Поход

Глава 6. Первая цивилизация

— Нет, Сандра, ты сидишь здесь и никуда не идёшь. Сейчас меня на ту сторону перевозишь — и назад. Здесь сидеть и никуда не дёргаться. Ждёшь, когда сигнал дам. Понятно? — Весь этот разговор сопровождается отчаянной жестикуляцией. А перед этим то же самое, продублированное переводчиком смартфона, и несколько раз. Даже удивительно, как быстро научились два человека понимать друг друга, говоря на разных языках. Конечно, если жестами дублировать всё. У итальянцев бурная жестикуляция вообще в крови… Вот, на третий день уже вполне понимаемся. Весь следующий день, после того, как встретились, стояли на месте. И, в основном, тыкали пальцем в экран телефона. А где? А что? А как? А что дальше? А куда? И что делать? Неужели так? Но, в общем, Сандра уже успокоилась и привыкла. А когда написал ей, что в футболке она очень красивая, так в ней только и ходит.

А сейчас ей страшно оставаться самой, хоть и на лодке. Можно было бы и вдвоём пойти, но сильно мне тот мужик с ружьём не нравится. — Когда собрались, наконец, и пошли дальше, эту протоку влево увидели часа через три. А на мыске мужичок, и с ружьём. Тормознул метров за сто пятьдесят — лодке много не надо, если пальнёт сдуру. Мужик сразу спрятался, ну, это как он считал: видимо, не представляет, как это с реки выглядит. И не высовывается, хотя я ему и махал, и кричал. Скорее всего, здесь и жили те, чьи останки нашёл раньше. Надо идти, выяснять, где же мы есть. Но — стрёмно. И отчаянно давит жаба — рюкзачок ведь отдать надо в подтверждение, и Беретту. А вот карабин… Как говорил Верещагин: «Нет, ребята, пулемёта я вам не дам…».

Так что сначала иду сам, а потом, если не договоримся, Каркано я подберу. А пока повисит в воде на поплавках из пенопласта. Глубина здесь довольно ровная, три, три с половиной метра, так что отмерил два метра нитки со спиннинга, и внизу самый здоровый тройник прицепил с грузом. Далеко не уплывёт, как к более мелкому вынесет, так и встанет. В общем, помахал мужику условно белой тряпкой и пошёл к берегу, только повыше по течению. Там берег светлый, пройти нормально будет. Выскочил, и Сандру сразу отправил назад, за поворот. Девочка умная, не спеша доведёт.

Иду по берегу медленно, руки вперёд выставил, показываю — ничего нет. И вообще, я весь белый и пушистый, не надо в меня целиться, сука. Боишься — ствол держи в эту сторону, но опущенный. Мужик из куста вылез, на опушке стоит, нервный какой-то. Но ружьё опустил, только показывает — проходи мимо меня, и вон туда. Иду. А тропинка-то хорошо натоптана, живут здесь давно, но людей не очень много.

Метров через триста в лесу вдруг открывается удивительная картинка. Сначала изгородь. Такой частокол из нетолстых брёвен, метра по два высотой, неплотный. Ворота — большие, для транспорта. А за ними — поляна, со стадион размером. На ней, как что-то чужеродное здесь, три каменных здания. Одно — даже на вид казённое, официальное, и два жилых. Все — двухэтажные. Возле казённого здания чаши стоят бетонные для цветов и лавочка, массивная такая, старая. А дальше, у самых деревьев — здоровенный сарай, сруб из толстых брёвен. О, на здании даже вывеска есть — MUNICIPIO. Но эти дома здесь точно чужеродные — как будто взяли кусок территории и просто сюда перенесли. А вокруг — лес. Человек пять жителей с интересом нас разглядывают, а так — тихо.

О, где-то вдали слышен звук мотора. Ну наконец-то — хоть какая-то цивилизация. Сейчас узнаем. Конвоировавший меня мужик, как зашли за ограду, как-то сразу подобрел, ружьё на плечо повесил (помпа, гладкоствол — это я про себя отметил), и приглашающе показал рукой на муниципалитет — заходи мол, не стесняйся. И буркнул чего-то. Итальянский, точно. Что именно — не понимаю. Но парла итальяно! Ну и дальше — по стандартной уже процедуре, как с Сандрой. Когда дошли до "руссо" — ещё подобрел. Но вот с ней как-то понятнее, а что этот хочет — не соображу. Показываю — лодка, второй человек, пойдём, я позову. Мужик ещё что-то побурчал, охлопал всего — видно, что процедура обыска для него привычна, и потопали мы назад.

На берегу Сандре машу — давай, подходи сюда. Правой рукой машу. Так что поплавки с грузом отдельно поплывут. Приближается, а мужик показывает — сюда, в протоку заходи. Она, оказывается, почти до самых домов идёт. В общем, добрались. В конце там место у них оборудовано, лодка стояла. Не, мы не так. Откинул колесики на транце, за ручку на носу взялся, и за собой на берег покатил. Мужик проникся, нос свой всунул, смотрит. Беретту и рюкзак увидел — напрягся. Показываю ему — это ваше, забирай. И патроны, а как же. Мы люди мирные. Прям совсем подобрел. Спрашивает — а ещё мол? Не, не знаю, не видел, ничего не было. Лодка — да, была. Там, на реке. И уже не лодка.

Дальше у них пошёл разговор с Сандрой, а я — только как предмет интерьера. Вечером, когда все живущие здесь собрались, уже интереснее стало. Я писал на телефоне, Сандра спрашивала, потом мне писала. И наоборот. Если смысл выделить, то вот что получается. Их сейчас шестнадцать человек. Пять мужчин, девять женщин и два ребёнка. Они — сицилийцы. Рикардо — это тот, что меня встречал, — главный. Он полицейским раньше был. Живут здесь уже год. Оказались здесь внезапно — проснулись утром, а вокруг вот это. Три дома и сарай. В сарае были продукты, инструменты, одежда и всякое такое. Даже старая военная форма была, ещё времён Муссолини. А ещё трактор небольшой, и машина — старый ФИАТ-500. Модель старая, но как новая. В домах нашлось оружие — два гладкоствола и два карабина. Один карабин и машину взяли два человека и уехали. Как куда — так там, за сараем, дорога начинается, а потом она выходит на большую дорогу, в обе стороны ведёт.

Я сбегал ещё днём, посмотрел. За оградой начинается обычная грунтовка, колея, а через полкилометра идёт классная дорога, грейдированная, с насыпью и кюветами. Засыпана гравием. Езженая. Следы старые, но есть. Нет, они не знают, и не интересовались. Машина не вернулась, а трактор здесь нужен, и солярки мало. Разработали поле — там, дальше, сажают картошку, пшеницу, овощи. В реке рыбы много, в лесу охота. Патронов мало осталось, зимой волки подходили, по ним много потратили. Но жить можно. Только жаль, что виноград не растёт.

Их вначале двадцать четыре было, двое уехали и не вернулись, одного волки задрали, двое не ужились, погрузились в лодку и уплыли по реке, тоже в самом начале. Лодки прямо тогда там и были, на причал вытащенные стояли. Моторов не было. Три человека зимой простудились и умерли — здесь холодно, а в домах печей для отопления нет. Поэтому, когда холодно стало, все жили в деревянном сарае — там есть печка, да и теплее в деревянном доме. Две недели назад из леса вышли ещё двое — итальянец, из Милана, и женщина, но она не наша, с Корсики. Но если будет нормально работать, как все, то пусть живёт. Лучше бы, конечно, если бы мужчина был.

Этот миланец, Джузеппе, рассказал, что там, где он очнулся, когда здесь оказался, дальше по реке, недалеко от берега стоит большой деревянный дом, и в нём много всяких полезных вещей. Вот с Антонио они и поехали на лодке посмотреть. Да, это его ружьё. Мир праху его… Ужасная смерть. Нет, больших медведей они никогда не видели. Обычные были, но они ушли. А так — они не знают, кто тут ещё есть. Один раз, осенью ещё, приезжали австрийцы. Но быстро уехали, их никто не понимал, и вообще — это были нехорошие люди. Они хотели продать им бензин и солярку, но за это хотели забрать бóльшую часть урожая. По реке никто мимо них не проходил, мы первые.

Мутные они какие-то. Видно, что Рикардо здесь настоящим паханом, без его одобрения никто и слова не скажет, и то здесь у него нестыковки, то там. Недоговаривает.

В общем, послушав и оценив то угощение, что нам выкатили, решил, что лично я пошёл дальше. Не понравилось мне ни это откровенное жлобство, ни то, что он — «сицилиец». На итальянском говоришь — значит, итальянец.

Видел уже таких, кто мне на русском языке рассказывал, что он не русский. А другого языка не знал вообще. А с меня требовал, чтобы я на мове говорил. Хотя, с моей точки зрения, украинськая мова створена выключно и тилькы для того, щоб на ний чытаты, пысаты, казаты та думаты херню. И знаю, к чему это привело.

А потом Рикардо сказал такое, что я готов был рвануть прямо сразу: они иногда, когда погода позволяет, русских слушают. Приёмник, да, есть, но берегут бензин и генератор заводят редко. И слышно не всегда, нужно, чтобы погода была, далеко, наверное. Что говорят — не понимают, но они и песни передают. И даже некоторые на итальянском.

Идиот! Тебе что, западло было эфир почаще слушать? И проволочку из кармана достать, да повыше закинуть…

Сандра, дай телефон. И написал — я ухожу. Она не ответила, просто прижалась. Значит, опять спальник делим на двоих.

Всю неделю Карла работала больше обычного: старая клиентка пригласила её обслуживать участников конференции, и Карла с утра до вечера причёсывала, стригла, красила, укладывала… Деньгами её не обидели, в пятницу она получила конверт со своим практически двухмесячным заработком.

Первым делом она позвонила Сандре. Но Сандра на звонок не ответила. У Карлы накопилось за неделю достаточно домашних дел, чтобы думать о чём-то ещё, поэтому она позвонила Сандре только пару раз за вечер. Сандра всё не отвечала, а на последний вызов не последовало даже гудка. Карла растерялась, потом снова набрала номер… В трубке не было ни звука, ни сообщения о том, что телефон выключен или абонент недоступен.

Карла сначала забеспокоилась, но потом подумала, что ТАК молчать исправный телефон не может. Понятно, что завтра придётся зайти к Сандре без звонка…

Девушки были очень дружны. С детства их сближало то, что обе они были сиротами — у обеих родители погибли в катастрофах — у Карлы в авиационной, у Сандры — в автомобильной, в которой из всей семьи только она и выжила. Если сказать точнее, сближало это Карлу, Сандра своего сиротства как будто не ощущала. Карлу в детстве опекала старшая сестра, Сандру — тётушка, сестра отца. Но теперь девушки были вполне предоставлены сами себе.

Карла, надо сказать, внешне была «христоматийной» итальянкой. Вьющиеся чёрные волосы, синие глаза, крупный нос, громкий голос — к тому же она неплохо пела, — и южный темперамент. Она была довольно скандальной особой, любила встревать в перепалки, яростно жестикулируя. При этом Сандру она не просто любила — боготворила! Сандра была этаким ангелом во плоти: она никогда ни с кем не конфликтовала. Более того, в её присутствии конфликты затухали сами собой. В ней не было ни капли агрессии, но и к ней никто агрессию проявить даже не пытался.

Однако она не была и особо покладистой: если ей что-то было не по нутру, она просто говорила «нет», и уговорить её было невозможно. Сандра любила музыку, любила песни Карлы, любила поплясать на дискотеке, но иногда могла по пути на какое-то свидание или дискотеку остановиться и сказать «нет, не пойду». Развернуться и отправиться домой. Уже очень давно Карла в таких случаях тоже всё отменяла. Если Сандра отказывалась куда-то идти, с большой вероятностью там случалась какая-нибудь неприятность, а то и беда…

Поэтому в жизни Сандры всё было ровно и спокойно, даже скучно. И только Карла, с её бурными, а то и буйными романами, авантюрами, скандалами и интригами создавала вокруг Сандры некоторое движение жизни — кавалеры «пикировали» на Карлу, и часть внимания перепадала и Сандре. Но парни её мало интересовали, они были пусты, наглы и навязчивы, и Сандра быстро с ними расставалась. С коллегами по работе — а работала она в мужском, преимущественно, коллективе — Сандра в романтические отношения принципиально не вступала.

В той далёкой катастрофе Сандру спасло то, что её, совсем малышку, ударом выкинуло из машины на склон. Она немного полежала в больнице, травм врачи не обнаружили и отдали её тётушке. Та поначалу попричитала «повера рагацца», но маленькая Сандра не вспоминала родителей и брата, не плакала, ни по кому не скучала. Она как будто началась с чистого листа.

У Карлы фотографии родителей висели дома на стене, и она обращалась к ним за поддержкой: Mamma, il mio dente inizia a farmi male, aiutami a trovare un buon dentista! (Мама, у меня начинает болеть зуб, помоги мне найти хорошего стоматолога!) — и хороший дантист таки вскоре находился. А у Сандры родителей как будто и вовсе никогда не было. Тётушка не слишком ей надоедала, отвечала на вопросы, учила тому, к чему у Сандры обнаруживался интерес: готовить любимые блюда, немного шить, немного вязать, уверенно плавать и нырять (тётушка в юности была спортсменкой-пловчихой), а когда та состарилась, Сандра так же ненавязчиво за ней присматривала, пока однажды тётушка уснула и не проснулась.

Но и тут Сандра не почувствовала себя «бедной сироткой».

Напротив, она почти сразу записалась на курсы вождения, чего тётушка почему-то активно не одобряла (возможно, памятуя о той катастрофе). За рулём Сандра чувствовала себя уверенно, хотя своей машины у неё не было, зато её работа была связана с автомобилями, только с большими и очень большими. Она вполне могла определить неисправность и даже кое-что починить. Там же, на автокурсах, задружилась с Пино — инструктором-мотоциклистом: на него грубо орал какой-то начальник и грозился уволить, когда подошла Сандра. Начальник как-то сразу сдулся, закашлялся и ушёл. К инструктору он больше не приставал, а Сандру благодарный Пино научил ездить на всём, что было в его распоряжении.

Сандра училась очень быстро — запоминала теорию, навыки к ней как будто сами прилипали. И не отлипали, хотя ни в байкерши она не подалась, ни за руль особо не рвалась. Умела — и всё. Posso, e basta.