Эри. Павловск. 695 км от Бункера
На привал остановились вынужденно — поднялась метель. Привычно ушли в лес, схоронившись под елками, окружившими небольшой пригорок.
— Если надолго замело, тут и встанем, — решил Серый, — дальше не пойдем. Все равно по такой погоде далеко не уйти, а место хорошее.
Мрак кивнул. Эри, как обычно, не спрашивали. Но, если бы спросили, ответ был очевиден — из вариантов идти или нет, Эри неизменно выбирала второе. Куда бы ни идти, лишь бы не идти. Переходы выматывали так, что на слово «привал» и Серого, произносящего это слово, Эри была готова молиться.
Она сидела на рюкзаке под разлапистой елью, укрывшись от разбушевавшейся пурги шалашом из еловых лап — научилась этому у адаптов. Ветер в «шалаш» почти не проникал, и следить за тем, как кружит по поляне снегопад, Эри даже нравилось.
На вершине пригорка, прямо посредине, тоже выросла елка. Одна-единственная — стройная, изящная, с пышными ветвями и устремленной ввысь макушкой. Снежные языки облизывали ее, будто танцуя вокруг замысловатый танец.
— В лесу родилась елочка, — прошептала Эри, — в лесу она росла. — Подумала, что в детстве представляла себе лесную красавицу из песенки именно такой.
На Новый Год в Бункере, в столовой, обязательно появлялась елка. В детстве Эри была твердо уверена, что ее приносит Дед Мороз. Годам к семи начала сомневаться и подглядывать за взрослыми. Когда вывела их на чистую воду — она вспомнила вдруг, с какой дурацкой обидой рассказывала о своих наблюдениях Григорию Алексеевичу — тот улыбнулся, подмигнул и поздравил Эри с тем, что теперь она тоже взрослая. И может помогать устраивать праздник для малышей — наряжать елку, украшать столовую и заворачивать в красивую бумагу подарки. Эри посвящением во взрослые страшно возгордилась, и в ближайшие три года — до тех пор, пока не подросли следующие догадавшиеся, в Бункере не было более ретивой украшательницы, чем она.
Елку привозил в Бункер пожилой ремесленник Тимофей. По полночи проводил в лесу, разыскивая достойную детского праздника красавицу. Даже когда изменился климат, и удушливая жара сменилась морозом и снегопадами, «налаживал» специально сконструированные санки, прицеплял к ногам широкие охотничьи лыжи и уходил в лес.
Эри однажды слышала, как Вадим Александрович отчитывает Тимофея:
«Тимофей Степанович, бога ради! Ну кому нужно это геройство, в ваши годы бродить по лесу? Неужели нельзя нарядить искусственную елку, мы ведь нашли в институтских лабораториях целых две! Обе прекрасно сохранились, одна даже наряженная, уже с игрушками — до сих пор помню, как радовался Михаил Натанович, когда ее принес... Ну, чем плохая елка?»
«Хорошая, — соглашался Тимофей. С начальством он никогда не спорил. — Помру — наряжайте что хотите, хоть кактус с оранжереи. А пока я жив, детишкам будет радость. Оно ж настоящее! Лесом пахнет. Праздником».
«А то, что потом это „настоящее“ желтеет и умирает, вас не беспокоит? — сердился Вадим. — Каждый год мы выбрасываем загубленное дерево. Каждый год! Если бы вы их не трогали, уже бы целая аллея набралась».
«Елок вокруг полно, — ворчал Тимофей, — а детишкам счастье. Где еще-то живого лесу понюхают?.. Как хотите, Вадим Саныч, а я пошел».
И, впрягшись в самодельные санки на полозьях из алюминиевых полос, решительно устремлялся в лес.
Пожилой ремесленник «трепотню» вообще не любил. Тихо, спокойно делал то, что полагал должным. Так и умер — нагнувшись к заевшему приводу токарного станка, посмотреть «что там за дрянь», и больше не разогнувшись.
«Сердце», — сказал тогда Вадиму Григорий Алексеевич.
Взрослые были слишком ошарашены бедой, чтобы обращать внимание на то, что происходит вокруг. Эри не отгоняли, разговор она слышала.
Тот год был последним годом настоящих елок. После смерти Тимофея в столовой ставили искусственную. Эри тогда очень горько плакала, если бы могла, в следующий Новый Год сама сбежала бы в лес! Но санки на алюминиевых полозьях, по настоянию Григория Алексеевича, поставили на могилу Тимофея.
«В лесу родилась елочка, — гласила надгробная эпитафия, — в лесу она росла».
***
Сейчас, глядя на качающиеся в хороводе снежинок ветви, Эри вспомнила Тимофея. Эта елка ему наверняка бы понравилась — хотя и вряд ли бы влезла под низкие потолки Бункера. Эри потрогала за руку сидящего рядом Мрака.
— Красивая елка, правда? Прямо как новогодняя.
— Угу, — неожиданно согласился тот. Обычно на замечания Эри хмыкал или вовсе пропускал мимо ушей. — Только внутри лысина.
— Где? — удивилась Эри.
— А вон, — Мрак кивнул. — Как будто ветки в середине поотрывали, видишь? Вроде проплешины.
Эри присмотрелась. Понимала, что ее зрению с адаптским не сравниться, парням-то даже темнота нипочем, но врожденное упрямство заставило спорить:
— Нет там никакой плеши.
Вместо ответа Мрак раздвинул лапы шалаша. Выбрался и протянул Эри руку:
— Пошли, проверим.
Серый, слышавший спор, зловредно хихикнул. Кивнул:
— Иди-иди. В сугроб по пояс макнешься — глядишь, научишься сперва думать, потом выступать.
Эри насупленно выбралась из шалаша. Протянутую руку Мрака надменно проигнорировала, но сохранить лицо все равно не удалось: неловко задела одну из веток, и сугроб с нее сполз за шиворот. Эри запищала, Мрак противно заржал.
К елке Эри подбиралась, наступая в следы адапта — снегу на пригорке и впрямь намело почти по пояс. Елку за широкой спиной Мрака она не видела, и, когда парень внезапно ускорился, чуть не упала. Обиженно позвала:
— Куда ты понесся? Я не успеваю.
— Серый, — не отвечая, позвал Мрак. Таким голосом, что Эри сразу поняла: что-то случилось. — Иди сюда!
Через минуту они стояли на пригорке втроем. Теперь, с близкого расстояния, было хорошо видно, что «проплешина» на елке — дело рук человеческих. Кто-то очистил ствол от ветвей для того, чтобы разместить на этом месте дощечку с выжженной надписью.
«Ты отдал свою жизнь, чтобы мы жили, — прочитала Эри. — Мы будем помнить тебя всегда».
Серый и Мрак, один за другим, стащили с голов шапки.
Эри непонимающе смотрела, как тают снежинки в их волосах. Осторожно спросила:
— Это... могила, да?
Серый хмуро кивнул.
— А почему здесь? В поселках же есть кладбища?
— Потому что он не местный. Это кто-то из наших.
Эри подавила вскрик.
***
Отчаянно борясь с пургой, проползли на полкилометра вперед и поставили палатку — с могильного пригорка ушли, не сговариваясь. Растопили печку, принялись за ужин.
Адапты молчали. Эри тоже, усилием воли давя рвущиеся наружу вопросы.
Серый несколько раз принимался есть и подвисал с ложкой в руке.
— Это не он! — в конце концов не выдержал Мрак. Толкнул Серого. — Если бы он, остальные не пошли бы дальше! Уже бы вернулись.
Эри сообразила, что речь о Кирилле.
— Надеюсь.
Стряхнувший оцепенение Серый снова принялся есть. Эри показалось, что глотает он через силу.
— А почему там не написано, кто похоронен? — осторожно задала вопрос, который мучил с самого начала. — Почему только эта надпись и дата? У нас пишут, кто.
— У нас, если в поселке хоронят, тоже пишут, — отозвался Мрак. — А если в походе погиб, то нет. Батя рассказывал, раньше так делали, чтобы Дикие не знали, кто убит, чтобы повод им глумиться не давать. А потом уже само как-то.
— Если от меня останется, что хоронить, — вдруг глухо проговорил Серый, — напишите, что это я. Чтобы потом никто, как мы сейчас, не мучился.
— Обойдешься, — буркнул Мрак. — Никому не пишут, а тебе напиши! И вообще, может, ты в поселке помрешь — тогда уж точно напишут. Мне, если что, не надо ничего писать.
Похоже было, что они обсуждают этот вопрос серьезно.
— Прекратите! — не выдержала Эри. — Что вы несете?! Никто не умрет, понятно?
Адапты переглянулись.
— Окей, — кивнул Серый, — как скажешь. Никто — значит, никто.
***
На следующий вечер, проснувшись, увидели, что пурга улеглась. Тучи разошлись, над деревьями поднимался месяц.
— Идем, — скомандовал Серый. — Задержались вчера, надо нагонять.
Эри горько вздохнула, настраиваясь на то, что вожделенное «привал» услышит нескоро. Но далеко они не ушли: Мрак, подняв руку, остановился.
— Кажись, топор стучит.
Остановившийся Серый тоже прислушался. Спустя секунды напряженного молчания, кивнул:
— Похоже. Видать, местные за дровами приковыляли, тут по карте поселок рядом. Значит, правильно мы сделали, что с дороги сошли, а то бы точно напоролись.
Эри прислушиваться к окружающему не пыталась. Только с надеждой встрепенулась:
— Привал?
— А тебе лишь бы привалиться, — проворчал Серый. — Садись уж, ладно... Мрак, погляди, что там? Если они только приехали, то это надолго, обходить придется. А если давно на вырубке, то лучше выждать, все не по лесу лыжи бить.
Мрак кивнул и уехал. Довольная Эри уселась на рюкзак. Серый переминался с ноги на ногу — ему явно не терпелось отправиться дальше.
Раздавшееся вдали лошадиное ржание услышала даже Эри. Задать вопрос она не успела.
— За мной, — коротко бросил Серый.
И, не успели тронуться — вслед за ржанием прилетел условный птичий свист, Эри успела его запомнить: «Срочно сюда!»
Серый, со словами:
— Догоняй по следу! — мгновенно скрылся из виду.
Эри пыхтела, изо всех стараясь его догнать. До сих пор одну на лыжне адапты ее не бросали, случилось явно что-то неординарное. Эри изо всех старалась убедить себя, что не плохое.
Когда выехала на небольшую просеку, поняла, что ошиблась.
Мрак повалил в снег какого-то человека и удерживал, утопив в сугробе. Серый стоял на коленях рядом.
— Еще раз, — долетел до Эри его голос. Серый, кажется, с трудом удерживал рвущуюся злость. — Откуда у тебя Буба?! Конь, вот этот — откуда? — упомянутый конь топтался рядом. Услышав свое имя, отозвался радостным ржанием. — В последний раз по-хорошему спрашиваю! Дальше буду бить.
— У соседей с Шахт выменял, — услышала Эри незнакомый сиплый голос.
— Откуда?
— С Шахт, — повторил незнакомец. — Поселок на юге, дальше по дороге. Соседи про жеребца сказали, что сам к воротам вышел, со сломанной ногой. Черт его знает, откуда взялся. А нога дело такое, когда еще срастется. Некому с ним возиться, да и сена — своему бы скоту хватило. А у меня аккурат перед тем кобыла околела, я и взял калечного за недорого.
— Складно, — одобрил Серый, — не придерешься. А чья могила в лесу? Вон там, на пригорке?
Пленник вздрогнул:
— Не знаю.
— Врешь! — Серый вытащил нож. — По доброй воле хозяин с конем бы не расстался. Говори, кого убили. Ну!
— Не знаю.
— Ай-яй-яй. — Серый покачал головой. — Выбирай, какое ухо первым отрезать?
— Да не знаю я, кто это! — Мужчина дергался, пытаясь отдалиться от поднесенного к лицу ножа. — Я его в глаза не видал! У меня и детей-то нету, не одарила Мать. И в лес я в те ночи не ходил, сенокосил.
— Каких еще детей?
— Так, его ж за дитё зарезали! Посланники были от Матери, предупредили, что чужаки по дороге идут, хотят детей отобрать. А у нас в поселке детишек — всего-то двое. Ночь прошла — никаких чужаков, две прошло, а через неделю уж и забылось. Матвейка-обозчик с дочкой в лес пошел за ягодой. Косарь с него, да и обозчик, никакой — с четыре года тому руку пожаром повредило, отсохла. Прибегает из леса, дочку за собой тащит, а глаза выпученные: чужаки, говорит, в лесу. Илиночка на поляне землянику собирала, Матвейка решил капканы проверить. Только отошел — услыхал, как дочь ревит. Он бегом назад, а рядом с ней чужак в камуфляже. Ну и кинулся, конечно — неужто ждать, пока дитё утащат? Рука-то у него только левая отсохла, правой ударил. Сказал, что сразу насмерть.
— А давай я тебя ударю? — Мрак тяжело дышал. — Сразу насмерть? — он вдавил мужчину в снег так, что тот захрипел.
— Нет уж! Я. — Серый замахнулся.
— Нет! — Эри показалось, что в лицо ударило волной — так душила адаптов ярость. Бросилась к ним. — Не надо!!!
Помня, что Мрака ей не достать, потянулась к эмоциям Серого, изо всех сил гася его злость.
— Он не виноват! Это же не он убил! — повисла на плечах у Серого. — Не надо! Мрак! Пожалуйста! — Эри не отцеплялась от Серого до тех пор, пока рука с ножом не опустилась. Окрыленная робким успехом, добавила: — Того, кто погиб, все равно не вернуть. А, если вы еще этого убьете, мы ничего не узнаем.
Полузадушенный мужик всхлипывал в сугробе.
***
Аборигена адапты допрашивали еще с полчаса, потом оглушили, связали и бросили в лесу — рано или поздно свои найдут. Мрак настаивал на том, что надо бы пристрелить, чтоб не болтал, но Серый в итоге согласился с Эри.
«Если его убить, нас обязательно будут преследовать, — убеждала она, — просто, чтобы отомстить, как вы за своих! А так, возможно, напугаются и не станут».
Внял ли Серый аргументам или сам пришел к тому же выводу — неизвестно, но, как бы там ни было, жизнь аборигену сохранил. Как и коня — Мрак, погладив его по морде, привязал к ближайшим кустам. Что-то при этом приговаривал, жеребец беспокойно прядал ушами. Когда отряд, подхватив рюкзаки, покатился прочь, обиженно заржал вслед — Эри видела, как Мрак в бессильной злости стиснул зубы. Забрать коня с собой они не могли, на зимней дороге, в глубоком снегу животные больше обуза, чем подмога.
— Это Джека жеребец, — объяснил Серый Эри, когда отряд наконец остановился.
Ехали они долго, чтобы как можно дальше оторваться от возможной погони. Остановились, когда у Эри уже темнело в глазах. На привалах ничего не обсуждали, экономили силы. Молча перекусывали, молча глотали травяной чай, поднимались и катили дальше — до самого рассвета. В палатку Эри затащили, сама идти уже не могла. Обычно пыталась помочь адаптам с ужином, а сейчас лежала, словно выжатая тряпка — Серый насильно ее усадил и заставил взять ложку. Хотя обычно Эри накидывалась на похлебку, едва успев дождаться, пока остынет.
***
С едой в последнее время приходилось туго. Из разговоров адаптов Эри поняла, что, отправляясь в путь, они крепко рассчитывали на содействие местных жителей. Что будут выменивать у них продукты на сухое горючее, например, или добывать пропитание, выполняя какие-то работы: дров наколоть, хлев почистить, да мало ли чего. Однако еще в Барыбино стало ясно, что на помощь аборигенов рассчитывать не приходится.
Адапты вполне серьезно обсудили перспективу тайного обшаривания поселковых курятников и погребов и отмели эту идею отнюдь не из этических соображений.
— Палево, — прокомментировал Мрак, — кабы летом, не вопрос. А сейчас следы останутся.
Серый согласно кивнул:
— Догонят с таким хвостом, — мотнул головой на Эри, — и хорошо, если просто морды набьют. Разве что сильный снег повалит, следы заметет — тогда можно попробовать.
— То, о чем вы говорите, называется «воровство», — вмешалась Эри.
Серый посмотрел на нее, как на дурочку, и велел заткнуться, если не хочет в сугробе дневать. Эри, в общих чертах уже знакомая с адаптской педагогической системой, замолчала. А парни продолжили обсуждение. Оно было недолгим.
— Значит, только охота остается, — сказал Серый. И странно посмотрел на Мрака. Так, будто озвучил то, чего очень не хотел говорить.
Мрак не ответил, молча смотрел перед собой.
— Иначе с голоду подохнем, — будто извиняясь, добавил Серый.
Мрак дернул плечом. Повернул голову и уставился почему-то на Эри.
— Ты чего? — не поняла она.
А Серый, тоже глянув на нее, буркнул:
— Ну и что? Можно подумать, ей жрать не надо.
Мрак снова дернул плечом, словно говоря: «Я предупреждал». На этом разговор закончился.
А на следующую ночь Мрак внезапно остановился посреди леса. Воткнул в снег палки, скинул рюкзак, отстегнул лыжи и полез на дерево.
Эри не стала спрашивать, что происходит. Решила, что внезапный порыв адапта — прекрасная возможность лишний раз отдохнуть, и плюхнулась на бок. Серый молча ждал.
Мрак спустился с дерева и выгрузил из кармана пригоршню орехов вперемешку с шишками и сушеными грибами. Потом лазил на деревья еще дважды, каждый раз возвращаясь с добычей. Орехами они в ту ночь пообедали.
С тех пор Мрак обследовал деревья регулярно. А время от времени вдруг, ничего не говоря, сворачивал с тропы в сторону, Серый и Эри останавливались и ждали.
В первый раз, когда это случилось, Эри решила, что Мрак отошел в туалет, и деликатно промолчала. Но адапт вернулся, неся за хвост крупную пеструю птицу. Мертвую — хотя выстрелов Эри и Серый не слышали. Птица будто сидела где-то неподалеку и спокойно поджидала, пока за ней придут.
Птицу было жалко, но говорить об этом Эри не решилась. В конце концов, в Бункере она тоже ела мясо — и куриное, и кроличье, и знала, что этих животных разводят специально для того, чтобы убивать и есть.
А еще через ночь Мрак, катясь на лыжах впереди Эри, вдруг резко ускорился. Эри машинально рванула следом. Догнала Мрака не сразу, но успела заметить, как он свернул в сторону. Догнав, увидела, что в нескольких метрах от адапта замер на снегу заяц.
Мрак протянул руку. Заяц доверчиво поскакал к нему. Остановился рядом с ботинками Мрака, забавно принюхиваясь — Эри разглядела, что кончик носа у зверька шевелится. А Мрак нагнулся, поднял зайца за уши, перехватил за задние лапы и стукнул мордой о ствол ближайшего дерева. Удар был не сильным, но зверек вытянулся и обвис.
Эри вскрикнула. Мрак с вызовом обернулся. С носа зайца капала кровь.
Сзади приблизился Серый. Холодно сказал:
— Всё, готов. Сейчас мы его свежевать будем, пока не окоченел на морозе. Не нравится — не смотри.
Эри сглотнула. Завороженно глядела на тускнеющие бусинки доверчивых заячьих глаз. Ужинать в ту ночь не стала.
Адапты не уговаривали, молча поели и улеглись.
Эри тоже задремала, но проснулась от приснившегося кошмара.
Во сне она карабкалась на дерево вслед за зайцем. Потом вдруг оказалось, что не догоняет его, а убегает, и на самом деле это заяц гонится за ней. Когда перепуганная Эри обернулась, увидела, что у зайца человеческие руки. Закричала и проснулась.
— Чего ты? — Мрак, приподнявшись на локте, смотрел на нее. Серого в палатке не было — дежурил, наверное.
— Не знаю. — Эри почувствовала, что щеки у нее мокрые, постаралась незаметно вытереть. — Сон плохой приснился.
— Не хрен ложиться голодной, — пробурчал Мрак.
— Я не хочу есть.
— Ну и дура. Помрешь, кому лучше-то станет? Зайцам?
— Так нечестно, — вырвалось у Эри. — Не знаю, как ты его подманил, но это нечестно!
— Ясное дело, — кивнул Мрак.
Эри удивленно замолчала. Почему-то была уверена, что адапт начнет спорить.
— По-честному столько мяса, чтобы троим прокормиться, не набить, — глядя на Эри, серьезно объяснил Мрак. — Зверя выслеживать нужно, а это долго. Даже просто капкан поставить да проверить потом — двое суток мороки, а нам идти надо. И жрать чего-то... Кто ж думал, что так выйдет?
Эри опустила голову.
— А у нас про меня не знают, — хмуро закончил Мрак. — Никто, кроме Серого. И ты помалкивай. Ясно?
Вопрос «Почему не знают?» застрял у Эри в горле. Она вдруг четко поняла, почему. Уж Сталкер употребил бы способности сына по назначению, в этом, припомнив леденющие глаза адапта, ни секунды не сомневалась.
Эри представила лося — такого же, как спас ее когда-то, — покорно бредущим на заклание. С лосихой, с детенышами... И подумала, что Мраку, наверное, у себя в поселке жилось не легче, чем ей в Бункере.
Эри не слышала, что чувствует адапт, но, кажется, догадывалась. Повинуясь внезапному порыву, подползла к Мраку и осторожно погладила по щеке.
— Вот еще не хватало, — Мрак перехватил ее ладонь. Но хоть не сдавил, как обычно. И опустил бережно, будто рука у Эри стеклянная. Буркнул, не глядя: — Жрать-то будешь?
Эри кивнула. Когда вернулся Серый, доедала то, что осталось от зайца.
***
Эри догадывалась, что умение Мрака приманивать зверей, чувствовать их схроны и места обитания, а вместе с тем способность закрывать эмоции от ее воздействия, связаны. Но твердо решила, что не будет задавать адапту вопросов, по себе знала, как неприятно на них отвечать — будто тебя вынуждают сознаться в дурной привычке. Она научилась потрошить приносимую Мраком добычу и не спрашивала, кому принадлежит разоренные дупла и раскопанные норы.
А три ночи назад случилось то, чего так ждали адапты: сильный снегопад. Утром, когда обитатели близлежащего поселка спали за закрытыми дверями и ставнями, Серый и Мрак притащили со двора, которому не повезло оказаться рядом с дорогой, двух жирных индюшек, большой ломоть сухого хлеба — его, вероятно, размачивали, чтобы кормить птиц — и целый котелок картошки.
— Жаль, свиньи у них не водятся, — прокомментировал вылазку Серый, — ну да черт с ним, и так от пуза наедимся.
О воровстве Эри больше не заикалась. На радостях они закатили пир горой, Серый опомнился и велел экономить только на следующую ночь. Остатки добычи растягивали, как могли.
Серый начал рассказ, вероятно, для того, чтобы Эри не заснула, пока ест.
— У коня на лбу пятно, видала?
— Да, — с трудом проговорила Эри. Она глотала похлебку, не чувствуя вкуса. Просто иначе Серый бы не отстал.
Упомянутое пятно действительно видела, на красавца-коня даже в тех жутких обстоятельствах трудно было не залюбоваться. Гнедой, подтянутый, и ни единого пятнышка — кроме того, что на лбу, белого, в виде вытянутого ромба.
— Вот из-за пятна Герман придумал его Бубой назвать, — объяснил Серый. — Это карточная масть такая. Джек Бубу с жеребят растил, очень его любил. И по доброй воле не бросил бы.
— Поэтому ты решил, что та могила... — запоздало сообразила Эри.
— Ну да.
— Это не он, — подал голос Мрак, — не Джек.
Серый кивнул:
— Да. Я, когда остыл, тоже понял, что не он. К Джеку ни один сраный чужак незаметно не подобрался бы.
— Почему?
— Джек — разведчик, — объяснил Серый, — еще с отцом в отряде ходил. За сто шагов бы услыхал, что крадется кто-то.
— Джек и дитё бы не напугал, — подал голос Мрак. — Раньше бы заметил, чем девчонка его. Помнишь, как он нас по детству стебал, когда в прятки играли? Я его ни разу не нашел.
— Угу. И я... Вот, вроде, только что смотрел — не было! А он как выскочит — то из-за угла откуда-нибудь, то с крыши спрыгнет. Один раз, помнишь, из колодца выскочил, яйца ведром загораживал? — Серый засмеялся.
— Ага. Я, говорит, подольше бы просидел, да русалки достали — домогаться.
Парни заржали уже хором. Эри тоже невольно улыбнулась. Потом все трое снова погрустнели.
— В общем, это не Джек, — закончил Серый.
— Угу. Но все равно ведь, из наших кто-то.
Смеяться Эри расхотелось. У нее тревожно сжалось сердце.