Поход

Глава 9. Старый позывной

Хорошая мне девушка досталась, ненапряжная. Сказал — идём домой, встала, погладила стенку домика — идём. А где дом? — В России. — А где Россия? — Там, — рукой в сторону юга. Всё, мужчина сказал, что дом там, значит, идём туда. Благо, собираться нечего. Винтовку на плечо, хлеб и жареное мясо в котёл (здесь позаимствовали), патроны по карманам и идём к лодке. Отвязались, с воды с нескольких ракурсов сфотографировал место, где причаливать удобно. Сандра лежит на носу, ноги закинула на меня, на своём телефоне набирает фразу, произносит на русском, и смотрит — правильно?

Киваю или поправляю. Сам смотрю по сторонам. Следы присутствия человека увидел один раз, удобный мыс, с хорошей глубиной рядом, — здесь кто-то стоял. Кострище старое, даже не этого года. По количеству углей — стояли ночь. Походил вокруг — да, это не прежняя Земля, ни тебе бутылок выброшенных, никакого мусора. Здесь всё в цене.

Как там сказали? "Платформа-пять"? Почему — пять? Что значит селективный кластер? Одни вопросы. А у меня ещё вопрос — как этот металл оттуда вытащить можно будет. И станки. Прорубить просеку — это несложно. Пара бензопил. Ага, и трактор надо, стволы растаскивать. Угу. И подъёмный кран. И всё это сюда доставить. А на чём? Баржа и буксир. И ходок несколько для вывоза. А в километрах — это сколько? А топлива сколько на это? А есть оно вообще в Империи?

Слово Империя откровенно нравится. Правильное оно. Особенно в русском понимании. Назвался русским и это делом доказываешь — и не важно, что фамилия у тебя не Иванов или Петров, а Беллинсгаузен, или Барклай де Толли, или Даль, или Багратион. И ходишь ты не в собор, а в кирху или мечеть. Россия всегда Империей была, даже если по-другому называлась.

Вот Сандра — кто? Итальянка? Сейчас, если её спросить, то да. А через год? А Императором у нас кто сейчас? Ох, скорее бы добраться… Только вот движок на скорость совершенно не рассчитан. Идём километров пять в час, со скоростью пешехода, практически. Течение ещё немного добавляет. Восемь где-то. По прикидкам, до Замка Россия (а что это за зверь такой — Замок?) по карте получается километров триста. То есть, если идти в день по шесть часов, — больше нельзя, тело задубеет сидеть, — да пока пожрать приготовишь, то да сё — за день полста километров. Шесть дней хода. Так там границы территории, значит, четыре берём. Но это если погода такая, как сейчас — ни дождя, ни ветра. А ветер для меня главный враг — борта высокие, парусность большая, моторчик еле вытягивать будет. Да на большой воде волна будет, особенно если ветер против течения. Так, как сейчас, когда на узком русле прикрыты и высоким берегом, и лесом, уже не получится. Так что, как ни крути, а дней десять, не меньше.

А нехилую же петлю река здесь делает, уже три часа дня, почти шесть часов на ходу, а отметки моей всё нет, хотя холмы уже вон они, видны. И дом где-то там, такой уютный. И тут впереди услышал звуки. Сандра тоже встрепенулась — не показалось, значит.

Когда долго находишься на природе, тем более такой, необитаемой, любой звук, который неприродный, ухо улавливает сразу, слух обостряется неимоверно. В городе мозг сам ставит фильтр, и обычный городской шум просто перестаёшь слышать. Он есть, но для тебя его как бы нет. А здесь… Звук каких-то работ — стук, падение чего-то, голос… Далеко, пока не разобрать, что именно. Приложил палец к губам — молчи, не шумим.

Скво, отложив телефон, перевернулась на живот, глядя вперед. Сейчас выйдем из-за поворота, яснее станет. И знак мой появился… Тихонько, из-под самого берега, высовываюсь. Нет, ещё излучину проходим, просто слышно далеко. Даже желание выйти на берег, размяться — прошло. Дело появилось. По мере того, как подходим, звук всё отчётливее. Стук, изредка голос, что именно — непонятно. Так, на рожон не лезть, сначала смотрим. Звук происходит с правого берега, идём к левому, и причаливаем под защиту упавшего в воду дерева.

Сандра даже футболку одёрнула, так-то она обычно такими мелочами не заморачивается. И правильно — такую фигурку прятать подо что-то — только портить. И тоже выскакивает из лодки. Жестами — на этот раз для тишины, показываю — сдурела? Видно же издалека. На мне-то уже камуфляж надет.

Манлихер в руки, и аккуратно, чтобы никак не засветиться даже мельканием среди стволов — вперёд. В лесу очень видно именно горизонтальное перемещение, так что, если хочешь быть незаметным, двигайся медленно, лучше всего — медленно встал, переместился от одного укрытия до другого, медленно присел. При этом надо думать, что видно тебя может быть не только с той точки, куда сам смотришь.

Вот и добрался. По-быстрому соорудил себе несколько веточек под ободок шляпы, теперь уже ползком, и смотрю из-под куста. Оптику бы какую… Но расстояние не так, чтобы совсем большое, видно. Противоположный берег высокий, всё время, пока иду, удивляюсь. Сейчас вышли на участок реки, который идёт практически параллельно берегу Волги, насколько я сверху смог разглядеть. Долго так продолжаться не может, скоро должно быть устье.

А там, на склоне, идёт работа. На берегу отчётливо видна очень чёрная полоса, толщиной… да как бы не метра три. И пять человек там ковыряются. Двое машут кирками, остальные таскают чёрные комья по лестнице, в земле сделанной, корзинами к берегу, там причал. Здоровенный. И там же лежат кучи такие же чёрные. Уголь?! Народ уголь добывает? Два негра, азиат какой-то, вроде китаец, двое европейского облика, только грязные. Одеты в обрывки какие-то, одеждой это не назовёшь. Труд точно не добровольный.

О, а вот и подтверждение появилось. Ну почему все надсмотрщики так похожи? Рожа — поперёк себя шире, талия не просматривается в принципе. Выше места, где должна быть талия, перепоясан ремнём с висящей на нём кобурой. Кобуру опознать не могу, в смысле, её государственную принадлежность. На руке, как положено, дубинка. Не, не дубинка, что-то гнущееся, типа куска кабеля или шланга. Ага, я даже знаю локацию данного индивидуя! Серая, явно военная форма, и на кителе — два кармана на заднице. На кителе! Швеция, и к гадалке не ходи.

Вдруг рядом плюхается на землю Сандра, и, сделав зверское лицо, показываю ей, какие кары её ждут. Ухмыляется, показывая, что один вид кары готова принять прямо сейчас. Но подошла, надо сказать, тихо, и не услышал. Не хрустнула ни разу. На противоположном берегу толстый открывает рот, и версия шведа сразу отпадает. Так материться шведы не умеют. Литовец. Почему так уверенно? Так…

— Шарикас!

— Гавс!

Очень уж звучание языка специфичное. Причём как-то умудряется три четверти слов произносить русских, но исключительно матерных. Заслушаться можно.

Вывод о том, кто здесь плохой, а кто хороший, делать рано. Может, эта рожа каких-то отпетых уголовников тут к общественно-полезному труду приобщает. Плюс негры. Говорят, что служившие в Африке наши офицеры больше всего не любят негров. Брехня. Были ещё служившие в Северной Африке, так они на первое место арабов ставят. Не, я не расист и не националист, можно даже сказать, наоборот, — интернационалист. Не люблю всех дураков и сволочей одинаково, независимо от цвета кожи и разреза глаз. Но вот три года пребывания в Африке свой отпечаток накладывают.

Толстый, отчаянно матерясь, перетянул двоих, недостаточно, по его мнению, оживлённых, и пленники, ускорившись, стали быстро таскать корзины от карьера вниз, к причалу. Минут через пятнадцать, закончив, собрались в кучу, и побрели по берегу, скрывшись из вида. Толстый важно пошагал за ними. В общем, ничего не понятно.

Пришлось перебегать, менять позицию, чтобы увидеть, куда они ушли. За полоской деревьев у них располагалась жилая зона. Ближе к воде — здание, длинный сарайчик, в котором и проживала, видимо, эта пятёрка зэков. Не, шестёрка. Возле плиты, под навесом, с костылём и покалеченной ногой, прыгает ещё один азиат. Негров я умею различать на взгляд, могу сразу сказать, что один из них — это центральная Африка, даже ближе к Сахелю, второй — юг. Ангола или что-то рядом. А вот азиатов не умею, для меня они все на одно лицо.

Выше по склону, за крепким забором, декорированным колючкой, небольшой дом с торчащей антенной мачтой. Антенна простенькая, штырь, так что связь недальняя. Толстый пошёл наверх, загудел небольшой генератор, в окне загорелся свет. Доложиться о проделанной работе пошёл, что ли? И что делать-то? Не, что толстого надо поспрошать, это понятно. А то сядет сейчас и уплывёт — на песок вытянута мотолодка. Тоже надувнушка, но из крутых. Мотор хороший, с этого ракурса не видать точно, но на вид — сил более тридцати, по размеру колпака если судить. Дистанционка, на румпеле сидеть не надо. Богато живут прибалты. А, ладно, пойдём разговаривать.

— В лодку! Туда пойдём.

— Я с тобой. — Упёртая, не буду спорить, побежали.

Бесшумно, чем хорош электромотор, подошёл, стал возле моторки. Манлихер в руки, и быстро по лесенке. Из дома нас не видно, зэки застыли и удивлённо на нас смотрят. Им досюда так просто не добраться — или плыть по реке довольно далеко, а вода ещё не купальная, или резать спираль Бруно. Металлом местные тоже не обижены, надо понимать. Колючка, спираль, и в немалом количестве. И только двинулся по лестнице, вслед, из-за колючки, пожелание: "Прибей эту сволочь!" — И с такой злобой произнесено было… Аж дёрнулся, и только потом дошло — сказали-то по-русски. Поворачиваюсь — стоит возле колючки мужик, в обносках, с фингалом таким знатным, но гордо стоит, без подобострастия. Моего возраста примерно. Отставник, не ошибёшься, такое в осанку впечатывается до конца дней.

— Wer bist du? — Сам не знаю, почему так вырвалось, на немецком его спросил, кто он.

— Юрий Николаевич. — Каблуками не щёлкает, но характерное такое вытягивание корпуса. Точно, военный.

— Stillhalten! — Вроде так на немецком должно звучать «стой спокойно». Двинул дальше.

Подхожу, звук работающего генератора заглушает любые шаги. Попробовал дверь тихонько пальцем — не заперта. Непуганые, не боятся. Сдвинул предохранитель, резко открыл, ствол вперёд. Толстый сидел за столом, пил кофе, судя по запаху. Так и застыл. Потом медленно потянул руки вверх, так и не выпуская кружки. Молодец, так и сиди. Подскочил, расстегнул ему ремень, снял вместе с кобурой.

Вытащил пистолет. Прикладистый по руке, Лахти или Хускварна, не поймёшь. Не настолько я знаток оружия, особенно пистолетов. Но всё равно — бензопилы у них лучше получаются. Ладно, потом. По-быстрому прошёлся рукой по толстому, вытащил из кармана раскладной нож — больше ничего и нет. В дверь просочилась Сандра, стоит, смотрит с недоумением. Прикинул в руке пистолет — не, чужое оружие, я лучше с карабином. Показываю Сандре — умеешь?

— Си. — И так как-то буднично это «си» прозвучало, как если бы спросил — а ходить она умеет? Подал пистолет, правда, с недоверием на лице. Такая ухмылочка в ответ, а потом — цирковой номер. Пару секунд рассматривания, потом пистолет как будто бы сам впорхнул ей в руку, вываливается магазин, подхват левой рукой, флажок предохранителя вниз, передёргивание затвора, вылетевший патрон подхватывается левой рукой, пальцами левой же руки вталкивается обратно в магазин, в это же время смотрит в ствол, недовольно морщась, магазин влетает в рукоятку, щелчок затвора, флажок предохранителя вверх. Общее время — пара секунд. Я так не сумею. Если кратко — проникся. А толстый — аж до печёнки. И кротко так, скромно:

— Чемпионато Италья пер тиро. Кварто посто.

Толстый, услышав такую речь, даже расслабился, и заговорил:

— Синьора…. Герр… — На этом, видимо, его познания в иностранных языках закончились, и он продолжил дальше уже на родном, непонятно. А с чего это он меня герром назвал? А, так камуфляжка же бундесовская на мне, и карабин австрийский.

— Хорош. Разговаривать на русском будем. И не надо делать вид, что ты его не понимаешь. Когда по-русски не понимают, я обижаюсь. А это больно. Не мне больно, а для тебя — уточняю. Так что давай по порядку — имя, фамилия, должность, чем занимаешься, и вообще, что здесь вокруг происходит. И руки-то опусти, а то обольёшься кофейком раньше, чем он остынет.

— Томас я. Барткус. Начальник на этом карьере угольном. А вы кто?

— Томас, ты лучше расскажи, что я тебя прошу, чтобы мы в курс дела вошли, что тут вообще происходит. И кофе пей, пей, остынет ведь.

— Так вы лосты, наверное?

— Что за лосты?

— Ну, это… Потеряшки!

— Какие потеряшки?

— Так Высшие кого группами переселяли, а потом вот так, как вас, поодиночке.

— Так, давай с самого начала и по порядку. Ты, кстати, русский откуда так хорошо знаешь?

— В ВВ я служил, при Союзе. Во Внутренних войсках. Зону охранял.

— Понятно, по профилю, значит, работа у тебя. А там что за люди?

— В лагере? Пленные, бандиты, враги народа.

И тут меня торкнуло.

— Враги народа, говоришь? С интонацией товарища Сухова. Помните — «Павлины, говоришь? Хех…»

— Стал к стене, руки назад. — И его же ремнём, двойной петлёй. Хороший ремень, широкий, мягкий. Хрен высвободишься.

— Посиди пока. Хотя можешь попробовать побегать. Синьора давно не стреляла по мишеням. Сандра, побудь пока здесь.

И пошёл вниз, хочется посмотреть, что тут за враги народа обосновались. Иду себе вразвалочку, рукава закатаны, карабин на плече стволом вниз, шляпа с веточками на нос надвинута, в общем, образ такой… Неположительного героя. И пока искал, где тут проход в спирали, и как калитка открывается, слышу:

— А я тебе говорю, Николаич, ещё один фашист на нашу голову.

— Ваня, ты погоди, не все немцы гады. Я, когда в ГСВГ служил, очень приличные ребята в Фольксармее были. Вон видишь, идёт. Сейчас попробуем поговорить, я немного немецкий-то помню ещё. Гутен абэнд, герр, не знаю, как вас там.

— И вам добрый. Но, глядя на вас, не скажу, что он таким выдался. И, Ваня, не смотри на мой карабин с таким вожделением. Пусть Юрий Николаевич поговорит сначала, а потом я уже решу, что дальше делать будем. И кого прибить надо. Представьтесь, мужики, пожалуйста. А потом расскажете, как дошли до жизни такой. А то сами мы не местные.

— Из лостов, что-ли?

— Вы вроде русские, а говорите непонятно. Лосты — кто это такие?

— Ну, сериал такой знаменитый был, Lost назывался, у нас перевели как «Остаться в живых». Что, не смотрели? А сейчас здесь так называют тех, кто в одиночку сюда попал, а не как мы, группой. А звать меня Юрий Николаевич, из Риги я. Иванов.

— А я Сергиенко Иван. Из Таллина сюда попал, а так ростовский я, моряк, на контейнеровозе ходил.

— Котов Андрей. С Брянщины. Пенсионер.

— А девушка где? Она тоже наша?

— Наша. Итальянка она, Сандра зовут. За этим, Томасом, присматривает.

— Сука! Нет, не она. Томас этот. Скотина он, фашист настоящий!

— Так, а вот с этого места давайте спокойно, плавно, подробно и с самого начала. Кстати, а сколько у нас времени на это, пока толстого не хватятся?

— А времени у нас как бы и совсем нет. Этот нас с работы погнал, чтобы поели, а то потом всю ночь уголь грузить, Гуннар уже должен был на своей шаланде подойти.

— А кто это ещё в лагере?

— Двое китайцев, это пленные. Ли — который хромой, и Мин, что с нами работает. Их никто не понимает, ни одного языка они тоже не знают. Кваме — он из Сенегала, по-французски говорит, так никто из нас его не знает, и Малике, он из Замбии. С этим хоть что-то, он по-английски немного, так Иван с ним пытается общаться.

— А что за Гуннар, и что у него за судно?

— Да корыто такое, полусамодельное. Большая лодка, только для угля и предназначена. Тонн на двадцать. Один человек на ней. Получше этого скота, но тоже… Ружьё у него, гладкоствол.

— А сами за что сидите?

— Так русские мы. Нежелательный элемент. Неграждане, баллы социальной значимости не начисляются. О, чапает Гуннар, слышишь?

Точно, над рекой угадывалось негромкое тарахтение мотора. Из того, что узнал, ничего яснее не стало.

— Мужики, я побежал. Встречу этого… как его, Гуннара, тогда поговорим.

Заскочил на «свою» территорию, быстро сбежал к воде, прыгнул в лодку и завел её за куст рядом. Блин, там неудобно, ноги намочил, пока выходил. Метнулся наверх, на реке уже показался нос какого-то корыта, угловатого, широкого и плоского.

Забежал в дом. Сандра молодец, нашла керосинку, разожгла и делает кофе. Толстый, раскисший и какой-то обиженный, недоумённо на неё пялится…

— Рот без команды откроешь — пришибу. И для значимости слов простимулировал стволом по ребрам. Он сник ещё больше…

— Что там? — спросила скво.

— Потом. Сейчас гостей встречать будем. Выйдешь на улицу, встанешь так, чтобы тебя не видно было. Пистолет наготове держи. — Продублировал на всякий случай руками. Поняла вроде.

Лодка уже подползла к причалу, и бородатый мужик лет сорока с ружьём в руке, привязав её, озирался по сторонам. Крикнув пару раз "Томас!" и добавив какие-то ещё слова на незнакомом языке, зашагал к дому. Я в это время демонстративно клацал предохранителем Манлихера, поглядывая на толстого. Тот, надувшись, уставился в пол.

— Томас, ты старый пьянь! — заявил вновь прибывший, открывая дверь. Ага, независимость — она такая. А когда между собой поговорить, так нужен язык межнационального общения, без него никуда. Видимо, не литовец. После чего получил прикладом в живот и рухнул на пол. Вариант, как в песне — может мы обидели кого-то зря, сбросив пару лишних мегатонн… ещё и обоссался. Расстегнул ремень, и, вытащив его из брюк, скручиваю и этому руки. Как-то очень мне не понравилась ситуация, когда русский уравнивается с пленным. Потащил этого подальше от двери, и тут…

Этот дрыщ откуда мог взяться-то? Время в такие моменты если не останавливается, то течёт очень и очень медленно. Ты всё видишь очень отчётливо и соображаешь, как в нормальной жизни, но движение вокруг становится медленным-медленным, и сам какой-то ватный, хочешь что-то сделать, а руки и ноги как не твои, и еле шевелятся. Если воспроизвести цепочку мыслей и действий в тот момент, то звучало бы это примерно так:

— Дурак старый, нюх совсем потерял, не проверил и не убедился… в дверях стоит мелкий белобрысый тип с острыми чертами лица, неприятного такого вида, крысиного, злого, и тянется к кобуре… карабин возле стены, не успеваю… он уже пистолет достал, а я только в перекат собираюсь уйти, но не успеваю…. Не успеваю… Вижу, как поднимается ствол… Ба-бах… Чего же так громко…

Голова мелкого аж взрывается, выплескивая фонтан из крови и мозгов, а его швыряет на меня. На крыльце стоит Сандра, и из ствола её пистолета тянется дымок. Глаза расширенные, лицо становится белым, наклоняется на перила и её начинает выворачивать.

Время вошло в нормальную скорость, перекатился, подхватил Манлихер и от души отоварил прикладом дёрнувшегося было толстого. Взгляд вокруг — контроль не требуется, минут на пятнадцать тела вышли из этой реальности точно. Если организмы крепкие. А камуфло-то у трупика козырное, современное, «нешуршайка», бешеных денег небось стоит. Не рядовой состав, однозначно. Подобрал пистолет, глянул в окно — никого больше. Выскочил на крыльцо.

— Андро… Ты живой, я живой. Хорошо. — Стоит бледная, видно, что хреново ей.

— Ты умничка. Только обожди ещё немножко. Пожалуйста. — Рванул вниз, добежал до угольной лодки. Жуткий самопал, но на воде держится. Движок издевательски маломощный — что-то шведское дизельное, аж тридцать сил. На маркировке так, если правильно понял. Добежал до сарая лагеря. Все там, ждут, чем война кончится.

— Юрий Николаевич! Вы кто по званию?

— Капитаном увольнялся.

— Товарищ капитан, построить личный состав!

— Да бесполезно, они же ничего не понимают.

— Да? Ща. — Далее, как говорит наш кинематограф, следует непереводимый набор слов. Но все поняли, что характерно. Потому что, не дай Бог, иначе п…ц. Объявляю: власть поменялась! Теперь все делают то, что я говорю. Кто не согласен — может идти… далеко. Но не факт, что идти получится долго. Я же говорил, что могу на любом языке объясниться жестами.

— Юрий Николаевич, Ваня, давайте туда, в дом отойдём. Прибраться, и вообще… Благо, уголь грузить уже не надо. Итак, первое, очень быстро — геополитическая ситуация вокруг, и второе — насколько быстро их хватятся. И как отреагируют. В форме доклада — чётко, коротко, подробно. — Думал, что если бывший военный, так услышу коротко и по делу.

Твою ж мать! — Это единственные слова, которыми можно выразиться относительно литературно. Остальные просто запикаются. Да, товарищи борцы за чистоту русского языка… Язык, русский, он такой…неоднозначный. Как говорил покойный генерал Лебедь, тоже, кстати, очень неоднозначный:

— Русские офицеры матом не ругаются. Они на нём разговаривают.

А «борцам»… Вот есть песня Михаила Калинкина «Танк из болота». Разговор ведётся от имени тридцатьчетвёрки, поднятой из болота через семьдесят лет:

И снова услышал я

Ё… твою мать!

И понял, что мы

ПОБЕДИЛИ!

Сумеете сказать более ёмко? Тогда… Ну нет среди вас Александров Сергеевичей — который «наше всё». Боритесь не так остро. Победите хотя бы Шнура с его «Дорожной», — написав лучше.

— Юрий Николаевич, вы где служили?

— В политотделе армии.

— Зашибись! — Хотя хотелось именно зашибить. С замполитами у меня любовь страстная (хотя в основном они меня, и в извращенной форме) и историческая.

Пенсионер Андрей Владимирович куда-то проваливается, а наружу вылезает капитан с позывным Князь.

— Тогда просто отвечайте на вопросы. Где мы находимся, как это место называется, что находится вокруг?

— Это угольный карьер, — вдруг прорезался до этого молчавший Иван, — название просто Карьер, находится на притоке. Просто приток, без названия. Там — он махнул рукой — Река. Просто река, большая, названия тоже нет. Не договорились. На противоположном берегу, в затоне, находится город. Отсюда километров десять. Название — Стокгольм. Около тридцати домов, по местным меркам — очень много, население до двухсот человек. Главная нация — шведы, их более ста, они тут изначально выпали. Потом к ним примкнули эстонцы, латыши, литовцы, норвеги, датчане, финны. Финны, правда, ушли. Каждых — десятка по два. И лосты стали выпадать, довольно много. Официальное название — Северный Альянс, государственное устройство — военная диктатура, идеология — национал-социализм, государственная валюта — безналичный балл социальной значимости, в разговоре — социал. Начисляется ежемесячно высшим командованием по представлению нижестоящих, так же может быть снят.

На севере, выше по реке — Китай, с ним состояние постоянной вялотекущей войны. На юге — Африка, без государств, племена и банды. Много. На западе, далеко — Африканская республика, столица Претория. Некое подобие государства. Хотя те же племена и банды, только воюют больше между собой за Канал. На востоке, за рекой — это где мы сейчас и туда, дальше — он махнул рукой — Дикие Земли. Не исследовано, потому что совершенно непроходимо. Государственным языком считается шведский, хотя общаются преимущественно на английском и немного на русском.

Хватятся нас прямо сейчас, если уже не хватились, раз радио молчит, но что-то делать начнут с утра, в ночь сюда не полезут. Пришлют скоростной катер с гвардейцами, человек пять, у каждого автоматическое оружие, броники, на катере пулемёт-крупняк. Старшина второй статьи Сергиенко доклад закончил! — быстро свернул он разговор, мы как раз к дому подошли.

— Это вы богоугодное дело сделали, сказал бывший замполит, глядя на раскинувшего мозги мелкого. Гестаповец местный, в смысле безопасник. Редкостная сволочь, даже этого превосходил — он кивнул на скрючившегося на полу Томаса. Его тоже бы стоило того…

— Давай. Я протянул Иванову Лахти безопасника.

— Что давать? Как-то резко поскучнел Юрий Николаевич.

— Ну вы же хотели его того… пристрелить, в смысле. Только разденьте сначала, а то с трупа одежду снимать неудобно, да и испачкается. Костюмчики то у вас не сильно парадные. И Гуннар тоже одежкой поделится, правда же, Гуннар? Отстирать только — и как новая.

Ну что за напасть такая — ещё и у Томаса штаны резко потемнели. Одни зассанцы.

— Я не могу вот так вот. Он же связан и без оружия….

— Тогда не нужно предлагать другим за себя грязную работу делать.

— Уходить надо, опять подал голос Иван. И быстро. Может, до утра успеем куда добежать. Там, где-то ниже по реке наши стоят, русские. Ранней весной их корабль проходил, боевой, в Стокгольме дышать боялись, теперь катера на верфи строят, всё остальное забросили. Моторка этого — он кивнул на Томаса — человек пять потянет. А вы как сюда добрались?

— Каком. Быстро тогда их из шмоток вытряхивайте, а я барышню приодену — и начал снимать с бывшего гестаповца его крутой камуфляж, обращая внимание на содержимое многочисленных карманов.

Когда заканчивал вязать оставшихся в одном нижнем белье местных, внизу взревел лодочный мотор.

Ба-бац! Ба-бац! Ба-бац! Ба-бац! Ба-бац! — сказал Манлихер, чётко печатая букву «ц» поворотной частью своего затвора. С такой дистанции промахиваться я не умею, не та школа, даже если сверху вниз. Негры с китайцами сумели найти общий язык и решили рвануть, пока белые чего-то там обсуждают. Ребяты, вы сделали мне неоценимую услугу. Потому что вас бы я не бросил, не то воспитание. А так — придал ускорение, положив цепочку из всплесков пуль в метре за кормой. Чтоб чего не повредить, а то раздумают, и чтобы мысли не было остановиться. Вбив следующую обойму, посмотрел на готовность своего войска.

— Всё закончили? Вперёд!

Сбежали вниз, и тут пришлось немного тормознуться.

— Сандра, ты идёшь на ту большую лодку и ждёшь меня там. Понятно? Я вернусь, я к тебе вернусь. Скоро. Ты же умница, скво?

— Ты говорить — я твоя женщина. Ты говорить, я делать.

Вот бы сорок лет назад такую встретить!

Вскочил в свою лодку, подогнал её к песочку. Приложил палец к губам.

— Тишина. Беззвучно. Садись! Места мало, но как-нибудь разместитесь. Недолго.

И мы пошли вверх. Когда дошли до моего креста из палок и уткнулись в берег, провёл инструктаж.

— Выходите здесь. Вот туда, берегом, по воде, потом просушитесь. Там поднимаетесь, но чтоб не следить. Крест этот я заберу, сюда не подходить. Сразу в деревья, чтобы на траве следов не было. Идёте в ту сторону, как низина ведёт, чуть поднявшись направо — удобнее. Идти час. Выйдете к двум домам, идите в меньший. Там всё есть — крупы, мука, масло. Лампа заправлена, только разжечь. Зажигалка рядом лежит, оставил. Остальное добудете. Я протянул им ружьё Гуннара и пистолет безопасника. Винтовка там на крючке висит, но патронов всего четыре. То на крайняк. Поделиться не могу, калибр разный. Я вернусь. Не знаю когда. Может, через месяц, может позже. Верите?

— Вам — да. А вы, как Иван Васильевич говорил, чьих будете?

— Я то? — простой пенсионер, причём обычный, гражданский. Никаких Альф и СпН ГРУ. По молодости в десятом главном послужил. Знаете — достаточно, не знаете — и не надо. Всё, пока. Меня женщина ждёт, и всего одна ночь впереди.

Сделав буквально на автомате «правильный выстрел», Сандра не сразу оценила свой успех… Но когда увидела разлетевшуюся вдребезги «мишень» — едва успела перегнуться через перила, как её вывернуло. Руку с пистолетом держала за спиной… Когда выворачивать перестало и чуть прояснилось в голове, подумала: «Я убила человека», — и волна тошноты снова подкатила; «Нет, я убила врага!» — и волна отступила… Как-то сразу лучше уяснив задачу — отошла, как ей показалось, на более удобную позицию, если придётся повторить…

Дверь ударом распахнулась — Андро, живой и как будто даже довольный:

— Ты живой, я живой, хорошо.

— Конечно, хорошо!

— Мы уходить?

— Ты пока здесь, — взглядом показал на пистолет, — attento, внимательно… Я скоро вернусь.

Андро ушёл быстрым шагом, почти бегом… Сандра прислушалась: за дверью слышны были какие-то всхлипы, похрюкиванье — звуки неприятные, но вроде неопасные.

Прислушалась к себе. После того, как её вырвало, в теле ощущалась какая-то незнакомая пустота, и сейчас эта пустота как будто чем-то заполнялась, какой-то новой структурой, что ли?… И Сандре этот процесс показался… нет, не приятным, а скорее полезным. Она посмотрела на пистолет, на дверь, где валялась её недавняя мишень… До неё только сейчас дошло, что это её выстрел спас Андро. Плечи шире, голову выше, взгляд жёстче: «Если надо спасать Андро, я буду стрелять, я буду убивать врагов». И ещё почему-то: «Я буду russa!»