышу в его ответе.

Фридрих пришел в себя уже после того, как мы его успели под Кольберг переместить. Горевал сильно. Что остался жив. Что погубил свою страну. Потребовалось время чтобы примирился он с поражением. Чтобы перестал желать себя убить. Уйти в свою Вальхаллу или куда он там собрался.

Я был против и острые или огнестрельные предметы ему не давали. У него был бзик — умереть как воин. Банально повеситься он не желал. Ну, тут, как говорится, Бог в помощь, прости Господи.

Во всяком случае, идей распустить вязаные носки и удавиться у него не было.

Вот и славно.

Итак, якобы Фридрих мёртв. Официально мы это никак не подтверждали. У них там началась суета — чей трон? Берлин уже неделю был в недоумении.

На следующий день после Цорндорфа я послал Румянцева к Кюстрину. И в этот раз с наскока удалось его захватить. Прусские сигнальщики успели сообщить в Берлин о том, что мы подходим к Одеру. Мне мой, ещё не «Задунайский», тёзка привез потом найденные там газеты. В них я и прочел, как Фридрих постарался меня варваром за этот городок в немецкой прессе изобразить. Тем сам навел на мысль что и я могу поиграть с этим.

Так что, пока наследник Прусский бежал в Саксонию к будущему регенту Генриху, я тоже закинул сообщения в газеты. Так что еще неделю «Spenereche Zeitung» и «Magdeburgische Zeitung» спорили жив король или убит. А потом, с подачи «Hamburgische Unparteische Korrespondent» гадали где похоронен Фридрих II или «северный варвар» будет возить его тело с собой и выставит на обозрение как мумию герцога де Круа, сдавшего русское войско под Нарвой'.

Бывших со мной поляков и австрийских добровольцев я тогда в Силезию отпустил. Так что Вена поверила отбывшему с ними Иоганну Фридриху Эрмелю, который лично подписывал свидетельство о смерти бранденбургского монарха. Париж был далеко, его агентов ребята генерал-квартирмейстера Волконского у меня давно повывели, так что братца Луи тоже тогда устроили сообщения из Вены.

Берлин же, поняв, что я не пойду столицу забирать, почти месяц с властью у себя рядился. Юного кронпринца Фридриха Вильгельма решили пока только местоблюстителем называть, а регентами при нём назвали дядю его принца Фридриха Генриха Людвига и тётю принцессу Анну Амалию. Которая, пока брат сдерживал австрияков, навела порядок в гражданском управлении, и заодно выпустила своего возлюбленного фрайххера фон дер Тренкова из форта Берге. Последнюю неделю газеты трубили уже об этом.

— Могу тебя дважды обрадовать, мой венценосный брат. Андриян Иванович, сказал, что завтра ты уже можешь вставать, — ободрил я немца.

— Спасибо, Петер, герр Татаринофф — очень хороший врач, — искренне ответил Фриц.

Ещё бы он был не хороший. Андриян последние годы был правой рукой Лаврентия Блюментроста и полностью перенял его, точнее мой, «метод».

— Я ему передам, Фридрих, но хочу сказать тебе ещё, что твои подданые высоко тебя ценят.

— О! Петер, мне ли этого не знать, — усмехнулся король прусский, — ты же сам говоришь, что к тебе каждую неделю приезжают желающие забрать моё покойное тело.

Вот же язва потсдамская! Но, мне ли его упрекать?

— Раньше, Фриц, тебя хотели получить бесплатно. Просто так. Я не согласился на столь дешевую сделку. Они подумали и решили, что за тебя можно поторговаться, — возвращаю сарказм пруссаку, — сегодня Генрих прислал парламентёра с предложением поменять тебя убиенного на Кольберг и начать переговоры о мире.

— Ого. Я и Кольберг! Я тронут. Братец мой — унылый счетовод. Хорошо хоть не согласился Кёнигсберг за тобой признать, съязвил король, — но, скажи, Петер, сколько ты будешь меня здесь держать? До смерти моей, или только до твоей победы?

— Не знаю пока. Понятно, что ты или твоё тело им нужны для окончательного определения вопроса о том, кто на троне. Я подумаю и посмотрю, когда им сообщить неприятный факт, что ты жив. В любом случае, Фриц, сам понимаешь, что союзники мои захотят тебя получить и лично ограбить.

— А ты не хочешь меня ограбить? — гневно изумился Фриц, — твои славянские варвары издеваются над, называемой тобой «любимой Германией», ты же хочешь лишить немцев всего освоенного за половину тысячелетия!

— Отнятого, Фриц, отнятого, — этот предвестник бесноватого фюрера всколыхнул во мне ненависть ко всему худшему в немцах, — отнятого у славян, венедов, варгов, лугиев, поморян, бодричей… Славянская кровь побуждает моё войско побеждать, как, впрочем, и твоё. Бранденбуржцы — это наполовину славяне и ты проиграешь, если забудешь это.

Король едко возразил:

— Немцы? Отняли? Не несли цивилизацию и христианство? Именно отняли? А, позволь вопросить? Русские не тем же были заняты всё это время? Ты сейчас их император, но ты не можешь отрицать очевидное и изображать из себя фарисея.

Поиграть в умника решил? Так и я так умею.

— Москва восстанавливала единство Руси, которое старательно разрушали монголы с одной стороны и немцы с другой. Это наши земли. Мы в своём праве. А где земли пруссов? Кстати, а куда делись сами пруссы не напомнишь? Практически славяне ведь были.

Фриц усмехнулся.

— Конечно, Петер. Русь твоя восстанавливает былое единство. От Балтики до самого Тихого океана. Это всё исконно русские земли, не так ли? Твои корабли плавают от Америки до Австралии и Антарктиды. Тоже восстанавливают Древнюю Русь, не так ли? Я правильно понимаю? Или ты оставишь фарисейство своё и согласишься, что вы тоже несёте цивилизацию дикарям и безбожникам? Ты сам — немец. И отлично знаешь, что те же тевтонские рыцари несли христианство на восток по указанию Папы Римского, а не только исходя из своего желания подчинить земли и народы. Это тоже было, не спорю. Но, твоя Россия большей частью расширялась на восток не ради веры и цивилизации, а просто из желания покорить дикарей и ограбить их.

— Или, как минимум, из желания обезопасить свои земли от набегов и грабежей беспрерывных.

Иронично:

— Да-да. Так и было. Пушнина и прочее — исключительно с целью обезопасить свои земли от набегов. Петер, не строй из себя праведника. Россия такая же точно империя, как и все прочие. Чем вы отличаетесь от монголов Чингисхана и его Орды?

Усмехаюсь.

— Ничем. Мы и есть Орда в её новой формации. Вы же в своей Европе считаете нас Ордой и варварами? Почему мы должны стыдиться этого?

Декламирую Александра Блока по памяти:

Millionen seid Ihr. Uns — Unmenge gibt's

Versucht nun mal, mit uns zu kaempfen!..

Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы,

С раскосыми и жадными очами!..

Читаю я понятно на немецком. Блок мне нравился всегда, как и немецкий. И нас хорошо учили в советской школе. Может где-то я и отхожу от оригинала, но не отступаю от сути.

Для вас — века, для нас — единый час.

Мы, как послушные холопы,

Держали щит меж двух враждебных рас —

Монголов и Европы!

Века, века ваш старый горн ковал

И заглушал грома лавины,

И дикой сказкой был для вас провал

И Лиссабона и Мессины!

Вы сотни лет глядели на Восток,

Копя и плавя наши перлы,

И вы, глумясь, считали только срок,

Когда наставить пушек жерла!

Da kam die Zeit…

Вот — срок настал. Крылами бьет беда,

И каждый день обиды множит…

Обрываю на этом поэтическое просвещение собеседника. Всё сказано. Да и не помню я дальше твёрдо.

— Так что, Фриц, мы не империя в классическом европейском понимании. Мы — целый мир. Мы — пространство от океана до океана. У нас даже дорог нет, если ты не знаешь. Есть только направления. И мы идём по ним своим путём, как велит нам Господь Бог.

Король хмуро буркнул:

— Ты же немец. Мог бы объединить Германию.

Удивлённо смотрю на царственного брата.

— Это ещё зачем? Мне это не нужно совершенно. Мне Германия мила во всём её многообразии. Да и объединена она в Священной Римской империи германской нации. Уверен, что немцы сами разберутся и без моего участия.

Фридрих, видимо поняв бесперспективность дискуссии, спросил:

— И что ты намерен делать по итогам этой войны?

Пожимаю плечами.

— Я бы сказал «просто жить», но ты же мне не поверишь?

Кивок.

— Не поверю. Ты слишком амбициозен. И удачлив.

Морщусь.

— Дорогой мой Фриц. Удача — это слово, которое я не очень люблю, хотя и склоняю голову перед ней. Я не настолько горяч, чтобы, положившись на Удачу, хватать знамя и вести за собой полки в атаку.

— Я бился до последнего. И я жалею, что не погиб с этим знаменем в руках.

Киваю.

— Извини. Это был не упрёк. Возможно, в похожей ситуации, я бы поступил так же. В Средние века короли водили своё войско в атаку лично. Но, позволь спросить у тебя, мой дорогой царственный собрат, чем закончилась битва, в которой ты внезапно и глупо погиб?

Фридрих залился краской.

Упрямо:

— Я сражался до последнего. И не бежал с поля боя. Вас просто было намного больше. И вы были лучше. Признаю.

— Да, Фриц. Нас было намного больше. И ты знал это. Ты знал, что мы лучше вооружены и мои войска лучше обучены. Партия, выражаясь шахматным языком, была безнадёжной. Цугцванг. Каждый следующий ход ухудшает положение. Почему ты не предложил мне мир? Неужели корона Пруссии так важна для тебя?

— А для тебя не важна?

— Не особо. У меня этих корон столько, что устанешь перечислять, стараясь ни одну не забыть. Не в них дело. Мне Бранденбург нужен как союзник. Но, извини, с тобой договариваться можно только через твоё поражение на поле боя. Ты же не желаешь никого слушать и полагаешься исключительно на свой гений.

Едко-иронично:

— И ты вернёшь мне Восточную Пруссию?

Спокойно:

— Нет. Нет, Фридрих, нет. Считай это платой за урок. Но, я постараюсь сделать так, чтобы ты по итогу сохранил свою власть и, возможно, свою корону. Или получил другую. Ты же за Германию сражаешься, а не за Пруссию, не так ли? И я помогу тебе в этом деле. Если мы договоримся, и я пойму, чего ты хочешь в итоге всего этого.

Фридрих Великий прикрыл глаза.

— Я хочу создать единую Великую Германию. Это цель всей моей жизни.

Король ничего не понял. Почти. Но мне и нужен именно такой Фридрих.

Он выдохнул.

— Чего, ты хочешь Петер?

— За мир со мной и мою помощь в будущем, ты уступишь Швеции Померанию западнее Кольберга, России — Восточную Пруссию, Гольштейн-Готторопам — Кольберг и Восточную Померанию, — обозначил я свои притязания, — курфюрсту Саксонскому надо будет захваченное вернуть и ещё что-то пообещать, если он согласится, то сразу, а нет — так позже.

Сникший на начале фразы Фриц, снова загорелся надеждой.

— А Франции с Австрией? — спросил он.

— Разбирайся с ними сам, — успокоил я его, — мир я тебе гарантирую, даже часть пленных верну.

Фридрих приободрился. Генералов у него толковых ещё полно. А вот умелые солдаты, те что «по шесть выстрелов в минуту», в большинстве полегли под Бреслау и Цорндорфом. Я могу вернуть Фридриху часть ветеранов, которые у меня скопились. Мне они ничего не решают. И я их могу вернуть. Если их штыки будут обращены не против меня, а против Австрии и Франции.

— Какие гарантии, Петер?

— Большую часть войска я отведу, — удовлетворяю я любопытство собеседника, — от тебя же приедут ко мне погостить наследник и регент.

— А я? — спрашивает вздохнув курфюрст Бранденбурга.

— Перед началом переговоров я обменю тебя на новых гостей на новой границе, — отвечаю ему спокойно, — как подпишешь мир с остальными участниками, гостящие у меня к тебе приедут.

— А не боишься, что я потом сразу нападу?

— Фридрих, ты уже сейчас не можешь свои земли освободить, — привожу последние аргументы, — а через год ты уже и лилипутов в армию выгребешь и всё одно против всех не удержишься.

Фридриху Прусскому не нравится сказанное. Правда всегда глаза колет. Но, Фриц велик именно потому, что может слушать правду и делать выводы из этого. Сейчас я дал ему шанс хотя бы корону курфюрста сохранить. Для Бранденбургского дома это — Чудо.

Фриц кивает.

Он явно надеется, что это чудо не последнее.

Посмотрим. Цена вопроса — 10 пфеннигов.