Поход

Глава 28. Война окончена, разведка продолжается

Иван занят мучительным выбором: какое оружие себе оставить. Затрофеенные у северян китайские «калаши» — привычнее, семь шестьдесят два, но обвес не тот. Крышка ствольной коробки не даёт полноценно поставить разнообразные приблуды. У FNки с этим всё нормально, но калибр — пять пятьдесят шесть. Свой Маузер ему тоже отдавать не хочется. И на меня оглядывается. Я тоже покрутил в руках ещё с прошлой встречи понравившийся мне «калаш» и махнул рукой — да ну его. Это для повоевать, а не для жизни. Мне и карабина хватает, да и Вальтер привычно оттягивает ремень.

Вот что мне из всего добытого снаряжения понравилось, так это кобура на груди. Но тоже требует переделки: носить разгрузку не хочу категорически, а без неё — кобуру надо ещё как-то присобачить. На ремнях… горбато, да и неудобно. Не, если бы на мотоцикле ездить, тогда конечно — разгрузка и куча подсумков. Но на мотоцикле — тоже не хочу, машина есть. Так что отодвинул от себя всю эту кучу смертоносного железа, только тактический фонарь придержал: ночью по глазам светанёшь — и стрелять не надо. Сандра вообще к этому добру интереса не проявила, Нора поковырялась и тоже ничем не впечатлилась.

Сдадим всё Руслану, пускай пристраивает — хоть в армию, хоть в магазин. И пулемёты все отдам, это ж габариты Гоблина иметь надо, чтобы таскать такое. А браунинговский «крупняк» только со станка можно использовать, и замена ствола на нём — дикая по своей идее процедура. Ещё и калибры надо с собой таскать. На броники никто даже и не посмотрел. Не, штука, безусловно, полезная, но не в разведке. А куда нас ещё причислить?

Дурной пример подаю молодёжи. Как в анекдоте: «Учёные, открывшие два новых вида выхухоли, по праву первооткрывателей сами дали им названия: «похухоль» и «нахухоль». Зверьки совершенно одинаковы по внешнему виду и отличаются только отношением к жизни».

Чтобы помочь Ивану сделать выбор, задаю ему вопрос:

— Ваня, вот пойдёшь ты куда-то с Маузером. У тебя одна обойма заряжена и с собой ещё пять есть — как думаешь, хватит?

— Да с головой. Разве если на пещерника нарвусь? Да и то — должно хватить.

— А вот пошёл ты с «калашом», а к нему — только один рожок, что в него вставлен…

— Да ну, это ж ни о чём.

— Между прочим, в обоих случаях у тебя тридцать патронов.

Иван секунду посидел, а потом решительно тряхнул головой и притянул к себе Маузер.

— Только попрошу себе приклад с ложей другие и планку Пикаттини, чтобы прицелы можно было ставить. Как думаете, дадут?

— Ваня, за три пулемета и четыре автомата ещё и поцелуют в любое указанное тобой место. Это я пистолеты и броню ещё не считал. И лодку с мотором.

Может и не стоит те локалки дальше искать? Мы у Альянса уже столько экспроприировали — «за невосторженный образ мыслей», как когда-то классики выразились, — что покруче содержимого рядовой локалки будет.

— Кстати, о лодке. Что-то мы засиделись и расслабились. Прыгай в лодку и отгони её в заводину. Потом снимаем мотор, лодку прячем в лесу, мотор тоже, и вы с Норой едете к строительной локалке. Оттуда связываетесь с Берлином, а то здесь городить антенну придётся, докладываете обстановку и получаете ЦУ. Потом сгоняете к виадуку и нашу лодку с мотором заберёте. Заодно мотоцикл туда же увезёте, так что едете на Штайре, рация-то на нём.

А мы с синьориной на квадрике прокатимся на север, посмотрим, что там есть интересного. Встречаемся завтра к вечеру на Дачной. На мотоцикле — напрямую проедете. Всё, работаем. После обеда, конечно, — женщины уже успели, запах, во всяком случае, аппетитный.

Готовит сегодня, кстати, Нора. В качестве «наряда вне очереди». Ибо я ей популярно (и без мата сумел, — отдельно отметьте!) объяснил, что приказ на «один выстрел в ту сторону из-за укрытия» и десять патронов в цель по факту — это несколько разные вещи. И только присутствие … остальных спасает её от более радикальных мер по приведению в чувство для правильного понимания сказанного командиром.

Квадрик неспешно катит по девственной, без следов колёс, дороге. Вокруг — такая же красивая нетронутая природа. Холмы пошли повыше, лес — пореже, только зверьё всё так же едва сторонится при встрече и удивлённо провожает взглядом что-то шумное и вонючее…

Солнышко светит уже в спину, видимость прекрасная, приятная во всех отношениях женщина, сидя сзади, поглаживает иногда… Красота. Направляемся примерно в сторону сицилийцев, до них, по прикидкам, километров шестьдесят. Не спешим, не больно-то они нам нужны. Просто дальняя разведка, на посмотреть: вдруг ещё что-то интересное увидим.

Если посмотреть на нами же составленный план местности, то локалки расположены по сетке с расстоянием километров в тридцать. До Сицилии ещё одна, по идее, должна быть — вот бы увидеть. Только с дороги вряд ли углядишь — она же будет где-нибудь в полукилометре, да за какими-то зарослями. Так что — мечтать не вредно, вредно не мечтать, как говорится.

Сандра вдруг лупит меня по спине….

Поехали… Сандра медленно отвыкала от «боевого режима». Андро — просто Андро, а не командир, и с ним можно просто поболтать… Ехали неспеша, дорога хорошая… Тишина… И там, впереди, не надо ни с кем воевать. Но…

Андро говорил, что у них нет определённой цели, так — посмотреть, что в округе делается, может, сицилийцев навестить, поскольку других знакомых поблизости не случилось. Однако цель определённо была. Она пока никак не обозначилась, но Сандра чувствовала: там, впереди, есть что-то важное. Не опасность — точно нет. Очень неопределённое было ощущение, и Сандра пыталась найти, на что оно похоже. Ближе всего — «встреча с ещё не знакомым, но значимым человеком», — но как бы и не совсем…

С какого-то момента ощущение изменилось — в «поле» появилось что-то более близкое нужное. Сандра попросила Андро остановиться (постучав по его спине, а как ещё?): на ходу труднее сориентироваться. Съехали с дороги на первую замеченную полянку, спешились, размялись. Андро подошёл обнять — тоже соскучился, в командирах-то, но сразу понял, что Сандра «немножко не здесь», и тоже начал прислушиваться и присматриваться. Сандра смотрела в лес, перпендикулярно дороге — хотя нет, не смотрела, глаза были закрыты. Андро стал смотреть в ту же сторону, и ему показалось… показалось?..

— Скво, я вижу там свет. Пойдём туда?

Сандра открыла глаза, улыбнулась:

— Пойдём, нас ждут.

В лесу то появлялся, то пропадал за деревьями неяркий жёлтый огонёк. Вскоре стало понятно, что свет — в окошке, а окошко принадлежит избушке. Вышли на поляну — Сандра такого прежде не видела, а Андро обрадовался:

— Здесь живёт кто-то из наших, из России, из той России, точно!

Невысокий деревянный заборчик с калиткой, за калиткой, во дворе — две берёзки и рябина. Дорожка к крыльцу. У крыльца — лавочка…

Вдруг истошно заорал петух! Они от неожиданности аж присели — оба. Потом расхохотались, и тут дверь открылась, и на крыльцо вышла бабушка:

— Ну что стоите, заходите, раз пришли…

В избушке пахло… русским духом. Печкой, свежим хлебом, и ещё чем-то таким… неопределённым, чем пахнет в русских избах — везде, хоть на севере России, хоть на юге.

Сандра посмотрела на Андро: у него по щеке скатилась слеза.

— Што, сынок, тоже не по своей воле здесь?

— А кто здесь по своей? Андрей. Это Сандра.

— Бабманя я. Да вижу, сынок, что тебе-то я в бабки ещё не гожусь, но как звали дома, так и зовусь. А ну-ка, на дворе самовар поспел, давай его сюда! Я-то сама не таскаю, но раз гость такой — принеси. И унеси потом.

У Бабмани и пирожки были наготове, и варенье разное.

— А похоже, что вы нас и правда ждали, — Андро засмеялся и искоса взглянул на Сандру. И увидел, что Сандра неотрывно смотрит на Бабманю, не моргает даже…

— Ждала. Девочку ждала, вот эту. Анечку.

— Почему Анечку? Она же…

— Ладно, с ней-то можно словами не разговаривать, а тебе рассказывать придётся.

Скажи, девочка, ты когда-нибудь умирала?

— Умирала? Нет. Я и не болела никогда.

— А кто твои родители?

— Я их не помню. Они погибли в автокатастрофе. Мне рассказывали, что меня, маленькую, тогда через заднее окно выкинуло…

— И ты не пыталась узнать, кем они были, какими?

— Ннеет… — Сандра смутилась.

— Смотри, — это уже к Андро, — это она говорит, не я. А теперь я расскажу.

Дня за два до той вашей катастрофы совсем в другом месте, в другой стране, случилась другая автокатастрофа. И в ней погибла моя дочка Анечка. Ей было 23 года. Я расскажу о ней, ты, девонька, про себя многое поймёшь.

В общем, тело-то её сильно пострадало, и душа, как ни старалась, обратно войти не смогла. Но и уходить совсем не хотела, — стала искать другое пристанище. Но ничего подходящего поблизости не нашла, умиравшие молодыми оставляли совсем неживые тела. Хотя там, — Бабманя показала пальцем вверх — расстояний-то нет. И увидела она совсем маленькую девочку. Тельце своё, целёхонькое, она от удара покинула, но ещё не ушла, и родители были рядом… Вот Аня рядом полетала, не хотела чужое-то занимать, но увидела, что девочка уходит вместе с родителями.

И заняла её тельце. Только пришлось ей начинать жить сначала, оказалось, что ещё и в Италии. А я с тех пор, как потеряла и мужа, и дочку, стала видеть (есть у нас такое в роду)… И знала, что дочка моя — жива, хоть и далеко, а муж ушёл своим путём, как положено.

Надо вам сказать, Анечка была «папина дочка» — а папа был… шофёр, нет, автомобилист, в общем. Был автогонщиком и даже, было дело, автоугонщиком, ездил на всём, что движется, работал водителем на «скорой», а потом в милиции, с операми за бандюками гонялся… Анечка выросла, можно сказать, в гараже. Болты и гайки — любимые игрушки, соседи по гаражу — лучшие друзья, баловали её, дарили ей кукол — но гайки ей нравились больше. От неё, как от заправского шоферюги, постоянно пахло бензином и маслом. За руль отец посадил её, как только она смогла доставать до педалей, любимая книжка с картинками — билеты по ПДД. Она и ещё до школы все ответы знала. Журнал «За рулём» — от корки до корки…

А ещё Аня знала, когда отцу лучше никуда не ехать. Пару раз он её не послушал, маленькую ещё, ну и попадал… а потом, если Аня говорила — «нет», он откладывал поездку, пока она не давала «добро».

Я сначала переживала, что дочка у меня растёт не по-девичьи, а потом даже понравилось: самостоятельная, руки на месте, голова тоже, в голове — машины, а не мальчики. Училась легко, институт закончила — автодорожный, конечно.

Тем летом они с отцом решили поехать на юг, к морю. На машине, а как же. Готовились заранее, планы строили… А уже перед самым выездом Ане вдруг ехать расхотелось. Сказала отцу, но он отшутился… В общем, поехали. Две недели отдыхали в Адлере, а на обратном пути… Уж на что муж мой — его, кстати, тоже Андреем звали, так что она Анна Андреевна, — водитель был от бога, а от беды не ушёл: дальнобойщик заснул за рулём, и выехала фура на встречку прямо им в лоб…

— Бабманя, так вы что, выходит, Сандре мамой приходитесь?

— Сандре — нет, а Анечке — да. Тут уж думайте, как хотите. Теперь вы знаете, что такое «родная душа».

— Бабманя…Io… я хочу сказать… Я люблю машины. Я работаю продавать большие машины, ездить могу. Я понимаю. И я понимаю, почему я всегда думала, что я — очень взрослая, и я не люблю молодых мужчин, — Сандра посмотрела на Андро и засмеялась: «Ты видишь? Мне сейчас 60 лет!».

За чаем с пирожками Бабманя поведала ещё, как ушла на пенсию и уехала в деревню, где родилась и жила в детстве. Тётка у неё была знахаркой, народ её побаивался, а Маня любила, и с удовольствием жила у тётки в лесной избушке. Тётка померла, и Маня поняла, что теперь знахаркой придётся быть ей… Так и жила в лесу, и когда её перебросило — не только со всем двором, но и с участком леса, — не сразу и заметила, что что-то изменилось. А недавно увидела во сне Анечку, и та ей сказала, что она теперь тоже тут, и они обязательно встретятся.

— А спать я вас положу на печке. Так-то летом не топлю, но пирожки пекла, тёплая печка ещё.

Утром, после завтрака, прощаясь, Сандра обняла Бабманю, чмокнула в морщинистую щёку и с грустью заметила:

— Далеко мы живём. Но я постараюсь ещё приехать, — и посмотрела с вопросом на Адро.

— Посмотрим. Жизнь тут, сама видишь, непредсказуемая, — взял самовар и понёс его во двор.

— Спасибо, сынок. — Андро вернулся попрощаться. — А вы сейчас… знаете что, ребятки… раз уж странствуете без особой цели… езжайте-ка в сторону гор. Странникам-то — там самое место…

Холодок утренний бодрит так… Сандра греет мне только спину, остальное холодное. И роса — только зацепи какую ветку — и мокрый. Вот вроде вода и вода — а на росе промокаешь куда сильнее, чем под дождём. Разуться, что ли? Если не босиком пробежаться, то всю эту влагу собрать. Ведь все кожные болячки, все прелости и такое прочее, что в солдатской постоянно обутой жизни неминуемо, от росы проходят моментально. А и разуюсь. А то выбелятся мои юфтевые берцы, пропитывай их потом.

Так и рулим — я в куртке и шортах, скво — в одной куртке. Ей тоже понравилось по росе-то. Солнышко поднимается, теплеет. Жизнь налаживается. От встречи с Бабманей впечатления у меня двойственные, да и ладно. Мы сейчас сами себе хозяева. Ну подсказала, так скажем, она нам дальнейшую дорогу, так ведь хотим — едем, не хотим — назад повернём. Не предопределено.

Но пока повернуть назад… затруднительно. Вот она — колея. Именно колея, а не дорога, с которой мы свернули. Хотя по этой колее никто лет несколько не ездил, как говорится — «зуб даю». Мне — легко, их, зубов, у меня ни одного — протезы. И с этой колеи даже на квадре не особо-то и съедешь — заросли со всех сторон. Так что — только вперёд. И — ползём потихоньку, чтобы ветками по голым ногам не хлестало.

Вот вроде бы впереди и посветлело. Да и пора уже — мы же практически всё время на подъём лезем. Густые тёмные леса — они в низинах, в основном. Чем выше — тем светлее должно становиться. Вот и опушка. Дальше — простор. Ну как простор, — после того леса, по которому проехали — практически, стадион. Совершенно открытые участки метров по триста-четыреста, максимум с кустиками.

Дорога всё так же хорошо просматривается в высокой траве, выросшей по обочинам, в колее — травка низенькая, пролезшая через щебень. Если смотреть сбоку, то проезд можно увидеть только в упор, с пары метров. При взгляде вдоль колеи, её можно отследить метров на сто, до следующего изгиба. А впереди, по курсу — горы. Невысокие, но это уже горы. Со скальными выходами. Недалеко, километра три. И дорога ведёт именно туда.

На просторе надо быть уже настороже — в тёмных лесах зверь не живёт, нечем ему там кормиться. А вот в таких местах живности раздолье. И хищникам, соответственно, тоже. Так что, хоть и лето, лучше быть настороже.

— Сандра, винтовку положи так, чтобы достать быстро. И пистолет в первой готовности, я за рулём, а ты головой крутишь во все стороны. Пока видим вот таких оленей — вот, гляди, красавцы какие — всё спокойно. Но если их нет — значит кто-то спугнул, и тогда готовимся стрелять. Хищник здесь тоже дурной, непуганный.

Ещё раз, уже в бинокль, осматриваю открывающийся простор. Вроде ничего настораживающего. Впереди скалы, но раз дорога есть, значит, она куда-то ведёт. А куда — выясним. Для этого и поехали. Квадрик без особого напряга тянет нас вверх, виды по сторонам становятся всё более «фотографическими». То есть всё больше желания сфотографировать окружающую красоту.

— Сандра, контроль! Нет животных. Где-то близко большой хищник!

И сразу же за спиной — бах— бах… Все восемь подряд.

— Едем. Он больше не придет.

— Кто это был?

— Не знаю. Большая кошка. Красивая. Сзади хотела напасть. Я попала.

Вот так спокойно… Работа.

Осталось только добавить газу и вылезти на перевал. А дальше… Всё было выполнено именно в стиле Смотрящих. Дорога была — дорога кончилась. Всё! Мы стоим в месте неописуемой красоты, на юго-восток от нас начинаются вершины, где-то дальше, за ними — эфиопы. А вокруг…

— Туда! Сандра показывает куда-то правее, там достаточно пологий (ну как достаточно — не кувыркнёшься) спуск.

— Почему туда?

— Посмотри! Видишь — вода падает! Как на той картинке в доме.

Туда — значит туда. Надо же выбрать направление. Потихоньку спускаемся, это сложнее, чем вверх. В конце концов, выбираюсь. И думаю — а может, ну его?… Как с такой жить, если всё предвидеть может?

В амфитеатре, закрытом скалами с трёх сторон, открытом на юг, стоит дом. Типичная локалка, только маленькая. А с северной стороны со скалы обрывается водопад. И в воздухе, в лучах полуденного Солнца, стоит радуга. Яркая такая, но компактная. Обрамляющая поток падающей сверху воды, разбивающейся в брызги на нижней плите. Воздух звенит. Кажется, приехали.