Сага о Головастике. Долгая дорога домой

Искриус старший и его сюрпризы

В какую сторону шагать, нам с атлантидом было всё равно. Тропку мы выбрали не сговариваясь и семенили по ней, будто пешие туристы на загородной экскурсии.

Я всё время озирался, ожидая встречи с хрустальной столбовой иллюминацией, но никакого зарева нигде не было. А как эта волна перемен выглядит солнечным днём, да ещё и на открытом пространстве – понятия не имел, поэтому чувствовал себя нашкодившим детсадовцем или второклассником, который за летние каникулы не выучил таблицу умножения.

— Главное, увидеть не фронт, который есть скользящая граница между мирами, а сам соседний мир, каковой в данном случае будет на тысячу двести циклов старше, — ни с того ни с сего заявил Ротарик, будто угадал причину моего беспокойства, но от его объяснений нисколечко не полегчало.

— Раньше всё было наоборот. Если увидел что-то в соседней параллели, оно оказывалось… Перепрыгивало в мир наблюдателя. Грибы, ягоды, змеи, прочая мелочь, — поддержал я разговор, вспомнив беседу с атласаром, когда в совместной иллюзии он поучал меня где-то в этих же краях, только под землёй.

— Что значит раньше? До гипотетической хроноволны? Увы, молодой человек. И сейчас происходит то же самое. Но об этом мы с вами поговорим позднее. Когда прибудем на Тичарити, — заявил всезнайка с копной то ли седых, то ли пегих волос, давно не знавших простого хазарского мыла, не говоря о шампуне «Ивушка» или каком-нибудь инопланетном геле с кисельным запахом.

Хотел уже вступить в препирательство со знаменитым авторитетом, но помешала скользящая граница, которая в этот раз никуда не скользила. Каким-то десятым чувством сумел заметить сам или мне кто-то подсказал, куда посмотреть, чтобы увидеть то, что никак не походило на столпы Аполлона.

Сначала обратил внимание, что пара соек, пролетавшая поодаль от нас, сначала вдруг замерла посреди неба, а потом не только поблекла и потеряла пестроту перьев, но и рывком в сторону сменила направление полёта. Будто птицы залетели за огромное прозрачное препятствие, подобное кристаллу кварца высотой с пятиэтажку, а я со зловредным попутчиком оказался по другую сторону этого оптического явления.

— Кажется, мы подходим к границе прилива, — сказал я дрогнувшим голосом и остановился, чтобы заранее взять Ротарика за руку. — И столбы с проводами уже мерещатся. Откуда они в этой глуши?

— Чудак, мы с вами вышли из бывшего зимовья Чичак, которое впоследствии станет станицей Севастопольской, а уж в станице обязательно есть электричество. Она же всего в сорока пяти верстах от Майкопа. Я не единожды бывал в этих краях. Только так далеко в здешнее прошлое ни разу не забредал. Максимум, циклов на двести назад, не больше.

Почему мне устроили… И вам, разумеется, тоже. Такой бесценный подарок? — прочитал просветительскую лекцию бывший атласар, пока я усиленно всматривался в сторону далёкого будущего, которое присвоило пару птичек, а теперь дразнило меня еле заметным миражом линии электропередач переменного тока.

— Предлагаю взяться за руки, — посоветовал я Ротарику, а потом поймал себя на мысли, что мы давно уже держимся за руки и сами стоим столбами посреди гор с зимовьями кочевников Каганата, который вот-вот превратится в параллельный Краснодарский край.

— Лучше идти навстречу приливу. Он же непредсказуемой конфигурации. Может наступать и отступать хаотично в неожиданных направлениях, — продолжил наставления спасаемый умник, и мы пошагали навстречу явлению, за которым прятались мои тайные прото-помощники.

Минут через тридцать мы приблизились к пелене, похожей на дымку, но не естественную с разрежениями и сгущениями в низинах или ущельях, а равномерной, как из одного-двух слоёв слюды или плёнки диафильма с пропущенным кадром.

— Вот и прилив. Выглядит как почти прозрачная пелена. Метров через пять пройдём его насквозь. Я уже вижу всё на той стороне. Только, кроме столбов с проводами, особых отличий не заметил. Вам не нужно зажмуриться? — начал я волноваться и поэтому много болтать.

— Так всё и должно быть. Шагаем и не сомневаемся. Я уже давно не смотрю на дорогу. Как говорится, доверился вам полностью. Ночью это зрелище напоминает туман,ярко подсвеченный изнутри. Бывает отдельные лучи шевелятся и дёргаются вверх-вниз. Но у каждого наблюдателя картинка отлива и прилива особая. Индивидуальная, я бы сказал. Не случаются одинаковых, даже если несколько человек одновременно перешагивают временную аномалию и оказываются в прошлом или будущем исследуемого мира, — продолжил пространные рассуждения Ротарик, скорее, чтобы я не переволновался, ещё и крепко вцепился в мою шуйцу, чтобы не сбежал в будущее без него.

Пока мы проходили сквозь, казалось, тонкую границу между младшим и старшим Искриусами, пришлось сделать несколько десятков шагов прежде чем ощущение плёнки перед глазами прошло, а тропка, по которой шагали, окончательно исчезла. Зато вместо тропки на косогоре появились настоящие советские столбы с алюминиевыми проводами, а мир заиграл яркими красками и слегка изменившимися ароматами ранней осени и недавнего дождя.

— Кажется, мы благополучно протиснулись сквозь границу, — доложил я ведомому, и он ослабил хватку моей ладони.

— Я почувствовал, что мы уже вернулись в старший мир, в котором должны быть семидесятые годы вашего двадцатого века. Но случаются и прыжки в далёкое будущее. Дойдём с вами до станицы Абадзехской, а там и до трассы на Майкоп рукой подать.

Определим, на глаз, соответствует антураж этим годам или нет. Если кого-нибудь встретим, не вздумайте спрашивать, который сейчас год и так далее. Договорились? — ни с того ни с сего заявил атлантид, а у меня случился мурашечный приступ с разбегавшимися последствиями, потому что в голове зазвучал долгожданный прото-хор, который меня предупредил, чтобы не вздумал перечить многомудрому наставнику.

«Семидесятые сейчас. Семидесятые. Самое начало астрономической осени. Пусть проверяет, если хочет. Тебя проверяет, если ты ещё не понял. Как устанет проверять – делай всё согласно Протос Энтоли. И спасибо тебе. Справился, наконец, как мы и ожидали»,— доложили вездесущие и всемогущие Эсхатос-Протос, ублажив мои самолюбие, гордыню и тщеславие, не забыв подростковый эгоизм с гонором вперемешку, отчего стало немного стыдно, но ненадолго.

Пересилил себя и заставил думать о следующей и куда большей проблеме – о поисках родного мира и отчего Армавира. Желательно сразу с первым октября 1973-го года на календаре, что невозможно по многим причинам.

«Во-первых, если сейчас обретаюсь в параллельном кластере галактик – придётся где-то и как-то коротать целых три года, пока дата не придёт в норму.

Во-вторых, если всё вокруг зазеркалье – нужно будет сначала перебираться на свою сторону зеркала, потом определяться со временем, которое должно с каждым прожитым здесь днём молодеть. И в этом случае понадобится не только удача, но и пара пробных экскурсий для уточнения срока омоложения. А потом, возможно, возвращаться… Или не возвращаться, как повезёт».

* * *

Мы плелись по бездорожью не меньше часа. Так и не вышли ни на какую тропу или грунтовку для «Запорожцев» и «ГАЗонов». Ротарик медленно шагал впереди и прокладывал в бурьяне стёжку, чтобы я меньше тратил силы на преодоление дебрей, которые местами были не только ростом с меня, но и намного выше самого атлантида.

Вероятно, бурьян вымахал из-за дождливого лета или где-то рядом били ключи, но от них бы пахло или сероводородом, или извёсткой, то есть солями кальция.

— Яс… Ясен! — начал причитать Ротарик на неведомом языке и брезгливо отстраняться от очередных зарослей, в которые забрёл, возглавляя наш поход.

«Ясенец!»— взорвалось в голове догадкой, и я сразу почувствовал неприятный запах не сероводорода, а эфирного масла этого ядовитого растения – проклятия для любителей побродить в начале лета по лесам Кавказа.

—Dictаmnus? Мы забрели в диктамнус, который ясенец? Который огонь-трава? — не ко времени пристал я к отшельнику, в тот момент уже рычавшему от ненависти или от боли, и ретировавшемуся из адыгейской купины, способной при цветении гореть синим пламенем и не сгорать.

Не дождавшись от Ротарика вразумительного ответа, я решил, что он вот-вот потеряет сознание от сильнейшего ожога, который можно получить от диктамнуса даже проходя мимо этого исчадия на расстоянии двух-трёх метров. «Но это же при цветении, а не осенью, которая наступила по астрономическому календарю, значит, на дворе… То есть, на нашей горе не меньше двадцать второго сентября», — начал я метаться между паническим «Шеф, всё пропало» и хладнокровно-флегматичным «С выводами спешить – только мир смешить».

«Точно! Мир!» — всё же пересилили страхи, и я решил обратиться к Искриусу, потому что Ротарик не откликался, а продолжал биться в конвульсиях. Так по крайней мере выглядели его потуги победить бурьян с эфирными испарениями, от которых появляются незаживающие язвы на коже, не говоря о том, во что может превратиться слизистая носоглотки от вдыхания запаха этой травки.

«Мир Искриус! Нужна твоя помощь! Откликнись, пожалуйста!» — возопил я мысленно, напрочь забыв о прото-помощниках, потому что голова была занята ситуацией, которая сложилась, и которую должен был проанализировать быстро, но ни в коем случае не приближаясь к зарослям диктамнуса.

Искриус, разумеется, ничего не ответил. И ухом не повёл. Возможно был сосредоточен на чём-нибудь другом. На пространственно-временных аномалиях, например.

— Мама Кармальдия! Выручи нас! Нужна твоя помощь! — обратился я прямым текстом и во весь голос к инстанции повыше.

«Ты же понимаешь, что с нею можно общаться только через нас? По-другому она не может услышать. А это не предусмотрено Протоколом», — напомнили о себе Эсхатос-Протос, но в конце своего заявления половина их голосов закашлялась и начала верещать на непонятном для меня языке.

— Передайте… — хотел уже извиниться и просить парней об освобождении Ротарика из растительного плена, но услышал давно забытый голос астры, вероятно, ретранслируемый Всемогущими.

— Кто ты, дружок? Почему твой голос мне знаком? — участливо и по-матерински спросила Кармальдия, будто была совсем рядом.

— Я Головастик из Скефия. Бывал у вас в гостях. Передал подарок – искру Первой астры. Помогите, пожалуйста. Мой наставник попал в беду. Забрёл в заросли ядовитого растения, а выбраться не может, — скороговоркой протараторил я всё, что подсказала душа.

— Кто-кто? Наставник? — услышал, наконец, Ротарика, продолжавшего хрустеть ядовитой ботвой и возмущаться чему-то, оскорбившему его многомудрое достоинство. — Кто не может выбраться? О чём вы лепечете?

— Значит, это правда? Ты не просто мне приснился когда-то, а такое было на самом деле? Ватария рассказывала об этом, а я не верила. Значит, ты Яблочный Спаситель? Вернулся, чтобы… О чём ты просил? Вас нужно переместить? А куда? Говори быстрее! — прервала расшаркивания астра и поспешила на помощь.

— В Майкоп, на центральную площадь, туда где стенды со свежими газетами! — чуть ли не прокричал я, обидевшись на яблочного что-то там, доктора – спасателя мумий.

— Извини, но там сейчас аномалия. Давай я вас сразу в Армавир закину? Аккуратно, ты не бойся. И не обижайся на маму. Я же пошутила про долг. Хотела проверить ты это, или кто-то другой потешается над звездой. Вижу, что настоящий Головастик в гости пожаловал. Летите! — скомандовала Кармальдия, и мы с Ротариком в то же мгновение взмыли в небо Искриуса-старшего, потом сделав пару кульбитов, похожих на замедленные сальто-мортале, понеслись сначала на восток, облетая аномалию Майкопа, а потом и на север.

Заподозрив, что так над нами решили подшутить или отомстить ретивые прото-парни, а не Кармальдия, я быстро передумал, потому что увидел, как из бывшего атласара при каждом кувырке высыпались ошмётки бурьяна, будто он нарочно набил полные карманы опасной травой.

Не успели мы с атлантидом вволю покувыркаться и хорошенько проветриться, как нас приземлили на подозрительно ухоженный огород деда Павла, который Семёнович, но не контактёр, а чином помладше, бородой покороче и сараем победнее и поскромнее.

— Нас что, к посреднику доставили? — спросил Ротарик то ли меня, то ли прото-партизан, которые уже чуть ли не в голос потешались над горе-путешественниками.

Готов поклясться, что в тот момент я практически слышал гомерический хохот этих никому не видимых, зато реальных и всемогущих посредников между астрами, мирами и нами – шалопаями, возомнившими из себя бог весть каких авторитетов в области параллельных и пространственно-временных турпоходов и части прочих добровольно-принудительных скитаний.

— Сейчас деда проведаем и попросимся на Тичарити. Но сначала узнаем у него число, месяц и год, чтобы сориентироваться где мы и… И когда, — предложил я план наших действий, чтобы не задерживаться в параллельном Армавире, потому что тогда придётся волей-неволей «отдавать должок» – знакомиться с дядькой Искриусом и всю ночь разносить его яблоки по богадельням с мумиями.

Но те сюрпризы, которые заждались меня в этом спрятанном мире, были куда фантастичней, сногсшибательней и фееричней тех, что когда-либо со мной случались или привиделись во снах-мороках.

* * *

— Здравствуйте, гости дорогие! — приветствовала нас баба Нюра, выскочив из-за сарая, как кое-что из табакерки. — Сколько же вас ждать можно? Неделю целую мир приветы шлёт и предупреждает, что если не вечером – так утром точно пожалуете. Уже устала всё по соседям раздавать, а потом кашеварить заново.

— Э-э-э… — завис я и почти потерял дар речи.

— Здравствуйте, Аннушка. Здравствуйте, хозяюшка! — поздоровался Ротарик с бабой Нюрой, как с давней всеми уважаемой знакомой, ещё и поклонился «большим обычаем» – до земли, почти коснувшись рукой вскопанной на зиму грядки.

Пришлось и мне отвесить бабушке «малым обычаем», то есть поясным поклоном, как на Руси здоровались с друзьями и знакомыми. Ведь знал же я, что передо мной Анна-Нюра, супруга посредника – знал. Но откуда в памяти появился исконно-славянский этикет с его догмами и жестами хорошего и не очень тона – понятия не имел.

Все эти кукиши; щелчки по горлу; шапку оземь; рубаху на груди в лоскуты; руку на сердце – потом к земле; просто руку на сердце; идёт коза рогатая; и так далее. Всё оказалось нашим, русским, ещё дохристианским этикетом при общении со знакомыми и незнакомыми людьми, пусть даже они ни бельмеса не понимают по-русски.

— Умоетесь с дороги? Сейчас же за полотенцами схожу, — продолжила угождать бабуся, а я, когда получил от хозяйки полотенце, очнулся и начал разведку боем.

— Говорите, неделю мир приветы слал и предупреждал? Откуда он знал, что мы в амброзию вляпаемся? Или это всё его шуточки? — заподозрил я подвох и учуял пройдох, только кто меня за нос водил – пока не сообразил, зато пристально посмотрел на руки Ротарика, которые он спокойно ополаскивал под рукомойником.

— Юстиния наша, конечно, женщина с характером, зато оправдывает своё звание. Справедливая планета у нас. Щедрая и заботливая, как все её братья и сёстры. Так что, амброзиями не балуется, это вы шутник-озорник, — ошарашила Анна-Нюра, вывалив на мою голову сенсацию и поспешила скрыться в неизвестном дворовом закоулке.

— Какая ещё Юстиния? А Искриус… Где мы? Куда попали? — приготовился я ошалеть и очуметь, а старший отшельник спокойно вытирал полотенцем холёные ручки и в ус не дул.

— Мы там же, где и были. В Искриусе. Только это женское имя, разве вы не знали? Искристая Устинья – Искри-Ус. Так понятнее? Только она Устиниа, что означает Справедливая. Учитесь, молодой человек. Это никогда не поздно, — припечатал меня Ротарик новостью об окружавшей действительности, как кувалдой канцелярскую кнопку к табурету.

«Ах, так? Ну тогда я сейчас глаза отведу, а потом схожу в гости к бабуле и мамке с папкой. Посмотрю на свою копию и параллельную Фантазию-Талантию. Ой, чует душенька, что не так всё просто у Кармальдии и её спрятанной дочурки. Ой, чует», — замыслил я коварство, потому что всеми фибрами ощутил, что подвохи только начались, что их здесь видимо-невидимо.

«Чтобы с твоей Шуркой увидеться – глаза отводить совсем не обязательно. Сейчас же её пригоню. А всё остальное – исследуй на здоровье. Мешать не буду. Хотела постепенно открыться, но ты, видно, на самом деле головастый», — получил я на орешки приятным, но строгим голосом Искры Устиньи и чуть не отвесил себе подзатыльник потому что запамятовал, что миры запросто умеют читать человеческие мысли.

— Как это, с Шуркой? — запоздало опешил в который раз, но сразу взял себя в руки.— Вспомнил. В Талантии тоже мамзель обитает, а не месье.

Покончив с водными и вводными процедурами, вернул бабушке полотенце и, отказавшись от ужина, убыл на экспромт-прогулку по Искриусу-старшему, который на поверку одним махом напялил платьице и заговорил не баритоном с хрипотцой, а меццо-сопрано уставшей от забот многодетной матроны.

Вспоминая аналогичные голоса миров Семалии, Ульении, Афинии и Парисии с Родимией, так и не смог заставить себя смириться с заблуждением, в котором пребывал со времён себя-катализатора, хотя в те стародавние времена знать не знал, что по окончанию своей миссии разгуливал по спрятанному миру.

А самое главное, моя головушка наотрез отказывалась соображать, потому что уже давным-давно перевыполнила недельную норму по приятию и объятию сверхновой информации, способной свести с ума десяток академиков РАН или дюжину писателей-фантастов уровня Рэя Брэдбери – Ивана Ефремова.

Так и не дойдя до перекрёстка имени бабы Дуси Семалийской, когда-то обозвавшей меня Яшкой-Цыганом, я глаза в глаза столкнулся с худосочной малолеткой похожей на мамку так, что поначалу принял её за очередное издевательство Юстинии, способной жонглировать временным континуумом, как скалкой или скакалкой. К тому же ростом эта сестрёнка была почти на голову выше меня, что усугубляло искренние чувства почтения и уважения ко всему Антуражу, как пару часов назад обозвал Ротарик мои параллельно-двоюродные пенаты.

— Ну ты и дылда, — приветствовал я родню так, будто был знаком с ней тысячу циклов.

— Ну ты и клоп-солдатик. Брат называется. Где это тебя в лохмотья нарядили? В девятом веке такое носят? — получил взаимностью и почему-то обрадовался панибратству сестрички с косичкой.

— Ты тоже из наших, что ли? — задал Сашке наводящий вопрос, потому что знала, откуда только что вернулся.

— Всей семьёй из ваших. С теми фокусами, которые у нас творятся, по-другому никак. Так что пошли знакомиться, Головастик Васильевич.

Говорят, ты герой. Что весь наш кластер сначала с ума свёл, а потом отремонтировал. Вот только не пойму, когда успел, если на вид всё ещё карапуз. Ты в каком классе, богатырь? В первом? Или уже во втором? — насмехалась надо мной чересчур информированная и острая на язык родственница, пока мы вышагивали по улице Демьяна Бедного, которая тоже была моей «двоюродной», но почему-то сохранила своё раннее название.

— Мы что, домой? — наконец, дошло с кем меня собрались знакомить, и что означало «всей семьёй из ваших». — Мамка с папкой, что, тоже посредники?!

— Угу, — кивнула Шурка. — Кончай буксовать, Васильевич. Ты сейчас в Искриусе-старшем. В двух словах расскажешь моим о себе и подвигах, потом на гору слетаем за твоими запчастями. Пока не стемнело, а то в сумерках их не увидим. Вечером или к нам с ночёвкой, или к бабе Анне. У неё уже года три как апартаменты для вашего возвращения приготовлены. Я ещё в те времена первоклассницей была и о посредниках ничего не знала.

Только подумать, шесть отливов подряд перепрыгнуть! А потом столько же обратно…

— Стоп, — скомандовал я нам обоим, потому что звякнуло над темечком, а из-за чего, сообразить не успел. — Три года или шесть отливов? Что-то я, и правда, торможу. А сейчас какой год на вашем календаре? Семидесятый от Рождества, или у вас тоже на пятьсот лет разница?

— 1974-й у нас, а не семидесятый. Как и в остальных мирах первого круга. Может, рано тебя с моими предками знакомить? Сначала на гору слетаем. По пути проветришься. Я мигом с миром договорюсь. Мы же здесь по старинке, нам можно без мантры…

— Как это, 1974-й? Мне же сегодня сказали, что семидесятый. Или семидесятые? Обманули дурачка? — начала уплывать из-под ног коварная планета полная сюрпризов.

— Извини. Не знала, что это тайна. Но меня же никто по губам не хлопнул. Зачем они так? Чтобы не расстраивать? И что нам теперь?.. А там?.. Зеркальная? Мне почём… Куда? — занялась сестрёнка разговором с Устиньей или самой Кармальдией, и мы прошли мимо калитки фамильного дома.

Пока Александра получала инструктаж или нагоняй от местного начальства, мы успели прошагать почти до улицы Ковтюха. Потом она схватила меня за руку, и мы лихо взлетели, как пара «Семёрок» – ракет Р-7. Двухступенчатых межконтинентальных баллистических, а не каких-нибудь хухры-мухры. Только я был «Восходом», а она ростом повыше, значит, «Союзом».

Почему сестрёнка предпочитала вертикальные взлёты с последующим погружением в противоветровую капсулу, я догадался при посадке на гору у станицы Убеженской, что на правом берегу Кубани.

Теперь откуда-то знал и название станицы, и то что гора высотой всего около 150 метров над уровнем Кубани. Именно на вершине этого Бекета, который у якобы беглых – или «убежных» казаков обзывался Пикетом, у меня не приняли клятву посредника.

Впрочем, все более-менее высокие горы правобережья Кубани носили имена Бекет или Пикет, а дальше добавлялся или номер, или местное прозвище-определение.

Зачем нам понадобилось экскурсия по местам боевой славы мировых подмастерьев, было непонятно, пока не вспомнились слова сестрёнки о запчастях, заждавшихся что-то там или кого-то там пока не стемнело.

«Неужели в их мире лихие людишки гору не оскверняли?» — заподозрил я во время такого же вертикального приземления, как и взлёт, только всё ещё в противоветровой капсуле, чтобы девчачьи платья не возомнили себя десантными парашютами.

— Вон там, не на гребне вершины, а правее. Видишь силуэты? — указала куда-то вдаль лётчик-космонавт с позывным «Шурка», когда нас чуть ли не бережно состыковали с землёй и вынули из прозрачной защиты, после чего ветер всё-таки занялся платьем и косичкой сестрёнки, а также моими ушами и куцей причёской третьеклассника.

— Какие ещё силуэты? От каких таких запчастей? — искренне недоумевал я пока на фоне белейшего облака не увидел прозрачную фигуру здоровенного мужика-невидимки.

Точнее, почти невидимки, потому что он всё-таки был зримым для меня и глазастой сестрёнки.

Нас приземлили шагах в двадцати от дугообразной сутулины на вершине, которая в этом мире была без следов кладоискателей, зато вся в сухом ковыле. Казалось, что при каждом порыве осеннего суховея все ковыльные травинки волновались и кланялись, но не параллельно, а как тончайшие гибкие стрелки, каждая из которых указывала на едва заметную фигуру мужчины.

«Это же призрак царька-аборигена, которого здесь схоронили его холопы. Дед Паша когда-то рассказывал», — решил я, что во всём разобрался одним махом и без подсказок.

— Они оба из ваших, — начала заплетать Александра, и моё самомнение, взяв низкий старт, рвануло куда подальше от мудрых косичек, мёртвых царьков и грозного деда Павла-XII.

— Оба? Я только мужика одного вижу. И тот призрак, как призрак, без особых примет, — решил не строить из себя всезнайку, но и не признаваться, что совсем недавно сам вот так стоял и ждал своей материализации.

— Ты что, слева от Ивановича никого не видишь? Там же запчасти от твоего близнеца. А может даже, от тебя самого. Их, конечно, поменьше, чем… — о чём-то хотела сказать Шурка, но наверняка получила ладошкой по болтливым губам или мирным окриком по извилинам.

— От Ивановича, говоришь? От какого? Василия Чапая? Он же, вроде, в реке Урал сгинул, а не в Кубани, — по-прежнему тормозил я шариками-роликами в звеневшей пустотой бестолковке, хотя точно «помнил», что Чапай утонул в Яике, который большевики переименовали в Урал, а все земли яицких казаков подарили киргизам в Пегую орду.

Я бы ещё долго копался в ворохе воспоминаний о киргизах, ставших в одночасье казахами, узбеками и таджиками, чтобы не думать о словах сестры про мои родные запчасти, но увидел лицо Шурки, которая смотрела на меня глазами полными изумления, граничащего с ужасом.

— Сколько же раз тебя… — хотела о чём-то спросить сестрёнка, но слов не находила.

— Убивали? Распыляли? Собирали? — подсказал я ещё недавно матёрой посреднице. — Раза три, не больше.

— Ты так спокойно об этом говоришь. А последняя точка сбора, я так поняла, была не эта гора, а та, которая за Горькой Балкой?

— Угу, — бессовестно присвоил я новое словечко родного человечка.

— Возможно, что эти запчасти не твои, а кого-нибудь параллельного Сашки. Но мир сказала, что они точно из Скефия. Что те, которые были на Змеином камне, недавно исчезли, а эти, как стояли здесь тысячи лет, так и остались… Ждать своего Головастика.

Подойди уже и спроси их сам. Вдруг, согласятся стать единым целым с тобой? Сколько можно ждать? — предложила Шурка, только я снова не понял, кто кого ждёт – запчасти своего Головастика или она ждёт пока что-нибудь решу, совершу или перестану изображать из себя недоумка.

— Узнай, пожалуйста, у неё, почему я такой квёлый и ничегошеньки не соображаю, — попросил я сестрёнку и ткнул указательным пальцем в небо, чтобы она открытым текстом спросила у Юстинии, не мешает ли та мне быть самим собой.

— Кого?.. Мир?.. Она сказала, что у тебя глюкоза в крови упала. Поэтому ты сонливый и слабый. Сконцентрироваться ни на чём не можешь. И глазами сфокусироваться. Нужно было что-нибудь съесть или выпить, но ты же сам от ужина отказался, — объяснила Шурка и рассмеялась. — Запчастями своими перекуси и айда домой отдыхать и сил набираться.

— Пусть пришлёт что-нибудь от бабы Нюры. Пожевать и попить. Я должен в себя прийти. Здесь и сейчас. Сообразить, что здесь происходит. Потом решить с запчастями своими и Калики. Я так понял, Илья Иваныч тоже в очиститель попадал. Ильи Ивановичи всем отрядом попадали. Поэтому они сгинули. А не из-за яиц от зязябр и будущих денег.

Пока вслух соображал, что не мир меня притормаживала, а сам я из-за своего упрямства и гордыни устроил себе обезвоживание и истощение, Шурка неожиданно раздвоилась и о дна её копия начала расстилать невесть откуда взявшуюся скатерть самобранку, а другая прижимать края этой скатерти, чтобы не завернуло ветром, и обе они споро расставляли на импровизированный стол всевозможные съестные припасы, появлявшиеся из ниоткуда.

— Э-э-э, — запел я старую песню и обеими руками замахал так, как будто на меня снова напал рой диких пчёл. — Которая сестра – останься. Которая не сестра – признайся! — придумал шуточное заклинание, но перед глазами по-прежнему осталась пара резвых сестрёнок Шурок.

— Вот откуда он узнал, что я не сестра? — спросила одна Сашка другую, а я даже без перекуса сообразил, кто так фамильярно пожаловал в гости, ведь заклинание я произносил только у себя в бестолковке, то есть мысленно.

— Где Ватрушку потеряла, ваше Дарующее величество? — нарочито спокойно спросил Ватарию, только не уследил, кто из Шурок был Дарующей, а кто посредницей.

Усевшись на угол скатерти, повернулся спиной к призраку Калики и приготовился поправить самочувствие с помощью половины колечка домашней колбасы и пары огромных пирожков с капустой.

— Помнишь, значит. Я думала, что забыл. В гости не собирался, небось? — пожурила Ватария и вернула себе стандартный вид тётки-красотки, чтобы не смущать меня обилием сестричек с косичками.

Прожевав первую перемену блюд и запив её прохладным компотом прямо из термоса, я чинно приступил к расспросам:

— Признавайся, дочь Куома, как ты всё знаешь и помнишь? Хроноволна на тебя не действует, что ли? И где Ватра пропадает? А она, интересно, забыла всё, что мы с ней начудили-натворили? У неё же твоего таланта нет? Чтобы помнить то, чего в этот раз не было?

— Это ты признавайся, почему на тебя эта волна не повлияла? Каким таким макаром о нас знаешь и помнишь? Кто-то рассказал? Если так, тогда откуда картинки в памяти? Воображение разыгралось? Вроде, нет. Чересчур подробностей много в воспоминаниях.

Да, не прячь уже шерстинки для поиска кладов! Поздно спохватился. Вот зараза, а не Природа. Что ещё?.. И её наградил?! То есть, одарил, всё-таки? Сам не знаешь, чем и зачем? Вот это дела! — прочитала Ватария мои мысли, как открытую книгу и, подпрыгнув, исчезла, позабыв объяснить свои, не подверженные хроноволнам, таланты и ответить на мои вопросы.

— Куда это она? — спросил я у Шурки, но та молча и быстро смахнула остатки снеди на середину скатерти, потом соорудила из неё котомку и, накинув оную на плечо, исчезла точно так же, как и Ватария. — Что вообще здесь происходит? — возопил я обиженным Потапычем из мультика «Вершки и корешки».

«Прости-прости-прости, Головастик! Прости маму. Сейчас всё тебе объясню», — услышал извинения Кармальдии и просиял догадкой, что никакой не сахар выпадал в осадок из моей кровушки, что это сама мамка пыталась бороться с необратимыми изменениями, которые я спровоцировал ещё будучи катализатором, а усугубил своим возвращением из глубины раннего средневековья.

«Значит, заморозили, как медведя, на четыре года. Сначала Ротарика сунули через полдюжины отливов, чтобы не отсвечивал. Но прото-парни смогли отследить и мне передать.

Дальше я с провалами в памяти нырял через такие же отливы, пока не достиг дна. То есть, пока не нашёл атласара. Потом мы с ним одним махом через все приливы…

Вполне могла закрасться временная девиация размером в плюс четыре года. Точно могла. Чего я тогда на мамку Кармальдию напраслину возвожу?

Ишь ты. Девиация. Опять в академики записался. Ну и ну. Значит точно притормаживала. Хотела что-то отсрочить, но не получилось. И в бурьян воткнула…

Что же такое страшное спровоцировало моё явление местному населению? И почему раньше у меня не было желания посетить своих катализированных крестников? Угодника найти. Как он, кстати? Нужно бы узнать у Искристой», — покончил я с размышлениями, в который раз прошляпив, что Юстиния все мои мысли слышала и стенографировала.

Осмотревшись по сторонам наконец увидел то, что Шурка называла моими запчастями. Рядышком с Ильёй Ивановичем в его хрустальной ипостаси стоял еле заметный силуэт Александра-посредника, якобы из родного Скефия Кармальевича. Тоже хрустальный, но очень-очень прозрачный, а потому почти неприметный.

Когда сделал пару шагов в сторону этого младшего призрака, получил предупреждение, но не выстрелом в воздух, а советом от вездесущего мира.

«Пройди сквозь него. Если признает – впитается. Не признает – останется стоять и ждать у моря погоды. Правда, и твои должны признать каждого осколка, как своего. Тонкостей не знаю, но так делают все распылённые, когда их реконструируют. Всё согласно Первой Заповеди и соответствующей оговорки. Кстати, оговорка носит имя личинки Амфибии. Или, по-нашему, Головастика. Но не упоминается, какого именно, когда случилось и из какого мира он был, или она была», — бесстрастно рассказала Устиниа, будто никаких недоразумений между нами не было.

Я сдержался, потом коротко и без всяких выкрутасов сказал: «Спасибо». После этого примерился и пошагал к силуэту, который был одного со мной роста, намереваясь медленно пройти сквозь него, а дальше будь что будет.

Прошёл. Кроме нервного озноба ничего не почувствовал. Через несколько шагов обернулся и ничего не увидел, потому что фон из неба с закатом сменился на более тёмный – восточный. Сделав быстрыми шагами полукруг по вершине, вернулся на исходное место и снова всмотрелся, но солнце неожиданно скрылось за тучей, и моя самодеятельность приказала ждать рассвета.

— Как тут у вас пришлые домой… На постой просятся? — спросил Устинью, а ответила мне сама мамка Кармальдия.

«Прости маму, Головастик. Обещала всё объяснить, но навалились срочные дела, поэтому пришлось задержаться. А к Аннушке сейчас же тебя Искриус отнесёт. У неё лучше получится, чем у меня. Как ты, забрал своих? Или не вышло?»

— Честно сказать, сам не понял. Почувствовал холодок не совсем приятный. А забрал – не забрал, не разглядел. Стемнело уже, и в сумерках ничего не разберёшь. Завтра смотаюсь сюда и проверю, — пожаловался я на жизнь и судьбу-злодейку, но в душе была удивительная тишина и согревавшее спокойствие, которых давненько не чувствовал и даже не вспоминал.

Меня не стали высоко поднимать, а прямо как стоял, так и соскользнул с вершины Бекета, а потом помчался в сторону Армавира, до которого было рукой подать. Не больше пятнадцати километров по прямой.

«Если почувствовал холод, значит кое-кого получил в подарок. А ты не узнавал у Протос, насколько тебя собрали?.. Что?.. Был семьдесят семь процентов? Теперь семьдесят восемь? Почти семьдесят девять? Значит, усвоил. Уговорили?» — переключила каналы связи Кармальдия и снова отвлеклась, а я понёсся навстречу судьбе и уютной кроватке в тайной комнате для инопланетников и прочих заблудившихся катализаторов.

* * *

Наутро проснулся ни свет, ни заря. Наверное, организм потребовал… Э-э-э, возвратить его в привычный человеческий режим с ранними побудками в школу. Или чтобы имел побольше времени на разбирательство с местными подпольщиками и партизанами, которые были настолько матёрыми, что дух захватывало. И поправку надо было постоянно делать на их всемогущее коварство с вмешательством в мои умственно-мыслительные способности.

«Опять же, план ближайших действий обдумать и составить, чтобы потом не сожалеть об упущенных возможностях. Например, чего-нибудь очень нужного разузнать из первых рук, про того же Илью Ивановича Калику. Как они поняли, что это его запчасти поселились на Бекете? И где, интересно, он сам мог застрять на долгие годы?

Про заморочки Ватарии, которые она срисовала из моей памяти с шерстинками для поиска кладов. Чем же таким я наградил Дарующую, когда ткнул ей красным яблочком в живот? Спросить, что ли, остался этот подарок, или его смыло хроноволной. Если смыло, можно предложить повторить процедуру, вдруг, она какая-нибудь живительно-целительная или, просто, полезная. Ведь антилопе когда-то помогло даже перелом ноги срастить. Правда тогда Семалия активно участвовала и командовала», — кумекал я по своему обыкновению.

С Ротариком болтать по душам мне почему-то не хотелось. Может, потому что он очень изменился и стал не таким, каким был до хроноволны. Может, из-за того, что сам я перестал быть собой, многое растеряв по континууму, а что-то, наоборот, приобрёл и постиг, усвоил и бессовестно присвоил.

Данное размышление подвигло собраться с духом и впервые обратиться не к астрам и мирам, а к собственной душе, но получилось как-то неуклюже. Потому что на мой постой и точно невысказанный вопрос о том ассимилировались ли вчерашние запчасти бекетовского Головастика, или после холодного приёма попили чайку с баранками да и удалились восвояси на место сбора, мне ответил чуть ли не хор имени Пятницкого.

«Ты с кем сейчас беседуешь?» — спросили мамка Кармальдия и Искриус.

«О чём ты прядёшь?» — спросила скорее всего душенька.

«Что это? Просьба или команда? Вот поэтому мы просим вас начинать с мантры, чтобы не было путаницы, как сейчас», — гаркнули в оба уха чем-то взбешённые Всемогущие.

— Отбой учебной тревоги! — скомандовал я вслух, обращаясь ко всем «посторонним», а потом добавил: — Штирлиц, а вас попрошу остаться. Потрещим и заплетём про жизнь душевную и телесную. А то чувствую себя как бацилла вибрион под микроскопом чумной станции. Хорошо хоть в туалет разрешили сходить без надзора и позора.

Заканчивал тираду обиженного ребёнка семи нянек, категорически не желавшего косеть, под общий хохот с аплодисментами и дрожанием земной тверди балла на полтора-два по шкале Рихтера.

Данное сотрясение вывело из медитации Ротарика, сидевшего в позе лотоса на топчане в первой комнате с печкой. И расстроило Бабу Нюру, потому что она звякнула посудой и заругалась в девчачьей времянке, где готовила пир на весь мир сразу на паре керосинок. Как гроссмейстер она сражалась с кулебяками и прочими перворазрядными изысками на нескольких шахматно-разделочных досках одновременно, а здесь я со своими шуточками и большим опытом в организации землетрясений.

«Звякни, если на связи», — обратился я к душеньке, когда всё затихло.

«Здесь я. Все вновь прибывшие ассимилировались, как ты говоришь. Основная масса – наши старослужащие с первого рассеивания. Родные дальше некуда. Остальные решили пополнить твой личный состав, потому как шанс дождаться своего Головастика стремился к нолю. Их забросило из какой-то далёкой параллели, поэтому они считали себя беспризорниками, пока не присоединились к бекетским», — доложила душенька.

«Можно у них узнать место сбора? Вдруг, там кто-нибудь отстал или прилетел позже? Отвечающие за память есть среди них?» — разволновался я об осколках из дальнего далёка.

«Причём здесь фибры памяти? Мы тебе о теле говорим. О твоих телесных осколках. То есть, ставших твоими вчера. Если фибры прикипели к месту катастрофы – потребуется что-нибудь невероятное или божественное чтобы они что-то вспомнили и ударились в поиски мамки-души.

…Так ты думал, что меня распылили вместе с телом? Это невозможно по многим причинам. А вот некоторое количество фибр, в этом ты прав, при той процедуре были потеряны. Но они знали наше место сбора. И ты его знаешь, как мир Ша-Ду-Са. Мы же… Я же подсказала», — чуть ли не обиделась на меня родная душа за несообразительность и бестолковость.

«Прости, что малограмотным оказался. Так что там с…» — хотел повторить вопрос, но душа перебила.

«С местом сбора на далёкой параллели? Оно тоже на обрыве Фортштадта, только в районе Розовой пещеры. Нашей ракушечной норы с мембраной из прото», — доложила она скороговоркой.

«Понял. Принял. Больше новостей нет?» — спросил в надежде, что и дальше можно будет общаться с душой, как с подружкой, но услышал короткое «нет».

Пришлось начинать новый рабочий день с неизвестным распорядком, таинственным регламентом и весьма загадочными, но хорошо знакомыми действующими лицами.

* * *

Завтрак прошёл, как мною и ожидалось, под приторные сантименты, которыми жонглировали и обменивались Ротарик с бабой Нюрой. А я, разумеется, внимательно их слушал и кушал завтрак, плавно переходивший в чаепитие, похожее на обед впрок, как перед дальним путешествием. Было похоже на то, что бывший атласар общался не только с хозяйкой гостиницы для инопланетян, но и успевал анализировать свой культпоход в девятый век, потому что лицо у него своим выражением не соответствовало теме их диалога.

А может, он заодно ещё и мысленно беседовал с кем-нибудь из «великих обманщиков» – астрой или миром, а то и обеими сразу. То есть с тремя дамами различной холархии-иерархии.

— Моя сестра Шурка сегодня выходная? Ждать её, или можно самому бесчинствовать и буянить? — не вытерпел я пытки деликатесами и начал действовать.

— Сегодня вторник, между прочим. Двадцать четвёртое сентября. В школе она, если ты не понял, — изволила объяснить Анна-Нюра, явно давая понять, что ещё вчера эта дата была под строгим запретом.

— А год 1974? Значит у неё день рождения через три месяца, как у меня. И младшая сестра у Шурки имеется? — поспешил закамуфлировать главный вопрос о годе нашего возвращения, который по неведомой причине сама Кармальдия пыталась утаить, чтобы для чего-то выиграть время.

— Семьдесят четвёртый. И сестра у Александры имеется, как ты говоришь. Даже пара сестёр. Младшие двойняшки – Рая и Люба, — чуть ли не проскрипела чем-то недовольная бабуся, а я едва не впал в истерику от таких, казавшихся смешными, отличий с мужскими мирами родного кластера.

— Двойняшки? — переспросил, потому что почувствовал смутное беспокойство, ведь ни двойняшек, ни близняшек в родне ни у кого не было от слова совсем, конечно, кроме бабули, но те умерли из-за последствий раскулачивания.

— Двойняшки. Не похожи друг на дружку, но родились в один день. В декабре им по три года стукнет, — продолжила объяснять баба Нюра, а я всеми фибрами почувствовал, что она врёт.

Но не сочиняет на ходу, а рассказывает заученную легенду. Будто Шуркина мамка родила двоих девочек-двойняшек. Зачем понадобилось обманывать меня в который раз за неполные сутки, я не понимал. Зато чувствовал, что не должен ни о чём расспрашивать. Пока не должен. По крайней мере, дедову жёнушку, оказавшуюся ещё той подпольщицей.

— В прошлый раз здесь дед со стриженой бородой командовал. Куда он подевался? Не помер, часом? — спросил у атлантида, улучив момент, когда хозяйка вышла из хаты.

— Во второй круг переехал – местных поднатаскать в посредничестве. Чтобы с ума не сходили от переизбытка чувств и впечатлений. Нет-нет. Здесь они не молодеют до тридцатилетнего возраста, но стареть… То есть, дряхлеть перестают. В этом вы правы. Возвращаться в Искриус не собирается, — ответил Ротарик так, будто тоже запросто читал мои мысли, как все ворующие и Дарующие, астры и миры, Протос и Эсхатос.

Я почувствовал, что кто-то из этого высшего начальства даёт мне шанс утолить своё любопытство, расспросив Ротарика о чём угодно, и он без всяких отговорок и нравоучений обо всём расскажет.

— Откуда двойняшки взялись? Одна точно… Нет, не лишняя. Но… Чувствую, что родная, но каким боком? И Анна-Нюра врать не умеет. Наплела с три короба, но не убедила, — кое-как сформулировал я первый вопрос.

— Сестра твоего отца. Старшая. Вымолили её. Из второго круга миров забрали, чтобы не погибла. Зачем тебе знать об этом? Есть такая возможность у миров с аномалиями, вот ею и воспользовались. Кто и когда – не знаю. И тебе незачем. По-моему, вся семья, о том если и знала когда-то, то сейчас благополучно забыла, — шарахнул Ротарик вестями-новостями, но я не дрогнул, потому что предчувствовал нечто похожее, и продолжил следствие.

— Что у них здесь за паника из-за меня? Куда они всё время спешат, исчезают, оговариваются? Самое интересное, как они помнят о том, что я тут катализировал? Хроноволна всё смыла, но кое-что пропустила? Как такое возможно?

— Да уж. Подшутили вы знатно. Вывернули наизнанку всё мироустройство и удалились. Ещё и пару фугасов заложили под фундамент нового уклада, — повещал кто-то голосом Ротарика или через бывшего атласара, а я понял, что попал в самое яблочко, при этом сдержался, давая собеседнику развить свою мысль, закутанную в маскирующие хитоны так, что с наскока не разберёшь где верх, а где низ.

Но в этот момент неожиданно вернулась баба Нюра, и наш разговор прервался, чтобы не смущать хозяйку. Я без всякой охоты вышел во двор обозреть окрестности и прикинуть, чем заняться в первую очередь, чем во вторую, и так далее. Наивный и доверчивый был, а скорее всего неумный, как третий сын во всех русских сказках.

Так или иначе, а всё случилось по моему прямому поручению – просьбе к коварным прото-парням доставить моё катализирующее величество на гору, где меня, возможно, давно и безуспешно ожидают, теряя остатки веры, надежды и любви.

Я-то по наивности после приветствия прото-марева, явившегося по первому зову, расшаркался и расписал пожелание, сдобрив его чрезмерно дотошными объяснениями, перемежавшимися комплиментами Всемогущим. Но эти, ещё вчера послушные, властелины галактики всё поняли так, как захотели. Или же вступили в сговор с астрой и её вероломным потомством, в результате которого я без всякого предупреждения и моральной подготовки взял старт, а точнее шмыгнул в глубокое подпространство.

Солнечное утро вместе с пресловутым антуражем и злодействующими лицами сначала замерли, потом лентами и вразнобой стекли куда-то вниз, а я оказался мчавшимся по открытому космосу, причём в неведомом мне направлении.

Пока анализировал своё только что высказанное волеизъявление «на гору к давным-давно поджидающим» и так далее, сообразил, что слова «Фортштадт» и «ракушечная пещера» не произносил. Переборщил с высокопарным красноречием, это точно, но как и что могли понять Протос, кинувшиеся выполнять просьбу, сообразить не мог.

— Очень извиняюсь, а можно поинтересоваться, как там дела у тех, кто меня давно ждёт? Или во время путешествия разговаривать нельзя? — начал я разведку, соблюдая осторожность. — Раньше ваши родственники включали проблесковые маячки жёлтого цвета, когда я так же, как сейчас… был пассажиром.

«Не жёлтого, а золотого. Теперь тропы магистральных перемещений разведены и рассредоточены. Поэтому нигде не пересекаются и не сближаются. Раньше мы таким глубоким подпространством не пользовались. Теперь другое дело.

А как дела на Майе, сам скоро узнаешь. Там тебя не дождались, поэтому… Пора навести там порядок.

Извини, если ты имел ввиду другое место назначения. Там, на Искриусе… Во всём кластере сейчас из-за тебя катавасия началась, поэтому мы решили умыкнуть виновника под благовидным предлогом. Пусть успокоятся и во всём разберутся. Поймут, что ты ни при чём», — чересчур откровенно и беспристрастно объяснили самоуправство парни с сыроварни, а у меня засвербело вопросами о Плейоне, оракуле, нимфах с сатирами, но больше всего о том, в чём провинился и чем спровоцировал войну или интрижки с каверзами в мирах Кармальдии.

Не успел открыть рот с вопросом о порядке, который нужно навести в условно обитаемом и безусловно посещаемом мире, как Протос сами продолжили разговор по душам.

«Ты должен знать, что сначала от Ватарии сбежала её природа по имени Ватра. А теперь… После вчерашнего разговора с тобой, исчезла и сама Дарующая. Мы-то знаем, что она умчалась искать Ватрушку, но остальные об этом не в курсе. В любом случае, найдёт или нет, она обязательно вернётся и предупредит, что отправляется на Куом. Что потом больше не сможет исполнять свои обязанности по уважительным причинам. По каким, это пока секрет», — поведали мои прото-партизаны.

— Кажется, я всё понял. И про Ватрушку – два ушка, и про Ватарию. Я же им обеим выдал награду неведомой силой, полученной из яблока Евы. Природной или ещё какой, пока не знаю. Зато ясно, куда скрылась Ватра. Она ищет, где можно схорониться от всех, чтобы родить щенков-девочек. Мне кто-то рассказывал об этом, только я по малолетству ничего не понял. Зато знаю, если родится кобелёк – его сбагрят кому-нибудь и не предупредят, что способен превращаться в кого-угодно. Вот повезёт кому-то…

А Ватария, значит, сама готовится стать мамкой. На кого же своё мировое хозяйство оставит? Или она после всего вернётся? Думаю, это будет очень нескоро, — увлёкся я размышлениями и не заметил, что уже вынырнул из подпространства и начал приземление на таинственную и условно обитаемую Майю.