Решатель

Глава 10 Вой вожака

В свое время, в процессе становления себя как диктатора целого мира, я изыскивал способы, как сотворить подобное, не начав отдавать всё своё время в угоду подчиненным, которых в таком случае должно было стать огромное количество. Первым же делом я, еще не шевельнув и пальцем, отмел в сторону мысли о подчиненных-людях. Смертные были слишком ненадежны. Они недолго жили, многого боялись, постоянно искушались материальными благами или ленью. При всей своей любви к человечеству, отдельных его членов я заслуженно не ставил ни во что. Заслуженно – потому что наблюдал за ними многие годы.

Власть развращала, отсутствие постоянного контроля плодило коррупцию. Эгоизм, праздность и лицемерие правили бал везде, где угроза смертью за неповиновение становилась чересчур умозрительной. Люди были ненадежны. Везде, всегда, всюду. Аксиома, не требовавшая доказательств.

Но только если это касалось живых и обычных. Опыты, вроде того, что я провел над Джакобо де Суиньга показали, что надежность такого подчиненного вырастала в десятки раз, но он все равно умирал через десять-двадцать пять лет. Искусственные приоритеты довлели над эгоизмом, работающий смертный мало уделял внимания здоровью и диете, от чего и дох через смешное время. Кроме того, инициативность подобного исполнителя была жестко купирована, да и простые смертные, работающие с ним, рано или поздно догадывались, что с человеком что-то не то.

Зато потом я обратился к некромантии, сразу же получив более чем приемлемые результаты! Мертвецы не алкали земных благ, им не требовался сон, он не уставали и не теряли хватку, были инициативны и бесконечно верны создателю. Правда, они презирали живых, но этот вопрос решался просто – достаточно было их научить поднимать и обучать своих мертвецов.

Сырье они уже не презирали.

Впрочем, речь не об этом. Изучая смертных и их социальные структуры, я понял тот объём труда, который общество вкладывает в выстраивание хоть какой-то удачной модели, как потом оно держится и ценит эту модель. Всё-таки, это вопрос выживания. Тем не менее, у каждой такой структуры было множество уязвимых точек, при нажатии на которые вся система начинала сыпаться. Одна из них была общей для совершенно любой системы, в которой принимали участие homo sapiens.

Доверие.

Там, где утрачено доверие, утрачен и покой. Уверенность в завтрашнем дне, чувство безопасности, ломаются планы на будущее. Индивидуум, ранее безропотно выполнявший свои обязанности в своей нише (гениальная замена немертвым, клянусь!), побуждаемый инстинктом выживания, начинает искать, как увеличить свои шансы. Внуши людям тревогу, убей в них уверенность в завтрашнем дне – и процесс, лавинообразно увеличиваясь, поглотит всю систему. В случае, когда технологии позволяют обратиться буквально к каждому персонально, это оружие становится страшнее атомной бомбы.

Ивао Хаттори всё это знал тоже, на уровне, превышающем мой. Поэтому он и смог показать мне, стороннему наблюдателю, настоящий мастер-класс.

В сети появились два видеофайла. На них, раздельно, были сняты с паршивым качеством что Хаттори, что Соцуюки Шин, грязные, измученные и уставшие. Они не произносили пламенные речи, не кидались лозунгами, а диктовали цифры. Координаты городков с клонирующими центрами. Подача, очень похожая на предсмертную запись, была пущена из глубинного интернета, сразу будучи залитой на все возможные форумы. Через несколько часов эти видеофайлы были на всех хостингах общего пользования. Интернет Японии, как любит говорить молодежь, «взорвался».

Это была первая фаза.

До второй было еще много времени, которое лично я проводил с определенной пользой.

Шаг в «пустоту», делающий тебя совершенно незаметным для подавляющего большинства людей. Неспешная прогулка по лестнице многоквартирного дома. Опустить запечатанный конверт в щель ящика, на котором выведена фамилия проживающего в квартире человека. Эту фамилию, в отличие от всех остальных, я знаю.

«Хаташири».

Не мне судить, зачем Соцуюки может понадобиться однорукий лысый ветеран, я лишь почтальон-невидимка, доставляющий письма тем, кого бывший комиссар, бывший генерал и бывший палач преступности (а ныне революционер и террорист) признал надежными. Ценными. Готовыми к сотрудничеству. Поэтому я и разношу корреспонденцию вполне очевидного толка. Мелкая помощь большому делу.

Сегодня мой свежеуволенный учитель истории будет последним, можно возвращаться домой, брать Ману, которая повадилась ходить с заклеенными пластырем пальцами, а затем идти к деду в гости. Увы, не к тому, который рад меня видеть, а к тому, кто решил провести тренировочный спарринг с собственным внуком. Лично. Я не нашел причин отказывать, но вот воспринять то, что скоро будет, как тренировку – не получалось. Приходилось готовиться к бою.

Если бы у меня спросили, что я думаю о Горо Кирью, то я бы сказал только то, что считаю его «надевшим черное». Эта роль, давно ставшая жизненной колеей, целиком и полностью поглотила стотридцатилетнего старика. Вне её он себя не чувствовал, и даже не желал такого представить. Удобно, что и говорить, раз он не лезет в нашу жизнь больше, чем велят ему привычки, но, с другой стороны, этого человека-гору сложно считать родственником.

С характером «тренировочного спарринга» я угадал. Горо Кирью обрушился на меня со всей своей мощью.

Сражение было на арене додзё, места для маневра здесь было немного, а сам прадед, преследуя какие-то свои цели, еще и озаботился тем, чтобы подготовить против меня тактику. Смешно звучит, учитывая, сколько лет его опыту и сколько стукнуло мне, но тем не менее, старик вовсю старался меня подавить, а я вовсю старался не допустить подобного исхода.

Принимать удары Горо приходилось так, что каждый из них я встречал напряжением всей защиты и мышц, и то нельзя сказать, что вреда они не наносили. Я бил в ответ, но мои усилия, как и год назад, пропадали втуне, поглощаемые нечеловечески тугими мышцами старшего родственника. Бить по нему было всё равно, что стучать по шине огромного грузовика.

– Так я и думал! – прогрохотал мастер додзё, переставая гонять меня по арене и выходя из боевой стойки, – Твоё развитие давно остановилось!

– Достигло пика, – уточнил я, тоже распрямляясь, – Поэтому я и остановился.

– «Остановился», – с хмурой гримасой передразнил меня прадед, – твои слова – почти святотатство для тех, кто «надел черное»!

– Это их проблемы, – не стал возражать я, – У меня есть и другие дела.

– Другие дела, да? – вновь повторил за мной, неприятно усмехаясь, старший родственник, – Ну тогда, думаю, ты не будешь против узнать последствия, которые обычно мешают слабакам дальше заниматься «другими делами»! От любящей руки деда!

А затем он начал меня калечить перед глазами чуть ли не всех собравшихся учеников. Пытаться, по крайней мере. Удары деда, бьющего в полную силу, проминали мою защиту, приходилось уклоняться, но сделать это от гиганта его размеров и опыта было затруднительно. Я не видел пока причин действовать всерьез, но и не мог позволить себе получить серьезную травму, поэтому летал туда-сюда, практикуя частичную амортизацию пушечных ударов Горо за счет моментального кооперативного напряжения мышц и Ки. Этот момент раздухарившийся старикан не заметил, но это не помешало ему, выгадав нужный момент, шарахнуть под гомон учеников по мне своим лучшим ударом. Принять «джигокукен» я не мог, поэтому пришлось сжульничать, погасив большую часть Ки до того, как она, сконцентрированная в кулаке моего родственника, шарахнула мне в грудь. От полёта это не избавило, да и вставать я не спешил, надеясь, что старик уймется, но тот, неожиданно, выкинул сюрприз, громко выкрикнув:

– Теперь вы видите, мастер Аффаузи?! Мой внук – просто слабак! Он не достоин вашего внимания!

Все затихли, а спустя паузу знакомый мальчишеский голос, полный самодовольства и спеси, заявил на японском:

– Это не тебе решать, старик!

Взмахом ноги, моментально объятой пламенем техники, Ганс Аффаузи, молодой гений этого поколения Старых родов, разорвал веревки, защищающие арену, чтобы красиво на неё выйти. Встав, он презрительно, но с ненавистью глянул на продолжающего валяться меня, а затем, дав петуха, продолжил, демонстрируя, что отлично знает японский:

– Я решил бросить ему вызов, и бросаю его! Здесь и сейчас. Уйди, старик.

– Он почти при смерти! – несмело (!) возмутился Горо, сжимая свои кулаки, – Дай ему хотя бы время восстановиться!

– Старик… – пятнадцатилетний мальчик, почти впятеро меньший, чем древний боец, сощурил глаза, – Я, кажется, велел тебе уйти… Твоему додзё надоело жить?

Так вот оно что… Неужели я, наконец, дождался от своего деда хоть какого-то проявления родственных чувств? Неожиданно приятно.

– Кажется, сейчас здесь будет урок хороших манер под номером два, – заключил я, неторопливо вставая на ноги, – Кирью-сама, пожалуйста, освободите арену. Мне бросили вызов.

Эта фраза как ошеломила деда, так и моментально вывела из себя «гения», только что излучавшего самодовольство и спесь на всю округу. Парень, даже не собираясь следовать формальностям, тут же упал в боевую стойку, начиная слегка светиться высвобожденной и разогретой Ки.

– Ты не уйдешь отсюда живым! – гаркнул он голосом, от которого послышалось двойное или тройное эхо.

Когда-то, совсем недавно, я проучил этого сопляка, кичащегося своим резервом, силами и умениями, но тот, видимо, не усвоил урока. Впрочем, такое бывает, особенно когда ты слишком сосредоточен на чем-то другом. А вот месть за подобное – это очень по-детски. Дед пытался показать мою слабость перед представителем Старого рода, но он не понял, что вместо этого самого представителя здесь оказался просто мелкий мальчишка, которого щелкнули по носу.

– А вот за эти слова… – прошипел Аффаузи, аж белея лицом, – Я…

Он кинулся вперед, даже не договорив. Быстро, очень быстро, как раз в тот момент, когда Горо Кирью начал протискиваться в сделанную смуглым пацаном дыру. Гений поколения был намного быстрее мастера додзё, его источник был чуть ли не на порядок мощнее, чем у нас с дедом, вместе взятых, его обучали лучшие мастера рукопашных искусств мира.

…но толку, если ты весишь килограмм пятьдесят пять с утра, не облегчившись?

…если ты редко сражался с людьми ростом под два метра и не умеешь правильно оценивать дистанцию?

…если ты горячий подросток?

«Открывашка», совмещенная с толчковым приёмом Хиракавы, позволяет моему пинку задать Аффаузи новый вектор, обратный, ровно на сто восемьдесят градусов, то есть назад. За спиной у парня, в четырех метрах позади, сетка из толстенных веревок, а за сеткой еще через три метра начинается стена, опоясывающая додзё.

В неё тело подростка влипает с шумом и грохотом, а еще с такой силой, что побелка разлетается мучным облаком, а кладка даёт трещину.

– Ты рано пришёл, – спокойно говорю я в полной тишине, – Слишком легкий, слишком неспокойный. Нужно было подрасти.

– Вы… – злобно кряхтит застрявший в стене, но определенно не пострадавший Ганс, – … меня обманули! Вы притворялись!

– Ты совсем дурак? – громко интересуюсь я, – Это мой дед. Он – несносный старый болван, давным-давно помешавшийся на боевых искусствах, вредный пердун и упрямый баран, но не более того. С какой стати я должен драться с ним всерьез? От этого, вообще-то, умирают.

– А я бил по-настоящему! – возмущается совершенно багровый прадед, панически оглядывающийся по сторонам. Ну да, все вокруг слышали мою характеристику. Отчетливо.

– Это не повод принимать твои удары по-настоящему, – парировал я, – Говорил же, у меня планы на завтра. Аффаузи, вылезай из стены, давай продолжим. Не трать моё время.

Аудитория – это не всегда хорошо, особенно для подростков с их болезненно раздутым самолюбием. Издав гортанный вопль, засветившийся мальчишка пяткой врезал по стене, разнося её напрочь, но используя импульс, чтобы рвануть на меня ракетой. Великолепный шанс прихлопнуть его как муху, банально повторив тот же прием, что и ранее, но план по ликвидации Аффаузи у меня уже был вычеркнут как максимально вредный вообще для всех.

Нужно было все сделать иначе: заставить парня утихомириться… а для этого нужно было с ним подраться. Точнее, дать ему возможность показать себя.

Будь на месте Ганса чуть ли не любой другой боец, особенно «слабейший», Джакобо де Суиньга, я бы, скорее всего, не справился. Однако этот подросток, буквально прилетевший ко мне десятиметровым прыжком, все свои шансы возлагал на Ки, а следовательно, я мог «жульничать» также, как и с дедовым суперприёмом, причем даже менее аккуратно, так как Аффаузи, долетев, моментально начал генерировать спецэффекты один за другим. На несчастную арену додзё «Джигокукен» обрушились пламя, лёд и бушующая энергия переполненного тестостероном ребенка.

Наверное, со стороны это выглядело гораздо круче тех аниме, которые постоянно смотрит Рио. С рук и ног моего противника срывались натуральные полотнища и комки энергии, пусть он промахивался по мне, но вот окружающая среда, а также поспешно отступающие ученики додзё, получали сполна. Даже здания додзё получили определенный ущерб, хотя Ганс ни единого грана энергии не вложил с таким умыслом. Разъяренный неудачами и периодически получающий от меня увесистые удары, молодой человек из кожи вон выпрыгивал, чтобы задеть меня своими техниками… и у него не получалось.

Это довело парня до истерики.

– КАК?! – заорал он, окутанный аж двумя слоями пламени, через которые только что получил от меня болезненный пинок по бедру, – КАК?!!!

Мы встали слишком хорошо и удачно, поэтому вместо ответа я ударил. Классическим «джигокукеном» в лучшем его исполнении, дополненном «толчком Хиракавы», так, чтобы надежда всех Старых родов, молодой гений поколения, Ганс Аффаузи, снова отправился в полёт, вышибая попутно в щепки ворота додзё и распластываясь на асфальте. После этого я неторопливо пошёл к нему, не особо спешащему подниматься на ноги. Глаза подростка были полны слез.

– Вспомни, зачем я пришёл к вам в поместье, – негромко предложил я, – Учить вас чувствовать Ки. Я его чувствую, Ганс. О любом твоем ударе, о любом движении, я знаю, как только ты начинаешь его готовить.

– Это нечестно!!! – взорвался… ну, по сути, ребенок. Его нельзя было даже сравнивать с Эной или хотя Мидзутани. Он сам лишь немногим отличался от сестер Суньига.

Ребенок, посвятивший всю свою жизнь боевым искусствам. Как иронично.

Я присел рядом с ним на корточки.

– В мире несколько сотен миллионов единиц стрелкового оружия, каждым из которого тебя можно пристрелить, – ровным голосом заговорил я, – также, как был убит Сын Кащея, великий глава рода. Испуганной служанкой. Тебя может сбить машина, ты можешь подавиться насмерть персиковой косточкой. Укус бешеной собаки поставит крест на твоей жизни, Ганс Аффаузи. Тем не менее, ты видишь во мне соперника, хотя я не сильнее тебя в техниках Ки. Я их просто чувствую. Этому можно научиться. Этому я учу целый род, вместе с его главой. Ты же, человек, находящийся в самом начале пути, от чего-то возомнил, что мы с тобой конкуренты. Что я бросаю вызов твоим способностям. Однако, наши способности лежат в совершенно разных плоскостях. В своей – ты непревзойдён. В моей – я один из лучших. Но нам с тобой нечего делить. Не в чем соревноваться. Нас обоих запросто может застрелить служанка с пистолетом…

Чем дольше я говорил, тем сильнее успокаивался подросток. Основной удар по его ярости нанесли именно мои слова насчет смерти Витольда Гаузина, уж Ганс-то должен был о нем слышать. Логика, простейшая логика смогла проникнуть в сознание этого гения от мира боевых искусств, заменив своими построениями боль и обиду от нового поражения. Упомянув, какую роль в только что произошедшем сыграли мои кондиции взрослого человека, намекнув, что даже мой дед, с огромным уважением отнесшийся к потомку Старого рода, смог бы крайне неприятно удивить такого противника как Ганс просто за счет своей силы и выносливости, я окончательно успокоил этого импульсивного товарища.

Однако, это привело к неожиданному исходу.

– К тебе отправили Суньига, – задумчиво вспомнил вставший на ноги Ганс, – Отведи меня к ним. Я буду учиться у тебя.

– Чтобы учиться, придётся подчиняться, – встал я, – А ты слишком заносчив.

– Убеди меня в своих умениях, и я восприму тебя как второго отца! – резко и твердо ответил мне Аффаузи.

– Допустим, я знаю, как это сделать. А ты помнишь, что я тебе говорил при первой встрече? Ты вряд ли овладеешь чувствительностью к Ки, слишком силен.

– И что? – задрал нос подросток, – Тебе больше нечему меня учить?

Хм. Интересно.

– Хорошо, идём. Но сначала вы решите с моим дедом вопросы по поводу разломанного с тобой додзё.

– Решим. Но сначала ты скажешь, как собираешься меня… впечатлить!

– Скажу. Я собираюсь «пробудить» двух девушек рода Суньига. Им шестнадцать и семнадцать лет.

– …

Смуглый подросток в порядком запыленной одежде вышагивал рядом с японским гигантом, тщательно стараясь сохранить на лице выражение пренебрежения и недоверия. На самом деле, всё внутри Ганса Аффаузи буквально пело от восторга из-за того, как всё у него удачно получилось. Лучше быть попросту не могло!

Смерть шести глав Старых родов вызвала такую бурю в их среде, которой никогда не помнили. Шестеро совершенно отличных друг от друга могущественных мужей, пятеро убиты неведомо как, рассыпавшись в пепел, а один застрелен слугами того, у кого был в гостях. Немыслимо, невозможно, непонятно. Старые рода сошли с ума, генерируя версии и подозревая всё вокруг. Главы замкнулись, ушли в отшельничество, но постоянно держали между собой связь. А уж рода, потерявшие своих…

У Аффаузи наступил полный хаос. Не столько из-за того, что претенденты рвали друг друга в клочья, сколько по причине, что их, претендентов, не было. Отец Ганса был мужчиной в самом расцвете сил, идеального здоровья и мощи. Он держал родственников жестко и уверенно, будучи настоящим лидером древнего и очень уважаемого рода. С его смертью семья оказалась обезглавлена, а сам Ганс, гений и прочая, прочая… оказался в крайне неловком положении. Козырем, способным возвести любого своего владельца на место главы.

Поэтому он и удрал.

Взял и просто слинял в Японию по одному из поддельных паспортов. Найти Кирью-старшего было легче легкого, в додзё его приняли как самого дорогого гостя, ну а потом… парень знал, что у его задумки может быть два исхода. Его устраивали оба.

Так и вышло.

Да, он старался, он пытался изо всех сил, но огромный Акира без всякого труда нейтрализовал его техники и стратегии. Битва волка со слоном не может окончиться победой волка, у него слишком мелкие клыки и слишком слабые челюсти. В этом была и суть задумки Ганса. Проиграв и став учеником, он не только находил себе беспристрастного учителя, который поможет ему прогрессировать в нужных самому Гансу, но совершенно неинтересных членам его семьи областях, но и изолировал себя от интриг семьи.

Двойная победа.

«С Суньига будет просто», – думал довольный подросток, спеша за своим новым учителем, – «Они на краю, так что могут и обделаться от счастья, разделив свой кров с Аффаузи. А если слухи верны и у этих испанцев к тому же туго с деньгами, то я им придусь совсем ко двору. Требования Акиры смехотворны, но закономерны, их соблюсти будет легко. Странно, что он не потребовал ничего за своё обучение, но так даже лучше для нас обоих. Настоящий учитель не спрашивает плату, ученик служит его наследием! Еще один повод… слегка смирить свой характер».

Да, так будет лучше. Когда на этом острове всё заварится покруче, как и планируется, Ганс вывезет семейку Кирью к ним, в Европу, и никто из Старых родов в таком случае не пикнет ни слова. Простая комбинация, элементарная, взвешенная и расчетливая. А дурни пусть думают, что он, сын великого Франка Аффаузи, лишь горячий и тупой мальчишка.

Поместье, арендуемое Суньига, оказалось не совсем уж и жалким, даже по стандартам Японии. Юный гений боевых искусств, войдя вслед за своим новым мастером в дом, удовлетворенно покивал, понимая, что для четверых людей тут места хватит с избытком. Хорошо, очень хорошо.

– Братан! Привет! А мы тут английский учим! – в коридор, где стояли гости семьи Суньига, выскочила молодая японская девушка с короткой прической и с широкой, до ушей, улыбкой. Правда, тут же встала, изумленно и откровенно таращась на человека, пришедшего с ее братом.

Сердце Ганса Аффаузи, одного из самых знаменитых молодых гениев во всем мире, известного каждой, без исключения, Старой семье, издало предсмертный писк, а затем встало намертво.

Фигурально выражаясь.