Решатель

Глава 16 В глуши

– Моя жена была родом из Коулуна. Про него не пишут в учебниках для истории. Крошечный пятачок китайской земли в окружении британских территорий Гонконга. Земля, до которой никому не было дела. Настоящий город-государство, застроенные трущобы. Там не было ни закона, ни порядка, ни справедливости. Выживание или существование, как можно более незаметным образом. Нищета и Триады правили бал. Моя Ния помогла нам выйти на укрывшегося в Коулуне китайского урода, наследившего у нас в стране. За это я её выкупил у местной банды, увез в Японию, выхлопотал гражданство. Через три года я взял её с собой, туда же, в этот забытый ками нарыв на теле земли. Очередная миссия. Мы выполнили её, но потом Ния решила навестить свою семью.

– Они убили её, – предположил я, стараясь добавить в голос немного эмоций.

– Как ты догадался? – очень ровно, но далеко не сразу, спросил сидящий за рулем учитель истории.

– Это было несложно. Коулун, трущобы, восточный деспотизм, проявляемый куда как острее в бедных семьях. Если у вашей Нии был выход из этого гетто, то значит, к нему прилагался существенный по местным меркам заработок. Вряд ли ошибусь, если предположу, что семья от неё зависела. По этой же причине девушка не сталкивалась с… яркими проявлениями деспотизма. Когда она ушла в лучшую жизнь, её семья тут же скатилась вниз по местной социальной лестнице. А если семья была большая…

– Три младших брата, две сестры… – тихо пробормотал себе под нос Тадамори, – … и мать. Почему я… почему она…

– Много работала, мало бывала дома. Вполне возможно, что ночевала в другом месте. Может быть, даже в своем, – слегка пощадил я гордость человека смягченным предположением, – Домой лишь приносила деньги.

– Если бы я тогда знал… – пальцы мужчины до хруста вцепились в руль, причем на живой руке.

– А вы не хотите себе задать вопрос, Хаташири-сан? Например такой – а почему ваша жена вновь оказалась в Коулуне? – жестко спросил я, – Она что, сбежала из ада, чтобы начать служить в японской армии? Очень сомневаюсь.

– Ты… – человек с трудом с собой справился, но автомобиль всё равно довольно опасно вильнул на дороге.

– Всегда будут задачи и цели, оправдывающие риск. Я уже говорил вам, что на войне нет правил. Не только по отношению к противнику. Когда генерал отправляет солдат на смерть, он действует согласно своему долгу. Но у него не может быть долга сознательно и инициативно жертвовать и рисковать гражданскими, теми, кого он клялся защищать.

– Дожил. Мне читает мораль воспитанник якудза.

– Это не мораль, это объяснение, почему система сдержек и противовесов имеет жесткие ограничения в своих люфтах. Что касается «воспитанника»… громкое слово. Но возражать не буду. Единственный клан, сумевший сохранить полный порядок на своей территории, единственный во всем городе – этим можно гордиться.

– Я уже жалею, что заговорил с тобой.

– Вы не хотели разговаривать, вы хотели меня убедить в том, что есть люди и звания, куда более важные мое, понимающие, в чем заключено благо страны. И такой как я должен не думать, а вежливо склонить голову перед этими великими людьми, сделать так, как они говорят, и быть благодарным за то, что они заметили меня. Именно так и никак иначе. Не врываться к этим великим людям, не бить их в лицо, не убивать, и ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах, не позорить этих великих людей, вытаскивая их грязное белье на публику. Потому что такое поведение позорит само звание гражданина нашей великой нации. Оно недопустимо. Верно?

– Я…

– Вы пытались внести правила в мою войну. Человек, который просто везет меня туда, где не смогут справиться лучшие люди генерала Соцуюки. Осознаете иронию?

Дальше мы ехали молча.

Наверное, Хаташири Оду можно назвать очень хорошим японцем. Он, насколько я мог судить, соответствует всем критериям правильного солдата и гражданина. Служил, сражался, получил травму, нашел работу, на которой мог бы приносить пользу стране. Приносил. Почему уволился – неизвестно, но вновь нашел себя в жизни под патронажем старого командира. Однако, и это я, едущий в машине, управляемой Одой, осознаю это в полной мере, хороший японец далеко не равно понятию «хороший человек». Целиком и полностью.

Восточный менталитет не приемлет открытой и яркой индивидуальности. Сплоченность, чувство локтя, трудолюбие и следование канонам для них в разы важнее, видимо, они были основополагающи для выживания социума. Сейчас, в период бешеной технологической гонки, подобный подход висит на восточниках невероятно тяжелой гирей, делая их вечными догоняющими. Но пока они справляются. Пока.

Не удивительно, что некие силы, стоящие в тени этого мира, решили провести эксперимент над одной из самых ярко-выраженных восточных рас. Подобный вывод заставляет меня предположить, что индусам и китайцам тоже светит какой-нибудь опыт особенного геноцида. А почему бы и нет?

Хаташири всю дорогу пытается совместить свои роли хорошего солдата и хорошего учителя, объясняя мне всю необходимость послушания младшего старшим, но терпит заслуженный крах. Дошёл до того, что решил рассказать трагедию своей личной жизни, но в итоге пострадал сам. Сидит, рулит, желваки на лице играют, глаза смотрят на дорогу, но, кажется, её не видят. Не страшно, последние пять часов мы едем по совершенно пустой трассе.

Люди – те еще лицемеры. Токио погрязает в преступности, школьницы торгуют собой на вечерних бульварах и проспектах, молодежь тащит в рот всякую дрянь, а они, люди, спокойно тянут свою лямку, свято уверенные, что не могут изменить текущий порядок вещей. Но стоит рядом с ними появиться кому-то ресурсоёмкому, кому-то, кто может что-то изменить… и они с возмущением и беспокойством начинают убеждать его встать на сторону их замыслов, их ценностей, их интересов. Так, как будто этот мусор внезапно начал что-то значить.

Ты никогда не установишь правила с домашнего дивана. Их назначит тот, кто проберется к тебе в дом, испортит твой компьютер, разольет твоё вино и сядет на твой диван так, что ты это заметишь в последний момент. Тогда, когда ему это будет нужно.

– Сколько нам еще ехать до точки? – короткий сухой вопрос.

– Четыре с половиной часа, – скупой и холодный ответ.

– Я отдохну это время. Будить не нужно.

В ногах у меня был рюкзак с дроном и панелью управления, в них я и собирался покопаться с помощью Ки. Становиться ходячей мишенью для ракетного залпа желания не было никакого. Да, Хаттори и Соцуюки знают о том, что моя смерть может очень трагично отобразиться на мире или хотя бы их стране, но это умозрительное знание, а они оба – самоубийцы, отживающие свои последние дни. Из-за этой мысли у меня еще возникают определенные сомнения в правильности того, что я оставил Ману так близко от Токио, но сделанного не вернешь.

Дрон и планшет с рычажками не издавали никаких сигналов кроме слабейшего ощущения активного электричества в их батареях, так что, слегка успокоившись, я лишь укрепил изолирующую подкладку рюкзака, чтобы та ничего не пропустила. Отдельным элементом был Хаташири, его, всё-таки, могли послать проследить за мной, только в этом были большие сомнения. Человек не сможет угнаться за «надевшим черное», тем более по лесу.

Источник работал как обычно, тело было насыщено Ки на пределе того, что могу удержать. Скоро, после того как покину Хаташири, использую излишки этой энергии для дополнительной маскировки. Всё-таки, поменять цвет у дыма, которым я пару раз пугал людей, не стоит ничего. Готовность? Полная.

Еще четыре часа. Почитать свою книгу или вздремнуть?

Успею и то, и то.

– Приехали, – негромко объявил мой бывший учитель, останавливаясь на обочине трассы.

Оторвавшись от книги, я положил её во внутренний карман формы, и выбрался из машины, выволочив за собой рюкзак. Поставив его на землю, начал оправляться, поправляя кобуру с пистолетом, запасные магазины и глушитель. Перешнуровал ботинки покрепче, прикрепил катану с ножнами за спину, как в любимых Рио фильмах про ниндзя. Следом надел рюкзак. Попрыгал. Удовлетворительно всё, кроме фляги с водой, та будет мешаться. Подумав, я напился, а затем закинул ёмкость в машину. Найти воду будет несложно.

– Ты дурак? – тут же отреагировал на мои действия Хаташири.

– Вы часто говорите прежде, чем подумаете? – вздёрнул я бровь, – Или привыкли руководствоваться только предыдущим жизненным опытом?

– Тебе почти двести пятьдесят километров по лесу… – еле сдержался лысый.

– Человек, в среднем, держит в лесу скорость около трех километров в час, Хаташири- сенсей. Я же не планирую опускаться ниже сорока.

Потеряв интерес к этому человеку, я отвернулся, а затем рванул с места, устремляясь в лес. Точно на скрывающийся где-то там городок. Интересно, пришла ли в лысую голову мысль, что мне было необходимо воспользоваться компасом?

Раньше мы с Хаташири Одой ладили, теперь я знал почему. Бывший военный руководствовался определенным кодексом поведения, однако, созданным на основе заученных им стереотипов и забитых в подкорку императивов. Он никогда не был на сто процентов учителем, армейские привычки и условности брали своё. Поэтому мы и находили общий язык. Теперь же, выбитый из колеи, поставленный перед необходимостью соображать, а не действовать, Хаташири… не справлялся. Вряд ли у него будет время привыкнуть.

Сразу заявленные сорок километров в час набрать не получилось, но к концу второй минуты я уже уверенно лавировал между деревьев, то и дело используя их стволы, чтобы оттолкнуться в нужную сторону в прыжке. Бежать было легко и свободно, фляги, угрожавшей «съесть» солидную часть скорости и внимания, у меня не было. Без рюкзака было бы еще лучше, но экономного заклинания, способного заменить дрона, я не знал.

Приглушенный стрекот автоматных очередей, раздающийся из лесу, я услышал загодя, тут же остановившись. Выстрелы звучали далеко впереди, исключая любой момент с засадой, либо с тем, что бывший учитель истории нашел где-то самолет и, обогнав меня по воздуху, начал с кем-либо перестрелку. Происходящее никоим образом не было связано со мной, поэтому я решил обойти непонятный инцидент, творящийся в густом японском лесу минимум за три с половиной сотни километров до ближайшего известного поселения.

Однако, быстро передумал, стоило только еще чуть-чуть сократить дистанцию. От кого-то, находящегося там, в гуще событий, фонило Ки… причем моей. Таких существ на планете было лишь двое, поэтому, справедливо решив, что вряд ли там Хаттори Ивао, решивший поиграть в ковбоя, я испытал приступ острейшего любопытства, начав скрытно приближаться к месту действия. Заодно и туманом зеленым укутался, наконец-то найдя применение этой маскировке.

Увиденное меня не разочаровало. Трое могучих «надевших черное», окутанные энергией от своих техник, пытались убить моего знакомого тибетского мастифа при поддержке десятка автоматчиков.

Это если анализировать ситуацию быстро. Если же рассматривать как картину…

Между деревьями носилась огромная, сияющая оранжевым светом копна рыжего собачьего меха, которую сдерживала троица очень накаченных людей, одетых в странную форму, напоминающую наряд дрессировщика собак… или тигров. Они, определенно используя приемы Ки, блокировали чудовищные по силе удары лапами зверя, били его в ответ, но в основном, вся их роль сводилась к удержанию мастифа на одном месте. Основной урон должен был наноситься автоматчиками, которые, грамотно обступив зажатого пса, метко садили по нему двойками и тройками патронов. Тот, пока что, был невредим, видимо, как раз из-за своего излучения, но судя по уверенным действиям людей, процесс шёл так, как задумано.

Пёс сражался, даже не пытаясь удрать. Ему попросту было некогда. Как только он сцеплялся с одним из «надевших черное», двое других моментально окружали его, ограничивая и нападая с боков. Как только собаке получалось отбить в сторону одного из людей, она тут же получала кучу свинца, и с боков на неё наседали свежие противники, одетые, кстати, в довольно необычную одежду, казавшуюся очень прочной. Павший же от собачьей лапы бодро вскакивал, и заново входил в «карусель», выбирая себе самую легкую роль. Видимо, чтобы передохнуть.

Натуральная охота.

На мой взгляд, мастифф был обречен. Да, его лапы с легкостью перешибали не такие уж и тонкие деревья, сшибали с ног людей, он был здоров и бодр, только вот выхода из западни не было. Возможно, попытайся он бежать… но он не бежал, да и здесь сражался потому, что его сюда загнали. Не могли же они в лесу встретиться…

Смысла вмешиваться в происходящее у меня не было. Почти. Кроме нескольких мелких и незначительных деталей, а также большого объёма любопытства. Эти люди, так уверенно истощающие огромную и таинственную собаку, определенно про неё что-то знали. Я хотел это знать тоже. Кроме того, автоматчики стояли ко мне спиной и казались полностью поглощенными своими обязанностями.

Грех таким не воспользоваться.

Обращаюсь к остаткам своей собственной Ки, еще держащимся в туше буйствующего мастиффа. Эта энергия на многое не способна, но многое и не нужно, всего лишь заставить пса засиять еще более интенсивным излучением, так, что он буквально превращается в золотистое солнышко, чей свет не особо приятен для глаз. Разумеется, что подобное не может остаться без внимания, люди тревожно орут, концентрируются на собаке… что позволяет мне чуть ли не прогулочным шагом обойти автоматчиков.

Катана, этот нож для рыбы, превосходно справляется с человеческой плотью, если не изображать из себя рубщика. Короткие секущие удары, большая часть которых нацелена в сонную артерию и яремную вену, ставят быстрый и решительный конец жизни людей, охотившихся на редкое животное. Автоматчики мне не нужны, вполне хватит бойцов. Тем более, что воздействовать на них я могу в куда более широком спектре.

Да и трое – тоже много, решаю я, уже убрав меч в ножны, а вместо него взяв автомат. Одиночный выстрел на диво хорош, успевший тщательно прицелиться я попадаю одному из бойцов в ухо, выбивая мозги. Оставшиеся двое наконец замечают, что творится нечто неладное…

То есть меня.

– Господа, отвалите от собаки! – требую я громким голосом, – Собака, отвали от господ!

Нет, ну тибетец же сражается?

Сражался. Его свое же повышенное сияние немало так ошеломило, так что бывший пациент меня послушался, отскочив на пару метров от своих противников. А затем, увидев меня (как они видят сквозь всю эту шерсть?), раззявить пасть. Слушает? Хорошо.

– Собака, иди отсюда, ты мне ни к чему. Люди, не двигайтесь, или я буду стрелять.

Меня почему-то никто не послушал. Пёс кинулся на своих обидчиков, а те кинулись на меня, вспыхнув еще сильнее своей активированной защитой. Зверь, благодаря своей массе, тут же отстал, а я, понимая, что не зацеплю двух опытных бойцов одной очередью, полоснул очередью одного из охотников по ногам, а затем, бросив оружие, еще успел с размаху всадить ногой по ребрам добежавшего до меня человека. Глаза того удивленно выпучились, когда он, взлетая в воздух, понял, что имеет дело не с простым человеком.

– Фу!! – рявкнул я, но опоздал. Челюсти огромной собаки уже сомкнулись на голове подстреленного мной человека, с хрустом разгрызая кость и мозг.

Дальше началось такое, что я, даже возникни у меня настолько странное желание, не смог бы предвидеть. Рыжий мастифф, выражая полнейшее непонимание к моим интересам, принялся охотиться за последним оставшимся в живых человеком, полностью игнорируя мои призывы остановиться. Человек удирал очень бойко, но лишь первые полсекунды, пока я не выстрелил ему из пистолета в ногу, а вот затем он начал ухрамывать, а вновь засветившийся оранжевым пёс догонять с вполне определенными целями.

Этого я допустить не мог, поэтому, догнав и свалив пинком раненного, принялся действовать, обернувшись лицом ко псу.

– Хватит! – рявкнул я, включая «жажду смерти» на полную, но пока не концентрируя эту силу на собаке, – Мне нужно его допросить! Потом делай с ним что хочешь!

Светящийся оранжевым светом пёс пригнул голову, грозно зарычав, а затем с силой мотнул головой в отрицательном жесте.

…неужели?

– Ты что, не хочешь именно этого? – решил подтвердить догадку вслух я, – Чтобы я узнал то, что знает он?

…замедленный кивок.

– Тогда у нас проблемы, пёс. Я тебе ничего не должен, чтобы идти на встречу в таком вопросе. Ты же мне должен уже две жизни.

Оскал. Грозный рык. Шаг вперед. Один, но очень-очень показательный, с пригнутой перед атакой головой, что характерно для псовых.

– Это ты зря… – цежу я, сбрасывая со спины рюкзак.

Драться с тем, кого лечил, кого вгонял в кому и выводил из неё, мне было никакой нужды. Лишь обмануть, показав, что я собираюсь устроить с неблагодарной собакой настоящий бой, а затем, уклонившись от в меру ловкого маха лапой, впечатать совершенно невпечатляющий удар под ту же лапу. Удар, после которого огромная гора меха падает как подкошенная, моментально засыпая.

Разобравшись с чересчур много о себе думавшей собакой, разворачиваюсь к человеку, который, вместо того чтобы удирать сломя голову, завороженно пялится на то, что у него перед глазами.

– А вот теперь мы поговорим…

– Машина сломалась! – слегка дрогнувшим голосом объявил Харуо Кирью членам своей семьи, уныло слоняющимся по полю неподалеку от их заглохшего транспорта.

Уныло, потому что Чили всем надоела еще в первые два дня. Горы, немного леса, горы, горы. Ах да, еще горы. И серпантины дорог, так похожие на родную Японию. Но горы там ниже, да. А тут они очень высокие и везде.

И машина сломалась.

– Ками-сама! – тут же ужаснулась Ацуко, – Дорогой, что нам делать?!

– Мы за последние три часа ни одной машины не встретили… – пробурчал Такао, держа в руках уже целую кучу разной ерунды, набранной по округе его сестрой, – … до вашего Буэнос-Айреса еще далеко?

– Да, – решительно кивнул Харуо, – Очень! Но что делать, я знаю. Мы пойдем пешком.

– Что-ооо?! – Ацуко и Эна заорали на один голос, – И далеко?!!!

– Сейчас посмотрю… – Харуо зарылся носом в карту, – Километрах, кажется, в тридцати, есть деревня. Нам вон туда!

– Ото-сан, ты серьезно?! – плачущим голосом проныла Эна, щеголяющая в коротеньких шортах и топике, – Мы пойдем по этой жаре тридцать километров?!

– Папе кажется, что это лучший вариант, – уверенно кивнул глава семьи, – Мы не можем ждать здесь машину, надеясь, что она остановится и нас починят. Мы пойдем пешком в деревню, а оттуда вызовем эвакуатор или что-то вроде!

– Так идемте уже? – проворчал Такао, отпихиваясь от матери, которой приспичило то ли обниматься, то ли лезть на руки к физически крепкому сыну, – Это… всего лишь… на треть больше наших пробежек!

– Да! – воспряла духом его сестра, – Точно! Разомнем ножки!

Харуо лишь кивал, нервно улыбаясь и вытирая пот со лба.

Пожитков у них с собой было немного. Ацуко и Харуо, опытные путешественники, теперь вовсю пользовались тем, что у их семьи нет стесненности в средствах, поэтому сами взяли и детей научили иметь с собой только самое необходимое. Пара сумок досталась мужчинам, женщины вообще пошли налегке. Все попутно проверяли свои сотовые, показывающие отсутствующую связь, и делились впечатлениями друг с другом о неожиданном повороте событий. Тащащийся с сумкой «виноватый» отец замыкал процессию, делая очень виноватый вид.

Что тут сказать? Харуо на самом деле был виноват.

Машина была в полной исправности, но об этом знал только он. Почему они идут пешком? Ну, Харуо Кирью надеется, что это лишь начало их приключения, чьей целью является окончательно запутать любые возможные следы семьи. Что-то случилось? Пришла весточка от Акиры или Маны? Ему посоветовали так сделать?

Отнюдь. Решение он принял сам, лично. Еще час назад, когда на экранчике его сотового, который, к счастью, видел лишь сам отец семейства, отобразился банковский отчет о зачислении средств. В этом отчете было очень много нулей.

Очень. Он еле отошел от шока и защипал себе бок украдкой чуть ли не до крови, пытаясь отличить сон от яви. Но нет, деньги, вся эта бешеная сумма, ему никак не привиделась. Теперь с этим придётся жить.

Поэтому первое, как Харуо воспользуется частью этих денег – он превратит это путешествие в нечто совершенно непредсказуемое. Это будет несложно сделать с такой женой, главное, чтобы дети ничего не поняли. Акира поймет и одобрит, его старший сын никогда не придавал особого значения деньгам. Да никто из них не придавал.

А вот теперь Харуо Кирью, держись. Держись не изо всех сил, а старательно и хладнокровно сочиняй себе лицо. Предстоит обманывать семью дальше. Много, много, много раз.

Даже несмотря на то, что все, без исключения, члены семьи Кирью… отвратительно умеют обманывать!

Харуо справится! Обязательно! Ради семьи! Ради его дружной, счастливой и очень-очень богатой семьи!

…

…

…

Раскусили его приблизительно через пятнадцать минут.